Прекрасно. Смертельно.

Око из звезд и космоса — потустороннего небытия — сверкает над ее головой, высматривая чужие слабости, неповиновения и отступления. Сегун Райден — воплощение вечности. Она смиренно медитирует где-то далеко, прикрывая тусклые аметисты, вдыхая и выдыхая на счет три. Вокруг нее — тишина, пустота, сухой ветер, что разрушает врата — внутренние устои и принципы. Баал, на самом деле, больно и страшно в своем же сознании. Там темно, без солнца, без звезд, серая — вечная — пустошь, белый песок — не соленый, не мокрый, не мягкий — и стебли, уходящие в хмурые тучи. На них увядшие листья, бьются жилки, наливаясь болотным светом. Ей больно. Без тела, без сердца, без мечты — и все равно так больно, что кажется, задохнется. Она выдыхает — теплые темные глаза блестят нежностью, красный фарфор — и все равно падает посередине неизменного томоэ. Стягивает ткань на груди, сгибается, кашляет-кашляет-кашляет, но ничего нет. У нее ничего не осталось. Баал — Архонт вечности, неизменности, стабильности и еще чего-то, что придумывали люди. Она же давно не считает себя богом — никогда не считала. Она не хотела держать в руках копье, смотря на всех с вершины сегуната, и чтобы каждый преклонялся пред ее величием. Волосы развеваются в пышной косе, когда марионетка достает меч, сотканный из ее надежд и веры в то, что прошлое можно вернуть. Но она знает — нельзя. Она сворачивается клубочком, во рту привкус металла, а на песке по прежнему ничего. Неизменность — ее проклятье. А лес вокруг сгущается, опадая сморщенными, сухими лепестками — нежные, мягкие, иссиня-черные перья — с пепельных облаков. — Тебе нужно выйти отсюда, увидеть людей, увидеть солнце, увидеть жизнь. У Мико кристальные слезы на глазах испаряются голубой дымкой; розовая, теплая шерсть, девять хвостов и единственное наследие, что Райден никогда не хотела отбирать. Пережиток прошлого, что остался в настоящем. — Пожалуйста, послушай меня. Баал больно дышать. Она не хочет никого слушать. Она хочет просто остаться в этом мирке, наедине с видениями, в холодной комнатке длиной в бесконечность, не трогая красные нити живых. — Он бы хотел, чтобы ты жила, а не существовала, Эи. Нет, пожалуйста, помолчи. Кажется, ей по легким проводят мусо-но хитотачи, оставляя ров и молнии, перескакивающие по нервам. Баал — моя дорогая Эи — уходит от своего фамильяра на долгие столетия. Потому что так хоть что-то останется целым и не расколотым. Она забывала его голос, пока стебли обвивали ребра. Тенгу не был громким, предпочитая приятную тишину, он заплетал тяжелые сиреневые пряди в пышную косу, приплетал расцветший бутон облачных камелий, мягким поцелуем касался родинки и посмеивался, когда румянец окрашивал ее щеки. (когда-то ветер радостно подхватывал их, унося в пушистые, белые облака. они рядом, широко улыбаясь и срываясь на высокий смех. кристаллики снега — не холодные — сверкали радугой и алой, нежной улыбкой. в воздухе искрилось счастье) Баал забывала нотки его смеха, выплевывая цветы. У тенгу были мягкие волосы, всегда прямые и уложенные. Он любил обычные моти, и она тренировалась делать их под смешки Микото. Подумать только, Архонт самой Селестии вся в муке, с перепачканной одеждой и слезами на глазах из-за неудачи. У него был свой клан, что поклялся в верности Электро богине — богиням, вообще-то, но то были никому не нужные подробности. Кажется, был кто-то знакомый, с непривычным восхищением и благоговением в глазах. Эи забывает его лицо, сжимая пальцами бутоны потери. Он улыбался мягко уголками губ, целуя ее в лоб. Он прижимал к своей щеке ее ладони — слегка мозолистые из-за копья — прикрывал глаза в наслаждении, любил дарить ей букеты, что собирал в Сумеру, Мондштате и Натлане. Тогда — в судьбоносную ночь сотни лет назад — было темно. Кровавый закат и такой же рассвет. Огненное марево, архонты менялись, искажая собственную веру. Бог свободы следовал приказам, богиня любви возненавидела весь мир, а Селестия пировала, убивая проклятых детей. Они умирали, погибали, распадаясь пеплом и улетая прахом в сухие, плачущие небеса. А когда она вышла перед людьми Инадзумы — все та же невредимая Баал — внутри колючками впивались в трахею молодые цветы. (когда не было ни шторма, ни порождений бездны, они в объятьях рассматривали звезды. небо — ясное, синее полотно, белые ниточки вселенных и созвездия с душами ушедших. а вокруг — поле облачных камелий, бутонами ласкающих их щеки и запястья. кристальные бабочки, искрящаяся пыльца и тихий шепот в чужие губы) Она блюет кровавыми цветами, что теперь навечно скрыли свои сердцевины от грозных молний. Они пустили в ней корни ложных надежд и тревожных воспоминаний, привязывая. Просто отпустить его она не может, пойти за ним и избавиться от боли — тоже. Селестия сама решает, когда ее созданиям нужно уйти. Но Баал рассматривает яростный блеск рубинов за хрустящими снегами и вырывает сердце, обрезая связь. Оно похоже на фигуру из шахмат. И все покрытое фиолетовыми стеблями. Она строит куклу, закрывается в бесконечной, маленькой комнатке, стараясь перед глазами выстроить его образ. Ведь тогда растения на миг ослабляют свою хватку, пропуская свежий кислород. Но это все труднее с каждым разом. С каждым разом все больнее, все больше слез срываются с ее ресниц, не падая. (когда-то толстые ветви сакуры закрывали яркое солнце, мелкие лепестки падали на бледные скулы. он мягко смахивал их с сиреневых волос, проводя пальцами по нежной коже. вокруг — розовый вихрь, смешки кицуне, морской ветер. их поцелуй медленный, сладкий от любимых моти) Ее цель — вечность. Марионетка — кукла без хозяина, не понимающая — перерезает нитки, издавая жестокий указ об Охоте. Но ей не нужна вечность нации. Райден Сегун не нужно вечное величие и почтение. Баал не нужна неизменность традиций. Эи нужна всего лишь вечная память. О мягкой улыбке, нежных широких ладонях, поднимающих ее над полем цветущих камелий. О мощных, сильных крыльях, рывками уносящих ее в белоснежные облака, и поцелуях в шею, пока в волосы вплетают ленты. Об искорках в темных, ночных глазах, когда над островами сверкают фейерверки, и мелодичном смехе, отдающим приятными нотками в груди. О дрожи в прикосновениях, крепких объятьях и обещаниях(я никогда тебя не оставлю, слышишь?) Люмин — странница, что пытается вырвать ее из личной утопии — на самом деле права. И Мико — настоящая лисица — лишь заботиться о ней. — Ты ведешь себя, как маленький капризный ребенок. — Пусть. Фамильяр стискивает кулаки, прекрасно понимая свою хозяйку, ее решения, ее чувства. Они — одно целое. И все равно, погибших не вернуть, а народ, люди, что еще живут — страдают. Она выходит, конечно же, выходит из своей пустоши — души, от которой остался лишь ворох сухих лепестков. (она спросит у моракса и барбатоса, как с этим справиться. а они грустно улыбнутся и ответят: никак) Архонты так просто не умирают, а у нее и своего тела даже нет. Эи больно стоять, больно смотреть на чистое небо, на сакуру, на глупенькую, преданную до невозможности девчушку с красной маской. Клан Кудзе — его наследие и ее проклятье. Эи начинает жить, восстанавливаясь и умирая, и снова по кругу, выплевывая загнивающие ветви и стебли. а листья забиваются меж суставов марионетки, засыхая, разрушают вечные врата. ее сердце светится и колется, пахнет болью и прошлым. сказитель хмыкает, смотря на фигурку в ладони. веч-ный, неувядающий букет облачных камелий.