Магистр Не Дьявольского Культа

Небо постепенно светлело, являя взору яркую полоску встающего за горизонтом солнца. В предрассветных сумерках всё чётче стали различимы бугры туш убитых животных, лежащих в траве тут и там. Цзян Чэн устало провёл рукой по лицу, запоздало вспомнив, что ладони испачканы чёрной кровью. Он поморщился, чуть слышно выругался и только потом заметил, что Лань Сичэнь уже спустился с крыши и даже успел подойти к нему. Безупречно белые одежды, чистые лицо и руки, идеальная – прядка к прядке – причёска. Не заклинатель, а небесное божество. Проглотив новое ругательство, Цзян Чэн поплёлся к берегу реки, до которого, к счастью, оставалось несколько шагов, он хотел умыться и сполоснуть руки, чтобы хоть как-то сохранить приличия и вернуть себе относительно достойный вид. И не его вина, что каждое движение сопровождалось непреднамеренно громкими звуками – шелестом травы, плеском воды, возможно, даже фырканьем во время умывания. Но стоило ему, мокрому и растрёпанному, выйти обратно на берег, Лань Сичэнь тут же достал из рукава белоснежный платок и протянул Цзян Чэну. Поколебавшись мгновение, он всё же его принял. – Спасибо, – глухо отозвался Цзян Чэн, промокая лицо нежной тканью и ощущая тёплый древесный аромат сандала и самую чуть – магнолий. – У меня есть несколько талисманов рассеивания, думаю, нам стоит очистить местность, – Лань Сичэнь неопределённо махнул рукой в сторону развороченной земли и лежавших на ней туш, словно заклинатели были нашкодившими детьми и теперь пришло время убрать за собой игрушки. – Хорошо, только подождём, когда окончательно рассветёт, я хочу осмотреть животных, – Цзян Чэн неловко сжал и без того помятый платок, который за считанные мяо превратился в бесформенное, мокрое нечто. Отдавать «это» обратно было выше его сил, – э-э-э, я потом верну, – но стоило спрятать несчастный кусок ткани, как до него дошло, что этот выпад был ещё более двусмысленным и смущающим. Теперь он скорее умрёт страшной смертью, чем покажется перед главой Лань с этим платком. Впрочем, Лань Сичэнь ничем не выдал своего отношения к случившемуся и отступил на несколько шагов, оглядывая поле боя. – Удивительно, сколько здесь оказалось животных, кому они могли понадобиться? Цзян Чэн пожал плечами и подошёл к ближайшему трупу. Холёная когда-то, рыжая шкура быка теперь представляла собой жалкое зрелище – покрытая трупными пятнами и рваными шрамами от Цзыдяня. – Животные были кем-то умерщвлены, иначе бы они не перевоплотились, затаив такое зло. Но прижизненных ран на тушах нет. – При такой мощи тёмной ци, от деревни Симао не осталось бы и следа за одну ночь, – Лань Сичэнь покачал головой, – но крестьяне жаловались лишь на пропажу скота и наводящие страх жуткие вопли, значит, целью чудовищ не были простые люди. – Зато, если подумать о том, с каким рвением всё стадо рвануло за нами, – подхватил мысль Цзян Чэн, – то можно предположить, что они мстят... – ...Заклинателям, – подтвердил Лань Сичэнь. – Это объясняет и почему скот пропадал так незаметно. Любому заклинателю не составило бы труда бесшумно выманить животных хоть из деревни, хоть из стойла при монастыре. – А крестьяне всё спишут на призрака или лютого мертвеца. Очень умно, – согласился Цзян Чэн, присев между двумя искалеченными Цзыдянем телами. Для разнообразия они принадлежали не рыжим коровам, а паре волов с ветвистыми рогами. Нежная Вишенка и Облачное небо? Или другие? Скорее всего, другие. Волы сильно отличались друг от друга, туша одного была совсем блеклой, покрытой зеленоватыми пятнами, а вот на шкуре второго ещё остались признаки изначального цвета. – Они погибли в разное время, – заметил Цзян Чэн, – тот, кто их украл, видимо не добился своей цели с первыми животными, и ему пришлось раз за разом искать новых. – Но зачем? – удивился Лань Сичэнь, присаживаясь рядом. – Хотел бы я знать, – нахмурил брови Цзян Чэн. Этот вопрос он задавал себе снова и снова в течение нескольких последних дней. Зачем кому-то понадобилось убивать Не Хуайсана? Зачем его тело обсыпали лепестками пионов из Симао? Зачем кто-то похищал скот и делал с ним… что? На каждое из этих «зачем» не было ответа, но что-то подсказывало Цзян Чэну, что все они были связаны между собой незримой нитью, и стоило подергать за один её конец, как он вытянет на свет и другие мрачные секреты. Однако что делать теперь он не имел ни малейшего понятия. – Мы не можем применить к ним «сопереживание», – словно угадав ход его мыслей, сказал Лань Сичэнь, – у них нет души, только дух. С этой стороны разгадку нам не получить. – Согласен, – кивнул Цзян Чэн, положив руки на колени и нетерпеливо поёрзав на влажной траве. Близость Лань Сичэня творила с ним какие-то странные вещи, как тогда в саду пионов. Хотелось придвинуться ещё ближе и одновременно скорее убраться прочь. Ночное признание только всё усложнило, и Цзян Чэн не знал, как стоит себя вести. Делать вид, что ничего не произошло было глупо, а вновь поднимать волнующую тему – да он скорее прыгнет в яму со змеями и останется там жить. Тем более, что Лань Сичэнь, похоже, не испытывал никаких трудностей по этому поводу. Поэтому Цзян Чэн решил пока пустить всё на самотёк, но ради собственного успокоения на ноги всё-таки вскочил. Остаток утра они потратили на уничтожение смердящих тел. Их оказалось больше, чем они предполагали, вероятно, таинственный вор совершал набеги и на соседние деревни, хоть и не такие массовые. В общей сложности они насчитали семьдесят шесть рыжих коров и волов, пару коней и даже одну козу со свалявшейся шерстью. Цзян Чэн опасался, что с рассеиванием могут возникнуть проблемы, кто знает, какое тёмное заклятье наложил на них неизвестный враг, но, к счастью, талисманы сработали как надо, и скоро о ночной битве на берегу напоминали только вытоптанная земля, да глубокие рытвины. После этого Лань Сичэнь хотел внимательно осмотреть окрестности, но к полудню небо окончательно расчистилось и солнце стало жарить так, что Цзян Чэн всерьёз забеспокоился, что белоснежная кожа Лань Сичэня покроется красными волдырями, стоит тому пройтись хотя бы до опушки леса. Поэтому осмотр было решено начать с домика крестьянина, который ночью послужил им местом засады. У самых стен хрупкого строения нашлось снаряжение для коня, а в траве были разложены ботала разных видов и даже размеров, что говорило о том, что прежде жилище принадлежало тому самому пастуху, о котором упоминал монах. Только вот самого пастуха здесь, кажется, не было уже несколько недель. Заклинатели вошли внутрь и осмотрелись. – Похоже, удрал, как и все остальные, – сказал Цзян Чэн, подняв с пола две пиалы, треснувшие по бокам. – Хотя после этой ночи винить его я не собираюсь. – И всё же не ясно, – жилого пространства в домике было на несколько шагов и потому, оглядывая помещение, Лань Сичэнь волей-неволей оказался ровно за спиной Цзян Чэна. Только вот самого Цзян Чэна это соседство не могло оставить равнодушным, оно странным образом волновало, по хребту поползли мурашки, заставляя его поёжиться, – не похоже, что дом покинут в спешке. Что было абсолютной правдой. Убранство жилой части дома было бедным, но на расстеленной тростниковой циновке, очевидно служившей хозяину кроватью, лежал любовно сложенный кольцами старый потрёпанный хлыст. Цзян Чэн не сдержал любопытства и, хмыкнув, взял его в руки. Стоило поднять сплетённую из ремня плётку, как на пол упали несколько тонких бронзовых колец. – Что это? – он ощущал любопытство Лань Сичэня, но понимал, почему тот не подходит ближе: места было так мало, что они непременно столкнулись бы плечами, а за минувшую ночь они и так слишком часто пренебрегали дистанцией. – Не знаю, – честно признался Цзян Чэн, – может, детали какого-то приспособления для выпаса скота, кто разберёт этих пастухов, чем они занимаются в обычное время. – Видно, что это тонкая работа, – не согласился Лань Сичэнь, – может, это какие-то украшения? И тут же слегка покраснел, поняв глупость своего последнего заявления. В доме не было места даже для очага, но выросший в достатке, хоть и с налётом аскетизма, мужчина по привычке пытался найти декоративное, а не практичное применение неизвестным ему вещам. Цзян Чэн лишь покачал головой, сочтя за лучшее промолчать, и слегка нахмурился, на краю сознания словно прозвенел колокольчик, но усталость и тревоги прошедшего дня никак не давали зачатку промелькнувшей было мысли окрепнуть и обрести форму. Поймав на себе растерянный и слегка смущённый взгляд, Цзян Чэн снова спросил: – В чём дело? – и сам же удивился, что в прозвучавшем вопросе нет ни толики возмущения или недовольства. – Ничего серьёзного, – Лань Сичэнь как будто чего-то стыдился, явно подбирая слова, – последние дни оказались не из лёгких, я был бы рад, если бы нам удалось немного отдохнуть. Прошедшая битва, несомненно, истощила его духовные силы гораздо больше чем Цзян Чэна. И хорошо, что Лань Сичэнь это понимал и не пытался геройствовать. Спорить было глупо, лучшим решением для них было провести медитацию и возможно – подкрепиться, благо в доме пастуха имелся небольшой запас риса и даже чая. Цзян Чэн по-хозяйски вытряхнул смесь трав из красиво расшитого мешочка, так странно выделявшегося на фоне убогой обстановки. Один этот кусок ткани стоил больше, чем вся утварь в доме и на несколько мгновений Цзян Чэн задумался, чем он был для пастуха: платой за хорошую работу? Подарком любимой? Трофеем в азартной игре? Теперь уже не узнать. В пригоршне засушенных листков черничными каплями пестрели цветки горечавки. – Я, пожалуй, откажусь от чая, – сказал Лань Сичэнь с какой-то внезапной твёрдостью. – Слишком горький для адептов Гусу? – пошутил Цзян Чэн, не в силах распознать причину столько внезапной перемены желаний. – Слишком горькие воспоминания, – без обиняков пояснил Лань Сичэнь, и добавил, ответив на невысказанный вопрос Цзян Чэна, – это из-за матери. Она часто поила нас с братом таким же чаем. Пока была жива. Цзян Чэну оставалось только кивнуть. За его плечами было слишком много своих призраков, чтобы тревожить чужих. Он сходил к опушке леса и нашёл родник: теперь воды хватало и для чая, и для питья, и для нехитрой готовки. Риса оказалось ровно на две порции. На день вполне достаточно, а дольше задерживаться в этом доме Цзян Чэн и не собирался. Он было предложил Лань Сичэню заняться обедом, но тот вновь смущённо отвёл взгляд. – Извини, не думаю, что я хорош в этом деле. Даже я не могу есть еду собственного приготовления. – Ты не умеешь готовить рис? – удивился Цзян Чэн. Они столько времени провели в боевых походах, столько дней скрывались в грязных ямах во время войны с проклятыми псами Вэнями, что Цзян Чэн был уверен: Лань Сичэнь может позаботиться о себе хотя бы в этом. Но всё оказалось иначе. Безупречный, отважный, сиятельный глава ордена Гусу Лань в простых вещах полностью зависел от Цзян Чэна. Будь это кто-то другой, Цзян Чэн непременно облил бы его презрением, но Лань Сичэнь вызывал совсем другие чувства. И чем больше проходило времени, тем яснее это становилось. – У тебя просто не было хороших учителей, – хмыкнул Цзян Чэн, чтобы развеять атмосферу неловкости, – так что смотри за тем, что я делаю, а потом повторишь сам. – Потом? – переспросил Лань Сичэнь, – Ты думаешь, наши поиски затянутся так надолго? – Я не знаю, – пожал плечами Цзян Чэн, высыпая рис в широкую миску и заливая его водой. – Может быть, уничтожив обращённых животных, мы приблизились к разгадке смерти Не Хуайсана, а может быть и нет. И всё придётся начинать заново в другом месте. В этом был смысл. Гибель скота и убийство главы одного из великих орденов – на первый взгляд, эти вещи были так же далеки друг от друга как луна и солнце. Несколько дней назад Цзян Чэн назвал бы смехотворной саму возможность связи между этими событиями и обругал бы любого, кто попытался её найти. И всё же теперь всё виделось иначе. Слишком много деталей указывало на то, что за двумя преступлениями стоят заклинатели, чьи способности далеко выходят за рамки обычного. – Если творящееся в Симао действительно связано с гибелью Не Хуайсана, – сказал Цзян Чэн, выверенными движениями промывая рис и пытаясь не упустить момент, когда вода в миске станет кристально чистой, – то заклинатель, свершивший это, должен быть не только силён, но и хитёр. Но я не знаю никого с такими качествами. – Я тоже, – вздохнул Лань Сичэнь, – адептов тёмного пути во всей Поднебесной не сосчитать, но все они лишь тени своих хозяев. Пока Сюэ Яна и Цзинь Гуаньяо никому не удалось превзойти. – Но они оба мертвы. И это к лучшему. Особенно в случае последнего, – буркнул Цзян Чэн, почувствовав какую-то непонятную обиду. – Конечно, не мне с этим спорить, – покорно согласился Лань Сичэнь, и ярость Цзян Чэна угасла так же быстро, как и появилась. Он обругал себя последними словами, коря за то, что снова сунул нос куда не следует и ударил по больному месту своего напарника, хотя и не собирался этого делать. – Прости, – сказал он, складывая губы в незнакомом сочетании, и стараясь вспомнить, что же говорят в подобных случаях другие люди. – Твой названный брат был добр к тебе. – К сожалению, за добрыми речами не всегда скрывается доброе сердце. – Лань Сичэнь покачал головой, – но к счастью, справедливо и обратное. Теперь он улыбнулся самыми краешками губ, и едва заметно кивнул в сторону Цзян Чэна, заставив того почувствовать, как жаркая волна охватывает его с головы до пят. – И что же это? Изречение одного из твоих великих предков? – спросил Цзян Чэн, постаравшись не выдать своего волнения. – Нет, всего лишь мой жизненный опыт, – ответил Лань Сичэнь и осторожно перехватил наклонённую миску в ладонях Цзян Чэна, отчего последние капли воды стекли между их соединёнными пальцами. Первым порывом было скорее выпустить миску из рук, а самому отшатнуться в сторону, но Цзян Чэн вовремя урезонил чувства, это было бы глупым расточительством еды, а ещё показным неуважением. Столько добрых слов о себе он, пожалуй, не собрал бы и за двадцать лет, и это бередило старые раны. Его влекло к Лань Сичэню так же сильно и неотвратимо, как распустившийся лотос – к солнцу. Что в будущем сулило одни лишь проблемы. Как скоро всему наступит конец и Лань Сичэнь поймёт, что восхищался совсем не тем, кем должен? Другого исхода и быть не могло, а значит, питать иллюзии было бессмысленно. Цзян Чэн подавил рвущийся наружу вздох. – Что дальше? – широкие, тёплые ладони – больше его собственных – исчезли и Лань Сичэнь отступил на шаг, с нескрываемым любопытством ожидая дальнейших действий. – Дальше ставим котелок на огонь и варим рис до готовности, – отчеканил Цзян Чэн, всё ещё ощущая призрачное тепло чужих пальцах на своих. Печи в доме не было, очаг для костра нашёлся на улице, его Цзян Чэн обнаружил, когда ходил за водой. Судя по всему, пастух редко им пользовался, но всё же небольшой запас дров лежал неподалеку. Если в готовке Лань Сичэнь был бесполезен, то разжигать костры он умел блестяще. А потому уже в скором времени яркие языки пламени лизали поверхность видавшего виды котелка, внутри которого весело булькал их будущий обед. Устроившись в тени дома, они лениво наблюдали за готовящейся пищей. Как ни странно, молчание нисколько не тяготило Цзян Чэна, с удивлением он осознал, что с Лань Сичэнем было хорошо даже молчать. Словно в ответ на его мысли, Лань Сичэнь глубоко вдохнул и, улыбнувшись, посмотрел на подгоняемые мягким ветерком пушистые облака. – Я и забыл, как это приятно. – Что именно? – Цзян Чэн покосился на довольного заклинателя. – Участвовать в ночной охоте, делить с кем-то пищу, вести беседы, – Лань Сичэнь снова улыбнулся, открыто и совершенно обезоруживающе, заставляя сердце пропустить удар, – и за всё это я должен сказать тебе спасибо. Спасибо, Ваньинь, ты заставляешь меня заново ощущать вкус к жизни. Цзян Чэн открыл было рот, потом захлопнул, потом снова открыл. Но вымолвить так ничего и не смог. То злополучное признание на крыше не было случайностью, хотя, какая ещё, к речным гулям, случайность! И вот Лань Сичэнь снова выводил его на разговор, но ответить ему Цзян Чэну было не под силу. По крайней мере, сейчас, когда его смелости хватило лишь на то, чтобы не замкнуться под проницательным взглядом. – Лучше бы тебе ощутить вкус каши, – буркнул он, с раздражением отмечая, как печёт скулы и, кажется, – даже уши, и, скрывая это, поспешил к котелку, – она готова. – Спасибо, Ваньинь, – совершенно невозмутимо повторил Лань Сичэнь принимая предложенную пиалу с рисом, вновь скользнув подушечками пальцев по чужой коже. Цзян Чэн поспешно убрал руки и принялся за свою еду. Специй в доме пастуха было всего ничего, наверное, поэтому каша оказалась совершенно безвкусной, хотя то же самое он мог бы сказать и о чае с горечавкой: знакомой остроты не ощущалось, будто бы он сейчас, беря пример с Лань Сичэня, пил просто родниковую воду, а не травяное варево, куда он не поскупился высыпать почти всё содержимое найденного в доме мешочка. Впрочем, Лань Сичэнь не жаловался и с присущей ему вежливостью принимал предложенную пищу чинно и благородно, словно обедал в главном зале резиденции Облачных Глубин. После нехитрой трапезы они остались там же – в тени дома, расположившись друг напротив друга, приняв решение помедитировать, прежде чем навестить распорядителя храма Шэнь-нуна. Только вот Цзян Чэн никак не мог настроиться на нужный лад, в воспаленном после бессонной ночи воображении одна за другой всплывали картинки их непродолжительного путешествия. Пыльная дорога, таверна, снежное море пионов, смертельный водоворот взбесившихся животных – но что бы ни происходило, во всём этом хаосе он был не один. И бесконечный поток мыслей всё больше и больше заслонял собой один невозможный заклинатель. Его движения, голос, источаемый свет и сила, к нему хотелось льнуть, как замёрзшему путнику к огню, но только вот зачем? Для того чтобы ощущать тепло рук на своих ладонях? Или для того, чтобы слышать этот словно журчание весеннего ручья голос, тихо произносящий «Спасибо, Ваньинь»? Интересно, а как бы из уст Лань Сичэня прозвучало бы его родовое имя? Цзян Чэн... А-Чэн... Цзян Чэн вздрогнул как от удара и, захлебнувшись воздухом, закашлялся. – Что случилось? – Лань Сичэнь, далёкий от развернувшейся в душе его напарника бури, было дёрнулся, чтобы прийти на помощь, но его остановили взмахом руки. – Нет, всё в порядке, я просто отвлёкся, – как-то слишком нервно даже для самого себя ответил Цзян Чэн. – Уверен? – Лань Сичэнь слегка склонил голову набок. – Если хочешь, я могу сыграть мелодию, она поможет сосредоточится на медитации, очистит сознание и... – НЕТ! – едва ли не с ужасом рявкнул Цзян Чэн, вскочив на ноги. Одна лишь мысль о том, что Лань Сичэнь может играть для него и только для него причиняла почти физическую боль. Но он слишком поздно осознал, насколько резким был его ответ, с лица Лань Сичэня ушёл весь цвет, и теперь он с совершенно потерянным видом смотрел на Цзян Чэна. Это была чудовищная ошибка, которую стоило скорее исправить, – мой отказ никак не связан с твоим прошлым, – видя, что лицо Лань Сичэня побелело ещё сильнее, он поспешил добавить, – вернее, он вообще не связан с прошлым, ни с твоим, ни с моим, ни с чьим-то ещё. Не знаю, почему я об этом заговорил. Аргх, проклятье! В сердцах он пнул подвернувшийся под ногу булыжник, ощущая себя самым последним дураком в Поднебесной. Вот уж точно молчание лучше многословия. – Не бери в голову, – поморщившись, Цзян Чэн вновь отважился раскрыть рот. – Я... Мне надо прогуляться. Э-э-э, сходить за водой, да, точно. У нас закончилась вода, я скоро вернусь. – Словно нашкодивший ребенок, он схватил пустое ведро и чуть ли не бегом кинулся к лесу. Ему надо было подумать. И желательно подальше от Лань Сичэня. Полог леса встретил его птичьим многоголосьем. Сейчас было то самое время, когда дневная жара уже отступила, а сумерки ещё не окрасили небо в лиловый цвет. Граница дня и вечера. Там, в поле, солнце ещё дарило свои тёплые лучи, но здесь, в лесу, царила вечная прохлада, рождённая в тени нефритовой зелени. Цзян Чэн громко выдохнул, стараясь избавиться от ненужных мыслей, терзающих его глупое сердце, и отбросил в сторону бесполезное ведро. Оно с громким стуком ударилось о трухлявый пень, заставив Цзян Чэна поморщиться, а птиц вспорхнуть с насиженных мест. Их трели мгновенно умолкли, и что-то жёлтое метнулось за поваленный ствол, слишком крупное для забредшего в редколесье животного, но вполне походящее на человека. Человека в янтарном ханьфу. Цзян Чэн застыл, чувствуя, как пульс начинает стучать в висках. – Выходи, – крикнул он с оттенком угрозы. Кто бы ни таился в подлеске, он знал, что Цзян Чэн его заметил, и знал, что убежать ему не удастся. Но прошло ещё несколько мгновений, прежде чем к живым голосам леса добавился новый звук. Ветки хрустнули под легкими шагами и из-за поваленного дерева показался человек, юная девушка с глазами цвета спелого рогульника, та самая заклинательница, которую они с Лань Сичэнем встретили по дороге в Симао. Она вздёрнула подбородок и посмотрела на Цзян Чэна. Но в её взгляде не было ни вызова, ни страха, одно лишь безмятежное спокойствие. «Она меня не боится», – пронеслось в голове Цзян Чэна, и эта мысль заставила его встревожиться. Он непроизвольно погладил Цзыдянь, почерпнув уверенность в таившейся в нём силе. – Что ты тут делаешь? Отвечай! – Крикнул он ещё более сурово. Но даже этот тон не смог поколебать её хладнокровия. – Ничего особенного. Просто делаю то, что велено, – сказала она ровным голосом. Велено? Но кем? Цзян Чэн прищурился, ожидая объяснений, однако заклинательница только оглянулась вокруг. Она даже не пыталась скрыть, что ищет путь к отступлению. Но позади неё был колючий кустарник, справа и слева поваленные деревья, а впереди глава великого ордена, намертво перекрывающий путь к реке. У неё не было не единого шанса уйти безнаказанной, вот только она всё равно молчала, тем самым бросая Цзян Чэну вызов. – Ты следила за нами, – теперь в его голосе звучало не просто предупреждение, а явное обвинение. – И ты расскажешь мне всё. – Не расскажу, – всё с той же пугающей отстранённостью объявила девушка, и ей хватило мгновения, чтобы выхватить нож и расколоть тишину звуками новой схватки. В несколько прыжков она преодолела разделяющее их расстояние и бросилась на Цзян Чэна, словно дикая кошка, пропоров лезвием кожу над его правой бровью. Края раны раскрылись как диковинный цветок, и кровь в одно мгновение залила лицо Цзян Чэна, ослепив его и сделав практически беспомощным. Но Цзыдянь уже вскинулся кипучей волной и ожёг спину заклинательницы. Удар такой силы должен был выбить из неё дух, но она только вскрикнула и не отступила. Никогда в жизни Цзян Чэн не смог бы подумать, что в таком хрупком теле заложено столько духовных сил – она наносила ему яростные удары, словно не замечая хлеставшего её кнута. В конце концов они вдвоём повалились на землю, вспарывая дёрн и прелую листву, словно дикие животные. Отвага и опыт были на стороне Цзян Чэна, но в заклинательницу будто вселился призрак, многократно умножая дерзость её атак и ловкость её движений. Хотя правдой это быть не могло, Цзыдянь стегал её по спине и ногам, а значит, любая тварь, завладевшая её телом, уже давно была бы мертва. Однако схватка не прекращалась, и Цзян Чэну понадобилось всё его умение, чтобы опрокинуть противницу на спину и выбить из рук острый нож. Кнут обвил её шею сверкающей лентой, грозя смертью за любое неосторожное движение. – Ты расскажешь мне всё, – прошипел Цзян Чэн, выплевывая кровь, – скажешь мне, что ты здесь делала и кто тебя послал. Иначе ты умрёшь. Ты поняла? – Поняла, – кивнула заклинательница. Она задыхалась и хрипела, но взгляд её так и оставался пугающе равнодушным. – Поняла, – сказала она ещё раз и в следующий момент рванулась вперёд, заставив Цзыдянь врезаться в мягкую плоть, рассекая сосуды и кромсая связки. Нежная шея окрасилась ярко-алым, и кровь выплеснулась на складки ханьфу, словно вода пробившего себе дорогу источника. Цзян Чэн отшатнулся назад, кривясь от звуков предсмертной агонии, почти заглушивших шелест лёгкой поступи прямо перед ним. Будь это враг, его бы не спас даже Цзыдянь, но на фоне расступающихся деревьев стоял только Лань Сичэнь. Солнечные лучи за спиной очерчивали его мягкий силуэт, окружая ореолом пылинок, кружившихся в медленном танце. – Цзян Ваньинь, что это? – спросил Лань Сичэнь упавшим голосом, и Цзян Чэн на миг содрогнулся, потому что не смог понять выражение его лица. – Я её не убивал, – сказал он, загнанно дыша. Он и сам понимал, насколько это звучит нелепо. Он стоял на коленях возле трупа девушки, испачканный своей и её кровью. Кем он виделся сейчас Лань Сичэню? Жестоким зверем, учинившим кровавую расправу над заклинательницей, почти ребенком? Былая слава шла за Цзян Чэном по пятам, было время, когда он убивал без сожаления и лишних проволочек. Но сейчас он был не виноват, он хотел не её смерти, а только ответов на свои вопросы. – Я её не убивал, – повторил он, наконец успокоив дыхание, – это сделала она сама. Ты должен мне верить. – Я верю, – выдохнул Лань Сичэнь, и в этот момент Цзян Чэн наконец понял, что за эмоцию он увидел на лице своего напарника. Тот боялся не его, а за него. Лань Сичэнь шагнул к Цзян Чэну и краем рукава вытер кровь, размазавшуюся по его лбу, словно решив забрать все его страхи. – Почему она сделала это? Цзян Чэн пожал плечами, отстраняясь от вновь протянувшейся к его лицу руки. – Ты запачкаешься, не надо. – Но я хочу помочь. Их взгляды встретились, когда мягкая ткань вновь коснулась лба Цзян Чэна. Лань Сичэнь бережно промокнул всё ещё кровоточащий порез, вытер скулу, зачем-то очертил подбородок. С Цзян Чэном обращались мягко и бережно, как с ребёнком, не хватало ещё чтобы ему подтёрли нос, только вот сердиться совсем не получалось. Наоборот, вдруг отчаянно сильно захотелось продлить этот миг. Как Лань Сичэнь только что сказал? Он хочет помочь? Эти слова кружили голову сильнее самого забористого пойла. Проливали сладкую влагу на израненную поверхность его измученного сердца. Грели и давали надежду. Только вот надежду на что? – Тогда, – еле разомкнув пересохшие губы, попросил Цзян Чэн, удивляясь собственному хриплому голосу, – ты можешь сыграть «Призыв»? Если эта просьба и удивила Лань Сичэня, то виду он не подал. – Могу, только вот боюсь, от моего исполнения будет мало толка. Я не так хорош в этом деле как Ванцзы, к тому же эта мелодия предназначена для струнного щипкового инструмента. – Так ты сможешь призвать душу этой заклинательницы или нет? – Смогу, но получить ответы на заданные вопросы не получится, у бестелесного духа нет стольких сил, чтобы извлечь из моей сяо хотя бы один звук. – Это и не нужно, – Цзян Чэн покачал головой и не без труда поднялся на ноги. Борьба с, казалось бы, самой заурядной заклинательницей здорово истощила его силы. – Я просто хочу кое в чём убедиться. – Хорошо, – кивнул Лань Сичэнь, вынимая флейту. В прохладе вечернего леса нежным переливом заструилась мелодия, она манила и звала, влекла за собой, очаровывая и лишая воли к сопротивлению. Если кому-то вообще пришло бы в голову сопротивляться Лань Сичэню. Он всё смотрел на мёртвую девушку, а Цзян Чэн смотрел на него, подмечая мельчайшие перемены эмоций. Вот между бровями Лань Сичэня проявилась складка, вот тонкие брови сошлись на переносице, вот он сжал губы. Лесные сумерки сгустились ещё сильнее, сквозь верхушки почерневших деревьев начали проглядывать первые звёзды, когда Лань Сичэнь удивлённо вздохнул и опустил свою флейту. – Позволь угадаю. Души нет? – ровно поинтересовался Цзян Чэн. – Души нет, – подтвердил Лань Сичэнь. – Так же как у Не Хуайсана.