Без царя в голове

Растеренная Лиза сначала не сообразила что происходит, шокированная приходом великого поэта. Она так и продолжала стоять, занесся в рот пироженное, но не смея проглотить его. Очнулась подруга лишь после того, как я выступила с предложением познакомить собравшихся в комнате. Тогда она быстренько прожевала кусок десерта и, наспех вытирая руки, подошла ко мне: — Николай Васильевич, — обратилась я к писателю, который доселе был занят разглядыванием Лизы, — Это Елизавета, моя по... Сестра! — чуть не проговорилась я: — Приятно... — немного склоня голову, произнёс Гоголь, так и не отводя от моей подруги глаз. Лиза же странно косилась на него, не понимая его реакции: — Кать, — шепотом обратилась она ко мне, — А это он "Мёртвые души" написал? — я утвердительно кивнула, радуясь стремлению подруги к литературе, — Ну понятно, что он такой невминяемый, — я тут же недовольно цокнула в её сторону, но решила особо не обращать внимания на такое резкое заявление: — Теперь, когда все, более-менее, знакомы, предлагаю начать беседу о сегодняшнем вечере, — я рукой пригласила устроиться присутствующих на диван, а сама села напротив них в кресло, держа ровную осанку. Сердце вдруг вновь заколотилось в приятном трепете от предвкушения встречи своих двухсотлетних кумиров. Я попыталась пересилить это чувство, но оно всё равно вылевалось в предательскую улыбку. Николай Васильевич свободно расположился на диване, немного смущаясь компании Лизаветы. Он не смел теперь и взглянуть на неё (уж так воспитан был!). Удивительно, что до этого он так пристально её осматривал, мне тогда ещё показалось, что увидела в его глазах безумный блеск... Лиза наоборот не страшилась смотреть в сторону гостя, и она лишь изредка уделяла мне внимание. Своими быстрыми, но пронзительными взглядами она смущала писателя, но Гоголь не смел сделать ей замечание: — Я предполагал, что вы и так всё знали про светские вечера и что мы пройдёмся лишь по тонкостям, — начал писатель, — Но граф сказал мне неутешительные новости: правда, что вы не разу не выходили в свет в России и не имеете ни малейшего представления, как у нас проходят поэтические вечера? — он посмотрел на меня своим пронзительным взглядом из-за чего мне стало не по себе: — Всё так, — отвела я взгляд в пол, не решившись выдержеть глаз Гоголя. Раздался тяжёлый вздох Николая, но что меня радовало – он был не обречённый. Казалось, писатель просто прикинул приблизительный объём работы и немного ошалел от этого: — Хорошо, тогда начнём с мелочей и то, на чём мы можем попасться, — он наклонился вперёд, собрав руки лодочкой, и выпросительно взглянул на меня, — Французский знаешь? — я отрицательно мотнула головой, состроив сконфуженное лицо, — Отлично... — Лиза вопросительно взглянула на писателя, — Всмысле всё очень плохо, — пояснил он. Я удручённо откинулась на спинку кресла, уже полностью смирившись с провалом. То, что мне предстояло выучить... Легче было и вовсе не посещать этот вечер: — Может я никуда не пойду? — сразу же озвучила я свою идею: — Нет-нет, всё нормально. Просто я думал, что будет попроще... — скривился Гоголь, — А какие-нибудь другие языки знаешь? — Английский, конечно, и немного немецкий. Но его самую малость, так, дежурные фразы, — вспомнила я: — А как же итальянский? — вступила в наш разговор Лиза, но тут же затихла, увидев на себе мой и гоголевский взгляды: — Итальянский? — развернулся ко мне писатель: — Ещё меньше, чем немецкий, — пояснила я: — Неужели у вас в Америке в моде изучать итальянский? — призадумался Николай Васильевич: — Нет, этот язык вообще редко изучают. Просто приходилось иметь дело, — пожала плечами я, — Ну и в стихах красиво звучит. — В стихах... — усмехнулся по-доброму брюнет, — Ладно... А какие-нибудь старинные языки? Латынь, греческий? — я покачала головой, — И даже не прочитаешь? — Нет, — выдохнула я, пытаясь казаться невиновной: — Да уж... Стоило бы обратить побольше внимания на женское образование, — пофилософствовал писатель: — Можно подумать, что в России дела обстоят иначе, — всплеснула руками в порыве эмоций я: — Вот дело то в том, что даже хуже. Ты и твоя сестра знаете неплохо русский, английский, ты немного немецкий изучала с итальянским, а в России некоторые девушки не могут даже по-русски изъясняться. Всё приходится на французском и на французском... — Так вот почему вы не чаете компанию дам, — вдруг осенило меня: — И по этому тоже, — кивнул мой новый друг, — Мне этот язык уже вот где сидит. Хочется что-то родного, русского... Всё-таки не европейцы мы... — немного скучал Гоголь: — Что поделать, — развела руками я, — Такая мода. С ней никто мириться не хочет, а всё-таки... — Да! Да-да... — лицо Николая поникло. Видимо, сейчас его посещали не самые лучшие мысли, — Но сейчас не об этом! — вдруг живо заговорил литератор, — Мне надобно тебя подготовить к вечеру, — я вместе с писателем тоже пришла в себя, отгоняя пасмурные мысли. Лиза, смотря на нас, оживилась: — Итак, пройдёмся сначала... — наконец приступили мы нашей маленькой командой к делу. Время тянулось дольше, чем хотелось бы. Я думала, что мы всё быстренько обговорим и розайдёмся, но, кажется, Николай взялся за это дело основательно. Он заставлял меня оттачивать не только дежурные фразы, но и движения, рассказал о поведение, которое было бы благоприятно в обстановке поэтического вечера. Бывало, что он сам демонстрировал, как нужно сесть или как нужно сказать. Тогда его старания вызывали у нас с Лизой приступы смеха, а после Гоголь и сам начинал посмеяваться. Со временем Лиза тоже втянулась в процесс: стала внимательнее слушать, предлагать свои варианты тех или иных движений и шутить не забывала конечно же. Отвлеклись мы от нашего занятия, только когда стрелки часов громко пробили шесть вечера. Они стали словно ударом молотка по голове. Сразу внутри что-то собралось в маленький холодный комок и стало колоть в груди. Я замерла, как зачарованная, пялясь на позолоченный циферблат: — Катя, пора собираться, — почему то слова писателя прозвучали для меня как приговор, и это стало последним, что я смогла ощутить в реальности. После этой фразы меня перенесло словно в сон. И это было не то проклятое чувство "дюжавю", нет. Это скорее чувство, когда всё происходящее кажется сном, будто смотришь на всё через призму. Я даже не помню, как Лиза повела меня собираться, и как я стала одевать любезно доставленные украшения – всё было расплывчато и будто нереально. Спустились мы с подругой через пол часа. Гоголь и граф уже ждали нас у порога: — На улице похолодало, советую одеть пальто, — произнёс Ростовский и любезно преподнёс верхнюю одежду. Писатель тоже собрался и, посмотрев последний раз в зеркало, взял меня под руку. Это заставило меня вернуться в реальность. Николай Васильевич был намного ниже меня ростом, от того мне часто становилось забавно, а тем более сейчас, когда он вёл меня под руку. Скрыв смешок, под миловидной улыбкой, я попрощалась с подругой и направилась на улицу. На Питер уже спустились сумерки, лишь в некоторых клочках неба виднелись тёмно-розовые облака. Брусчатка под ногами была влажная, так как дождь, шедший практически весь день, закончился только перед нашим выходом в свет. Выйдя из дома мне в нос ударила свежесть Невы. Мойка как никогда была прекрасна в редком свечение блёклых фонарей и не до конца зашедшего солнца. Налюбовавшись пейзажем, я, наконец, села в доставленный экипаж. Меньше чем через пять секунд ко мне в карету подсел и Гоголь: — Можем ехать? — поспешил писатель спросить разрешения у меня. Я коротко кивнула и Гоголь подал знак кучеру. Нас ждали необычные приключения...