Purple Whale, или Фиолетовый кит

Интроверт — болезнь, как мне кажется. Добровольное, осознанное ограничение, которые ты не можешь уже самостоятельно снять. Ты понимаешь, что хочешь от этого избавиться, но не можешь. Это всегда меня угнетало. Возможно, я бы не стала одиночкой… Единственно верная подруга, которая всегда рядом. Но сейчас я осознаю: нехватка общения изменила меня, сделала не такой, как все и я это точно чувствую. Поведение в общетсве, желание поговорить, обсуждение определенных тем, манеры и суждения. Я отличаюсь, хорошо ли — плохо ли. Сидя за столом с одногодками я не выберу подходящую тему для разговора: мне интересно говорить о том, что обычно обсуждается в трактатах и работах по философии. Но по беседам о мальчиках, парнях, бытовых спорах и мечтах я тоже скучаю, как обыкновенный подросток. Раньше у меня никогда не было серьезных отношений, не было парней. Познакомившись с кем-то — пытаюсь продлить моменты общения. Не из эгоистичности. Но для себя. Несколько дней подряд я общалась с мальчиком из своей же школы. Не хотела отношений, искренне находила его интересным собеседником, умеющим ответить на любое твое суждение чем-то оригинальным. Не отрываясь от телефона, я преодолевала дорогу домой. Тур подходил к концу, оставалось лишь преодолеть последние километры. Ночь, отель, переписка, подъем и снова дорога. Его слова забавляли меня, утешали, заставляли забыться. Стоя на платформе и ожидая своего поезда, я потянулась за мобильником, но с дрожью вынула руку из кармана, не найдя цели. Телефона определенно не было нигде: ни в моей сумке, ни в рюкзаке, ни у мамы. Я жалобно взвыла, обращаясь к ней за помощью. Минута, две, три — я поняла, он остался мирно лежать на заднем сиденье уехавшего такси. — Чёрт! Сказала же смотреть! Вечно в телефоне сидишь! Чего опять? Мама не на шутку разозлилась, разнервничалась, но машинально начала набирать номер водителя. Гудки, разговор и он едет к нам. Деньги могут решить всё. Я поняла, как глупо поступила, выложив телефон в машине, прикусила губу. — Чем ты думала! — продолжала, — Не смей! Ты не плакала, когда умер кот, а будешь плакать по потерянному телефону? Несколько раз я тупо моргнула, в упор смотря на маму. Открыла рот, чтобы спросить, но горло обожгло. Бросив всё к чёрту, я развернулась и кинулась в толпу людей. Одна, заграницей, на вокзале, я стояла, уткнувшись лицом в оконное стекло, так романтично прятавшее мои слезы за занавесом дождевых капель. Упрямые горячие капли будто поднимались от самого дрожащего сердца, били по ребрам и ударяли струйками в глаза, щипали и царапали щеки. Покраснели кончики ушей. А я стояла, не смея оборачиваться. Слышала, как подошла мама, как вернулась ее подруга. И они обе уставились на меня. — Сейчас успокоится, и пойдем, — послышалось за спиной. Спокойный, холодный голос вызвал бурю мурашек на спине и руках. Последняя вибрация от уведомления на телефоне. На вокзале многие уже ушли, зал стал полупустым. Оставаться дольше было бы еще более нелепо. Заглатив жадно слюну и растерев оставшиеся капли слез по рдеющим щекам, я повернулась, не глядя на подруг, взяла свои сумки. Мы отправились домой.

***

— Вы всё убрали? — услышала я роковой вопрос от мамы, спрятавшись от лишних глаз в своей комнате. Мы только что переступили порог дома и впервые не были встречены рыжей наглой мордой. Усатой и желтоглазой. — Всё! — уверенно ответил то ли папа, то ли бабуля. Отчего они так старательно избавились от всего, что могло мне напомнить об Абрикосе? Они уничтожили его историю, будто никогда и не было. Миска, ковшик с водой, домик, игрушки, расческа, поднос, лежанка, переноска — всё, что принадлежало ему. Они уничтожили всё бесследно. И, о! как я была глупа. Однажды я нашла на полу клочок его шерсти. Это было уже через недели после приезда. Я обрадовалась и испугалась одновременно. Вспомнила слова о кремации. Не существовало больше питомца, а я сидела на корточках в комнате и трепетала над пучком его шерсти. Будто завороженная, я спрятала его в ящик стола. Закрыла дверцу и закрыла глаза. Пара вздохов и восстановилось сбитое дыхание. Мне было страшно. Спустя ещё неделю я не обнаружила в своем тайнике прошлой находки.

***

31 июля. Самый странный день. День моего рождения. Три подруги, нагулявшиеся и довольные, сидели теперь в моей комнате, безрезультатно ища развлечения, свидетелем чему была моя бабуля. Из споров нас вырвал дверной звонок. Пробежав по коридору, я открыла дверь. Было ли холодно в этот день, но меня не смутил внешний вид родителей — они были в куртках, хоть и легких. Первой вошла запыхавшаяся мама, несмело улыбнулась мне и отвернулась. Вошедший следом папа расстегнул куртку и потянулся ко мне. Дивный комочек шерсти сидел на его руках. — Мя-ааа… — выдавил из себя жалобно маленький гость. За спиной стояла бабуля, я чувствовала ее сбившееся дыхание. Бездумно схватив котёнка на руки, ощутила, как сжался он от страха. Прижала его к груди и захлебнулась, подавляя собственные слёзы. Я не знаю, была ли я рада, поражена или испугана — я не могла думать серьезно в тот момент. Лишь минута тягучего умиления, раздался жуткий, чужой крик. Я никогда раньше не слышала, чтобы бабуля так кричала и «истерила» (если такое слово вообще будет уместно). Она срывалась до хрипоты, не вопила — рычала. Оценив ситуацию, меня вместе с новым питомцем затолкали в родительскую комнату, выпроводили подруг, мама поспешно уехала. Закрыв дверь комнаты, я уселась прямо на пол, наблюдая как маленькие лапки неуверенно ступают по ковру. Вместе с дверной ручкой дернулась и я; выдохнула, увидев папу. Мне кажется, это странно, но его глаза удивительно горели в тот момент. По-доброму, искренне, он взглянул на нас. Но дверь открылась вновь. Опухшее лицо бабули грянуло громом среди ясного неба в комнате. Она продолжала кричать. Неразборчиво, всё подряд, проклятья и недовольство смешивались в одно целое. Не могу вспомнить всех слов, я дрожала. — Меня в этом доме никто не слушает, я здесь пустое место! Почему меня никто не спросил? Вы хотите моей смерти? Либо я, либо он!!! Сжавшиеся в кулаки, мои ладони вспотели и покрылись холодным потом. Застучали зубы, съедая дрожью попытку ответить. «Она обращалась ко мне!» — меня не покидала эта мысль, — «Но я тоже ничего не знала. Мы говорили с родителями о собаке, но не о подобном подарке на мой день рождения…» От мыслей голова лишь сильнее закружилась, я сжала виски и спрялата голову за коленками. Дом замолчал, когда закрылась дверь в бабушкину комнату. Гудели всхлипы, но весь свет был выключен. Вопреки белым ночам, все покрылось во мрак. Я поглаживала блестящую, телесного цвета шерстку, а в ответ маленький комок громко урчал и трещал благодарную песню. Запустив одну руку в собственные растрепавшиеся волосы, я упала в свой мир. День за днём. Бабуля закрывалась в своей комнате, оставаясь неприступной крепостью для наших посланников-переговоров. Она пугала меня. Я закрывалась в родительской комнате, ухаживая за котёнком. Проводила время на грани ссоры и заботы. Была мостом между непонятливым беззаботным существом и родным обиженным человеком. Родители пропадали на работе. Возвращались. Мама часто спрашивала, зачем оставили кота, если я провожу с ним мало времени… а я разрывалась. Она не знает, как тяжело мне было снова вернуться к прежнему общению с бабулей. Заходя со всех сторон, я приближалась, но мизерными шажками, открывая тяжелую дверь. Друг мне больше не писал.