***
Шли дни, а я, незаметно для самой себя, проживала последние зимние дни. Ходила в школу, получала оценки самые разные, выполняла задания и ложилась спать. Совсем скоро потеплело. Приближалась весна. Странная, дивная пора. Она всегда меня пугала желанием любить, подготовкой к лету, а в этом году — к экзаменам. Время не тянулось; летело с бешенной скоростью, накрывая меня девятой волной, ожидаемой, но резкой. Русский, математика, физика, английский… Я сдала последний экзамен уже в июне. Иностранный язык. Оказалось, это самый сложный экзамен. «Я свободна», — закрутилось в голове, когда я вышла на крыльцо школы, зная, что всё позади. Казалось, сейчас появятся и крылья за спиной, но ступеньки вели вниз. Я спустилась к маме и ее подруге, рассказывая, какие «приключения» приготовили для нас экзаменаторы. Возмущению не было предела: нас продержали в душной и пустой аудитории около часа, объясняясь простым ожиданием. На всех школьников было приготовлено не так много компьютеров для устной части экзамена, а я оказалась в числе последних лиц. «Ожидающие» не могли переговариваться, вертеться, что-либо делать, что превращало положение в довольно тяжелое, чтобы терять сознание или засыпать. Но все закончилась. Мы дошли домой. Первые несколько дней отсыпалась. Наконец, устав от однообразия, мама предложила купить путевку в Европу — тур по самым разным городам. И несколько дней на сказочном море, в маленьком и тесном городке Хорватии — Макарска. Окруженный стеной-горами, он привлекает туристов своим уютом и теплом.***
— Что сказали в больнице? — спросила мама в трубку, — Когда операция? В комнате висела тяжелая тишина. Забыв обо всем, сверх возможностей, я старалась услышать все слова отца, говорящего с мамой по телефону. Уже который день я молилась перед сном. Впервые, не умея, но искренне желая. Я просила о здоровья моего первого в жизни питомца — кота с таким забавным именем Абрикос. Я навсегда запомнила тот момент, когда мы только собирались в тур с моей мамой и ее подругой. Еще не собранный чемодан сразу же был занят наглым образом моим котом. (Хотя говорить слово «моим» неправильно. Кот выбрал в хозяйки мою бабушку и жил, удостоив ее большой чести.) Он любил так делать: понимал, что мы уедем и проводил больше времени с членами семьи, чтобы компенсировать в будущем дни расставаний. Мы с ним играли, прыгали и бегали, наслаждаясь моментами. Однако уже тогда он показался маме грустным и вялым. Теперь, сидя в комнате номера далеко в Хорватии, не имея возможности поехать обратно или потянуть время, мы могли только ждать, верить и… — У него рак, — послышалось в трубке. Даже суровый всегда папин голос сейчас прозвучал приговором, пролетев тысячи километров расстояния. В первый момент я истерично улыбнулась, тут же испугалась себя и зажала рот рукой. — Завтра ему будут делать операцию. Возможно, у него есть шанс, — добавил голос из трубки. Я почти всю ночь провела на балконе. Он с видом на море и половину маленького городка. Гор не видно, но чувствуется, как они стеной защищают тебя со спины. Миллиарды звездных бусин на черном небе и полная луна, открывающая сказочную дорогу по поверхности воды; петляющую среди домов. Ярко пахли тарелка черешни и недоеденный арбуз, оставшиеся на столике. Иногда скрипел под моим легким телом плетеный стул. Царапался ненужный при такой погоде клетчатый плед. И всё равно было холодно, но мороз этот окутывал мое тело изнутри, вопреки законам физики. Сжимались добела кулаки. Свистели иногда невидимые ласточки. Я ждала чуда, зная, что его не будет. Впервые тогда я поняла себя — что я могу. Я буду знать, что случится, но буду убеждать себя в другом, веря, но случится так, как я почувствовала. Сложно объяснить, но можно назвать это внутренним чутьем.***
— Его усыпили. Весь организм был поражен изнутри. — Как? Нет! Совсем? — Он бы не выдержал долго, нельзя было мучить ещё. Я оставил его на кремацию. — А как же… — Абрикоса больше нет, — обратилась мама уже ко мне и подруге. — Может. похоронить? Индивидуальная кремация? — неуверенно произнесла я, разрезая гробовую тишину. Но тишина же мне и ответила. Написав самостоятельно папе, я не получила нормального ответа. Он был не в себе, ответил грубо и странно. Ничего не получилось. И он до сих пор не знает, что писала ему я. С маминого телефона. Проведя рукой по маминой спине, я почувствовалв ее дрожь — сдержалась, чтобы не оторвать руки. Истерика затянула меня нехотя, не так как маму. Она вырвала свою боль мгновенно, раскрылась слезами и мольбой. Я же впала в стадию то ли отрицания, то ли непонимания. Несколько дней я не ела нормально, не спала ночью, дремала тревожно днем на пляже, куда нам всем приходилось идти. Мы не могли вернуться домой, не могли же и постоянно до отъезда сидеть в номере. Мне говорили натягивать улыбку на фото, быть вежливой и приятной, не грубить и общаться, интересоваться, любоваться, отдыхать, веселиться… И я это делала.