Ты моя нежность

О том, что такая важная шишка общества, как Сяо Хэлинь, нанял кому-то там психолога, дальше Чунь Юйлань и Чунь Сяомин было указано не распространяться, прикрывая Ли Шанью для них образом некоего адвоката. — Господин Сяо, — бросил мимоходом Ли Шанью, — Чжань в курсе, что я должен прийти к нему? — Да, но он не знает, когда именно. — Хорошо, — улыбнулся мужчина, — в таком случае, я попрошу Вас: пожалуйста, оставьте нас наедине на этот раз. — Идёт. Думаю, я поеду домой. Сегодня уже поздно для моих визитов. У нужной палаты стояла Чунь Юйлань. Шанью уже предупредили, что эта женщина — личный врач Сяо Чжаня. Поэтому, когда господин Сяо удалился, между теми двумя завязался мимолётный разговор. — Госпожа Чунь, — спросил психолог, — позвольте задать вопрос: может быть, Сяо Чжаня… Мучают какие-нибудь ночные кошмары?.. Или, того хуже, панические атаки? Припадки? — Панические атаки… Кажется, только один-единственный раз. А вот про ночные кошмары… На самом деле, почти каждую ночь. Ли Шанью внутренне напрягся. — И что же ему снится? — Не знаю, — пожала она плечами, — он не говорит. Просто… Наутро просыпается зашуганный, почти заплаканный. А что уж там ему снится — не говорит никому. Они говорили так ещё немного времени, и психолог всё больше и больше погружался в свои мысли. Чжань ждал психолога почти с утра, размышляя о том, каким он может быть. Конечно, стереотипы сложились таким образом, что показывали большинство психологов ненапористыми, доброжелательными. И Чжань не особо переживал по этому поводу. Только весь день обдумывал план своих действий. Когда дверь отворилась, он, медленно поворачивая голову, увидел миловидного паренька с портфелем в руках. Улыбчивого, сияющего. — Здравствуй, Чжань, — мужчина прикрыл дверь и шагнул к кровати, разглядывая худого мальчика с канюлями в носу и непонятным сложным прибором на ноге, — твой отец сказал, что поедет домой, потому что уже поздно. Чжань подобрался, застыв с немым вопросом в лице. — Хорошо, а… Вы, собственно, кто? Мужчина не удержался от фейспалма: — Вот же, дико извиняюсь. Меня зовут Ли Шанью, но для тебя, Чжань, просто Шанью. Я здесь по приглашению твоего отца. Отныне ты будешь проходить у меня сеансы психотерапии. Чжань стал с интересом осматривать его с ног до головы, поражаясь столь простому стилю. Вовсе не деловой и не официальный, внушающий к себе доверие с первого взгляда. — Очень приятно, Сяо Чжань. — ответил юноша. Попытался поднять руку, но у него этого не получилось. Только слабо дёрнуть. Дабы не смущать очередного пациента, Шанью широко улыбнулся, придвинув стул ближе. — Итак, Чжань… — достал из портфеля планшет с листами и ручку, — тебе семнадцать, верно? — Да, только-только исполнилось. Чжань расслабил мышцы тела, погружаясь в эту атмосферу спокойствия и умиротворённого доверия. Это-то и нужно было психологу. Для начала, чтобы только построить доверие между ними, Ли Шанью задавал самые банальные вопросы, по типу того, что нравится Чжаню и чем тот увлекается. Лишь позже, когда Чжань постепенно расслаблялся, всё равно как можно мягче протянул: — Чжань, ты наверняка догадываешься, почему я здесь. Чжань, кажется, даже почувствовал какой-то косвенный намёк на что-то, однако психолог ровно спросил: — Чем я могу помочь тебе? И всё-таки, как-никак, Шанью был в курсе дела, так что знал, что Чжаню может быть тяжело говорить об этом. Но ведь ради этого он и пришёл сюда, верно? Чжань сначала несколько секунд безмолвно тупился на него, пока под молчаливым давлением не отвёл глаза на стену. Слова не вязались на языке, а мысли переплетались в смешанный клубок. Наконец, спустя чуть ли не полминуты, прозвучало прискорбное: — Ван Ибо… Мы с ним познакомились недавно. Месяц назад. Тогда я переехал из Чунцина и пришёл к ним в школу. И я не знаю, что чувствую к нему… Думаю, это чем-то напоминает сострадание. Психолог насторожился. -… Хотя я должен чувствовать к нему отвращение. И я не знаю, что с этим делать. Не знаю, как с этим жить… Не знаю, как помочь ему. На лбу Шанью проступили морщинки. Он быстро что-то начеркал на своём листе. — Чжань, почему… Почему ты должен ненавидеть этого человека? Что он сделал тебе? Ли Шанью очень заинтересовал тот факт, что Чжань никому не рассказывал об этом происшествии. Из разговора с Чунь Юйлань психолог узнал, что ей Чжань ничего не сказал. Сяо Хэлинь сказал то же самое. Лишь с Ибо были какие-то быстро проскакивающие словечки. А это означало, что Чжань и вправду никому не верит. Сяо Чжань не знал, был ли уже Ли Шанью у Ибо. Поэтому без обиняков ответил, гипнотизируя прозрачным взглядом белую стену: — Он… Подорвал моё доверие. Чжань шумно сглотнул. О, если бы он только мог, он бы сильно сжал кулаки, чтобы сдержать рвущиеся наружу эмоции. Но пока что такой возможности не предоставилось, и Шанью тревожно заметил, как заблестели его глаза. Но нет, Чжань не должен расплакаться. Просто не должен, и всё тут. Довольно жить в трауре и жалеть самого себя — нужно продолжать вдыхать этот, отчасти, позитивный аромат жизни и наслаждаться каждым мгновением. К тому же, то, что он без оглядки доверился фактически незнакомому человеку — и впрямь полностью его, Чжаня, вина. Мужчина быстро нарыл в портфеле какую-то шуршащую серебристую пластинку, выломал маленькую белую таблетку и положил на язык Чжаню. — Мне сказали, что ты питаешься нормально, не внутривенно, как Ибо. Поэтому, только не нервничай, договорились? — Шанью ощущал, как на лбу проступили пара капель пота, — я здесь, чтобы помочь. Всё это нужно пропустить через себя, чтобы продолжать жить дальше. — и по-доброму улыбнулся. Чжань рассосал таблетку глицина, и Шанью стал говорить: — Я знаю, что тебе сейчас нелегко говорить о том, что, возможно, уже поутихло у тебя внутри, но я пришёл именно за этим. Ты точно должен помнить тот день, когда те трое пришли в больницу. Чжань кивнул, предвкушая напряжённый разговор. — Я тогда и впрямь не знал, кто написал заявление. Оказалось, что это был мой отец. Верно, он обговорил с ним это недавно. Сначала, когда Чжань только узнал, что эта чёртова бумажка вообще существует, ему в голову вообще не лезли никакие мысли. Лишь потом он уточнил у Сяо Хэлиня и убедился в своих догадках. Вообще-то, Чжань так и думал. И даже мысленно в облегчении выдохнул, когда убедился, что заявление написано только на Пан Цзу, Сы Чжимина и Сян Цзиньяна. Но не на Ван Ибо. Может, Сяо Хэлинь и впрямь хотел помочь?.. — Чжань, что ещё… Связывает тебя с Ван Ибо?.. Может быть, были какие-нибудь… Недопонимания? Поскольку Ли Шанью уже был у Ибо, хоть Чжаню об этом оставалось только догадываться, то тот решил не ходить вокруг да около и прямо заявил: — Думаю, Шанью, ты сам всё знаешь. Тогда… Месяц назад. Я пошёл на крышу с ними… Психолог вновь возобновил свои суматошные записи, посерьезнев в лице и внимательно слушая. Чжань почему-то замолчал, немо оценивая стену перед глазами. Хотя, на самом деле, перед глазами стала вырисовываться вновь та кошмарная сцена тёмным вечером. Но нет. Плакать нельзя. Ни в коем случае нельзя. Шанью выдохнул: — Можешь говорить правду. Это может помочь мне помочь тебе. Не волнуйся, кроме здешних доверенных докторов никто не знает о том, что вас с Ибо посещает психолог. Какой бы страшной истина ни была, я не смею выдать её. Но то, что юноша отвечал заторможенно, уже можно было счесть как результат столь поломанной в один миг коротенькой жизни. Однажды безграничное доверие Чжаня бездумно втоптали в землю, и с тех пор он не спешит рассказывать о себе от и до первым встречным. Но сейчас Чжань старался скрыть подступавшую горечь к горлу под маской лёгкой улыбки. Хотя в глазах плескалось море уныния и разочарования. Большую часть сегодняшнего дня Чжань глубоко раздумывал и адекватно оценивал происходящее. И размышлял о своём плане. Так что сейчас, собравшись духом, с угрызениями совести выдал: — Это произошло месяц назад, плюс-минус пару дней… Гоподин Ли тут же принялся делать мимолётные записи. -… Мы договорились встретиться вечером, в восемь часов. Я, Ван Ибо, Пан Цзу, Сы Чжимин и Сян Цзиньян. Они… Предложили мне прогуляться по крышам, полюбоваться ночным городом… Я никогда этого не делал. Глицин, кажется, перестал выказывать своё чудодейственное свойство. Всё равно в горле словно смялся жёсткий комок из бумаги, а глаза защипало так, словно спичкой подожгли. Изо всех сил он пытался сдержать вырывающуюся из них солёную воду, издавая слабые всхлипы и вздохи. — Тише, Чжань, постарайся успокоиться. Сейчас тебе ничего не угрожает, а всё то ужасное давно прошло. Юноша кивнул, соглашаясь. — А Ван Ибо… Купил мне латте… И ореховый торт. Мой лю… Мой любимый… На слове «ореховый торт» голос предательски дрогнул, будто на горле сжался чужой кулак. Он начал припоминать тот мягкий бисквит, те твёрдые кусочки орехов во рту. Ту вкусную сахарную присыпку, тот сладкий, тёплый запах… И это навевало на удивление отнюдь не греющие воспоминания. Наоборот, лучше бы грудь пронзили тысячи кинжалов, чем то, что творилось внутри сейчас. Но он нашёл в себе силы продолжить: — Ван Ибо. Это он… Купил мне. Он запомнил мой любимый торт. И кофе. И купил. Мне. И улыбнулся. Легко, непринуждённо. Только… В красивых, глубоких глазах застыла печальная темнота. Как же хорошо, что у Сяо Чжаня есть огромный талант улыбаться. Несмотря ни на что — просто улыбаться. Не взирая на ситуацию, на её нелепость или ужасность, огромный талант сказать простое «всё хорошо» и улыбаться. — И мы сидели на крыше. Что это было?.. Вроде, какая-то заброшка. Я играл на гитаре и пел. А они слушали. Потом отошли куда-то, а вернулись… Совсем другими. Психолог пришёл в замешательство, но виду не подал: — В каком смысле «другими»? Чжань прикусил губу: — Их лица… Они были… Совсем другими. Такими… Коварными, злыми, напыщенными. Как у хищных зверей. -… — Будь то в Раю… или в Аду… но гниль из человеческой природы, пожалуй, не изжить никогда. Теперь Чжань будто забыл, что помимо него здесь был ещё кто-то. Он говорил тихо и размеренно. Но, по крайней мере, от всей души. Возможно, он не заметил, но боль словно начала постепенно отступать. Боль прошлого, боль предательства. Казалось бы, что он не избавится от этой жалкой печали никогда, но почему-то сейчас, когда он свободно говорил всё это, на душе становилось как нельзя легче. Думалось, что в данный момент он вместе со словами выпускает на волю всё то, что связывает его с тем кошмарным вечером. Наконец-то ему удалось перешагнуть эту роковую полосу, отделявшую прошлое от настоящего. Разделявшую его жизнь надвое: До и После. Просто нужно жить дальше, пока на осенней свежей улице шелестит золотая листва, пока в недалёком Шанхае шумят прибрежные волны, пока в городе ещё не зацвела красивая вишня. Пока рядом есть кто-то, кто действительно хочет позаботиться о нём. Удостовериться, что всё хорошо. Понять и принять все его желания и капризы. Держать его за руку и улыбаться вместе, чтобы оставить все несчастья позади. Да, ради такого человека действительно хочется жить. — Они всего лишь избили меня, ничего удивительного для кучки отморозков. — просто выпалил он, — И… Пожалуй, вытворяли не самые достойные вещи, — сначала он несколько горько усмехнулся, но потом глубоко выдохнул, пусть даже голова закружилась от колющей боли в груди, — сначала Пан Цзу… Он самый рослый и сильный из них. Чжимин… Наверное, он занимается каратэ. Потому что только у каратистов такие… Резкие и замысловатые выпады и ударные приёмы. С каждой новой фразой он делал голос всё более спокойным и отчуждённым. — Сян Цзиньян… Хм, кажется, он и вправду больше говорил, чем делал. Он замолчал, расширив зрачки и пусто рассматривая стену перед собой. Но вместо неё перед собой видел со стороны всё то, что происходило тем роковым вечером. «Вот же мерзость». — Продолжай, — ненавязчиво сказал психолог. -… Сначала они просто лапали. Везде, где могли достать. — он чуть сморщился от отвращения, вспоминая их настойчивые прикосновения к его нежной коже, — так бессовестно, не боясь последствий. Все трое. — Трое?.. — Трое. — кивнул Чжань, — Ван Ибо… Он снимал это. На камеру. Если бы Ли Шанью позволило его положение, его глаза бы сейчас точно вылезли из орбит. Но, к сожалению, он уже давно смирился со своей нелёгкой работой и воспринимал все шокирующие вещи как должное. Поэтому только на пару секунд замолчал, обрабатывая информацию и смотря с едва читаемым удивлением, прорывающимся сквозь каменное лицо. Сяо Чжань не дрогнул ни единым мускулом лица, продолжив беззвучно дышать. Вообще-то, пожалуй, Ли Шанью так и предполагал. Он сразу вычислил какой-то скрытый обман в глазах Ибо. Но он не думал… Точнее, не желал даже верить, что его гипотезы воплотятся в реальность. «Значит, Ван Ибо был там». Насильно заставив себя спуститься на землю, мужчина обратно приставил ручку к бумаге. — Рассказывай, Чжань. Чжань точно знал, что говорит. Сделал невозможно большой глоток воздуха, от чего ещё не до конца зажившие рёбра очень больно заныли. — Ван Ибо… В темноте я не видел его лица, — но вот тут уже пришлось соврать. Потому что он ясно видел это безразличное выражение строгого лица. — но он снимал меня. Снимал это! Пока они… Они… Стойте! — он даже чуть подскочил, отчего боль в спине растеклась по всему телу, и выпучил глаза, — я… Я вспомнил… Предвкушённый Шанью придвинулся ближе. — Что ты вспомнил? — слегка нетерпеливо спросил он. — Я вспомнил… Ведь они… Они били его.  — Они? Били Ван Ибо? Чжань выдохнул, приняв совершенно нелепое выражение лица: — Да. Били. Но… Я не совсем помню… Мужчина насторожился. — Кажется, ударили в живот, потом… Он упал, и они пинали его в грудь. Невольно Чжань представил себе эту картину, от чего мороз прошёлся по коже. — И только потом Ибо начал снимать. Ли Шанью понимающе нахмурился. — То есть… Они шантажом заставили его снимать? — Да, — Чжань отвечал решительно и жёстко, — я более чем уверен, что они наверняка угрожали его убить. Они способны на это. Но… Не совсем ясно помню это. Чжань крепко зажмурился, словно ему самому было противно смотреть на эту страшную оргию. Эхом в ушах звенели собственные крики, злобные гоготания, неприличные влажные шлепки и язвительные слова. И всё это — в ответ на его робкое доверие. «Как же глупо, Сяо Чжань». — Возможно ли такое, — вопросил психолог, — что позже присоединился ещё кто-то? — Нет, точно нет, — он безэмоционально посмотрел на мужчину, — я уверен. Насильно лгать он ненавидел. Да и толком не умел, потому что чрезвычайно редко практиковал. Ли Шанью продолжал суматошно выводить неаккуратные иероглифы. — Так значит… Ван Ибо был там. — Был. — ответил Чжань настолько чисто, насколько был способен в данный момент. — И оператором был он. — Он. Но это ничего не значит. К сожалению, сейчас глаза психолога были опущены на бумагу, и он не увидел полыхнувшего синего пламени в грустных глазах Чжаня. И его дрогнувшей груди — не то от боли в поломанных рёбрах, не то от скованного стонущими цепями больного стука сердца. — Это ничего не значит, — говорил он, — его заставили сделать это. Шанью исподлобья глянул на него. Дыхание Чжаня сбилось, а кожа лица сильно побледнела, как первый снег. — Да, его заставили сделать это. — наверное, он сказал это, только чтобы лишний раз не нервировать себя и пациента. — Чжань… Как Ибо в очередной раз оказался здесь? — Сначала у него обнаружили вновь развивавшийся на нервной почве миокардит. А потом… Потом он спас мне жизнь. Мужчина насторожился и попросил рассказать поподробнее. Чжань досконально рассказал о неожиданной явке своих заклятых врагов, и о том, как кстати Ибо оказался рядом, и о том, как без сожалений сердца заслонил его собой от смерти. И Ли Шанью всё больше и больше удивлялся этим двум парням. — Ибо извинялся после всего этого? — Да, — уверенно ответил Чжань, — и он правда сожалел. Ибо — не тот человек, который будет извиняться. И я — первый в его жизни, перед кем он падал на колени и кому целовал ноги. Шанью затаил дыхание. — Какие сейчас отношения вас связывают? И Чжань задумался. А действительно, какие? Ведь Ибо безответно влюблён в него, а он, Чжань -… Он потерян. Он разрывается между неуверенностью в нём и неуверенностью в самом себе. Он боялся вновь ошибиться. Боялся поверить в очередной раз. — Дружеские, — психолог сумел различить едва слышную тоску в этой интонации. — да, дружеские. Нас связывают дружеские отношения. — После всего того, что он сделал? — Да. Он раскаялся. Раскаивался долго, и раскаивается до сих пор. А прощать… Это дар. Нужно уметь прощать. Особенно, когда другой раскаивается. *** Расстались они спустя ещё примерно полтора часа — Шанью задавал ещё какие-то не особо значимые, белые вопросы. А когда вышел из больницы, проходясь под тёмным покровом прохладного неба, смотрел себе под ноги и размышлял над этими двумя парнями. Сел в свою дорогую машину и чуть ли не на полной скорости примчался домой. Эти дети и впрямь потеряны. Оба разрываются между состраданием и самобичеванием. Словно сопереживают друг другу. Ли Шанью убедился, что обязан попытаться вытянуть за нити эти многочисленные, забытые памятью Чжаня важные и, возможно, ключевые моменты. Дома, хоть и страшно хотелось спать, он заварил чашку крепкого чёрного кофе и сел за стол, включив настольную лампу. Золотистый свет мягко осветил несколько больших исчёрканных листов, и мужчина согбенно склонился над ними, просматривая снова и снова. Несколько глотков горького напитка прогнали сон далеко отсюда. — Ван Ибо… Ван Ибо… — задумчиво повторял он, — Сяо Чжань… Что же здесь происходит?.. И нет нужды напоминать о том, что улёгся спать Ли Шанью ближе к утру. *** — Алло, мам. — улыбнулся спросонья Ибо, потирая глаза, — доброе утро. — Доброе утро, солнышко, — он слышал, как мама улыбалась, и это зарядило с самого утра хорошим настроением. — как ты там? — Всё хорошо, мам. — и он не мог не улыбаться в ответ, — вчера приходил психолог. И следователь. Сказал это так… Так странно легко, словно ничего необычного не произошло. — Ч-что?.. — Психолог и следователь. С психологом сеанса не было, он просто смотрел, как я давал показания. — А следователь? — Мам, господин Сяо на моей стороне. Он, видимо, хочет помочь. А Чжань хочет попробовать простить меня. Так что… Я соврал, что меня там не было. Минчжу долго обрабатывала эти слова, будто они прозвучали не на её родном языке. — Следователь сказал, что придёт через несколько дней, — пояснил Ибо. — Я тоже приду. Послезавтра. У меня выходной. — Хорошо. А ещё господин Ли вчера ходил к Чжаню. Не знаю, как там… — Господин Ли — это…? — Психолог. Они проболтали ещё несколько минут, пока на другом конце провода не послышались приглушённые рёвы: — Кончай, блять, трепаться! Лучше спроси, где этого крысёныша носит — какого хрена мне названивают из школы и спрашивают, где шляется этот выродок?! — А-Бо, — прервал этот ужас нежный голосок женщины, — я позвоню потом. Скоро увидимся! Настроение Ибо, конечно же, упало. — Скоро увидимся, мам. Это был первый раз, когда мама сама бросила трубку. *** Ли Шанью пришёл сразу после обеда. И Ибо заметил, как налицо изменился его настрой. С воодушевлённого и энергичного на подконтрольного и вдумчивого. — Здравствуй, Ибо, — он снова сел на стул вблизи, — сегодня ещё только наш первый сеанс, а мы уже знакомы. — но всё равно доброжелательно улыбнулся. Всё же после вчерашнего его разговора с Чжанем ощущения, получаемые от присутствия рядом Ибо, были несколько иными. Скорее, противоречивыми и непонятными. К главной сути разговора они подошли, мягко говоря, нескоро. Шанью видел, что с Ибо построить разговор гораздо проще, чем с закрытым от мира Чжанем, так что они говорили почти по-приятельски. — Ибо, скажи пожалуйста, как долго вы с ним знакомы? — С того момента, как Чжань пришёл к нам в школу. — То есть, он был новенький? — Мгм, — кивнул тот, пока мужчина снова натруженно записывал всё на бумагу, — мы знакомы фактически месяц. — Так, хорошо. Были ли между вами какие-то перепалки? Может, изначальная неприязнь?.. Ибо поджал губы в тонкую полосу, пряча глаза. — Нет, не думаю… — к счастью, кажется, не было слышно, как каждое слово даётся ему с трудом, — я был одним из первых, с кем он познакомился. — Какое было первое чувство при знакомстве?.. Положительное или, скорее, нейтральное? Ибо закусил губу. Ведь не мог же он сказать на чистоту, нет, это не в его стиле. — Симпатия? — ненавязчиво подталкивал его психолог. Сначала Ибо думал. Довольно продолжительное время. «Нет, чёрт побери, это влюблённость!» — хотел он кричать и рвать на себе волосы. Но… Первая. Такая чистая, искренняя. Просто тогда он ещё не знал, как она ощущается. — Да, симпатия, — в итоге подтвердил он. Где-то ещё спустя несколько минут психолог сказал что-то очень важное. — Вы все впятером ходили на крышу. Так сказал Чжань. У Ибо сердце ёкнуло. Он вмиг воззрился на сидящего в полуметре от себя молодого мужчину, не веря своим ушам. Крошечный огонёк надежды — и тот за эту секунду успел погаснуть. Он не понимал… Как ни пытался — не понимал. Ведь Чжань хотел помочь. Вроде как, хотел. «Значит, передумал» — подумал Ибо и разочарованно опустил плечи. Вообще-то, он должен был ожидать чего угодно. — Да, ходили. — но он решил не терять самообладание и продолжить этот накалявшийся разговор. — Чжань сказал, что ты запомнил вкус его любимых торта и кофе. — Да. — это не могло хоть чуточку не смутить Ибо. — А потом… Ты купил ему торт и кофе, и вы все пошли на крышу какой-то заброшки. Ибо снова кивал. И ощущал, как голова всё тяжелеет и тяжелеет. Боялся, что они уже близки к развязке. — Ибо, было ли у тебя давление со стороны друзей и раньше? В сердце Ибо сейчас творилось непонятно что. Тишину в комнате прирывало только неудержимое сердцебиение, грозясь проломить рёбра, а швы и шрамы на теле накалились и стали будто ощутимее. Он посмотрел на мужчину, и глаза его странно потемнели. Он вообще не слышал вопрос. В голове крутилось одно: тюрьмы не избежать. Шанью повторил: — Чжань на приёме сказал, что тебя заставили снимать это. Ибо вскинул голову и вытаращился на не выражающего никаких эмоций психолога. Кажется, до него начало доходить. — Что он ещё сказал?.. — Сказал, что тебя, кажется, ударили, пнули. Из этого я сделал вывод, что тебя шантажировали, заставляя заснять это… — все эти строки он цитировал из сделанных записей. — Ибо, это правда? — его глаза стали проницательными и холодными. -… Да, — спустя пару секунд раздумий, согласился Ибо. Потому что больше отвечать было нечего. Да, до него дошло. Чжань решил всем и способами посадить тех троих. Посадить тех, кто сотворил с ним такое. Посадить тех, кого считает виноватым. Но не Ван Ибо. Шанью вывел его из глубоких размышлений: — Почему ты утаил это вчера? Почему не сказал мне, следователю? Ибо деланно вздохнул, виновато смотря на одеяло: — Я не сказал этого, потому что… Я тогда и впрямь хотел получить ровно такое же наказание, как и те трое. Я и впрямь виноват. Не меньше тех ублюдков. — Им, думаю, можно дать условку или даже что-то похлеще. — Я понимаю, но… Я имею в виду то, что я не сказал это, потому что убивался из-за того… Что Чжань чуть не умер. Из-за меня. — Можешь рассказать подробности? А подробности со слов Ибо вышли такими: — Мы пришли туда… Чжань играл на гитаре, — кажестся, он до сих пор помнит мотив той грустной песни, хотя слышал её один раз в жизни, — и мы сидели рядом и слушали. А Ибо доселе и не думал, что врать у него выходит так неправдоподобно и трудно. С каждой паузой он прокручивал заново события минувших дней и подбирал слова: — Потом… В общем, они… Сказали, что если я… Не стану снимать, они скинут его с крыши. Его руки задрожали. Да, Ван Ибо был самым известным хулиганом в школе, держа всю малышню в страхе перед собой. Но он никогда и никого не убивал. И не видел этого вживую. И тут перед собственными глазами любовь всей его жизни пустили по кругу, а потом собственноручно фактически уничтожают её. И он знал, что сам ничего не захотел делать. — И они били меня. И я всё равно согласился снимать, думая, что они только… Поугарают… Но они вдруг ударили и его, а потом и вовсе… Он почти бессознательно закрыл лицо руками. — И всё равно сделали это! — больно и устало выкрикнул он. Голос его затихал и терял жизненные силы, потому что последние предложения он произнёс как раз-таки искренне, от всего сердца. Если бы была возможность, он бы прямо сейчас, наплевав на адскую боль в груди, кинулся бы к ногам Чжаня и, рыдая, молил о прощении и рьяно благодарил. Но он вынужден лишь почти до крови прикусить губу, чтобы не заплакать, сидя здесь как взаперти, даже если Чжань за дверью в нескольких метрах от него. У Шанью в голове пролетело: «Следующий сеанс точно необходимо провести вместе».