***
Но сбыться этому плану было не суждено. Всё пошло наперекосяк ещё когда мама стала убеждать меня в «нелепости задумки». Она считала, что скрывать подготовку подарков глупо, по-детски глупо. На это я никак не могла ответить, попросила понять и продолжила своё. Да, мама сильно нервничала, когда мне было что скрывать. Страшные тайны, так она об этом говорила. Она боялась неизвестности по отношению ко мне, незнание. Но постепенно пришлось привыкнуть: и мне — к её постоянным безрезультатным расспросам, и ей — к моей молчаливости. Усердно занимаясь, я проводила дни за рабочим столом. Делала домашние задания, писала контрольные и практические работы, исправляла оценки в ожидании новогодних каникул. Девятый класс — время усердной работы, особенно для отличника. Желание получить хорошие результаты на первых экзаменах, переход в старшую школу, стрессы. В этот год я часто плакала, чувствовала себя плохо во всех смыслах. Постоянная работа и напряжение проявлялись в неожиданном кровотечении из носа, страшной сонливости и туманности сознания, бессонницы и одновременно усталости. Из-за давления со стороны учителей и родителей у меня началась депрессия. Обыкновенная, как я решила тогда, и жуткая, как оказалось позже. Единственное радовало во всём этом — уроки физкультуры. Удивитесь? Объясню. У меня прекрасный учитель. Молодой, но серьезный. Добрый, но внимательный. Он знал, что я хорошо учусь, что я ответственная и тому подобное. Он доверял мне. А я хотела довериться ему. Когда я его видела, то хотела рассказать обо всех своих проблемах, прижаться и ждать совета — такой он человек. Но всё, что я могла себе позволить: рисовать его портреты и прятать их, приходить готовой на уроки физической культуры и садиться в угол на скамью, скромно посматривая на ход занятия. Иногда он подходил ко мне, задавая один и тот же вопрос: «Почему не занимаешься?» И как обычно я отвечала: «Плохо себя чувствую». За этим болезненно коротким диалогом, если его вообще можно так назвать, скрывалось всё. Понимающе он смотрел на меня своими голубыми глазами. Смешно играли светом его странно-рыжие волосы. Иногда играла улыбка. И всегда он снова вставал, сжимая в руках журнал, уходил проводить занятие и следил за мной, смотрел, как, сжимаясь, сгибаюсь я пополам от боли. Моя чёрная полоса началась в тот самый день…***
Я дожила до новогодних каникул, полная надежды отдохнуть. Не получила ни капли удовольствия или радости. Не прочувствовала тогда праздник впервые в своей жизни. Серый и пустой — таким был тот Новый Год. Прошли каникулы. Снова начался учебные недели. Шесть дней учебы. Постоянное образование. Я сходила с ума. — Почему ты не сказала мне про ту тройку? Почему нельзя обо всём сказать сразу? — доносился голос из-за моей спины. Я зная, что сейчас злобный взгляд, сердитый, устремлен в раскрытую передо мной тетрадь, где ярко-красной пастой была так мерзко выведена оценка. Не прекращался поток нравоучений и упреков, нависающий над головой. Пальцы сжались в кулачки, нервно сжимавшие материал пушистой жилетки. Моё тело предательски согревалось, утопая в ткани, а сердце холодело, осознав очередную ошибку разума. Мои невнимательность и спешка часто губили мои работы, за что я себя ненавижу. Покраснели костяшки, скривилась губа. Я прикусила язык, жадно вдыхая воздух, пропитанный новой порцией соленоватых слёз. — Я исправила её. исправила! — дрожал мой голос. Отчего я плачу? Не знаю. Мои нервы не выдерживают сильного давления, рвутся при любых неосторожных фразах и криках. Закрутило в животе. Уйдя в себя, я просидела не шелохнувшись до тех пор, пока комната не погрузилась в разрывающую тишину. Голосов больше не осталось — глухие высказывание слышались из другой комнаты. Бабушкины шаги, мурлыканье кота, возмущения, папин кашель и хрустящий за окном снег. Это всё, что меня окружало в тот момент. Из тумана раздался телефонный звонок. Как обычно, трубку взяла бабуля, ведь только она пользовалась домашней трубкой, разговаривая с подругами и близкими. Долгое молчание и внезапные вскрик. Всхлипывания и мольба. — Нет, нет, нет! — тихо, но разрывая тишину, повторял старый голос. — Не плачь, не плачь! — трепетала на фоне моя мама. Быстро осознав, что происходит, я щакрыла дверь в комнату. Этого никто так и не заметил. Дело в том, что ещё до Нового Года в больницу положили самого родного для моей бабули человека. Ей сказали — рак. И оставили умирать, не выразив ни капли надежды. Справив праздник в палате, она отправилась умирать домой. День, второй, и её родной сын находит ее бездыханное тело в кровати. Так я впервые узнала, что такое потерять человека. Сидя в своей комнате, закрытая и оглушенная, я внимала. Запоминала, как плачет истерично бабуля, как кричит от возбуждения мама, собираясь непременно поехать куда угодно, как кругами ходит папа, не зная, что делать в такой ситуации. Мы все были в шоке, и каждый был в своих переживаниях, по-своему. Умылась, поела, уснула. Никто так и не поговорил со мной о произошедшем, никто не подумал. И я могу понять, отчего так, они были заняты. Долго ворочаясь в кровати, я не могла выдавить из себя ни одной слезинки. Иссохла, потирая горящие глаза. Бешено билось сердце, сбиваясь с ритма, пропуская удары. Ярким казался в сумерках натяжной потолок, громкой стала сигнализация дворовой машины. Скрипнула ржавая качель, затуманился мой взор, и я уснула. Тяжелым был сон. Чёрные комнаты, тысячи коридоров и новых дверей, который надо преодолеть. Лабиринт таинственного замка, или всего лишь образы моей заплутавшей мысли… Странный сон, вещий сон.***
— Надо сходить в магазин. — Мы поехали в церковь. — Будем поздно. Мы на кладбище. — Я занимаюсь бумагами и документами. Сидя ночью на кухне, я слушала настойчивые голоса в своей голове. Отчетливо слышались возгласы мамы, бурчание папы и бабушкины всхлипы. Разрывалось сердце от жалости. Или от жары, которая внезапно окутала меня посреди такой морозной и бесснежной зимы. Недопитая чашка густого кофе, легко крутилась в руке, желая упасть и разбиться насмерть об каменный пол. По небу лениво ползли облака, то и дело скрывающие друг друга, синие или белые. Они прятали мерцающие звезды, всегда улыбающиеся мне обычной ночью, бесстыдно искривлялись бездонные дыры туч. Звёзд я так и не увидела. Оставила грязную кружку в звенящей раковине и маленькими шагами измерила расстояние до своей комнаты. Плиты — порог — ковёр — дерево — ковёр. Мягкий плед и одеяло поверх, сжавшие размеры «домика» до нескольких вздохов душного воздуха.