Без царя в голове

Я не ментально, не физически не была готова к появлению Пушкина, а потому из-за объявления Пущина у меня со страху подкосились коленки. Дверь, которая чуть не вылетела с треском прибавила ко всем моим чувствам ещё и животное любопытство. "Он с ноги что ли её вынес?" подумалось мне и я стала пытаться разглядеть происходящее. Казалось, что Пушкин и вправду вынес дверь с ноги, ведь зашёл слишком шальной походкой, расправив руки так, будто пытался обнять всех присутствующих. Я очень удивилась такому поведению поэта, а потом вспомнила, что он прямиком из ссылки на вечер. Сразу за появлением автора "Онегина" последовали восхищённые голоса и оживлённость публики, однако друзья Пушкина никому не дали подойти к нему, обступив своего одноклассника со всех сторон. В какой-то момент я подумала, что про меня забыли, но вдруг Пущин против моей же воли подвинул меня к Александру Сергеевичу, навязывая на знакомство. Я очень испугалась, ведь не знала, как отреагирует поэт. Кажется, в этот момент сердце в пятки ушло. Но всё пронесло, Пушкин был рад увидеться с единственной девушкой на вечере, и он сразу же бросился ворковать надо мной, любезно подводя к столу. Мои последние надежды, которые я возлагала на свой побег от поэтов к Гоголю раскрошились в пыль, когда лицейские друзья стали бурно обсуждать свой быт. На самом деле, мне было очень приятно слушать о том, как они проводили свою время, какие вопросы их мучили и какие мысли томили, однако всё дошло до того, что вопросы стали задаваться мне. Тут ситуацию немного поправил Николай Васильевич, который вовремя появился в нашеу кругу и выиграл мне время для размышлений. Следующая часть вечера стала очень комичной. Александр Сергеевич стал открыто подкатывать ко мне, по началу ревнуя к Гоголю. Я, естественно, подыграла ему, сделав вид, будто повелась на все его лесть и комплименты. Пущин откровенно ржал со всей сцены, а Вильгельм и Дельвиг сидели в недоумении. Лишь автор "Мёртвых душ" словно потухал на глазах. Он как-то весь сжался, в уголках глаз появился блеск, а на щеках выступил пунцевый румянец. Я подметила такую реакцию Гоголя и немного приостановила свою самодеятельности в лице флирта с Пушкиным. Александр Сергеевич, словно понял меня и тоже перестал так сильно налегать, теперь больше времени уделяя шампанскому: — Да-да... Катя, можно вас на секунду?.. — наконец решился писатель вмешаться в разговор. Наше окружение нас отпустило, но взяло обещание, что мы вернёмся. Мы, соблюдя все традиции того века, направились в максимально тихий уголок помещения: — У тебя всё хорошо? — обеспокоенная состоянием Гоголя, поспешила я расспросить писателя: — Как бы не так... — через силу сглотнул он. Кажется, это всё его стеснительность и скромность...: — Вы заметили это странное поведение Пушкина? — поспешила я перевести тему: — А что такого? — непонимающе взглянул на меня Гоголь: — Да он же озабоченный! — на повышенном тоне от возмущения прошипела я, вследствие чего покаилась и стала внимательно озираться по сторонам: — Ну а что ты хотела? Ты единственная девушка на вечере! — И что? Это повод для того, чтобы повертеть передо мною бакенбардами?! — меня переполняли возмущение: — Николай Васильевич, — раздался голос Пушкина, — Подойдите, пожалуйста! — Гоголь не смел отказывать своему кумиру, а потому, извинившись передо мной, побежал к классику. Вся ситуация очень сильно бесила меня: взрослый парень изображает мальчика на побегушках, потакая Есенину из девятнадцатого века. Я аж фыркнула с неудовольствия, сложив руки на груди и гневно осматривая присутствующих. В порыве своего возмущения я даже не заметила, как ко мне кто-то подкрался: — Екатерина? Верно? — раздался незнакомый голос за спиной, из-за которого я передёрнулась и слишком резко развернулась к источнику звука, — Простите, если напугал, — улыбнулась Рылеев, чем завёл меня в тупик. Кондратий Фёдорович был выше знаменитых поэтов. Мне даже как-то не с привычке он показался давольно высоким, но скорее всего это было моё воображение и слишком небольшое расстояние между нами. У писателя были выразительные, острые и спокойные глаза, в которых нельзя было с первой попытки разглядеть тот самый дьявольский блеск революционера. Они завлекали своими правильными чертами и головокружительной красотой. Тёмно-русые волосы Рылеева были аккуратно уложены, но не смотря на это на кончиках локонов иногда выбивались кудрявые прядки. Я была рада увидеть Кондратия: — Ничего страшного, вы просто так неожиданно подкрались, — я, смутившись, перевела взгляд на пол, ведь Рылеев начал замечать, что я в наглую стала пялиться на него, а мои выпученные, немного влажные глаза, очень забавляли поэта, да так, что у него расползалась улыбка до ушей. Мне стало немного стыдно, за то что я повела себе так резко и не по нормам светского вечера с ним, но я слишком рада была этой встрече! Впрочем, кажется, что издатель журнала "Полярная звезда" этого не заметил. Кондратий протянул мне бокал, наполненный шампанским. Я приняла его: — Я узнал, что вы из Штатов, — ну неудивительно, с чего ещё мог начать разговор Рылеев: — Откуда же? — я решила поиграть с писателем в кошки-мышки: — Слухи быстро по Петербургу разносятся, а бывает, что и за его пределы, — уклончиво отчеканил Рылеев: — Что ж... Я тоже кое-что узнала с похожих слухов, — поэт проявил крайнюю заинтересованность, — Например, то что вы охотник до дел Америки и несомненно завели бы знакомство со мной в первых рядах, — в глазах Кондратия на секунду появилась расстерянность, но он тут же скрыл её от меня. Я пригубила шампанское в предвкушении продолжения шоу: — А вы, вообще, давно в России? — решил поинтересоваться поэт: — Дней пять, — на вскидку бросила я: — Странно, что за такой короткий срок вы уже знаете о моём существовании, — Рылеев прищурился, как кошка. Он явно что-то хотел выпатать у меня, и это что-то было явно не про Америку. Кажется, я смогла на секунду уловить его замыслы: — Так вы не без известный поэт. Я читала ваши произведения ещё в Америке, — Кондратий засиял. Засиял внутри, пытаясь скрыть свою детскую радость за маской холодности, но его глаза выдавали всё восхищение поэта: — Не побоюсь спросить... И как вам? — шатен буквально пытался напитать своё самолюбие. Он ждал от меня комплиментов, восторженных слов, уже не совладевая со своими эмоциями. Я была готова начать восхищаться им, не скрываясь, однако в нашу первую беседу делать это было бы не выгодно: — Если бы мне не понравились ваши строки, то мы бы сейчас так мило не беседовали, а я высказала бы всё что думаю о вашем творчестве, — Рылеев хмыкнул, удивлённый моей холодностью. Я, вроде как, и утешила его самовлюблюнность и всё же не рассыпалась в похвале, оставив интригу после своих слов: — А что вас зацепило больше всего? — набравшись смелости, наконец спросил Кондратий, опять злостно и в ожидании похвалы сверкая глазами: — Ваши "Думы" оставили после себя приятное впечатление, — я остановилась, чтобы сотворить эффект интриги, и он сработал. Рылеев нетерпеливо блеснул глазами и, кажется, его слух стал улавливать каждый шорох в этой комнате, просто для того чтобы услышать продолжение моего отзыва, — Не оценила я критики Пушкина. Он, кажется, не понял сути произведения, — всё это время я не смела взглянуть на поэта и лишь изредка подглядывала за ним. Зато сейчас я увидела сияющее от полной удовлетворённости лицо. Он будто бы светился: — Рад, что вы пон-, — не успел Кондратий договорить, как он был нагло перебит Пушкиным: — Катерина! — раздался голос Александра Сергеевича. Кажется, меньше чем за пол секунды настроение Рылеева изменилось до неузнаваемости. Вокруг него стала парить невидимая, но хорошо ощутимая аура недовольства, а в глазах был уже не блеск восхищения, а дьявольский огонёк еле различимого гнева: — Мне нужно идти, — не смело сказала я поэту, который сверлил глазами в этот момент Пушкина: — Конечно, — уже с более спокойным видом ответил Кондратий, — Только вы не больно такими знакомствами увлекайтесь и будьте осторожней с господином Пушкиным, — почему-то его тон показался мне очень серьёзным, будто он и вправду беспокоился обо мне: — Нам нужно будет ещё раз встретиться, — бросила я в похыхах Рылееву и поспешила к недавним знакомым.