Ему нет места в этом мире
Куда бы он не пошел, куда вы не подался, куда бы не кинулся, он везде, везде, будет чужим, ему везде не будет места, на будет спокойствия и покаяния. Он другой, настолько другой, что ему невозможно найти свое собственное место, которое должно быть у каждого. Он ошибка этого мира. Такие как он не должны существовать, ведь, если подумать, то он слишком отличается даже от самых жестоких представителей криминального мира, но и от образа святой Марии он далек, он не подходит под определение среднестатистического человека, ведь в нем нет ничего человеческого. Такая простая, ясная, до ужаса лёгкая истина, к которой он всё никак не мог прийти, но которая объясняла всё. Действительно, разве может не человек жить среди людей. Разве может тот, кто не понимает самой сути человека, его взаимоотношений с другими, тот, кто не может скопировать и правильно использовать эмоции, чувства, качества, тот кто просто не обладает душой может жить? Дазай пытался, со своим не по годам развитым умом и гениальностью он смог достичь того уровня, когда почти сам поверил, что с ним всё в порядке, что он такой же, как и все, кто его окружает, что нет разницы между ним и остальными, что это не с ним что-то не так, а просто его никто не понимает, что он просто немного дугой. Осаму научился даже искусно, просто превосходно и поразительно искренне и правдиво врать, причем в первую очередь самому себе. Но вот теперь… теперь, стоя на самом краю крыши и смотря вниз, видя, как пролетают внизу машины, как люди, смеясь, идут куда-то, как огни города освещают улицы, наполняя их ярким и теплым жёлтым светом, он, освещенный холодным светом луны, находящийся в пустоте крыш, чувствует лютое отвращение к самому себе, к тем людям, к миру. Глубокий вдох, сильный ветер снова бьёт в лицо, руки начали немного дрожать. а колени подгибаться, лёгкие болят от холодного воздуха.Он делает ещё один шаг к краю
От конца этих страданий его отделяет буквально один шаг. Адреналин заиграл в крови, руки сами собой сжимаются в кулаки, по всему телу пробежали мурашки, сердце забилось сильнее, стуча в ушах, ноги будто налились свинцом, он словно желает сделать этот решающий шаг, который закончит все эти страдания, всю эту боль, всё это бренное пребывание в чертовом и ненавистном, отвратительном, прогнившем насквозь мире, где нет спасения тем, кто живет по совести, где процветают подлые и лживые, где сильный выше слабого, где внешность преобладает над душой, где главенствует пошлость, зло. обман и эгоизм, в мире, где нельзя выделятся из толпы, в лживом мире, который носит маску добродетеля, а на деле сам травит непохожих на других, он желает покинуть этот мир, но точно боится, ведь за краем крыши, только десятки метров вниз без возможности отмотать время вспять. Но… уж лучше закончить это всё, да, так будет лучше. В конце концов тот, кто не может быть человеком рано или поздно всё равно вернётся сюда, разница будет лишь в том, насколько его ещё поломает проклятая жизнь. Неполноценный снова глубоко вдыхает и вот уже почти, но…Дверь на крышу открывается
–Дазай! – хриплый голос разносится по крыше и парень останавливается, разворачиваясь. Чуя, это действительно был Чуя, который запыхавшись забежал на крышу, зло и как-то… испуганно смотря на своего бывшего напарника, держа в руках тот самый светлый плащ. –Ты что удумал, скумбрия несчастная?! Чуя живой, в отличии от Дазая. Яркие, словно костер волосы, небесно голубые глубокие и выразительные глаза, контрастные белый и черный в одежде – всё это не сравнится монотонной, невыразительной, коричневой гаммой Осаму, у которого не только одежда, но и волосы цвета крепкого кофе, а пустые и безжизненные глаза словно виски. Лишь голубая рубашка и лазурный камень на галстуке придавали ему каких-то новых красок. –А по мне не видно? Даже не смотря на то, что внутри Накахары заключен бог разрушений, он является большим человеком чем сам Дазай. Он легко вливался в новую обстановку благодаря своей харизме, а не льстивым разговорам, его слава всегда были искренними, чувства самые чистые. Он всегда был его полной и идеальной в своем проявлении противоположностью. –Не смей придурок! Даже сейчас волнуется, будто ему есть до него дело. Единственный, к кому он не проявлял своей открытости был сам Осаму, к нему он всегда относился либо с разрушительной злостью, либо с холодностью, но сейчас… Неужели он соизволил напоследок подарить ему часть своей человечности? Как мило. –А тебе есть до этого дело? Не должно быть, пусть просто уйдет, чтобы он смог наконец-то всё закончить. –А может быть и есть. Серьёзно, Чуя, неужели ты тоже научился так хорошо лгать? –Тогда сочувствую. Просто уйди, не поднимай это странное чувство внутри, всё уже решено, просто уйди и прими это, ничего не изменить, ничто не поменяет этого рокового решения. –Остановись идиот и послушай меня! В этом голосе слышится… отчаяние? Дазай не уверен, в конце концов, правильно понять эмоции бывшего напарника иногда бывает очень сложно, несмотря на то, что других он читает как открытую книгу. –Ты уж прости, но я уже всё решил Голос не дрогнул, детектив уже хочет шагнуть вперед и наконец получить долгожданную свободу, вечный сон и забвение… –Я люблю тебя, идиот! Дазай замер как вкопанный… Он… правда не шутит?.. Вот так просто, взял и признался в том, что никогда не мог признать сам Дазай… Сейчас он озвучил то, что так давно хранил в себе Осаму, не решаясь дать этому подобия чувства какое-то название, потому что… А почему?.. Почему он всегда так усердно избегал именного этого чувства? Почему именно его он ненавидел в себе больше всего?..Почему он боялся любви?..
–Хах… Чуя… Почему ты это говоришь?.. Ты ведь так же быстро забудешь обо мне, как и все Дазай обернулся к нему, встав спиной к пропасти. Накахара выглядит на удивление уверенным в себе, не похоже на шутку. Глаза решительные, но их обладателя словно в угол загнали; взгляд как у затравленного зверя. –Дазай, ты полный придурок, самодовольный индюк, конченный эгоист, неужели ты думаешь, что не останутся люди, которые будут тосковать по тебе?! Чу, ты иногда бываешь таким умилительно наивным, неужели ты действительно думаешь, что за таким неполноценным действительно будут скучать? Такие каждую неделю кончают с собой, и уже через день о них все забывают. Они не нужны этому миру, раз уж он пытается избавится от таких людей. Даже все эти “друзья” и “коллеги” забудут. Никто не будет горевать, абсолютно никто! В этом и есть жестокая правда этого мира! О самоубийцах не думают, о них стараются забыть, стереть как страшный сон! И не прикидывайся, будто тебе не всё равно! Сам точно такой же… сам забудешь через неделю… –А кто будет? Кому я нахрен сдался? Ты посмотри на меня! Такой же самоубийца как и все те, о которых забыли! Чем я лучше?! Чем я лучше Мико, которая утопилась в токийском заливе неделю назад?! Чем я лучше Ямамото,который застрелился в собственной квартире два дня назад?! Да чем я лучше Айи, которая год назад наглоталась таблеток?! Мизуку, Аяме, Изаме, Иори, Аой, все они совершили самоубийство, и сейчас о них никто не помнит?! Чем я лучше?! Голос начал срываются, привычная холодность и насмешливости словно улетучивались с каждым словом, сложно сдерживать эти ядовитые комментарии. Если мир не любит таких как он, таких как они, то кто полюбит? А Осаму ненавидит, кажется, даже смерть, раз под бинтами красуются сотни и тысячи отметок о самоубийствах и постоянном самоистении. –Мне! Ты мне нужно, дерьма кусок! Я не смогу без тебя! Подумай обо мне хоть раз, эгоист! Больно, как ножом по сердцу, причем сразу обоим. Дазаю больно, потому что для него это ложь, сказанная для какой-то неясной ему выгоды. Накахаре больно, потому что они слишком часто скрывали чувства за ненавистью, слишком часто слова были оружием, слишком часто они произносили "ненавижу", и теперь он не может доказать искренность своих слов. –зачем, Чуя?... Ты же знаешь, что просто отвратительно врешь… Осаму смотрит через плечо назад и снова ловит взглядом Йокогаму, которая к ночи, будто в противовес всему, словно ожила и жила второй жизнью, как феникс. Только этот феникс олицетворяет все человеческие пороки: в темных подворотнях к горлу приставляют ножи, проливается кровь, на оживленных автострадах ещё громче слышны злые гудки и выкрики, кошельки вытаскиваются лёгкими и быстрыми движениями рук, свиньи спешат набить свои желудки дорогой безвкусицей, а на трассы и в бардели выходят "куртизанки", которых лучше чем "подзаборная шлюха" и не назовешь. И ты предлагаешь остаться в этом мире, Чуя?По щеке скатывается ещё одна слеза
–В этот раз я не вру! Пойми, я люблю тебя, на самом деле! Каждому есть место в этом мире, у каждого есть люди, которые будет тосковать, по этому… подумай о них. Да черта с два, подумай обо мне хоть раз! Ты всегда все делал в угоду себе, но сейчас, скумбрия, подумай и о моих чувствах! На глаза обоих выступили слёзы. Бессилие. Дазай не может изменить мир вокруг него, он не сможет ему противостоять, он все равно, что бы ни случилось, вернётся на эту крышу, опуская руки в этой борьбе, где он проиграл заранее. Накахара бессилен перед внутренними демонами напарника, они слишком громко шепчут ему о бренности бытия, о невозможно все изменить, он давно видит мир за призмой своей апатии и депрессии, которую не признает у себя. Пестрые бутылки алкоголя, нетронутые антидепрессанты, смятые пачки сигарет – все это доказательства того, что Осаму опустил руки. И Чуя бессилен перед чужой тоской. –Зачем ты сюда пришел, слизняк?! Тебя прислал Мори?! Хочет чтобы ты меня спас и вернул обратно?! Всем всегда было плевать на меня! Всем нужна была только моя способность и мой ум! И ты меня называешь эгоистом?! Голос сорвался на крик, сил больше нет для сохранения хладнокровия. Ещё одна правда, которую детектив давно заметил. Всем нужны только его способности. Вот и все, это единственное, почему ему не давали умирать, а на его личность всем плевать. –Это не так! Ты нужен мафии не только как стратег, но и как человек. Пожалуйста, поверь, я… Они две стороны одной медали, инверсия друг друга: один будучи в свете видит только тьму жалких улиц и бренного существования, а второй находясь во тьме чувствует свет в укромных закоулках города и дарованной жизни. –Чуя, я решил, и ты это знаешь… Знает, он прекрасно это знает, знает, что тот уйдет с этой крыши только полетев камнем вниз… и даже если сегодня чудо случится, и мафиози удастся утащить напарника, то уже завтра он снова будет здесь. И с этим ничего нельзя сделать… его демоны все уже давно решили… –Прощай, Чуя Дазай отклонился назад, теряя равновесие, срываясь и падая, как отмерший лист, подхваченный ветром, но только его ждёт не продолжительный и лёгкий полет с мягким приземлением, а быстрое падение и жёсткий асфальт. Глаза блаженно закрываются, дыхание выравнивается, руки и ноги больше не дрожат. Он спокоен, когда летит вниз, когда волосы путаются от ветра, когда хрупкие слёзы срываются с его щек, когда блаженная улыбка застывает на губах, когда уста тихо шевелятся, произнося последнюю фразу, когда до ушей доносится отчаянный крик.и я тебя люблю, Чуя…