Сепия

      Внутри прохладно и шумно. А людей, если присмотреться, не так уж и много… Человек двадцать? У меня на потоке больше в разы. Да только даже самые громкие компании с общей лекции меркнут по уровню своего шума с этими ребятами. Словно они — Ганимед и Меркурий… Сан!       Я почему-то начинаю искать его взглядом. Даже не злюсь на чëртовы звëзды. Мне не увидеть скопления его веснушек будто страшнее, чем тронуться головой и уплыть в бесконечный мир словесного космоса.       Он вдруг правда находится в этой толпе, причём в компании всегда злого и преданного Уëна, который машет в ответ на что-то руками и дует губы. Придурки.       А рядом с ними с лицом мученика стоит мой сосед, Юнхо. Мой сосед. Он какого-то чёрта спокойно, словно знакомо стоит где-то между Уёном и Саном и страдальчески ноет, глядя в потолок.       Едва увидев здесь его, я почти срываюсь навстречу — благо спускаться по амфитеатру — не в гору лезть, но уже на второй ступеньке спотыкаюсь. Не обо что-то конкретное, не об свои ноги и даже не цепляюсь за воздух — меня тормозит тишина. В смысле… То есть я… Мир вокруг кричит, брызжет звуками на любой лад!       Но посреди его шума вдруг истошно молчит Сан. До резкой боли по ушам не издаёт ни слова, хоть я и ловлю отчётливо то, как движется его рот.       И Уён молчит. Уён, тот самый, срывавшийся на мне чёрт разберёт за что посреди коридора! Устроивший скандал перед чужим соседом Уён.       Хотя, возможно, он-то и говорит. Совсем тихо, едва заметно, но проговаривает всё то, о чём и так складываются его губы.       И поэтому тишина кажется такой разрывающей и странной. Поэтому она так пугает, что я останавливаюсь, как дурак, в полушаге.       Мне в этом огромном, пугающем закулисье общественной жизни перестаёт доставать того единственного, к чему я был готов. К чему я, пусть как к фону, привык.       Сан что-то резко и почти небрежно показывает Уёну. Я не вижу… не понимаю, о чём он.       И в надежде, что мне привиделось его молчание, я спускаюсь ниже ещё на секцию. И ещё.       Между нами уже не больше трёх рядов, а Сан до сих пор ни словом.       Зато многое другое я слышу. Слышу, как Уён почти плюётся ему в лицо раздражённым, уставшим:       — Тогда пусть приходит Ёсан и решает сам.       Сан машет в ответ рукой, пинает его ногой и с гримасой, полной напускного негодования, которую я никогда не замечал за ним, садится на один из столов чуть поодаль от Уёна.       Я стою и будто в прострации смотрю на то, как Уён оборачивается за ним вслед и по слогам произносит, что «убегать от разговора не лучшее решение».       Но я, если честно, всё равно до сих пор больше наблюдаю за Саном. Он не дразнит никого глупым космосом в ответ, он не бормочет ничего… а о чём он обычно бормочет? Кроме того, что я — Марс, а он — горнолыжник, мы хоть раз шутили о чём-то? Я… я… Ну вот снова!       Дурацкие мысли, идиотские!       Таким не место в моей голове. Я даже не могу ещё сосуществовать с той, что на Сана мне не… что его я… А ведь я всего пару минут назад был готов хотя бы себе признаться!       Сонхва, ты безнадёжен. Ты безнадёжен так же, как безнадёжны попытки Сизифа.       Может, это всё из-за того, каким чужим мне кажется этот Сан? Я не так близко к нему стою, чтобы рассмотреть россыпи родинок и веснушек, я не так хорошо его вижу, чтобы упасть в очередном приступе цвета… Может, это вовсе не тот Сан, который бы вслух грезил о том, чтобы приблизить звёзды. Вот я и пасую… Не моя вина, что он другой, не моя забота.       Мой хрупкий, едва встающий с колен образ того, привычного Сана рушит Юнхо. Он смотрит на Уёна и у него же спрашивает — Сан будто отсутствует в их разговоре, хотя, как и прежде, сидит на парте:       — Ты же заметил, что он сегодня общается только жестами? Это нормально? Ты говорил, что он понима…       Но Уён уже не слушает его и вновь, как сторожевой пёс, срывается к Сану. На этот раз ему недостаточно просто обернуться и плюнуть словами в лицо, он подскакивает к нему вплотную, хватает за плечи и, дёргая на себя, испуганно кричит. Сначала шёпотом, потом громче — достаточно громко для того, чтобы многие в аудитории их заметили:       — Что я говорю?! Сан, что я говорю! Скажи это тоже, Сан! — Сана встряхивает в его руках, как тряпичную куклу: — Сан!       Сан что-то показывает ему руками.       Мне кажется, я видел этот же жест вчера, застав его в коридоре.       Но вчера мне было плевать — болтает руками, и ладно. А теперь я проникаюсь неизвестно какой паникой Уёна и вместе с ним напряжённо смотрю за ходом Сановых рук.       — Нет, Сан, скажи, что я сейчас говорю, сейчас же!       — Ты из меня сейчас душу вынешь.       Я впервые за сегодня слышу, как говорит Сан, и почему-то облегчённо вздыхаю. Но не Уён. Он прекращает сотрясать своего друга, но в лице не меняется.       — Повтори, что я сейчас сказал! — требует он с напором. Я вновь замечаю, как быстро, но чётко движутся его губы… зачем? Не в смысле зачем они движутся так — да пусть говорит, как хочет, — а зачем я замечаю это?       Мне кажется важным замечать такие детали, чтобы вернуть себе понимание происходящего.       — Ты попросил повторить за тобой, — покачав головой, говорит Сан. — Не знаю, чего ты взъелся, но я не разучился читать и разговаривать, я клянусь.       Лишь теперь расслабленно вздыхает Уён. Его плечи опускаются так сильно вниз, что он начинает сутулиться, но на лице расцветает улыбка:       — Ты меня напугал. Юнхо сказал, и я заметил…       — Что я не разговариваю с ним? — Я, может, не был точен в наблюдениях, но мне казалось, Юнхо говорил немного не про это? — Со мной всё было в порядке до тех пор, пока ты не стал орать.       — Чёрт… Точно, логично…       Сан вновь совершенно непонятно для меня двигает руками: прислоняет к уху ребро ладони, опускает ладонь тыльной стороной вниз. Я внимательно слежу за его жестом и за тем, как на него реагирует Уён — он вновь кажется почти спокойным, и я так думаю, сейчас Сан говорит ему что-то про слух?       А затем он показывает какой-то «танец часов»¹, и я, клянусь, схожу с ума окончательно. Сан не слышит времени? У него проблемы с музыкальным ритмом? Его биологические часы глухие? Что?       Это так странно, что я решаю выйти и умыться холодной водой. Молча разворачиваюсь, молча поднимаюсь на ярус или два, молча (какого я вообще чёрта думаю о том, что я делаю что-то молча тогда, когда я всегда это делал молча?) встречаюсь взглядом с Ёнджуном. К счастью, он не мой реагент, да и я явно не его поля моно, так что мы просто обмениваемся серыми, весьма формальными кивками, и я наконец выхожу так же, как попал внутрь. Интересно, что обо мне подумал Ёнджун, когда так спокойно и молча поздоровался? За ту неделю, что мы знакомы, он успел мне показаться довольно активным парнем — даже почти как Сан, только адекватнее и всё же взрослее.       Не показался ли я ему таким же опустошённым и серым, как весь мир вокруг?       Я думаю, что мне нужно ополоснуть лицо, но вместо этого останавливаюсь, настигнутый своими размышлениями.       Как много из тех людей, которых я оставил в аудитории, видят всё так, как я? Каким всё видит Сан? Его мир точно цветной, верно. Он знает, что коричневый — это смесь красного и зелёного, он знает, что небо в Намсане — сине-серо-жëлтое, он знает, какие краски отличают закат от восхода… Но похож ли его мир на тот, который я вижу, ловя новый всплеск?       Осматриваюсь вокруг и вновь с поразительной точностью угадываю (и плевать, если нет) остатки сепии в коридоре: бежевые потолки, серо-жёлтые стены, тёмно-ореховый паркетный пол. Всё дышит ею, а я хочу и боюсь задышать Саном, который мне рассказал об этом.       Почему говорят, что моно опасны?       Я не иду ни в какую уборную, а достаю телефон.       Почему говорят, что только моно опасны?       Я надеюсь, Юнхо придёт и ответит на мой вопрос до того, как я сам в себе потеряюсь.

***

      — Слабослышащие — это слабослышащие, — с усталой улыбкой повторяю вновь я, — они носят слуховые аппараты, которые искажают звук и, как следствие, портят их восприятие того, как нужно говорить. А у меня: а, а, — показываю по очереди каждое ухо, — никаких аппаратов нет, а это значит, что с тем, чтобы слышать, как говорят другие, у меня проблем нет. Смысл — то, что я теряю.