***
Понадобился я всё-таки не Ёнджуну, а тому самому парню — Ёсану, — который едва не снёс лестницу на своём пути. Он, казалось, и не заметил моего скорого ухода — извинился, что так и не пересеклись, уточнил моё расписание на неделю и предложил стать в подтанцовку вместо кого-то, но я был против. Сошлись на том, что я вместе с первокурсниками займусь перетаскиванием из лаборантской техники для показа фильмов. Мы снова рискуем не увидеться с Саном, если он ко мне не привяжется. Этого ли я хотел, говоря, что поведу в прятках, или я снова всё эгоистично перевернул вверх дном?***
Завалившись к Уёну и поздоровавшись со всеми его соседями — есть у этой компании такая престранная традиция собираться в одной маленькой комнате скопом и чесать языками, — падаю в подушки лицом, чтобы меня никто не видел, а я никого не слушал. Голова гудит тысячекратно, но местные говорливые гномы хотя бы не давят на неё перегрузами — сбавляют громкость речей и не кучкуются в тихо гогочущие стаи. Я не слышу и не могу представить, но почему-то думаю, что они полушёпотом обсуждают мою истерию. Я сказал... по крайней мере, я надеюсь, что сказал... как меня заебали непонимания, как меня бесит, что только моно опасны, если они просто прямолинейны, как рельсы, и как я хочу пробраться в мозг каждого реагента, чтобы убедиться, что я не ущербен — у нас просто такая доля, у каждого по возможностям, наверное. Кровать прогибается под чьим-то весом, и совсем рядом, как зуд, я слышу чужие разговоры. Если прислушаться, то можно различить морфемы, пусть и не складываемые в слова и тем более предложения. Присевший говорит мягко, тепло, чем-то увлекаясь и ощутимо размахивая возле меня руками. С трудом, но я узнаю Уёна по этим жестам, даже не поднимая головы. Оборачиваюсь к нему, рассеянно и умоляюще глядя в его лицо, а он лупит глазами в ответ в смеси недоумения и сочувствия. Его руки немного трясут воздух у груди, а затем одна ладонь указывает на меня — он спрашивает, всё ли со мной в порядке. Я усмехаюсь и киваю. Всё как всегда, если честно... даже совсем. Немного болит голова, но это от болезни, немного чешется совесть, но это от стыда за свои излияния перед всеми — глобально во мне ничего не меняется, и, признаться, это даже огорчает немного. Точно я съехал с какой-то точки и вдруг вернулся в ноль. Наверное, моей точкой отсчёта просто было одиночество в каком-то узком метафоричном плане. И сначала обещание не играть в догонялки, а затем это дурацкое, нелепое — ха — признание в том, что я «с приколом», — наверное, они мысленно и вернули меня к исходному, в котором есть я с моим глупым воображаемым «счастливо» и есть чёрно-белый реальный мир Сонхва, и ни нам самим, ни нашим мирам не суждено идти рядом. Но хэй, нет... Мы космические тела, а не параллельные прямые! Я не играю в «я сдался»... Я ведь так должен думать, верно? Это то, о чём я по крайней мере ещё вчера рассуждал. Мне не стоит ломаться, правда? Нет ни одного очевидного повода для такого бессилия. — Я не сдамся!.. — Я думал предложить Минги... Мы говорим с Уёном одновременно и оба замолкаем после первых слов. Уён, видно, уступает мне, а мне просто больше нечего озвучить. Протираю рукой лицо, ненадолго выключая себя из разговора, и тихо выдыхаю в самую ладонь, чувствуя, что мой тон звучит отчаянно. Мир вновь кажется слишком недружелюбным и сложным... Когда я возвращаю внимание, Уён уже тянется своими руками приглаживать мне растрепавшиеся волосы. Прилизывает, как мама перед фотографией на документы, и довольно улыбается, хотя уголки улыбки слишком нервно дрожат для того, чтобы я поверил в его безмятежность. Он верит в то, что я буду весь в своих планах до финала. Просто мы устали от ожидания и волнений оба. — Что ты там хотел предложить? — спрашиваю, когда руки пропадают с моей головы. — Минги, ты помнишь?.. — если честно — нисколько. — Я подумал, что он мог бы встать на твоё место в хореографии, которую придумал Юнхо. Юнхо — молодец, даже жаль, что я так заведомо на него взъелся, узнав из разговоров Сонхва. Я не могу вспомнить, кто этот Минги, поэтому говорю, что в любом случае верю в преподавательские таланты Юнхо. Уён смеётся, заваливается рядом со мной и тычет рукой в пустые потолки своей комнаты. Мне кажется, что разговоры вокруг нас стихают и теперь все следят за его рукой. А он оборачивается, почти сталкиваясь со мной носом, снова смеётся, отстраняется так, чтобы его губы были в зоне видимости, и заговорщически шепчет: — Честно говоря, я так его ненавидел до того, как мы встретились. Тоже шёпотом, хотя если мы играем в конспирацию, удобнее было бы жестами, спрашиваю: — А почему передумал? — Он начал знакомство со слов: «О, ты друг того странного реагента, которого угораздило вляпаться в Сонхва». — Десять очков Гриффиндору? — Слизерину, — мы смеёмся. И я чувствую, как до сих пор напряжённое тело расслабляется от давно требовавшегося глупого разговора. Не о том, как я слышу, и слышу ли, не о том, как по моим приставаниям плачет совесть, и не о какой-то полезной суете. Мне страшно, что эта расслабленность со мной ненадолго. Ведь у меня те же цели, пусть и такие призрачные теперь, а у Уёна те же взгляды. Хотя, может, он их изменит, раз уж у него есть новый союзник, лояльный к обеим сторонам? — И да, Минги... Я думаю, он будет хорошо с вами смотреться, — уже когда комнату покидает большинство гостей, а мы почти засыпаем за пересмотром «Узника Азкабана», говорю я. — Вы тоже. — Что? — Вы тоже, — повторяет Уён, будто стесняясь произносить это чётко и ясно, — ты и Сонхва — будете хорошо смотреться, я надеюсь. Оказывается, негласное противостояние с собственным другом за моё право быть с кем-то рядом... так выматывало? Недавнее облегчение всего из-за пары слов оборачивается сброшенной горой. Я справлюсь. Я собираюсь убедить тебя, хён, что Марсу тоже нужен Страх.