Пробуждение мое было тяжелым, веки наливались свинцом, а голова раскалывалась на миллионы осколков.
Глаза открываться разительно не хотели.
— Боже мой, где я?
— Где, где, в медицинском кабинете!, — ответил мне старый скрипучий голос, от которого у меня еще больше заболела голова.
— Ты упал в обморок, — ответил голос помоложе.
С трудом разлепив веки, в которые тут же ударил противный белый свет (из-за чего в голове вспыхнул новый очаг боли), я вновь услышал разносящиеся отголоски.
— Как так?, — спросил я.
— Это ты нам, деточка, ответь, как так?, — вопрошал все тот же скрипучий голос. Владелицей оного была женщина лет 70. И имела она неприятную глазу наружность.
— Если б знал, как так, не стал бы спрашивать!, — огрызнулся я.
— Ну что вы?, — сказала молодая девушка, скорее всего, это была медсестра. Девушка была красивой и напоминала мне мою первую любовь с глазами цвета хорошо выдержанного коньяка - точь-в-точь, как у него. Тогда голова моя кружилась от обилия впечатлений, я так сильно и искренне тянулся к нему. И мы даже немножечко повстречались, но, к сожалению, его заинтересованность мной увяла так же быстро, как первые цветы. А вот я долго мучился, бегал за ним, пока не осознал бессмысленность этого занятия, и понял я это только тогда, когда он стал меня бить. Первой была просто пощёчина. А потом он вошел во вкус. С каждым разом сила ударов увеличивалась. Он избегал смотреть мне в глаза. Может, ему было стыдно. Позже он собрал вокруг себя друзей. Друзья просто смотрели, как он с каждым разом все жестче избивал меня. Однажды он предложил распробовать побить меня и его друзьяшкам, глаза которых тогда горели бешенством. Для меня начался персональный ад. И вот до сих пор меня избивает моя первая любовь. Мучительно больно, не так ли?
— Давай я проведу осмотр, и мы отпустим тебя, — сказала девушка, глаза которой порождали во мне бурю эмоций.
Мне посветили в глаза фонариком, так и эдак повертели головой.
— Ничего не болит?, — спросила женщина, чей голос отдавался болезненным эхом в моей голове.
— Голова, — во рту почему-то пересохло.
— И сухость во рту, — язык отказывался ворочаться.
На меня посмотрели убийственно -оценивающим взглядом и чему-то кивнули в пустоту.
— Дай ему обезболивающее, — сказала женщина.
Мне налили стакан воды и дали таблетку. Я закинул ее в рот, осушив при этом весь стакан, так как язык уже прилип к небу.
— Сухость во рту пройдет, — сказала женщина,
— Теперь можешь идти.
***
Я шел по безлюдному коридору, не надеясь никого встретить.
И тут из-за угла, выплывает он, Цзинь Гуань Яо.
Нет, нет, нет, нет, только не сегодня, явно не мой день.
— Так, так, так, кто это тут у нас?, — произносит Цзинь Гуань Яо.
И когда он только стал таким?
— Решил откосить от ежедневной трёпки?, —премерзким тоном произносит он.
И как я мог влюбиться в это чудовище?
Богатый, избалованный, за ним стоит состоятельная семья. Ему можно все, даже если это вне закона.
Я стою на месте и не двигаюсь, попробую смыться - будет только хуже.
Он подходит ко мне вплотную, и тихонечко так на ухо, чтобы было слышно только мне, сообщает:
— Урод!, — и как начнёт усмехаться. Братва поддерживает его веселье.
И я, ни на что не надеясь, заглядываю ему в глаза. Раздаётся утробный рык и первый удар приходится на низ живота. К Цзинь Гуань Яо присоединяются другие ребята: под ребра, в живот; кажется, кровит губа. Я не пытаюсь сопротивляться, будет только хуже, все это мы уже сто раз проходили. Но от этого так...
Больно! Мне Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Больно! Как же мне невыносимо больно!
Сознание начинает уплывать в темноту...
***
Я просыпаюсь не сразу, мне кажется, что все это страшный сон. Но все разбивается об реальность, когда я открываю глаза. Спина ноет от долгого лежания на холодном полу, тело ломит от побоев.
— Боже, — тихонечко молюсь я.
Аккуратно встаю с пола, тело отзывается ноющей болью в животе.
—Мне надо в туалет, — думаю я про себя.
***
В туалете одиноко капает кран. В школе ни души, значит, все давно ушли домой. Сколько же я там пролежал?
Я достаю ватные диски, припрятанные в рюкзаке, и, смотря в зеркало, аккуратно стираю кровь с лица.
— Когда же это закончится?!,— спрашиваю непонятно у кого я.
И я знаю ответ: в этом году, в выпускном классе. А дальше институт и никаких побоев.
— Дожить бы, — приходит мысль.
Я заправляю рубашку в брюки, поправляю съехавший рюкзак и отправляюсь домой.
***
Cher quotidien Personnel, сегодня был обычный день, несмотря на то, что я два раза потерял сознание. Я встретил девушку, она была мила со мной и ее глаза цвета выдержанного коньяка напомнили мне о моей первой любви. Он снова избил меня и от этого мне так больно. Oh, mon Cher quotidien Personnel, забери всю мою боль себе.
*Дорогой личный дневник
***
Закрыв и спрятав дневник, я валюсь без сил на кровать и моментально засыпаю.
***
Сознание медленно пробуждается от сна, на часах 7:30 утра. Я встаю, понимая, что после вчерашнего мне нужно в ванную. Собирая все банные принадлежности, в том числе не забываю и про лезвие. Прячу его в полотенце. Встречаю на пути маму.
— Ой, а чего ты так рано встал?, спрашивает мама. — В ванную пойдёшь?
— Да, — отвечаю я. И улыбаюсь ей самой милой улыбкой.
В ванной я наконец-то закрываюсь, раздеваюсь и осматриваю себя. Дааааа, суповой набор, что надо! Синяки и ссадины по всему телу. Наполняю ванную и аккуратно ложусь.
Лезвие лежит напротив меня, я переодически гипнотизирую его взглядом. Я откинулся на холодную стену, размышляя над тем, какой же я урод. Затылок жгло, мысли снова путались, рисуя меня, последнее ничтожество. Я, непонятно от чего дрожащей рукой, взял лезвие,
— За мое счастливое будущее, — тихо произношу и разрезаю кожу. Капельки крови выступают на бледной оболочке.
— За то, что я такой урод, — вторая фраза и кровавая дорожка.
— За некрасивые глаза, — третья.
— За ничтожность, — четвёртая.
Я окунаю руку с лезвием в остывшую воду. Кожу покалывает, порезы жжет.
Снова откидываюсь на холодную стену.
«— Урод, — и наполненные весельем глаза.» До сих пор любимые мною глаза цвета — выдержанного коньяка. У радужки они становятся янтарными, переходя в желтоватые полосочки. Сколько раз эти глаза высмеивали меня,издевались надо мной,избивали меня. А я до сих пор измученно влюблен в них.
Я тяжело выдыхаю, сильнее погружаясь в ванну. Мысли мечутся зашуганными крысами. И приходит одна возможно единственная верная мысль,
— А может закончить все это?
Руки сами собой ложатся на горло, сжимая его насколько возможно. Из легких выбивает воздух. И я все-таки выныриваю из воды. Судорожно делаю вздох. Мне хочется закричать от мыслей, разрывающих меня. Мое тело. Мою душу. Дрожу, как осиновый лист, меня просто трясёт от того, что я чуть с собой не сделал.
Думаю, думаю, думаю.
Мысли нераспутанным клубком сидят в моей голове.
— Милый, ты уже опаздываешь в школу, — доносится до меня голос мамы.
Твою мать, сегодня придет новый учитель, каким же я буду отвратительным в его глазах.
Вылезаю из ванны, прячу лезвие в полотенце. Клею пластырь на руку. Выхожу из ванной немного потрепанный. Проскальзываю серой мышью в комнату. Одеваюсь в темпе, даже забываю взвеситься. Смотрю напоследок в зеркало. Ужасаюсь. Из зеркало на меня смотрит парень с красными следами на горле и скоро они стремительно начнут синеть. Накидываю на пострадавшее горло шарф.
Глотаю воды, забираю рюкзак и несусь на автобус.
Благо, я успеваю на последний нешкольный автобус. Сажусь, оплачиваю. Вдох, выдох. Восстанавливаю дыхание. Автобус плетётся так медленно, что я понимаю - точно опоздаю.
Наконец автобус останавливается, и я, сломя голову, бегу в школу. Отдышавшись и немного поправив свой внешний вид, я стучу.
— Простите, можно войти?, — уверенно произношу я.
