Неадекватно

      Когда-то давно Сакура пошла в медицину, отчаянно желая выжить. И не дать умереть другим.       Она спасала жизни. Сотнями, даже тысячами заставляла их жить, взращивала и дарила им, потерянным, несчастным людям, надежду. Искала для них ту самую панацею и сама не заметила, что ищет ее уже для себя. Не заметила, что из всех своих пациентов, возможно, является главной.       Ее мир, хрупкий и невесомый в своих грезах, сотканный из девичьих иллюзий глупой юности, рассыпался хлопьями облетевшей краски, больно царапая острыми засохшими краями. Сладкие иллюзии обернулись серой горечью и пониманием, что во всех своих бедах виновата она сама.       Ведь именно этого она хотела. К этому стремилась и шла, сшибая на своем пути лбом и бараньим упрямством все препятствия не хуже Наруто. Только, в отличие от Наруто, результат ей не пришелся по душе.       У нее было лишь жалкое подобие семьи и умение спасать жизни. Полное одиночество и чертово клеймо в виде мона клана Учиха во всю спину.       Сакура хоронила себя в работе. Забывалась в медицине, погружаясь в нее с головой со свойственной ей горькой самоотдачей, совершенствуясь и улучшая свои техники. Одна за другой — очередная революция и прорыв, полное признание ее как Величайшего медика, что превзошел Цунаде Сенджу. Безоговорочная победа. Признание.       Сакура Харуно больше не бесполезная в глазах окружающих.       А в своих глазах, что смотрели на нее из отражения зеркала, — она полная неудачница. Легендарная Неудачница.       От Цунаде Сенджу она взяла слишком многое. Вот только понимали это всего лишь два человека. Сама Цунаде и Сакура.       Наставница научила Сакуру многому. Но Сакура научилась гораздо большему самостоятельно, дошла своим пытливым умом до тех знаний, за которые ее могли просто-напросто убить.       Старушка Чие-сама со своей воскрешающей техникой. Сасори со своими нитями и ядами, превративший себя в марионетку. Эдо Тенсей. Записи Орочимару. Какузу. Хидан. Цунаде со своим Бьякуго. Да даже сама Сакура.       Бессмертные или не совсем. В любом случае у нее достаточно было материала для изучения и новых идей. Достаточно было упорства.       И было слишком много одиноких ночей, когда назойливые, тошнотворные мысли о собственном ничтожестве лезли в голову и, стараясь их отогнать, она сидела за разработками.       Канкуро фактически первый ее серьезный пациент в этом мире. И Сакура, к своему стыду, ловит какой-то кайф, ведомое только ей удовольствие, погружаясь в работу с жадностью экспериментатора.       Ломать — не строить. Но Сакура умеет делать и то и другое с завидным мастерством.       Благоприятное время для операции упущено. Организм шиноби вынослив и старается самостоятельно залечить повреждения. Поэтому такие операции нужно проводить сразу, расставляя все в организме человека по местам, так как потом будут сложности. В стремлении вылечить самого себя организм становится похож на битую, криво склеенную бутыль, чьи осколки, мелкие и не очень, разлетелись, где-то потерявшись, тем самым создавая видимые трещины.       Так было с Ли. Чем дольше тянули, тем сложнее было потом вылечить его повреждения.       Чтобы собрать все заново, нужно найти все кусочки этой мозаики. И разбить неправильно собранную бутыль, чтобы собрать по новой.       Воистину, она бы не пожелала никому оказаться на ее операционном столе. Акасуна но Сасори явно оценил бы ее умения.       Кости, сосуды, нервы, сухожилия, мышцы, разные ткани.       Сакура филигранно разбирает и собирает человеческое тело. Позвоночник, раздробленные позвонки, нервы и костный мозг. Ребра. Внутренние органы. Перемолотые в крошку конечности.       Сакура держит сердце Канкуро чакро-нитями и импульсами чакры заставляет его биться. Вопреки всему.       Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум.       Клон Сакуры ритмично сжимает кулак, стимулируя работу сердца.       Если бы Сакуре был интересен спор об Искусстве, она бы выставила свое видение. И поспорила. Но Сакуре это не интересно.       За время операции сердце Канкуро делает попытки остановиться двадцать девять раз, не выдерживая нагрузки.       Но, вопреки всему, оно бьется. Раз за разом Сакура заставляет его биться.       Шинигами благоволит клану Узумаки. И это всем известный факт. В крови Канкуро и ее ребенка есть кровь этого клана, пусть и не в том количестве, как у того же Наруто, но этого может быть достаточно.       Тот же Сасори здорово игрался со смертью в том, прошлом мире. И его бабка Чие-сама тоже обманула смерть, пусть не свою, но чужую.       Сакура же давно снискала у Шинигами уважение, как у достойного противника.       Бог Смерти скалится, хохочет, незримой тенью шастая по палате, дыша в затылки всем присутствующим, и отступает.       До следующего раза.       Напоследок бросая на Сакуру предвкушающий взгляд.       Акасуна но Канкуро будет жить.       И ее ребенок тоже будет жить.       Сакура вываливается из палаты и падает на стулья для посетителей, когда внутрь валит народ и активно пытается найти признаки гендзюцу или чего-то иного. Ей, честно говоря, плевать, она перехватывает у своего клона полотенце и, устало сгорбившись, вытирает взмокшую шею. Пропитанная пóтом одежда липнет к коже.       Еще один клон молча передает ей бутылку воды, и Сакура прикладывается к ней, блаженно прикрывая глаза.       Устала.       Клоны развеиваются, передавая ей информацию, и Сакура прикрывает глаза, переживая несколько секунд перегрузки мозга, что протестующе вспыхивает болью.       Она морщится и уже автоматически хлопает себя по карманам, забываясь, в поисках сигарет, но, естественно, не находит их. Впрочем, толком расстроиться она не успевает, так как перед ней возникает рука с протянутой пачкой.       Молодой человек смотрит на нее с таким восхищением, будто она богиня.       — Возьмите, госпожа.       Сакура медлит, но все же берет предложенное, не особо волнуясь насчет того, что ее могут отравить.       — Благодарю, — кивает она, но курить в госпитале, считай в палате пациента, — это нонсенс. Ее профессиональная этика и так уже стонет в ужасе. А идти искать курилку банально нет сил. Давно она так не выкладывалась. — Сакура.       Она скорее на автомате протягивает свою ладонь, предлагая скрепить рукопожатием знакомство.       — Сэдэо, — парень благоговейно и очень осторожно берет ее руку и пожимает. Чисто мужской жест знакомства, кажется, его смущает до крайности. — Это… величайшая честь — познакомиться с мастером такого уровня, как вы, Сакура-сама!       Фанатичный блеск в глазах заставляет Сакуру устало вздохнуть.       Блядь. У нее и так проблем выше крыши, еще и от фанатов отбиваться.       — Сколько длилась операция, Сэдэо-сан?       — Двадцать восемь часов! — отрапортовал медик, и Сакура удивленно хмыкает, не ожидав, что это затянется так надолго. Хотя, учитывая фронт работ, она еще быстро закончила, на самом деле.       — Вы… были великолепны!       Харуно рассеянным кивком принимает похвалу, не особо желая слушать хвалебные оды в свою честь.       В конце концов, наблюдать за АНБУ, что, не скрываясь, рассредоточились по коридору, ей сейчас гораздо интереснее.       — Сэдэо-сан, оставьте нас, пожалуйста, — мягкий мужской голос нового визитера заставляет Сакуру скосить глаза, натыкаясь на довольно-таки красивого светловолосого мужчину. — А еще вас ждут в палате.       — Яшамару-сама, — тут же кланяется новый знакомый и поспешно удаляется, напоследок бросая на Сакуру восторженный взгляд.       Ее передергивает. Невольно.       — Сакура-сама, верно? — мужчина дожидается ее легкого кивка и продолжает. — Не знаю, почему вы помогли моей племяннице…       — Мозгов нет, вот почему, — хмыкает она саркастично.       Мужчина на выпад реагирует кратковременным ступором, с удивлением смотря на Сакуру, но все же заканчивает.       — Но я все же благодарю вас. Чем бы вы ни руководствовались.       Сакура машет рукой и вздыхает.       — В следующий раз просто следите за своей излишне увлеченной и самоуверенной племянницей получше. Считайте, что это была разовая акция, и то только потому, что…       Сакура замолкает, чувствуя знакомое присутствие.       — Потому что «что»? — мужчина замечает ее запинку, но все же хочет услышать конец ее фразы.       — Потому что я ее попросил, Яшамару-сан, — голос, полный холодного спокойствия, заставляет что Яшамару, что напряженно следящих АНБУ насторожиться.       Мужчина вздрагивает и опасливо смотрит на своего племянника взглядом, на дне которого плещется боль и вина.       — Гаара-сама…       — Ты закончила?       — Жить будет. Точнее будут. Можешь начинать выбирать имена, — хмыкает Сакура и откидывает гудящую голову назад, упираясь затылком в стену, сталкиваясь с бирюзовыми глазами, в которых едва заметно скользит тень облегчения.       А потом он замечает, как она крутит между пальцев сигарету, и спокойно забирает ее, прицельно бросая в ближайшую урну, соблюдая порядок.       — В госпитале курить запрещено, — холодно замечает он.       Сакура смотрит на урну несколько секунд и хмыкает.       Чертов аккуратист.       — Педант.       Естественно, он ее игнорирует.       — Идти сможешь?       Сакура оценивает свое состояние, как крайне заебанное. Так как, по ее неточным подсчетам, она не спала суток трое и выложилась на операции так, как не выкладывалась давно. Учитывая, что ей еще по мозгам три клона проехались с нагрузкой в двадцать восемь часов сложнейшей операции, то можно сделать закономерный вывод, что единственное ее желание — просто лечь и отрубиться.       В идеале приняв душ.       Высший шик — это если ей еще хватит сил что-нибудь пропихнуть в свой желудок.       Поэтому она абсолютно честно говорит о своем состоянии.       — Могу, но, честно говоря, нет никакого желания отлипать от этой скамейки.       — А надо, — хмыкает Гаара, скрещивая руки на груди.       — Надо, — кивает Сакура и прикрывает глаза, вздыхая. — Дай пару минут.       Но Собаку но на просьбу не обращает внимания и внезапно даже для нее, перехватив ее рефлекторный выпад кулаком в живот, подхватывает на руки.       — Не дергайся.       — Охуеть, аттракцион невиданной щедрости от Собаку но Гаары, — удивленно охает Сакура и едва успевает схватиться за своего носильщика, чтобы не кувыркнуться на пол.       — Разовая акция, — невозмутимо заявляет мужчина.       — Не сомневаюсь, — фыркает Сакура и невольно расслабляется.       Яшамару, ставший свидетелем этой сцены, нервно выдыхает, пытаясь побороть невольный страх и ужас.       Но…       Агрессии нет. Не чувствуется. Опасность — да. Такая же, как от Мастера Марионеток Сасори, от Расы, от сильных шиноби.       Перед ним стоит абсолютно нормальный парень. Адекватный. Не безумный племянник, от которого несет кровожадностью. Не сумасшедший.       Просто опасный.       И Яшамару это пугает еще больше.       Странная смесь страха и облегчения ворочается в груди.       Облегчение от того, что сейчас не будет кровавой бойни, которую стоило бы ожидать.       И страх. От того, что от этого Гаары никто не знает, чего ожидать.       Неизвестность. Непредсказуемость.       Пугающее ощущение беспомощности.       АНБУ Сунагакуре нервно сжимают оружие и переглядываются.       Они тоже это понимают. И не знают, что с этим делать.       Джинчуурики Шукаку же невозмутимо растворяется в вихре песка, уходя шуншином.

***

      Сакура не дура. Хотелось бы порой быть идиоткой, да только опыт не позволяет.       Можно было бы притвориться придурочной, да только поздно она спохватилась.       В Суне с водой плохо, но Сакуре сейчас откровенно плевать. Она стоит под душем, уткнувшись лбом в кафель, подставив голову и плечи под тонкие струи, и наблюдает за бегущей водой сквозь мокрые ресницы.       Стоит признаться самой себе. Она прекрасно знала, на что идет и чем ей это грозит. Винить ей некого и не в чем.       Сама идиотка.       Что в прошлой, что в этой жизни.       Легендарная Неудачница, версия вторая, улучшенная.       Можно было выйти из ванной и устроить разбор полетов. Возможно, наорать на Гаару, который явно задумал нечто, что ей придется не по душе.       Можно было бы даже несколько стен порушить для профилактики.       Даже можно было бы поистерить и поматериться. Напиться, в конце концов.       Но Сакура уже давно выросла из детских штанишек и научилась принимать последствия и ответственность за свои решения.       Ее никто не заставлял.       Ее попросили.       Поэтому Сакура флегматично скидывает в корзину для грязного белья свою пропахшую потом одежду и натягивает на себя красную рубашку и штаны Гаары, что тот любезно ей одолжил, так как ее собственная одежда осталась в госпитале.       Материал приятный. Качественный и пахнет приятным запахом мужчины.       Сакура утыкается носом в воротник рубашки и, закрыв глаза, дышит запахом своего хорошего знакомого полной грудью, предаваясь ненужной ностальгии.       Когда ее последний раз носили на руках?       Давно.       Когда проявляли простую заботу?       Черт знает когда.       Да уж, признайся, Сакура, ты давно забыла о том, что являешься женщиной.       Сакура горько кривится в улыбке, расчесывая мокрые волосы рукой, и устало машет читающему в кресле Гааре, проходя мимо него в выделенную ей комнату, шлепая босыми ногами по полу.       Одежда большая, приходится подворачивать штанины и рукава, но Сакуре все равно.       Сакура давно не дура и кое-что смыслит в психологии.       Кое-что знает о политике.       И достаточно изучила Гаару, наложив наблюдения за ним из этой и прошлой жизни, сделав выводы.       Но думать об этом она будет уже завтра.       Сейчас она будет спать.