***
Насколько же мы чужие друг другу люди, если я даже не знаю, где кончается он и начинаются другие? Я за неделю познакомился почти с тем же количеством людей, с каким общался всю жизнь, и ни одного из них не смог отделить от Сана. Кто они? Почему они с ним? Какое им дело до того, как я поступаю с его словами? И какие они, эти слова? Как назло, он молчит и почти не рассказывает всего того, что отличает его от других: ни кораблей, ни вспышек, ни обратной стороны луны и трансорбитальных перелётов. Скупо, сухо и затравленно отвечает на мои вопросы, точно отвык от меня всего за пять дней. Он говорит, что почти поправился, но его руки горячие, влажные, когда мы соприкасаемся ими на кошке, и будто бы неуклюжие; его глаза немного рассеянные, влажные, когда мы глядим друг на друга, и более светлые, нежели я их запомнил в последний раз. Тогда мне казалось, что они если не тёмно-карие, то бесконечно чёрные. Теперь же они блестят почти дельфиньим серым. Чтобы отвлечь себя от мысли, какого Сан цвета теперь, спрашиваю, какого цвета кошка. А какого цвета цвет, о котором мы говорим? Всё же от желания узнать новый оттенок глаз Сана кошка меня не спасает. Хочу убедиться, что они всё те же, кофейные, просто уставшие и пропитанные сиропами от кашля, которыми от него пахнет даже сквозь маску на лице. Я должен сказать, что волнуюсь за его здоровье? Я должен сказать, что переживаю о том, как странно и пристально за него переживают друзья? Что я должен? И почему всё, что я говорю, — это просьба впустить меня в комнату? Как вампир из старых романов. — Тогда попрощайся с Бёль… Пока-пока, маленькая пушистая гадина, прокусившая мне палец. Но почему-то я на неё не злюсь вслух — она напоминает мне Сана своей больной игривостью и желанием лезть в чужие руки, даже если они ей почти не знакомы и гладят против шерсти. Или меня. Я тоже больно кусаюсь, Сан. От этой мысли становится даже смешно, так что напоследок я пожимаю кошке лапу. Пока-пока, игривое божье создание. — А твой сосед, он… Я не верю во всё то, что слышу в ответ. Я не верю, что то был не ты. В каждом слове, в жестах… как же я плохо знаю тебя, раз какой-то сосед, не подражая и не скрываясь, говорит за тебя, а я не вижу разницы? Впрочем, лоб у Сана тоже горячий, он, возможно, бредит. Мне нужен всплеск, чтобы увидеть его лицо и решить, насколько он болен до сих пор. Просто цвет… даже нет, попытка. С нас не убудет. Взгляну краем глаза, пока он будет пить таблетки. Хуже не станет. Только если ему. И я вовсе ему не угрожаю. С чего бы. Я не спешу становиться монстром, меня просто пугает его состояние. — Эй, ты в порядке? — смех без видимой причины — ещё чёрт бы с ним, но то, в какой долгий задыхающийся кашель это переходит, заставляет заволноваться даже меня. Даже о Сане. — Было бы гораздо удобнее, если бы я просто молча отдал тебе глаза, как лесная фея — орешки, а ты бы уже решил сам, когда и чего ради рассматривать в красках, правда? — Правда. Я бы сложил твои глаза на полку и, может быть, если бы мы всё же успели встретиться лично, иногда доставал их, чтобы глядеть на застывшую в них, словно в янтаре, шоколадную стружку. Откуда я помню, да и знаю вообще, столько синонимов слову «карий»? Мне не рассказывал это Хонджун, заставляя отличать мороженое с брауни от ягодного; мне не говорила об этом мама, объясняя разницу между землёй и асфальтом; да и книги… я не такой большой любитель романов, чтобы думать теперь их отрывками. Но глаза у Сана точно карие. И родинки его, и веснушки, даже волосы — Сан воплощение сепии, в нём собраны едва ли не все оттенки шкалы, глядеть сквозь которую я мечтал бы. Для разнообразия. Я провожаю его до двери взглядом — боюсь делать шаг в его жизнь. Мне ведь не интересно. Не интересно? Тогда зачем я напросился в гости? Он оборачивается сам, уже открыв комнату, и ждёт, пока я войду. У них светло, но тесно. Сидя на чьей-нибудь кровати, я бы мог рассмотреть все морщины соседа. Не будь всё чёрно-белым, конечно. А иначе зачем. Наше общежитие, пусть и находится в том же районе, имеет другую планировку, и никто никого не жрёт взглядом ночью. — А, не обращай внимания, — видя мой интерес к кроватям, вяло и тихо отзывается Сан, — это мы сами их так сдвинули. — Зачем? — Чтобы видеть друг друга… — Зачем. Сан вздыхает и почти небрежно падает на кровать. И пусть маска скрывает лицо, я вижу его уставшую безнадёжную улыбку в этих жестах. И я умом понимаю, что он болеет, температурит и, возможно, просто с непривычки теряется, но всё равно ощущаю, будто это из-за меня. Его ломает, сбивает с толку, ранит моё отношение. Моё неучастие? Моя неучтивость. — Какое оно? — Разочарование во мне — какой у него вкус, запах, цвет?.. Ты говорил, что красный — это про опасность. Тогда какой цвет у разочарования? Серый, как у слёз Уёна? Зелёный, как у игрушки в изголовье моей кровати? Кофе с молочной пенкой… — Оно? Ну… я не знаю, горькое? — Горькое? Кто о чём, а мы о разном. О кораблях мне нравилось больше. Я только теперь замечаю, что у Сана в руках лекарства. — Отвернёшься? Ты спрашиваешь меня? Тебе интересно? Когда тебе было интересно, не хочу ли я отвернуться, Сан? Неужто настолько обиделся на меня, что вспомнил о моём мнении?! — Нет так нет, — шёпотом произносит Сан, вцепляясь пальцами в маску и словно прячась от меня ещё больше. — Присаживайся тогда… Он сам встаёт с кровати и вместе со своими бутыльками и таблетками отступает. — Я сейчас выпью, что мне тут Чонхо оставил, и вернусь. — Останься, — не двигаясь с места, прошу я. Прошу — не приказываю, не предлагаю. Всего лишь прошу. А руки… руки сами тянутся проверить, правда ли Сан никуда не сбегает. Не бойся. — Не бойся, — повторяет он за мной, но уже вслух, — я не планирую тебя заражать. Смотря чем. Похоже, из-за тебя я уже подхватил одну лихорадку…9.
1 апреля 2021 г. в 11:20
— Не обращай внимания, она перестанет шипеть, когда вы подружитесь… — с улыбкой шепчу я Сонхва, глядя на его застывшее в недоумении лицо.
Да, в холле нашего общежития живёт кошка. Да, она не любит чужаков и постоянно громко шипит на новичков.
На меня тоже шипела первые недели две. А Чонхо так до сих пор жалуется, что «этот мешок шерсти» его не любит.
Но судя по выражению Сонхва, он не очень намерен дружить с ней.
Я смеюсь, и смех переходит в короткий сухой кашель. Прикрываю рукой рот, несмотря на маску, и виновато смотрю снизу вверх. Я почти поправился и сегодня даже ходил на небольшую прогулку, но вот кашель, проклятый предатель, меня пока не покидает.
Сонхва тянет к кошке ладонь, ожидаемо получает лапой по пальцам и вдруг улыбается.
Как я соскучился по этой улыбке.
Пусть она почти никогда не была для меня, я так соскучился! По этим неуверенно плывущим уголкам губ, по этим проступающим складкам и появляющимся под глазами слёзным мешкам. Без этого было так скучно.
Но что я могу поделать, если он правда так очаровательно улыбается, а я всю рабочую неделю провёл в четырёх стенах, видя только соседа и коменданта.
— Какого она цвета? — поваливая кошку на спину, несмотря на её игривое желание кусать и царапать, и начиная щекотать ей пузо, спрашивает Сонхва.
Цвета?
Цвет, не имя, верно?
— Сонхва-хён…
На меня поднимается целых две пары глаз, человек и кошка удивлённо и восторженно разглядывают моё явное замешательство. Кошка ударяет хвостом по земле, требуя прекратить отвлекать от неё внимание, Сонхва просто двигает бровями, спрашивая, чего мне нужно.
Мне нужно знать, что я не ослышался.
— Сонхва-хён, ты спросил про её цвет?
— Ну да. Какого она цвета? Ты ведь любишь говорить про цвет.
Я люблю говорить, Сонхва. В принципе. Просто разговоры о палитре и звёздном небе — то, что могло бы нас связывать: ты — звезда, я тоже, только меньше; ты — неприступный Марс, я — спутник. И свет — далёкий преломляемый лучами свет — нас объединяет в одно космическое целое.
— Она… — присаживаясь рядом, протягиваю кошке руку, смотря за тем, как она, переворачиваясь в мою сторону, отворачивается от Сонхва, — бежевая. С тёмно-коричневыми лапами и тёмной мордой.
— Бежевая — это как твоя повязка на глаза?
— Как потолок в столовой.
Впервые вижу искреннее стремление Сонхва к чему-то, кроме игр в догонялки. Меня это желание в равной степени пугает и радует: я хочу, я готов стремиться навстречу и выгорать до последнего грамма краски, до пикселя на моей коже. Но я боюсь сгореть раньше, чем закончится его любопытство.
Ещё больше мне страшно, что раньше выдохнется он и снова начнутся прятки.
Если честно, я устал прятать глаза от тебя, Сонхва. Мне хочется… нет, мне нужно видеть твоё лицо, мне нужно слушать твой голос, мне… Ты похож на океан — такой солёный.
Я похож на рыбу, может, и способную оторваться от всех и пуститься вслед за кораблями по твоим течениям, но не имеющую и шанса коснуться берега, который ты ласкаешь. Мне можно только тонуть, захлёбываться, растворяться в каждой капле, но не быть рядом и чувствовать, как с приходом луны ты теплеешь, меня целуя.
— Пригласишь в комнату? — с улыбкой — не спрашивает — просит Сонхва.
И разве стоит отказываться?
Но я всё равно спрашиваю, зачем ему в гости. Мы здесь только затем, чтобы мне отдали эту проклятую куртку, не так ли? Чтобы я вновь почувствовал, как мне не хватало быть обыкновенным и, как всем, наслаждаться словами, не брошенными прямо в лицо.
Страшно подумать, сколько обо мне могут говорить за спиной!
И как я привык к этому состоянию неизвестности.
— Не знаю, — честно пожимая плечами, заявляет Сонхва. — Но разве тебе не интересно позвать меня в гости?
Интересно.
Только мне страшно не успеть с непривычки увидеть, где закончилось твоё желание и началась вежливость.
Не то чтобы ты со мной обращался когда-то вежливо… потому и страшно.
— Тогда попрощайся с Бёль, в комнату её брать нельзя.
Я сам на прощание чешу кошке за ухом и смотрю за тем, как Сонхва с почтением пожимает ей лапку. В ответ Бёль его кусает, но он почему-то только смеётся.
Наверное, они друг другу понравились.
— А твой сосед, он… — начинает Сонхва, пока мы едем в лифте.
— Чонхо? М-м, я слышал, вы познакомились.
— В смысле «слышал»?
Действительно, в смысле это я слышал. Если Сонхва был тогда с Чонхо рядом, значит, он знает, какой я?
Почему же он промолчал, раз ему рассказали?
А что… не потому ли он так вежлив?
Хэй, Сонхва, рядом с тобой я могу не быть инвалидом, прекрати играть в учтивость.
— Ну прочёл.
Сонхва небрежно задевает моё лицо руками, будто бы ради галочки проверяет температуру, и говорит, что это я и заставил их пересечься, пусть ничего хорошего в итоге не вышло.
Ха-ха.
— Я даже не читал вашу переписку в моём телефоне, Сонхва-хён… разве Чонхо тебе не сказал, что это он с тобой договаривался о встрече?
— Нет…
Мы выходим на этаж, я улыбаюсь. Не знаю, что такого забавного я нашёл в этой ошибке.
Может быть, мысли о том, что я не так уж Сонхва и важен? Подумаешь, цвет… он не был ему интересен с самого начала, но и я, выходит, несмотря на его попытку меня найти, не так уж значим?
Желание видеть, что происходит, а не с кем, оказалось всё же сильнее?
Смех вновь сбивается в кашель, я, надрываясь глупым осознанием из ничего, давлюсь им и, не сводя с Сонхва глаз, пытаюсь играть в повседневность.
Голова начинает гудеть так скоро, что я вынужденно сдаюсь и всё же иду к двери. Чонхо мне где-то оставил сироп от кашля.
Тот факт, что Сонхва больше ничего не произносит, заставляет меня верить в мои же предположения о том, что ему на самом деле я совсем до звезды. Даже говорить со мной он снова не хочет. Смешно-о.
Давай, проходи. Добро пожаловать в мой маленький не сдавшийся тебе мир.