Просто всему свое время
Чуя знал о Дазае больше, чем кто-либо другой, но даже он, вспоминая его, мысленно называл его "шутом". Этот самоубийца был из тех, у кого улыбка почти всегда от уха до уха, даже тогда, когда это неуместно, из тех, кто мог шутить, даже если ситуация вообще не располагает, даже тогда, когда он понимает, что огребет по щам, один из тех, кто мог подколоть или больно задеть, знал, в какие точки надо бить, чтобы обидеть или рассмешить, тут зависело лишь от него, причем мог он это делать даже если к его виску подставленный дуло пистолета, а сталь ножа врезается в шею, готовясь вспороть горло. Он был тем, кого не волнует ничего, ленивый разгильдяй с фантастическим умом. Но все такое же клоун и надоедливая мошка. Действительно, что взять с того, у кого в голове, кроме мысли о двойном самоубийстве ничего нет? Что взять с того, кто трещит без умолку о какой-то фигни, о которой нормальный человек, даже не подумает? Что взять с того, кого считают душевно больным, психом? Что взять с того, чьи слова про приближение своей смерти, и новую попытку, новый шрам на бледной как фарфор кожа, не воспринимаются всерьёз? Что взять с того, чьи проблемы игнорируют, отмахиваясь как от назойливой мухи? Что взять с того, кого могут ударить за то, что он "мешает работе всего агенства своими тупыми выходками"? Что взять с того, кто всегда улыбается, словно эта улыбка намертво приклеена к нему? Что взять с того, у кого сотни и тысячи масок?Что вы можете взять с шута?
Признаться, Чуя и сам не сразу понял, что никогда не видел настоящего Дазая, да и, наверное, никогда не увидел бы, ведь даже это, он знал просто как факт о своем напарнике. Для Накахары он всегда был надоедливым весёлым рядом с Хироцу, или с Кое, когда те что-то обсуждалиДазай хотел показать Чуе эту фальшь.
Мотивы так и остались для него непонятными, туманными. Зачем он показал ему это, все равно не давая подобраться ближе? Зачем дал шанс на то, что всё у них может быть по другому? Зачем?! Зачем… Зачем перестал бороться?... По полу тянуло, ветер гулял по квартире через открытые окна, перекатывая валяющиеся на полу бумажки, скомканные в несколько раз, на которых зачеркнут и перечеркнут на несколько раз текст, такой знакомый… записки с прошлых попыток, блистеры из под таблеток, пустые коробки и бутылки, валяющиеся по всему полу окровавленные бинты и другие вещи. Мафиози замёрз, тело затекло от того, что он сидел в одном положении уже потеряв счёт времени, может час, может два, но ничего поделать он сейчас с собой не мог. Положив к себе на колени голову чертового суицидника, он невесомо гладил пушистые волосы, которые собрались в колтуны на затылке, проводил рукой по острой скуле, прикладывая руку к впалой щеке. Кожа ледяная. Почти невесомыми касаниями он обводил прекрасные черты лица, очерчивал большим пальцем руки круги около закрывшихся навсегда карих глаз, спускался чуть ниже и обводил контур губ.Он смог.
Осознание этого словно ударила в голову, осознание того, что он больше никогда не откроет свои прекрасны очи, эти застывшие в блаженной и спокойной полуулыбке уста никогда не скажут очередную колкость, это умиротворённое выражение лица больше никогда не скрыться в какой-нибудь нелепой гримасе, заставляя Чую тихо хихикать в кулак, ударяя напарника по плечу. Никогда. Поджатые губы немного затряслись, в глазах начало неприятно щипать, быстро-быстро заморгал он судорожно вздохнул, по щеке скатилась первая слеза, которую мафиози тут же вытер, не позволяя себе плакать. –О-осаму… – голос дрогнул, он уже забыл, когда в последний раз звал своего напарника так – Осаму… на полу холодно… не время спать… Он понимал, понимал что в этот раз он не проснется, что в этот раз он опоздал, но… так не хотелось верить. Пожалуйста… он никогда ни о чем так не просил, никогда и ни о чем так не мечтал, как о том, чтобы он открыл глаза, посмотрел на Чую и выдал какую-то колкость.Но он не делает этого.
–Тебя… н-наверное заждались в агентстве – он провел рукой, чуть потряся его за плечи – вставай давай… с-скумбрия… это не смешно!... Голос предательски сорвался на крик, что-то теплое и влажное прочертила след на его лице. Давно он не позволял себе такой слабости. Но сегодня можно, сегодня, в этот день, который он будет помнить до конца своих дней, он нашел Осаму Дазая в его квартире будто бы спящего, только с пустыми коробками из под разных таблеток и выпитой до дна бутылкой виски. Сегодня он опоздал. -Простись!... Пожалуйста, проснись!... Я что многого прошу?!.. Просто открой свои глаза и скажи мне хоть что-нибудь!.. Он встряхнул бездыханного парня за плечи, с надеждой ожидая хоть какой-то реакции. Но ее не последовало. Шатен безвольной, разбитой и поломанной куклой лежал не его руках, голова чуть повернута вбок, словно у игрушки, и склонена к плечу, волосы растрепались, а кажутся какими-то искусственными, но всё такими же мягкими, даже шёлковыми, глаза закрыты и даже не дергаются, губы немного приоткрыты, а кожа бледная, почти сливающаяся с бинтами.Мертв.
Чуя даже не сразу понял, что кричит именно он, прижимая тело к себе, что-то шепча, снова срываясь на повышенные тона и тут же снова будто потухает, гладя по голове, лицу, шее и плечам, несколько раз ударяет по щекам, пытаясь привести в чувство, а после воет, как раненый зверь, потерявший что-то ценное… или кого-то, стискивал своё сокровище в объятиях, прижимает его голову к своей груди, где бешено бьётся сердце. А его нет. –Я… я люблю тебя… с-слышишь?.. Люблю!.. только не оставляй .. н-не оставляй меня… простить .. О-осаму, пожалуйста… х-хоть один раз, пожалуйста… послушай меня!... Без ответа. Его мольбы и просьбы неуслышанным растворились в тишине комнаты, уносимые ветром. А ведь ещё пару дней назад Дазай также просил тут о помощи, срывая голос уже не в немом, настоящем крике, когда в очередной раз проводил по кистям лезвием, пуская себе кровь, а после без сил лежал на полу, свернувшись в позу эмбриона, наплевав на то, что одежду уже не выстирать от пятен крови. Ещё пару часов назад он, запивая таблетки импортным виски отправил Куникиде сообщения о том, что умирает. Без ответа. Видимо судьба тех, кто оказывается в этой проклятой комнате, не быть услышанным. Жаль. Лишь лёжа на полу, уже теряя сознание Осаму подумал, что у смерти приятный вкус виски. Сейчас Накахара пытается успокоиться и взять себя в руки, но когда держишь на руках мертвого любимого истерика накатывает снова и снова. И он не может ничего сделать с этим, успокоиться не выходит. Он держит его, сидя будто среди осколков, нет, не бутылок, среди осколков масок, на которых будто бы застыли эмоции, хрупкий фарфор треснул, словно его специально разбили, желая разбить на тысячи мелких осколков, и теперь остатки этой лжи лежат вокруг, а Чуя смотрит на настоящего Осаму, и понимает многое, что таким как сейчас он был всегда, что он уже давно, наверное с детства был мертв в душе, и самое главное он понимает, что Дазай хотел от него, показывая свой театр одного актера.Он хотел, чтобы Чуя помог ему.
А он даже не понял этого, не успел понять, слишком долго, непозволительно долго думал, а теперь, ничего уже не вернуть, ничего не исправить, не собрать воедино разбившиеся надежды. Демоны в его голове победили. А ведь мафиози думал, что всесилен, что ему нет равных в бое. Возможно, что да. Но в этой войне за жизнь любимого он с треском проиграл. Это самое большое поражение, которое только можно себе представить. Ветер прибил к ногам Чуи небольшую записку. Если судить, по корявому почерку, то можно сказать, что списали ее в спешке, или в такой же истерике, а может и так и так. Уже не важно."Чуя, я надеюсь, что ты прочитаешь это. Прости меня, за то, что ушёл из мафии, за то, что оставил тебя, за то, что причинил тебе боль. Я пишу это, находясь на грани смерти, скорее всего, в этот раз я шагнул слишком далеко на ту сторону. Скорее всего ты приедешь, чтобы проверить меня, как делал это почти всегда, когда мне было плохо, на самом деле я не знаю, как ты умудряешся приходить так во время, но, наверное не сегодня. Я чувствую себя так отвратительно, ощущаю себя последним эгоистом, ведь знаю, что ты будешь волноваться обо мне, переживать, а я… а я снова и снова ищу покаяние в сладостных объятиях смерти. Но знаешь, люби слизняк, я чувствую себя… так спокойно. Это хорошо?... Думаю, я уже не узнаю. Я… я просто хотел тебе сказать, что лю , что ты важный для меня человек, и я надеюсь, что ты скоро забудешь меня, так будет лучше, так будет проще. Прости меня.
Прощай.
Любимый Чуя"
В квартире раздался болезненный вой.