Магистр Не Дьявольского Культа

Прежде чем тьма окончательно поглотила всё вокруг, Цзян Чэну с Лань Сичэнем предстояло сделать ещё много дел. Перво-наперво они осмотрели юную заклинательницу в поисках вещей, подсказавших бы, кто её прислал или откуда она пришла. Но ничего полезного не нашлось. Её ханьфу был добротным, но самым обычным, потёртым за время долгих путешествий и выгоревшим на солнце. Ткань кое-где пообтрепалась, и, конечно, не имела никаких клановых черт. Её меч тоже был самым обычным, остро заточенным, но сделанным ремесленником, а не искусным мастером. То же самое касалось и ножа, который Цзян Чэн подобрал в ближайших кустах. Деревянная рукоятка была отполирована до блеска и хорошо ложилась в ладонь, однако баланс был не идеальным, и Цзян Чэн скорее взял бы его, чтобы резать овощи, чем отбиваться от лютых мертвецов. Ничто в девушке не выдавало её особого статуса или приверженности к тёмному культу, она была полностью безликой, одной из тысяч заклинательниц, блуждающих по дорогам Поднебесной в поисках какой-нибудь работы. Её имя не значилось ни в каких списках и, скорее всего, ушло в небытие вместе с её душой. – Кто бы её ни послал, – заметил Цзян Чэн, – он позаботился о том, чтобы самому остаться в тени. Раз нет души, значит нет и ответов. Бездушная кукла – идеальный исполнитель. – Но на свете не существует заклятия, способного разрушить душу после смерти. Да и кто бы пошёл на смерть, зная, к чему это приведёт? Лань Сичэнь посмотрел на Цзян Чэна в растерянности, но у того не было ответов. Только два чувства могли заставить живого человека броситься на Цзыдянь. Неистребимый страх или бескорыстная преданность. Но в глазах девушки Цзян Чэн не увидел ни того, ни другого, значит, причина была в чём-то ином. Она выбрала смерть, чтобы сохранить свою тайну. И сделала это без тени колебания. Как будто выбирала не сама, а подчинялась чужой воле. – Может, она и не хотела умирать, – сказал он, делая пугающее предположение, – может, ей было всё равно. Если её душа начала распадаться гораздо раньше. – Раньше смерти? – поразился Лань Сичэнь. – Разве можно жить с повреждённой душой? Но даже если бы это было возможно, такого заклятия тоже не существует. – Не существует, – согласился Цзян Чэн, – или мы его просто не знаем. Он снова поймал напряжённый взгляд Лань Сичэня, но облекать в слова известные вещи не стал. Раньше и тёмный путь казался заклинателям чем-то из ряда вон выходящим, пока не пришёл Вэй Усянь и не перевернул всё с ног на голову. А теперь его последователей было не сосчитать, тёмный культ развратил их души, и кто знает, на что они пошли, чтобы упрочить своё могущество. Управлять мертвецами было полезно, но управлять живыми людьми было полезнее во сто крат. – В любом случае наш враг ещё не готов ко встрече с нами, – зашёл с другой стороны Лань Сичэнь, применяя на останках безымянной заклинательницы талисман рассеивания, – он выжидает, раз послал девушку следить за нами. И у нас есть время, чтобы подготовиться. Завтра с утра отправимся в монастырь Шэнь-нуна и попытаемся узнать у монахов, сколько других бродячих заклинателей приходило в деревню. – Чтобы подсчитать количество вероятных убийц, – хмыкнул Цзян Чэн, но Лань Сичэнь не поддержал его шутку. – Вот именно, – припечатал он. – И ты должен знать, что я больше не оставлю тебя одного. Сказано это было без тени двусмысленности, но стоило этим словам повиснуть в воздухе, как они мгновенно обрели иной смысл. Лань Сичэнь захлопнул рот и отвернулся, оставив Цзян Чэна любоваться его затылком. – Как скажешь, – прочистил горло Цзян Чэн, – конечно, вдвоём нам будет легче справиться с опасностью. Вот так! Только в опасности и было дело. Лань Сичэнь кивнул, так и не повернувшись. И Цзян Чэн скорее распознал этот жест, чем действительно увидел. – Правда, надеюсь, это не распространяется на стирку одежды? – уточнил он, когда возникшая неловкость стала буквально давить на плечи. – Только не уходи далеко, – наконец, ответил Лань Сичэнь, и Цзян Чэн бросился к реке раньше, чем странная нежность доверху затопила его сердце. Несмотря на дневную жару, весна только недавно вступила в свои права, и стоило солнцу скрыться за горизонтом, как Цзян Чэна окутал пробирающий до костей холод. Ещё немного и можно было увидеть пар, в который превратилось его дыхание. Но всё же, больше чем согреться, ему хотелось смыть с себя налипшую грязь. Две битвы превратили его одежду в бесполезное тряпьё, он сам себе казался грязным бродягой, а не главой великого ордена. Фиолетовая ткань, пропитавшаяся чужой кровью, соком трав и жирной землёй, не выдержала встречи с острым клинком. Длинные рукава были распороты до самых плеч и обнажали нижние одежды. На груди и спине зияли длинные разрезы. Цзян Чэн остановил заклинательницу раньше, чем она сумела нанести ему серьёзные раны, но его одеяние представляло из себя жалкое зрелище и теперь годилось разве что на подстилку для животных. Кое-как повозившись с верхними одеждами в тёмной воде, он окончательно понял, что эта затея обречена: добротная и обычно очень прочная ткань во многих местах рассыпалась на волокна и, судя по всему, восстановлению не подлежала. Если бы он знал, чем обернётся их вылазка, то, пожалуй, прихватил бы с собой походный скарб, какой помог собрать Цзинь Лину для поездки в Облачные Глубины. С брезгливостью отшвырнув мокрый, теперь абсолютно бесполезный, ком на берег, Цзян Чэн застыл, держа в руках тряпицу. Ту самую, что дал ему Лань Сичэнь обтереться и которую он, следуя совершенно бессмысленному порыву, припрятал у себя. Тяжело вздохнув, он запихнул кусок белой ткани обратно в рукав, вошёл прямо в нижних одеждах в реку, нырнул и, размашисто загребая руками воду, проплыл туда-сюда, чтобы согреться. Речная вода обжигала, обручами стягивая грудную клетку, но всё же ей было далеко до Холодных источников Облачных глубин. Распустив тугой пучок на затылке, Цзян Чэн ещё раз с наслаждением нырнул, ощущая, как грязь и усталость прошедших ночи и дня смываются водным потоком и уносятся прочь, дальше по течению. Пора было возвращаться, но стоило выйти на берег, как возникла закономерная проблема. Предстать перед чужим взором в нижних одеждах было унизительно, но щеголять так перед Лань Сичэнем казалось не в пример хуже. Нынешняя ночь обещала быть облачной, а значит, света луны будет совсем мало, и всё же Цзян Чэн в нерешительности потоптался в зарослях тростника. – Цзянь Ваньинь? – конечно же, стоило об этом подумать, как встревоженный его долгим отсутствием, глава Лань вышел к берегу, – я разжёг костер, думаю, можно переместиться к огню. – Костер, прекрасно, просто прекрасно, – Цзян Чэн зажмурился и потёр переносицу, само собой, раньше ему приходилось возвращаться после ночной охоты в непотребном виде. Но тогда его либо никто не видел, либо же сопровождающие адепты или племянник были в гораздо более плачевном состоянии. Теперь же он практически нагишом должен был маячить перед Лань Сичэнем и стараться сохранить хотя бы крупицу достоинства. – Всё хорошо? – Да! – рявкнул Цзян Чэн и затем повторил уже намного тише, – да. Делать было нечего. Выдохнув, он поплёлся сквозь заросли тростника к безмолвной фигуре, отчётливо видной даже в безлунную ночь. И лишь поравнявшись с Лань Сичэнем, с запозданием понял, что даже не собрал волосы в обычную причёску. Оставалось только изображать равнодушие, которого в реальности не было и в помине. Дома, в Юньмэне, да и вообще везде, он не изменял своим принципам и старался всегда иметь предельно собранный вид. Потому что знал: с распущенными волосами он терял всю стать и превращался в обычного смазливого юнца, при виде которого у особо пустоголовых дев на лице появлялось весьма глупое выражение. Впрочем, Лань Сичэнь глупо не выглядел. Скользнув вдруг странно обжигающим взглядом по облепленной мокрой тканью фигуре Цзян Чэна, он на мгновенье дольше положенного приличиями времени задержал взгляд на тёмных прядях, мягкими волнами обрамлявших хмурое лицо и спускавшихся к напряженным плечам, но ничего не сказал. Цзян Чэн с трудом подавил желание вернуть взгляд и, вздёрнув подбородок, прошёл мимо. Лань Сичэнь развел костёр в том же месте, где они готовили себе обед. Горячие языки пламени весело лизали чернеющие поленья. Из-за наползшего с реки тумана дерево быстро отсырело, поэтому костёр шипел и то и дело плевался фейерверками искр. И всё же пламя грело. Стараясь не слишком громко стучать зубами от холода, Цзян Чэн устроился чуть в стороне, надеясь, что едкий дым и ночная мгла хоть как-то скроют его от посторонних глаз. – Сегодня на удивление спокойно, – удовлетворённо заметил усевшийся у самого огня Лань Сичэнь. Отблески костра плясали в его тёмных глазах, смотревших на Цзян Чэна с теплотой и вниманием. – Да, злобной нечисти, судя по всему, здесь больше не осталось, – нехотя согласился Цзян Чэн, готовый вознести молитву всем небожителям разом, лишь бы глава Лань вот прямо сейчас, немедленно, умерил свой интерес и погрузился в глубокую медитацию. – Обрадуем завтра того глупого монаха. – Полагаю, он уже радуется наступившим тишине и миру, – улыбнувшись, ответил Лань Сичэнь. Они помолчали, невольно прислушиваясь к слабому шипению костра и уютному плеску реки. Где-то неподалёку ухнула сова – хороший признак, значит, распуганная живность перестала бояться наступления ночи. Размышления Цзян Чэна о том, стоит ли Лань Сичэню напомнить об отбое после девяти или это будет невежливо прервались сами собой, когда он услышал своё имя. Лань Сичэнь помедлил, будто бы подбирая слова. – У огня теплее, думаю, тебе стоит подойти поближе. Если тебе неловко, я тоже могу снять свои верхние одеяния, чтобы мы были равны. – Вот ещё! – Громче, чем рассчитывал, возмутился Цзян Чэн, каким-то особым чутьём понимая, что просто не переживёт вида разоблачающегося перед ним Лань Сичэня. Краска бросилась ему в лицо, – почему это мне должно быть неловко? С какой стати? Оставь свою одежду при себе, – и слишком резво вскочив на ноги, он нарочито прицельно прошествовал к костру и протянул к нему руки. Жар мгновенно опалил замёрзшие пальцы, заставив Цзян Чэна подавить стон удовольствия. По спине пробежал озноб, и он закрыл глаза, стараясь не видеть реакцию Лань Сичэня. Так действительно было легче. Напряжение постепенно стало отступать, то ли из-за близости огня, то ли из-за убеждённости, что сегодня на них больше не нападут. Таинственный заклинатель отправил свою помощницу следить за ними, и до утра её точно не хватятся, а значит, у них с Лань Сичэнем было время, чтобы набраться сил перед событиями нового дня. Но никто из них всё равно не лёг спать. Цзян Чэн сушил одежду и волосы, а глава Лань был погружён в какие-то свои мысли, лишь время от времени бросая на своего спутника короткие взгляды. Цзян Чэн чувствовал какую-то недосказанность между ними, но о чём вести разговор, не представлял, полагаясь в этом деле на Лань Сичэня. Но и тот был необычно молчалив, прервав затянувшуюся паузу только с рассветом. Стоило первым утренним лучам поджечь верхушки деревьев, как он повернулся к Цзян Чэну и объявил: – Думаю, пора отправляться в монастырь. По всему выходило, что так. Но вопрос одежды все ещё стоял невероятно остро. – Слушай, – сказал Цзян Чэн, сложив на груди руки, – я, конечно, согласился не разделяться. Но лучше тебе для начала сходить в деревню и раздобыть мне ханьфу. Не буду же я разгуливать среди крестьян вот в этом, – он многозначительно указал на нательную одежду. – Как местный дурачок или хуже. Такого гордость Цзян Чэна просто не могла пережить, но Лань Сичэнь оставался неприступен. – Исключено, – нахмурил брови глава Лань. – Мы не знаем, какие ещё тёмные заклятия есть в запасе у нашего врага, и на что он готов пойти, чтобы сохранить свои тайны. Или мы идём вместе, или не идёт никто. Это было справедливо, и даже разумно, но проблему никак не решало, не могли же они теперь оставаться здесь навечно. – И что ты предлагаешь? – спросил Цзян Чэн, из чистого упрямства не желая уступать свои позиции. – Одна идея у меня всё-таки есть, – Лань Сичэнь поднялся со своего места и скрылся в старой хибаре, так и не объяснив, что он имеет в виду. Но через несколько мгновений он вернулся, держа в руках какие-то старые тряпки, в которых Цзян Чэн, к своему ужасу, узнал брошенную пастухом одежду. – Да ни за что на свете! – взвился он, сделав шаг назад, словно защищаясь от неотвратимой угрозы. – Если ты считаешь, что я надену это, то ты ещё наивнее, чем мой племянник! – Это не для тебя, – возразил Лань Сичэнь, разворачивая хлопковую рубаху, – а для меня. Я отдам тебе свой ханьфу, а сам примерю одеяние пастуха. Я не хочу ставить тебя в неудобное положение и портить репутацию главы ордена. Я понимаю, что она для тебя значит. А свою репутацию, он, получается, собирался испортить. Цзян Чэн вдруг осознал, что смотрит на Лань Сичэня с открытым ртом. Тот вновь поставил интересы Цзян Чэна выше своих собственных. И сделал это так ненавязчиво, будто это ему ничего не стоило. За всю его жизнь такое случалось с Цзян Чэном не больше десятка раз, за исключением сестры, мало кто заботился о том, что он чувствует и чего хочет. И вот Лань Сичэнь, глава чужого ордена, встал в один ряд с самым близким и самым дорогим его родственником. На один краткий миг Цзян Чэн испытал острое желание поддаться искушению и согласиться на это безумное предложение, но тут же представил, как будет надевать на себя белоснежный наряд, пропитанный тонким ароматом его владельца, как лёгкая ткань будет касаться его нательной одежды, скользя одна по другой, и в панике отбросил эту мысль. – Ну уж нет, – буркнул Цзян Чэн, выхватывая тряпки из рук Лань Сичэня и вновь заливаясь краской стыда, – ты даже не знаешь, как это надевать, ещё опозоришь всех нас. Он принялся натягивать широкую рубаху, краем глаза замечая, как дрогнули в улыбке губы Лань Сичэня. Но когда Цзян Чэн вынырнул из горловины, тот уже отвернулся, с характерной чуткостью позволив своему спутнику завершить облачение без лишнего надзора. Так что Цзян Чэн смог спрятать одолженный, или, лучше сказать, подаренный платок за широким поясом штанов, не вдаваясь в объяснения. Снаружи он приладил юньмэньский колокольчик, чувствуя, что тем самым будто умножает силу родового талисмана. Однако это не изменило его общего мнения о своём внешнем виде. – Я просто смешон, – сказал Цзян Чэн, от безысходности раскатав грубые штанины до самых сапог. – Ты выглядишь замечательно, – с подкупающей искренностью поддержал его Лань Сичэнь. – Мне нравится. Ну уж это не могло быть правдой. Даже для пастуха Цзян Чэн выглядел более чем странно. – Ещё скажи, что это тряпьё нравится тебе больше, чем одежда главы ордена, – съязвил он, на самом деле, не надеясь на чистосердечный ответ, но получил совсем не то, что ожидал. – Не скажу, – улыбнулся Лань Сичэнь, вновь своей откровенность сразив Цзян Чэна наповал, – но только потому, что ты мне нравишься во всём. – Ага, конечно, – буркнул Цзян Чэн, непроизвольно дёрнув полы рубахи, так что ткань опасно затрещала на плечах, – давай поторапливаться, мне кажется, по мне уже блохи ползают, я хочу как можно скорее избавиться от этого тряпья. И не дожидаясь ответа, Цзян Чэн решительно двинулся вдоль русла реки, искренне надеясь, что со стороны его действия не были похожи на бегство. Утро выдалось солнечным и тёплым, в синеве неба парили юркие ласточки, а мягкий ветер ерошил макушки зеленеющего разнотравья. Следов от вчерашней борьбы осталось удивительно мало, словно природа сама лечила свои раны. Заклинатели шли молча, даже поравнявшись с местом ночного побоища, никто из них не сказал ни слова, они лишь пододвинулись друг другу ближе, давая понять, что помнят и о битве, и о цене победы. Тепло расслабляло, и Цзян Чэн внезапно поймал себя на мысли, что компания Лань Сичэня его больше не тяготит. Напротив, рядом с ним было на удивление спокойно, не было причин щетиниться или ожидать подвоха. Похоже, он начал привыкать к таким вот пешим прогулкам и очевидно, отвыкнуть от них будет труднее, чем прежде. Покосившись в сторону, Цзян Чэн вгляделся в точеный профиль своего напарника, кажется, Лань Сичэнь искренне наслаждался солнцем и весной. Чувствовал ли он то же, что и сам Цзян Чэн? На лице главы Лань светилась мягкая улыбка, он источал спокойствие и благородство, чистейшие как родниковая вода и такие же манящие. А ещё, теперь уже совершенно точно, Лань Сичэнь шёл гораздо, гораздо ближе, чем в начале их путешествия. Ещё чуть-чуть – и их руки соприкоснутся. Лишь одно мимолетное, как будто случайное движение, и Цзян Чэн ощутит гладкость длинных пальцев, а потом ладонь обожжёт так, как если бы Цзыдянь проявил свою силу. В этой фантазии не было фальши, и Цзян Чэн уже чувствовал покалывание в кончиках пальцев, но всё же разум победил. Быстро спохватившись, он передёрнул плечами и, хмуро уставившись перед собой, ускорил шаг, коря себя на чём свет стоит. Это же надо было быть таким идиотом, чтобы забыть о расследовании, которое ещё далеко до завершения, и забивать голову сентиментальной чушью. Впрочем, уйти глубоко в дебри самокопания ему не удалось. Стоило выйти к подножью холма у окраины деревни, как стало очевидно, что за время их отсутствия что-то в поселении существенно изменилось. Над домами витал гомон возбуждённых голосов, а по пустынным до сегодняшнего дня улицам сновали толпы радостных людей. – Что здесь происходит? – удивился Цзян Чэн. – Пойдём, узнаем? – Лань Сичэнь уже двинулся в сторону ближайшей группы говорливых крестьян. – Уважаемые, не скажете ли нам, что за необычайное оживление творится здесь? Окинув Цзян Чэна равнодушным взглядом, усатый мужчина, очевидно, главный в этой компании, повернулся к Лань Сичэню: – Конечно, достопочтенный заклинатель, – крестьянин поклонился, – ночью вернулись монахи с купленным скотом и, кажется, они привели нового пастуха. – В самом деле? Они ещё в деревне? – Да, – крестьянин махнул рукой в сторону одной из улиц, – они сейчас остановились у дома старосты деревни, если хотите, можете на них посмотреть, кажется, туда сбежались все, кто остался в Симао, – потом мужчина, хитро сощурив глаза, понизил голос. – Этой ночью в самой деревне и окрестностях было на удивление спокойно, не знаете, с чего бы это вдруг? Ответив крестьянину не менее лукавой улыбкой, Лань Сичэнь сообщил: – Ни одна буря не длится бесконечно. Спасибо, что поделились новостями. – И вам спасибо, – раздалось у них за спиной, когда Цзян Чэн и Лань Сичэнь направились в указанном направлении. Долго идти не пришлось. Свернув за ближайшим углом, они вышли к красивому дому, небогатому, но добротному, явно принадлежавшему местному старосте. Кажется, возле него сейчас находились все жители деревни, Цзян Чэн навскидку насчитал около трёх десятков человек. Все либо слишком старые, либо слишком молодые, чтобы сбежать в поисках лучшей жизни. Но сейчас все они лучились весельем, смеялись и хлопали друг друга по плечам. И было из-за чего. Тут же, опустив рогатые головы, стояли рыжие коровы и кряжистые волы. А кое-где мелькали и совсем маленькие телята. Животных было почти столько же, сколько и самих людей, что, однако, никого в замешательство не приводило. – Не заставляй меня идти туда, – простонал Цзян Чэн, приметив рядом с двумя монахами человека в точно такой же одежде, что и он сам. Новый пастух был гораздо старше, но почти такой же высокий и статный. И скромная одежда сидела на нём гораздо лучше, чем на Цзян Чэне. – Это ненадолго, и они помогут отыскать тебе ханьфу, – пообещал Лань Сичэнь и двинулся прямо к пастуху. Люди с почтением уступали ему дорогу, дёргая за веревки коров, чтобы те ненароком не испачкали белый наряд заклинателя. Цзян Чэну такого уважения никто не выказывал, крестьяне задевали его плечами и локтями, и даже меч, висящий на его поясе, положения никак не менял. Монахи, казалось, и вовсе его не заметили. Стоило двум заклинателям подойти к стоявшей особняком троице, как их взоры обратились на одного Лань Сичэня. – Думаю, это вас мы должны благодарить за избавление деревни, – сказал седой монах, согнув спину в подобострастном поклоне. – Пусть Боги хранят вас от бед и принесут долголетие, – поддакнул второй. Лань Сичэнь лишь чуть склонил голову и немедленно попытался исправить допущенную ошибку. – О, вы не совсем правы. – сказал он, источая благодушие. – Я не смог бы справиться один, – и обернулся к Цзян Чэну, одарив его лучистой улыбкой, словно тронув тёплой ладонью. Однако монахи скользнули по тому невпечатлёнными взглядами, и снова уставились на главу Лань. – Конечно-конечно, – зачастил первый, – ваш слуга наверняка был полезен в пути. Слуга?! Цзян Чэн нахмурил брови, стараясь сдержать рвущиеся наружу ругательства. – И вот вы снова ошиблись, – теперь голос Лань Сичэня звучал твёрже, но проникновенности не потерял. – Он не слуга, он мой друг, а ещё он… Лань Сичэнь помедлил, и на мгновение у Цзян Чэна ёкнуло сердце. «… а ещё он глава ордена Цзян» должно было прозвучать следом. Но где-то в глубине души Цзян Чэн допустил возможность другого ответа. Он сглотнул, то ли надеясь, то ли боясь услышать продолжение фразы, но Лань Сичэня бесцеремонно перебил пришедший с монахами крестьянин. – …Пастух, – сказал тот, разрушая волшебство момента. Он взмахнул правой рукой, словно обвиняя кого-то, и медь опавшими листьями сверкнула у него на запястье. – Мне сказали, что старый пастух сбежал из деревни. Я не для того проделал весь этот путь, чтобы теперь возвращаться назад. Он вновь взмахнул рукой, едва не тыкая пальцем в грудь Цзян Чэна. Ткань рубахи скользнула по предплечью, обнажая запястье и три металлических браслета, неплотно прилегающих к коже. Цзян Чэн сжал губы и без лишних предупреждений схватил пастуха за руку, а потом с силой дёрнул вверх его рукав. Воздух словно наполнился предчувствием грозы. Подобострастные улыбки в один момент стёрло с лиц монахов, они захлопнули рты и теперь в страхе взирали на заклинателя в одеянии пастуха. – Пожалуйста, не нужно, – в тревоге воскликнул Лань Сичэнь, опустив ладонь на плечо Цзян Чэна, словно надеясь тем самым вытянуть его гнев, будто яд из раны. Но Цзян Чэна одолевал отнюдь не гнев, все его внутренности стянуло узлом. В голове загудело, а во рту мгновенно стало сухо как в пустыне. Он глядел на три медных кольца, съехавших вниз на запястье крестьянина, и на три полоски незагоревшей кожи почти у самого его локтя и не мог поверить в то, что видел. – Что это такое? – прорычал Цзян Чэн, кивнув на незатейливые украшения, и ещё раз дёрнул его руку так, что браслеты зазвенели тихими колокольчиками. – Что такое? – вскинулся крестьянин, безуспешно пытаясь освободиться из железной хватки. – Парень, да ты головой ударился, что ли? Это браслеты пастухов провинции Янсинь. По одному на каждый десяток лет за этой работой. Видишь, у меня их три. Я пастух уже как тридцать лет, а ты небось и дня не трудился, раз ничего об этом не знаешь. Но Цзян Чэн пропустил последнее оскорбление мимо ушей, потому что думал он совсем о другом: точно такие же браслеты он видел в доме пастуха у опушки леса, а ещё точно такие же незагоревшие полоски кожи были на предплечьях трупа в облачении Не Хуайсана в Нечистой Юдоли. И очень сомнительно, чтобы глава ордена Не в свободное время промышлял скотоводством. А потому сопоставить одно с другим не составило труда. И ответ не вызывал у Цзян Чэна ни восторга, ни радости – одну лишь глухую тревогу, смешанную с яростью. – Цзян Ваньинь, что случилось? – спросил Лань Сичэнь, наконец, отцепив его от перепуганного пастуха и отводя в сторону. – На тебе лица нет. – Должно быть, так, – ухмыльнулся Цзян Чэн, но ухмылка эта вышла невесёлой. – Кажется, нас обвели вокруг пальца. И мы ищем совсем не того, кого нужно. – Не того, кого нужно? – повторил Лань Сичэнь, всё ещё не догадываясь, о чём речь. – Вот именно, – кивнул Цзян Чэн и его кулаки сжались в бессильном гневе. – Мы ищем убийцу Не Хуайсана, а должны искать скользкую змею, изворотливого интригана, погубившего пастуха и подбросившего нам его тело. – Ты хочешь сказать… – начал Лань Сичэнь и не договорил. Между ним и Цзян Чэном протянулась нить понимания, тонкая как струна и яркая как метеор. – Да, хочу, – согласился Цзян Чэн, продолжая вглядываться в красивое лицо напротив. – В Нечистой Юдоли мы погребли обезображенного человека, вот только это был не глава ордена Не. Глава ордена Не, судя по всему, и не думал умирать. И теперь мы должны его найти!