Террористы всегда действуют при свете дня. «Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе.» Нико Воробьёв.
Террористы разрушают жизнь. Это всё, что может сказать Мелисса. Это всё, на что хватает её сознания, когда она отрубается на паре по клинической фармакологии. Рядом с ней Илона, которая не намного бодрее своей подруги. Но у Мэл заплаканные глаза, и она всё утро молчит, так что Крестовской хватает мозгов понять, что дело не в ранней паре. — Что-то случилось? — простой вопрос, на которой у Кальман нет ответа. Вернее, он есть. Но он запрещён, поэтому в её горле вырастают острые шипы, которые не дают произнести хотя бы слово. Ответ крутится на кончике языка. Террористы убивают людей. И разрушают её жизнь. — Всё нормально, — врёт, впервые за целую вечность врёт о своём состоянии. То, как делает Агата каждый день. И ей нормально. А у Мелиссы комок в груди сворачивается, — правда, просто не выспалась. — Плохие сны? — Да, бывает. Все хорошо, — ещё одна ложь. Мелисса отворачивается от подруги, утыкается лицом в учебник. Ей на этой паре сейчас делать нечего. У неё в кошельке банковская карта сестры и та самая записка. Последние восемь слов, которые после себя оставляет Агата. Мелисса чувствует разрастающуюся тоску в груди. И только сейчас думает о том, как сильно ей не хватает Агаты рядом. За все те годы, что они после потери семьи живут вместе, Мелиссу ни разу не посетила мысль о том, что она нуждается в сестре. В этой беспечной стерве с идеально уложенными волосами. Агата всю жизнь действует чётко по уставу, Мелисса это призирает. Так случилось. Так вышло. Она не выбирала эту роль, но только сейчас поняла, что Агата тоже. Вся их жизнь — фальшь. И под мраком обмана они расплачивались за ошибки собственных родителей. Начальника наркоконтроля, который считал, что может подчинить себе весь мир. Прокурора, которая не знала пощады даже по отношению к собственной семье. Адвоката, чья жизнь была сломана обстоятельствами. И судьи, который считал себя бессмертным и неприкосновенным. И Мелиссу бьёт дрожь по всему телу. Не хватает автомобиля сестры, в котором постоянно пахнет крепкими сигаретами. Не хватает чашек из-под кофе на кухне. Мелиссе просто-напросто не хватает её присутствия рядом в данную секунду. Потому что Мелисса знает, что Агата сейчас очень далеко. Что они разворачивают огромный план по поимке тех, кто терроризирует страну на протяжении целой весны. И что она рискует жизнью, а Мелисса рискует вовсе остаться без семьи.***
В военное время всегда надо быть готовым к любому раскладу. Даже к раскладу, где под могильными плитами лежат твои лучшие друзья. Даже к раскладу, когда ты сам загоняешь своих друзей под эти могильные плиты. Агата мотает головой в попытках развеять сон, ногтями длинными стучит по краю стола. У неё перед глазами плывет монитор, на который она пялится уже третий час. Где-то под боком сидит такой же замотанный Физик. — Отличный план, милая, — язвит ей. Язвит за вчерашнюю выходку. Агата людей обезопасить хочет. Батя не по своей воле отправляет Бизона и Кота на разведку. Конечно, Кальман бы изъявила желание пойти в самое пекло, если бы могла твёрдо стоять на ногах. Она в Багиру превращается в собственной голове. — Знаешь, нам проще было бы взять их штурмом. — Милый, — копирует его манеру, даже не поворачивается, — это слово не употребляется, если что-то угрожает жизням гражданских. — Агата, — она поднимает руку и поворачивается к нему лицом. В её взгляде гнева больше, чем усталости. В ней сейчас, кажется, кофе и сигаретного дыма больше, чем крови. Физик обреченно вздыхает. Агату Кальман не так-то просто переубедить. — Ты хочешь оказаться в самом пекле этой войны? — Агата, война закончилась! — и он почти срывается. Почти повышает на неё голос, кулаки судорожно сжимает-разжимает. У Ады слова застревают в горле. Дерут её изнутри, разрывают на части, — мы не сможем всех спасти. — Да? Тогда зачем мы вообще тут сидим? Пойдём, прямо сейчас завалимся к этим ублюдкам и откроем стрельбу! У Агаты постоянные вспышки гнева, Серёжа помнит об этом. Помнит, повторяет про себя каждый раз, когда сокращает между ними дистанцию до одного метра. И ему стоило помнить о том, что у неё слово «смерть» в обиходе просто постоянно. Что она хоронит кого-то без остановки. Она хоронит себя очень профессионально. Мыцик не успевает среагировать, как Агата уже удаляется. Убегает практически по длинному коридору центра. У неё пачка сигарет на исходе, нервы на пределе, она не спит вторые сутки. Серёжа знает, что всё надо исправить раньше, чем она наткнётся на Батю. Раньше, чем она выльет свой праведный гнев на кого-то другого. У Агаты нет рамок, нет границ. Она и на генерала-майора сорвётся, сорвётся и обвинит в бездействии. Физик думает, что она даже будет права отчасти. Но он не может ей позволить вытворить что-то подобное. — Стой! — он не успевает её поймать. Агата вылетает из здания, находу достаёт сигареты. Он догоняет её позже, когда почти весь табак превращается в пепел, — Кальман! — Не смей так со мной поступать, — Агата оборачивается так быстро, что он чуть не падает с ног. Между ними пара сантиметров, он чувствует кожей её загнанное дыхание, — ты не имеешь права подвергать их жизни опасности. — Знаю. Это всё, на что его хватает. Одно слово, он не способен на большее сейчас. Не тогда, когда их лучшие друзья находятся в самом пекле; не тогда, когда Агата несётся по аккордам истерики. Её трясёт невозможно сильно, она зажигалку за тридцать секунд роняет дважды. — Мы уже всё потеряли, — её голос звучит отчаянно. Так, как никогда не звучит. Физик замирает. И смотрит на неё, как будто видит впервые. И правда. Размазанная тушь где-то на щеках, военная форма, растрепанные волосы. Она не может держать себя в руках, руки просто-напросто трясутся. Она тянет из пачки одну за одной, едва может стоять на ногах. От её фарфоровой идеальности ничего не остаётся, когда она в голове хоронит друзей. Они ещё живы, так ведь? Один сейчас смотрит на неё, взглядом прошивает саму суть. Другой дремлет в центре, уснув с учебником по шахматной игре в руках. Двое других на разведке. Там, где ещё нет террористов, но скоро развернётся поле боя. Они все тут, прямо сейчас, живы на данный момент, но не для Агаты. В её голове шахматная доска рушится. Те шестьдесят четыре клетки, в которых она чувствовала себя в безопасности, перестают ей подчиняться. И она судорожно ищет решения, почти произносит ходы вслух, когда ловит на себе взгляд Физика. Её обдаёт ледяной водой. Она смотрит на друга и видит в его глазах огромную тоску и сочувствие. Он понимает, да. Понимает слишком много. И она впервые не чувствует раздражения из-за этого. Внутри лишь боль. — Прости меня, — и она давится словами. Она не знает, за что извиняется. За потрепанные нервы, за миллионы пари и споров, чьи условия она не выполнила; за таблетки и ночные истерики, хотя знала, что он не требовал извинений за это. Она говорит это, почти прощается. И мысленно извиняется за то, что хоронит себя и его раньше времени. Агата Кальман не умеет извиняться. Не умеет прощать себе свои же ошибки. И поэтому ей так больно. Она всю вину КТЦ берет на себя, даже не понимает, что ей не вынести всего этого. Да и не нужно вовсе. Все похороненные гражданские и военные не воскреснут от этого. Агата смотрит на него в упор, не моргает даже. И разводы на щеках от слез, и дрожащие губы, все это в миг становится неважным. У Агаты перед глазами рассыпаются фигуры, у белых нет выхода из сложившейся позиции. — Агата, — и его голос дрожит. Она моргает часто-часто, бросает окурок под ноги, — всё будет нормально. — Да, будет. Это последнее, что она сказала, прежде чем фигуры свалились с доски. Картинки всплывают слишком яркими, четкими, она уже не уверена, что в находится сейчас в сознании. Агата возвращается в КТЦ, смывает остатки туши с глаз и вместе Батей обсуждает планы на предстоящую операцию. У неё слипаются глаза, но она упорно сидит, думает, предлагает. И от неё кофе пахнет чрезмерно сильно, и пальцы перепачканы чёрными чернилами. Но сейчас она тут, она не может быть в другом месте. Потому что фигуры возвращаются на свои исходные позиции. Белые и чёрные в полном составе по обе стороны доски. И она возвращает себе самообладание.