В том месте и в то время II: «На звёздном перепутье»

      Звон стекла бокалов, бьющихся друг о друга, раздался в кухне, заполненной голосами, многочисленными запахами и духом празднества. Жидкое золото шипело и пенилось, источало свой изысканный, тонкий аромат, нотками переливающийся в воздухе. Он ощущался всем спектром положительных эмоций: неиссякаемой радостью, счастьем, любовью, единением. Он резонировал в унисон бьющимся сердцам большой семьи. Шампанское витало повсюду — веселило разум и сглаживало приличие, являлось проводником в мир искренних восклицаний, задушевных разговоров и неожиданных откровений. Оно подхватывало, кружило голову, уносило в вихре шипящих пузырьков, что приятно лопались один за другим…       Еда грузно заполоняла стол, источала различные щекочущие желудок ароматы, приятно втягиваемые носом, радующие изголодавшийся мозг. На славу постаравшийся поварской коллектив семьи, в состав которого входили все девушки, а также время от времени появляющийся Клаус, вдохнул в создание праздничного стола всю любовь, кажется, всю душу. Испечённый совместными усилиями торт казался воздушнее, веера нарезки — красивее, фрукты — сочнее и слаще… Вся магия исходила из простого представления. Понимания того, что все яства в белоснежных тарелках — плоды трудов заботливых домочадцев.       Все шесть Харгривзов — Лютер, Диего, Эллисон, Клаус, Пятый, Ваня и Джейн — спустя время долгой разлуки собрались за одним событием, делили один стол. Стол, что много лет назад служил местом совместных сборищ, таких как завтраки, обеды, ужины, во главе которых был любимый папаша и его недобро блестящий монокль. И если когда-то над его прямоугольной поверхностью летали лишь укоры и замечания, нередко переходящие в ругань, то сейчас — сверкали весёлые взгляды радостных близнецов, что были счастливы наконец собраться вместе.       Если с наполнением стола мы разобрались ранее: Грейс, Ваня, Джейн и временами Клаус провели день и ночь в кулинарном единении, к которому в самом конце присоединилась Эллисон. Она смогла приехать лишь за несколько часов до начала празднества, фиксируя такие мелочи как нарезка фруктов, формировка канапе и сервировка стола. С наполнением бокалов же помог Клаус. По его вычурному желанию бар отца остался до поры до времени нетронутым. Вместо изысканного коньяка или вбирающего в себя всю терпкость шоколада ликёра он организовал к празднику три пузатые бутылки элитного шампанского, на этикетках которых была выведена позолоченная надпись «Crystal&МОЁТ». Стоило их открыть, как хлопок пробки распечатывал кладезь сладких ароматов лёгкого алкоголя, от которого ты непременно веселел и пытался остудить краснеющие щёки.       — С днём рождения, ребята! — улыбаясь до ушей, воскликнула Эллисон, уже весёлая и плывущая по волне головокружительного праздника.       Гул одобряюще прошёлся по кухне, поддерживая слова сестры — Харгривзы восприняли их как тост. Лес рук с зажатыми в них бокалами поспешил встретиться в одном жесте. Раздался звон стекла.       Пятый, уже весёлый, с перчинкой во взгляде посмотрел на Клауса, покачивая головой. Затем оценивающе глянул на бокал, безмолвно говоря: «Да, вот это я понимаю шампанское». Его щёки отливали тёплым румянцем, а на лице, кроме лёгкой смешинки, застыла маска знатока игристых напитков. Словно находился на дегустации, он отпил немного из бокала и, посмаковав, поджал губы, обращаясь к брату:       — Вещь! — и одобрительно кивнул.       Клаус пожал плечами, не скрывая довольства собой и сделанным выбором. Шампанское было, действительно, достойным.       — Итак, — подал голос Диего, — вот мы и постарели на год, братья и сёстры, — наигранно прискорбно заключил он, также отпив из бокала.        — Сколько тебе стукнуло в этот погожий октябрьский денёк, а, Пятый? — подколола брата Эллисон, по-лисьи щурясь.       — Семнадцать, — не поддаваясь на провокацию, выдавил он, закинув в рот кусочек ананаса. Тот оказался кислее, чем он рассчитывал. Лицо Пятого неестественно исказилось.       — А я то думал шестьдесят два, — сказал Лютер.       Будучи единственным трезвым человеком из здесь сидящих, он неловко улыбнулся, запивая своё смущение стаканом апельсинового сока.       Все звонко засмеялись.       — Пора на пенсию, старик, — Диего хлопнул брата по плечу.       — Ха. Ха, — сухо выдавил он, отделяя каждое слово, но глазами улыбался. — Ха. Ха. Да, мы проходили этот уровень шуток, дорогая семья.       Когда объёмный гогот из смеси звонких голосков девушек и густых басов мужчин, наконец, умерился, в кухню вошла Грейс. Она захватила внимание всех близнецов — они замолчали. Лицо каждого спокойно вытянулось. Она скрестила почти негнущиеся руки у белого фартучка в синий горошек и растянула свои ярко алые губы в неестественной, но отчего-то такой тёплой и родной для всех улыбке.       — Сегодня в нашем доме большой праздник. Мои дети, — она обвела каждого любящим взглядом. — Диего, — посмотрела на замершего и, кажется, едва дышащего Второго, — я всеми вами горжусь. Не передать словами, как радуется моё сердце за каждого. Вы уже такие большие, умные и сильные. Такие взрослые… — она тяжело вздохнула, не в силах подобрать нужных слов. — Мы с папой вас очень любим.       Она забрала со столешницы тарелку с канапе и протянула руку через плечи Клауса и Вани. Четвёртый успел схватиться за одну из шпажек, погружая наколотое на неё себе в рот, в то время как Грейс, поставив закуски на стол, быстро потрепала по головам сидящих рядом детей. Клаус и Ваня, зажмурившись, смирялись с беспорядком, что с любовью и трепетом наводился на их головах.       Но в миг всё закончилось.       Окинув всех взглядом, Грейс коротко кивнула и довольно улыбнулась, собираясь уходить…        — Постой, — окликнул её Диего, привстав со стула, — останься с нами.       Последовало недолгое молчание. Будто не поняв посыла сказанных слов, Грейс как ни в чём ни бывало повела головой, коротко усмехнувшись.       — Милый, мне нужно доделать работу по дому, — механический голос, не имея ничего общего с прежним, сочащимся любовью и радостью, резал сердце больнее ножа.       Не дожидаясь ответа, Грейс развернулась на сто восемьдесят градусов и, мерно стуча каблуками, удалилась с кухни. Каждый шаг глухо ударялся о стенки сознания. Диего упал обратно на стул. Пятый, жуя губу, крутил в руке ножку опустевшего бокала. Джейн завела несколько прядей за уши, кинув короткий взгляд на Диего. Клаус, сдвинув брови домиком, картинно вздохнул, потянувшись за вторым канапе.       — Кхм, — начала Эллисон, — ну ладно…       — Ребят, предлагаю тост. Да, тост! — рука Клауса, тянущаяся к миске канапе, поменяла траекторию и уже разливала по бокалам холодное пенящееся удовольствие.       — Который за вечер? — поинтересовалась Ваня.       — Первый важный! — нахмурился Клаус, выпячивая нижнюю губу, как обиженный ребёнок.       Все выдохнули, не стали противиться. Подняли бокалы, терпеливо ожидая, и посмотрели на брата. Клаус, сделав вид, что готовился к этой речи всю свою жизнь, расправил плечи, колесом выпятил грудь и гордо поднял подбородок.       — Давайте сегодня, в день нашего совместного старения, выпьем за то, что дожили до этого дня всеобщими усилиями! Столько дерьма случалось с нами за последние несколько лет, с ума сойти! Апокалипсис номер один, в 2019. Апокалипсис номер два, в Далласе… Ох, — он вздохнул, невидящим взглядом уставившись на начатый торт, — этот год был трудным…       — За Харгривзов! — перебил Пятый, уместив объёмную речь брата в двух словах.       Все заулыбались.       — За нас! — поддержала Ваня, вытягивая руку вперёд.       Бокалы, из которых, пузырясь, брызнуло шампанское, звякнули. Стекло, чуть ли не лопаясь от ударов, покорно их сдерживало. Кухня заполнилась смехом, разговорами и стуком всё тех же сердец, что сегодня, как и журчащие души, объединились в событии.

Харгривзы отмечали свой день рождения.

      — Жаль, что я родилась не первого октября, — с досадой сказала Джейн, ложкой снимая с торта завитки густых сливок.       — Ты у нас дитя зимы, — улыбнулся Клаус, — дождёмся декабря, — он подмигнул, не оставляя Джейн ни единого шанса.       Девушка усмехнулась, но всё же добавила:       — Ещё два месяца…       — Да. Получается, два месяца, на которые я старше, — Пятый, сидящий рядом, ехидно улыбнулся. Джейн, даже не посмотрев в сторону любителя подтрунивать, несильно дала парню локтем в бок. Тот, поперхнувшись соком, невольно закашлялся — кашель вскоре сменился смехом.       — Взрослые не давятся, Пятый, — с фальшивым укором сказала она, смотря на попытки парня взять себя в руки и замолчать. — Ну-ну, — Джейн похлопала ему по спине, доводя ситуацию до абсурда.       Пятый всё же успокоился и перевёл на девушку полный потешной ненависти взгляд. «Конец тебе» — говорили его глаза, в которых плескался смех, уязвлённость и нотки вдарившего в голову алкоголя. И Джейн понимала, что ничего ей с этого не станется. Поэтому, коротко усмехнувшись, повернулась к остальным, возвращаясь к диалогу, новой волны которого стала зачинателем.       — Имею ввиду, классно, когда у всех в один день день рождения, — многие пожали плечами и в сомнении покачали головами. Джейн смутилась. — Или же нет?       — Ну… Вспомнить если детство… — протянул Лютер, искривив губы в печальной улыбке.       — О, нет, Лютер, не напоминай, — ответила Эллисон, отломав от веточки пару налитых соком виноградинок.       — О чём вы? — нахмурилась Джейн, не до конца понимая, что, собственно, происходит, и о чём говорят близнецы.       — Ну, видишь ли… — попытался продолжить Лютер, но его прервал Диего.       — Отец не считал нужным отмечать день нашего появления на свет. Мы сами проявляли инициативу, дарили друг другу подарки, выкручивались, как могли, нарушая правила.       — Заметьте, — указал в воздух Пятый, — я участвовал в этом только потому, что нарушался привычный уклад и наш дурацкий режим. И, о, это недовольное лицо отца… Ради этого стоило устроить празднество, — он растянул губы в довольной улыбке и откинулся на спинку стула, смежив веки и на миг уносясь на далекие годы, назад, в дни, когда он был десятилетним ребёнком, что удручал своим существованием негодующему папаше.       — Конечно, Пятый, мы понимаем, — Клаус коротко улыбнулся, кажется, также попав в петлю воспоминаний.       — Кажется, только вчера мы были детьми, — задумчиво сказала Эллисон, крутя в руке бокал и невидящим взглядом смотря на блюдо с фруктами. — Удивительно. Мы выросли и не растеряли друг друга. Несмотря на все разногласия, несмотря на всё, что произошло. Несмотря на ссоры, страхи, противоречия…       — Всё потому что были вещи, нас объединяющие. Мы ведь, как ни крути, семья! — Клаус с трепетом посмотрел на Эллисон, что коротко улыбнулась в ответ. — Апокалипсис во многом нас сплотил. Ведь согласитесь!       — Он впервые прав, — Диего кивнул, опустив уголки губ.       — Вот взять даже путешествие в 1960-е…       Между Харгривзами завязался долгий, душевный, такой семейный разговор, что тянулся до глубокой ночи, подкрепляемый всё новыми и новыми темами. Разные мнения, сталкиваясь, порождали что-то новое, продвигая диалог в иное русло, реку, что уносило по своему течению с концами, без шанса вернуться назад.       Лишь к первому часу ночи стол стал пустеть. Близнецы расходились по комнатам, истощённые до эмоций и тем для болтовни, но переполненные любовью и волшебством семейных посиделок, их энергией. А те, кто оставался, вытягивали последние нитки из предыдущих диалогов, как вытягивали последние крохи шампанского со дна бутылок.       Подарки были подарены. Пожелания сказаны. Дух переведён.       Пятый и Джейн, последними уходя с кухни, выключили большую часть света, оставляя задремавшего в обнимку с бутылкой Клауса в приятной глазу полутьме.       Дом вскоре начал засыпать, сохраняя и запечатляя в сердцах Харгривзов новые ассоциации с таким важным и значимым для многих днём. Днём рождения.       — Пятый, — приглушённо выкрикнула Джейн, окликнув парня, — стой!       — Да?       Пятый, что в тьме ночи шёл по коридору в свою комнату, скоро обернулся, щурясь и пытаясь разглядеть фигуру девушки в полумраке. Джейн трусцой бесшумно бежала к нему и, вскоре достигнув цели, остановилась, пропустив сквозь лёгкие чересчур большой ком кислорода, что чуть не застрял в горле. Она успокаивала мысли и тело, выглядела слегка взволнованной и смущённой. Её дыхание, как и выпрыгивающее из груди сердце, слышалось в тишине заснувшего дома. Сердце стучало в голове, висках, у самого горла.       Джейн сглотнула. Подняла взгляд на ожидающего Пятого.       — Я должна тебе кое-что показать… Отдать… Подарить, — наконец смогла подобрать слова она, суетливо начав шастать по карманам и вводить парня в лёгкое недоумение. Интерес и любопытство захватили его, уже сонного и сбитого с ног небольшой порцией шампанского — Пятый изогнул брови и приподнял подбородок, пытаясь высмотреть, что так усердно пытается найти Джейн.       Ладонь, шарившая в кармане, теперь внутренней своей стороной смотрела в потолок. На ней что-то лежало. Пятый прищурился. И уже через несколько секунд глаза, привыкшие к освещению окончательно, выдали картинку, от которой что-то в груди, затрепетав, ёкнуло. Там покоился небольшой, можно сказать крохотный, свёрточек из чёрного, как ночное небо, бархата, что загадочно переливался в тусклом жёлтом свете лампочек под потолком коридора.       Пятый перевёл на Джейн вопросительный взгляд.       Она поспешила с объяснением:       — Все подарили друг другу что-то. Обычное дело — подарки на день рождения, верно? — она улыбнулась уголком губ, проницательно смотря в глаза-хамелеоны Пятого, что сейчас в ночном полумраке отливали волнами горячего шоколада, приторного и тягуче сладкого. — Но я хотела сделать это отдельно, ведь то, что ты получишь от меня, могут правильно воспринять лишь два человека.       — Я заинтригован, — честно признался Пятый, коротко улыбнувшись. — Что у тебя в руке?       — Поднеси ладонь.       Он не смел ослушаться. Достал руку из кармана и повернул кисть так, чтобы внутренняя сторона ладони смотрела в темноту, поглощающую скрывающийся в ней потолок.       Джейн в волнении вздохнула, аккуратно переложив свёрток. Пятый сначала ощутил тепло её мягкой ладошки, а затем струящуюся ворсистую ткань, бархат, что скрывал в себе нечто твердое, нечто очень маленькое, но от этого не менее значимое. Знания из прошлого и богатый опыт киллера подсказали, что может находиться внутри. Пятый нахмурился, затем в изумлении округлил глаза и посмотрел на ожидающую в нетерпении Джейн, что едва ли могла стоять на месте, нервно подёргивая коленом, и улыбалась.       — С днём рождения, Пятый, — мягко, вкладывая в слова весь свой трепет и любовь, сказала Джейн.       Пятый перевёл взгляд на свёрток, поднося пальцы к сложенным друг на друга уголкам бархата. Ткань, игриво заструившись, упала по сторонам, открывая вид на то, что так непозволительно долго скрывала. Лицо Пятого сменило с десяток эмоций за несколько секунд. В конечном итоге расслабилось, глаза округлились, и челюсть, трясясь в переизбытке слов, которые не могли быть озвучены, постепенно отвисла.       — Это то, о чём я думаю? — с надеждой спросил он, ликующим взглядом одарив Джейн.       — Именно оно.       В руке Пятого лежала тонкая серебряная цепочка, на которой была закреплена небольшая стальная пуля. Вид у неё был не самый презентабельный — носик, должный быть аккуратным, чуть погнулся и изменился в своей форме. Что значило лишь то, что когда-то эта самая пуля была выпущена из пистолета, направленного в сторону чьей-то спины, головы… Но, так и не достигнув цели, безрезультатно впечаталась в твёрдый камень стены, раздробив её в песок. Пуля, что могла забрать жизнь, сейчас лежала в ладони человека, кому эта жизнь по праву принадлежала. Пятый шумно выдохнул.       Джейн буквально подарила ему шанс на существование.       — Джейн… — изумленно выпалил он. — Где ты её взяла?       — Диего помог стащить её из полицейского участка. Они занимались делом о стрельбе в том кафе, так что с его помощью удалось заполучить пулю, что стала уликой и прилагалась к освидетельствованному делу…*       Бархатный платочек, извиваясь и кружась, слетел с ладони, устремляясь вниз. Пятый, потянувшись к лицу Джейн, пропустил цепочку сквозь пальцы, так что та, лениво покачиваясь под тяжестью пули, свисла вниз. Ладонь, обвитая в нагретый человеческим теплом подарком коснулась щеки девушки: большой палец нежно гладил скулу, а пара других была заведена за ухо, касалась прядей каштановых волос и изящной шеи девушки.       Джейн прикрыла глаза, прильнув к ладони Пятого. А раскрыв, увидела, с каким невиданным ранее трепетом и благодарностью на неё смотрит парень.       — Ты жизнь мне подарила, так получается?       — Думаю, да, — улыбнулась в который раз за вечер она, да так широко, что Пятый почувствовал мягкость и прилившее к коже тепло её милых щёк. — За тобой должок, старик.       Он усмехнулся, приблизился к ней и прошептал:       — Ты невероятная, знаешь?       Шёпот обжёг кожу. Пятый практически касался губами уха: волна щекочущего душу наваждения захватила девушку с головой, заставляя сомкнуть веки и вдохнуть полной грудью магию момента. Была эта волна вызвана эмоциями от вручения важного подарка или являлась лишь приятным последствием выпитого за застольем бокала шампанского, сейчас Джейн уже не волновало. Она, стоя вплотную к Пятому, медленно плавилась, сгорала, как свечка, от одного его дыхания, от его дурманящего узнаваемого запаха, от его присутствия.       Весь мир в один миг навалился на неё. Джейн ощущала радость, выходящую из часто бьющегося сердца, ощущала прилив нежности и благодарности со стороны Пятого, ощущала, что символизм подарка был непременно замечен и учтён. Её мнение, её старания, её воспринимали всерьёз… Чувствуя дурман кофе, кокоса и витающих ноток алкоголя, девушка носом втянула воздух, пропустив тихий смешок, когда волосы парня упали ей на лицо, щекоча и будто дразня. Щёки раскраснелись, став обжигающе горячими. Изучали живость, кажется, саму жизнь.       Джейн оставила на шее Пятого пару лёгких поцелуев и только хотела отстраниться, как ощутила на себе волю парня, что снова решил поступить по-своему. Поймав её неприкаянные, тянущиеся в улыбке губы, он с чувством поцеловал. А затем ещё и ещё… Оставлял серию коротких, беглых, лёгких поцелуев: один — в уголке губ, второй — на ямочке, бороздящей щёку, третий — на кончике носика, с которого осень начала смывать веснушки.       Лишь когда Джейн на миг отстранилась, он последний раз чмокнул её в мягкие губы. Сжал в ладони цепочку с драгоценной пулей и, затруднённо дыша, с искренней благодарностью проговорил:       — Это лучший день рождения, что у меня когда-либо был.