Дышим

Антон стоял посреди комнаты, которая была наполнена людьми, и чувствовал, как голоса людей вокруг с каждой секундой становились всё дальше от него, как потихоньку он проваливался, терялся в собственной голове, где заунывно выла волком паника. Голоса становились всё глуше. А он чётко осознавал, что попал. По полной попал. Как никогда. Всё что было до этого момента, всё, что они сделали, вело их сюда, к записи пилота проекта. А было не мало так-то. И всё это, по его глубокому убеждению, должно было продолжать быть. Он не мог подвести столько народа сразу. Вон, их сколько здесь. Хотелось разбежаться и со всей дури влететь головой в стену, чтобы та рассыпалась на осколки, а затем собрать её заново, новую, свежую и отлично работающую, заместо той бестолковой, что сейчас на плечах покоилась. Мозг уже рисовал страшные картинки, как их проект заворачивают, как они прощаются и разъезжаются за километры друг от друга. Трое — в Воронеж, а другие трое — в Питер. И возвращаются к жизни «до». К театрам, стендапам, выступлениям в маленьких клубах и попыткам сделать что-то важное, найдя самих себя в этом. В этих картинах, что фантазия подсовывала ему одну за одной, все были донельзя несчастными, а виной всему являлся только он, а никто другой. Ясно, что правды в этом видении было мало. Но Антону вполне хватило, чтобы начать жрать себя прямо здесь, когда до записи был минимум час. В своей голове он уже всех подвёл и сейчас виновато озирался, вымаливая прощения за то, чего ещё и не случилось вовсе. Антон чувствовал, как гальки заполняли его изнутри, пережимали лёгкие и сердце, забивали собой желудок, кишечник, все остальные внутренности и пространство между ними. Только не сегодня, не сейчас. Он уже минут пять не сходил с одного места, всё больше ощущая нарастающую панику внутри. Отчаянно старавшись это скрыть, он бегал глазами по комнате лишь бы никто не поймал его взгляд. Зачем кому-то это видеть? Только лишние переживания. Но теперь Антон знал, что ему нужно было. Давление. Один раз сработало же. Значит, были все шансы, что сработает и во второй, верно же? С того выступления прошло столько времени. Как ему теперь-то сунуться с этой просьбой к Арсу? Антон с того случая, конечно, стал считать его другом. Кто ж они друг другу, если не друзья, теперь? Антон считал, что, если вы столько работали вместе за последние месяцы и один раз обнимались в темноте, то вы обязаны были стать друзьями. Логика своя тут определённо имелась. После того случая общаться, играть и просто существовать рядом с Арсением стало намного проще. То, как они внезапно спелись, даже окружающие заметили. Теперь из «воронежских» он чаще остальных играл с Поповым в дуэте. Позов шутил, что Антон поймал вайб «питерских», а Шастун в ответ от души стебал его, что он в его-то годы использует слово «вайб». Как-то это не солидно, Дмитрий. Арсений всё ещё ставил Антона в тупик время от времени, но у них появилось что-то личное, что-то принадлежащее только им двоим, кроме того, ещё и секретное. Так что, да, Антон считал его своим другом, но что там считал сам Арсений, оставалось для него полнейшей загадкой. «Арсений некухонный», — заявил как-то всё тот же Позов. Антон тогда в ответ пошутил что-то про комбайн. Но Дима лишь отмахнулся и всё ему разъяснил. Как и всегда, собственно. Оказалось, что в его картине мира все люди делились на кухонных и некухонных. Вот такая простая Позовская сегрегация. Делёжка проводилась им лично и обжалованию не подлежала. Перст его указывал, Дима говорил: «кухонный». И всё тут. «Кухонные, Антош, это те, кто в пять утра на кухне после пьянки рассвет встречают, душу наизнанку перед незнакомым человеком выворачивают, — объяснял он, — те, что сначала байку травят про то, как обосрались на велосипеде, пока ехали за молоком в деревне, а потом тут же говорят о том, как глупо, бестолково и одиноко протекает их жизнь. Понимаешь? А некухонные — все остальные». Антон кивал. «Арсений же совсем не кухонный. Он на кухне может только песни горланить, а при таких разговорах быстро сбегает в соседнюю комнату подвыпивших дамочек шутками веселить». «Неискренний, то есть?» — Антон попытался подобрать хоть какой-то синоним некухонному. «Не-а, некухонный. Это другое. Некухонных тоже может на откровения потянуть. Только происходит это хаотично и часто в самых неподходящих местах». Антон вновь кивнул. «А я? — спросил он. — Я кухонный?». «Нет, — быстро и твёрдо заявил Дима. Антону даже обидно стало. — Ты сидишь с кухонным, киваешь, но молчишь». Информацию, полученную в этом странном диалоге, Антон ещё дня три обрабатывал. Ходил, думал, делил знакомых на кухонных и нет. Пришёл к выводу, что самые близкие и милые его сердцу люди были кухонными. Разобрался с тем, что таких среди «питерских» нет, а затем принял тот факт, что это в общем-то и неплохо. И после всего этого, как ему показалось, стал понимать Арсения чуть лучше. Он, конечно, был совершенно не кухонным и даже ушлым, но настоящим в собственной искренности. Парадоксально, но факт. И вот стоял Антон посреди комнаты, чувствуя, как живот наливался тяжестью, и смотрел на Попова, который на другом конце комнаты что-то разгонял одновременно всем и никому конкретно. И думал Антон о том, что в книжках всё врут: никто не может почувствовать чей-то там взгляд на себе, потому что если бы люди были на такое способны, то Арсений бы уже давно с места вскочил от пристального взора и поскакал его спасать. Но тот вместо этого продолжал зачем-то кому-то там улыбаться и ничего не замечать. А время шло. Антон уже чувствовал, что скоро начнёт задыхаться, чувствовал испарину на лбу и как правую кисть начинало лихорадить. Он её попытался успокоить, сжав в кулак, но та предпочитала продолжать трястись в ритме какой-то электронщины из начала нулевых. Спасла Антона чистая случайность. Матвиенко прямо из-за его спины Арса зачем-то окликнул, тот повернулся и прямо-таки врезался синими глазищами в перепуганного, потного Антона. От взгляда этого Шастуна как-то не здорово тряхнуло, будто бы у него над ухом взорвали без предупреждения огромную новогоднюю хлопушку, и он жалобно моргнул пару раз. Эй, я тут погибаю вообще-то, сделай с этим что-нибудь, я же вас всех с собой на дно потяну. Арсений в ответ брови деловито приподнял, еле заметно повёл подбородком и, отбрехавшись от Серёжи какими-то общими фразами, двинулся прочь из комнаты. Антон потупил на месте секунды две, а затем, ощущая себя в каком-то дурацком шпионском боевике, медленно двинулся следом. На выходе не стал догонять, шёл на три шага позади, самому себе боявшись признаться, что в глубине души все ещё сомневался: а вдруг граф просто изволил в последний момент туалет посетить? Вдруг Арс ничего не понял, ни на что не намекал и вообще Антон — идиот? Такую версию он всегда рассматривал. Когда Арс исчез за дверью туалета, сомнения в Антоне только усилились, однако он решил, что они всё же достаточно близки, для того, чтобы опростоволоситься перед ним разок-другой — пусть привыкает. Попов разглядывал отражение в маленьком, заляпанном краской зеркале, зачем-то поправляя и без того вполне себе пристойно лежащую чёлку. В других обстоятельствах Антон не удержался бы от ухмылки: фифа Питерская к первой же отражающей его красоту неземную поверхности прилипла. Но сейчас он вцепился взглядом в отражение собственного лица, которое бледным перепуганным пятном застыло где-то позади Арсения, и в нерешительности замер, даже не заметив, как тот ему улыбнулся в зеркало. Арс молча развернулся, одним движением ноги двигая пластиковое ведро так, чтобы оно встало прямо перед дверью, а затем одним лёгким шагом оказался рядом и ровно так же, как и в первый раз, беспардонно, не спрашивая и не предупреждая, обхватил Антона руками, сжимая, что есть мочи. А Антон в это мгновение точно так же, как и в первый раз, перестал дышать. — Дышим, — тут же не забыл ему напомнить Арсений, поворачивая голову вбок. Видно, зеленоватый кафель привлекал его взор куда больше, чем потное лицо Шастуна. Антон его винить в этом не мог. Антон дышал. Медленно, несмело втягивая въедливый, казалось навсегда пропахший хлоркой и мочой воздух. Вдох-выдох. Всё просто. Вслед за Арсом, как и в первый раз. Он дышал и медленно заливался краской, потому что вслед за лопающимися внутри него гальками пропадала и паника, а на её место, следуя старому житейскому закону — свято место пусто не бывает — пришли самые разнообразные мыслишки. Нехорошие мыслишки, которые суетливо замельтешили, поспешно сменяя одна другую. Например, Антон понял, что всё тут, казалось бы, как и в первый раз, да не так. Во-первых, тут было светло, даже слишком, лампа дневного света над их головами не давала и шанса скрыть смущение в сумраке. А переведи он взгляд всего немного вправо, то натолкнулся бы на зеркало, которое их странную ситуацию бессовестно отражало. Во-вторых, в этот раз никто его насильно никуда не затаскивал. Он, вроде как, и сам напросился. А это меняло всё в корне. И почему он не попросил Позова? Тот бы ему точно не отказал. Отпустил бы пару, может, тройку шуток, постебал бы его ещё потом месяц, но не отказал бы. Диман его как-то в ванне в одних трусах мыл. Они вон сколько ночей на одной койке по всем съёмным хатам Москвы провели. Какие уж тут стеснения? Но всё же он его не попросил. «Дима мелкий. У него бы не получилось мне так грудак пережать», — нашёл Антон себе оправдание, но краской заливаться не перестал. Подняв глаза к потолку, он продолжил дышать, отгоняя мыслишки прочь. Было так тепло, даже удушливо жарко. И как он в первый раз не заметил? Сквозь туалетные ароматы он почувствовал еле заметный, но знакомый ему запах парфюма Арса. Тот его не сменил. А Антон его запомнил, потому что пропитался им в тот вечер и чувствовал на себе всё выступление, пока не вышел после покурить, перебив запах табаком. — Арс? — наклонил он голову вниз. — Да? Тот всё продолжал смотреть куда-то в сторону. И Антон вдруг решил, что ему жизненно необходимо, чтобы Арсений обернулся, поэтому позвал ещё раз: — Арс. И тот обернулся. А Антон за эту долю секунды как-то не успел решить, что он будет дальше делать. Лица у них вон как рядом оказались. — Что? Антон промолчал, но взгляда не отвёл. Глазами бегая по чужому лицу, он отчаянно придумывал что бы такого ответить, а заодно изучал каждый изгиб, морщинку и родинку, лишь бы случайно в глаза не заглянуть. Арс, видно, оказался всё же более талантливым в вопросах внезапной импровизации, а потому сориентировался первый: — Обниматься в туалете — это ещё куда не шло, но смотреть друг другу в глаза при этом? Это как-то по-гейски, Антон, не считаешь? — ухмыльнулся он. Антон в ответ широко улыбнулся, вспоминая, как думал всё ровно то же самое тогда, в темноте. Только, кажется, в его голове прозвучало слово «по-пидорски». Но Арсений был прав: не было в этом ничего пидорского, а вот гейского с лихвой. Этот факт так рассмешил Антона, что тот не выдержал и расхохотался. По-гейски, действительно. Очень по-гейски. Хохот распирал его и, просочившись изнутри, поспешил прочь, заполняя всё пространство их кафельного плена, чтобы наткнуться вмиг на стены, отразиться стократно и вернуться к ним эхом. Арс тоже смеялся, но бесшумно, внутрь, сотрясаясь всем телом и не отрывая взгляда от широченной улыбки прямо перед ним. Антон чувствовал это, продолжая заливаться смехом с запрокинутой назад головой. — Да уж, очень по-гейски, — произнёс он, наконец чуть успокоившись. — Вижу, ты уже пришёл в себя, — заметил Арсений в ответ. А Шастун заметил только то, как чужое дыхание всё это время щекотало шею. И, пока он осознавал данный факт, Арс разжал объятия. Вот так просто. И вновь, прошу заметить, ничего не спрашивая. Хотя почему он это вообще должен был у Антона разрешения просить? Если так подумать, то причин на это никаких не было. Но Антон так ошалел, что даже посмеиваться перестал. — Я… — начал было он, а потом чертыхнулся про себя. Пора бы уже начать думать хоть на шаг вперёд? Вот что «я»? Что? Арс же отступил на шаг назад, пододвигая ведро на его законное место. — М? — Спасибо. В ответ Арсений вновь на него посмотрел, будто готовясь что-то сказать, но Шастун не дал: — Я в тот раз не сказал. Спасибо, правда. Это реально помогает. — Всегда к вашим услугам, — Попов изобразил лёгкий поклон и развернулся к двери. Но Антон все же успел напоследок его окликнуть: — Арс, а кто тебя обнимает? — Никто. Я же профессионал, — тут же откликнулся Попов, открыл дверь и широким жестом пропустил Антона вперёд.