Неадекватно

      Сакура о своих недостатках знает и принимает их в себе. Пусть и далеко не всегда готова с ними мириться.       Но факт того, что готовка — это явно не ее стезя, ей пришлось признать уже давно и принять капитуляцию.       К тринадцати годам она не озаботилась этим навыком, в чем была и ее, и малая доля вины матери, которая постоянно ее жалела, так как «бедная маленькая куноичи» так уставала в своей академии, так уставала!       Родители иногда были с ней излишне мягкими, видимо, понимание, что жизнь шиноби и так не сахар, заставляло их пытаться компенсировать будущие горечи и жестокие уроки жизни.       Впервые Сакура Харуно столкнулась с готовкой уже будучи ученицей Цунадэ, но, как и следовало ожидать, первым блюдом был не успешно сваренный рис, а первоклассный чистейший смертельный яд.       Так и повелось. «Профессиональная деформация» была такой, что сложнее риса на воде Сакура готовить была не способна, так как в ее голове любое сложносоставное блюдо разбиралось на молекулы и анализировалось, невольно складываясь в рецепты «возможных ядов и веществ, что, вступая в реакцию с организмом, могут привести к…».       Когда родилась Сарада, ей пришлось быть хорошей матерью и она даже думала о здоровом питании. Но сейчас, добравшись до лаборатории с ядами и побывав на великолепном чаепитии, она выпустила свою натуру и пожинала результаты своих мыслей.       Кастрюля отправилась в мусорку вместе с содержимым, провожаемая скептичным взглядом Гаары.       — Вот поэтому у Шинки была кухарка, а Канкуро не приближался к кухне ближе, чем на два метра, — отстраненно произнес Собаку но.       Сакура бы смутилась в прошлом, но сейчас лишь пожала плечами.       — Идти в кафе, я так понимаю, не вариант?       — Не вариант, — Гаара жестом указал Сакуре на стул у стола, после чего закатал рукава своей рубашки. — На тебе овощи.       — Неожиданно.       — Я отец-одиночка.       — Мои кулинарные способности статус матери-одиночки не спас, — весело фыркает Сакура и перехватывает удобный ножик, забирает продукты, тут же приступая к нарезке, пока Гаара вполне ловко управляется со сковородой и быстро промывает рис.       Сакура, подперев голову ладонями, облокотившись на столешницу руками, с полуулыбкой наблюдала за тем, как мужчина умеючи управлялся с готовкой, перемещаясь по кухне, прекрасно ориентируясь.       Таким она еще Гаару не видела. И тем не менее этот опыт был… интересным.       Вообще Сакура с ироничной улыбкой отмечала тот факт, что за все время тесного знакомства с Гаарой успела узнать его достаточно. Не как кусок гранита, а как человека и личность. Сложную, упрямую, умную, с нелегким характером, но все же живую личность. По сравнению с Саске, который в любой ситуации оставался глыбой льда, не способной, кажется, вообще ни на какие эмоции.       Они были женаты с Саске больше десяти лет, но такое ощущение, что были соседями. И Сакура признавала, что совершенно не знала своего бывшего мужа. Чужая душа — потемки, но в ситуации с Саске там была сплошная тьма и никаких просветов понимания. К концу своей жизни в том мире Сакура уже давно поняла, что не знала ни чувств, ни мыслей, ни того, что было двигателем Саске, целью. Ни вкусов, ни предпочтений. Ничего.       Может быть, лишь то, что он любил помидоры. И в принципе все.       А за все время, проведенное рядом с Гаарой, Сакура успела узнать достаточно много мелочей. Вроде и не таких уж и важных, но неизменно отражающихся как на его личности, так и на жизни в целом.       Гаара любил читать книги, сидя в удобном кресле в тишине. В такие моменты он был максимально расслаблен. Одной рукой облокачивался на подлокотник кресла, подперев голову и закинув ногу на ногу, положив на колено очередную книгу, скользил взглядом по строчкам, иногда сосредоточенно хмурясь.       Он любил встречать рассветы в пустыне, забираясь на стену, ограждающую Скрытую Деревню, вглядывался в горизонт и задумчиво провожал взглядом, чуть сощурив свои глаза, солнечный диск.       Предпочитал рыбу и разные салаты. Не любил горькое. Педантично раскладывал свои вещи, особенно дотошно расставляя книги по алфавиту и тематике. Спал редко и мало в силу привычки, но просыпался всегда тяжело и долго, сонно прикрывал глаза, сидя за столом в ожидании, когда сварится кофе.       По утрам обычно предпочитал молчать, и в этом они с Сакурой были похожи. Правда, если Гаара поднимался еще до рассвета, то Сакура, разбуженная инстинктами шиноби, требующими проверить, кто там шебуршится, обычно кусочничала, запивала чаем и уходила досыпать еще часа два в кровать, которая по молчаливому уговору отошла ей в безраздельное пользование, когда Гаара добровольно переселился на диван.       Собаку но тонко чувствовал ее настроение. И очень точно подбирал слова, чтобы остудить ее порой дурную голову, когда она, цедя сквозь зубы ругательства, сидела на полу за низким столиком неподалеку от читающего Гаары, засиживаясь допоздна, разбирая документацию больницы. Он в такие моменты ненавязчиво разводил ее на разговор и разбор темы, из-за чего порой бесконечные бумажки оставались в стороне, пока они обсуждали то или иное действие и нововведение, которое надо было ввести в будущие полноправные владения Сакуры.       Вот и сейчас Гаара раскрывался перед ней с неожиданной стороны. И в некотором роде такое доверие грело Сакуру, когда она, полная какого-то уюта и спокойствия, следила за тем, как тот передвигается по кухне под звук чего-то шкворчащего и ароматно пахнущего.       — Сакура?       — М? — отвлекшись от своих ленивых мыслей, Сакура возвращается в реальность, тут же перехватывая вопросительный и пристальный взгляд своего… мужа. Тот, в свою очередь, спокойно уточняет.       — Все в порядке?       — Да. Просто задумалась, — чуть улыбается Сакура, пока Гаара ловко раскладывает еду по тарелкам.       — О чем?       — О том, что мне нереально повезло оказаться здесь с тобой, — внезапно искренне говорит Сакура. — Пахнет вкусно.       Гаара хмыкает и садится напротив Сакуры, беря в руки приборы.       Свет на кухне не слишком яркий. За окном уже давно ночь, и стрелки часов указывали на то, что еще чуть меньше получаса и будет три часа ночи.       — Мне тоже.       — Что? — Сакура отвлекается от позднего ужина или, скорее, очень раннего завтрака.       — Повезло оказаться здесь с тобой, Сакура.       Сакура не прячет своей легкой улыбки и кивает.       Ночные посиделки плавно переходят в утренние. Они разговаривают, распивая уже не раз заваренный чай из чайника. Несмотря на обсуждение в основном рабочих моментов, на небольшой кухне нет напряженности и той тяжелой рабочей атмосферы.       Зевок Сакура сдерживает с трудом, лениво и сонно моргает куда-то в кружку.       — Иди спать, Сакура.       — Утро уже. Поздно ложиться. Скоро уже в больницу идти.       — Сакура, — непреклонно и недовольно смотрит на нее ее муж. — Спать.       — Так и до домашней тирании недалеко, — фыркает Сакура, но улыбается, когда джинчуурики отбирает у нее кружку, с помощью песка отправляя ее в мойку.       — Ты знала, на что подписывалась, — поддерживает ее «недовольство» Гаара тихим смешком.       — Ой, да ну тебя.       — Иди уже.       И Сакура послушно бредет в сторону кровати и обнимает подушку, подминая ее под себя, кладя под живот, и засыпает мгновенно, ставя себе установку проснуться ровно через два часа.

***

      Гаара задумчиво играет песком. Песчинки перетекают с его пальцев, то закручиваются маленьким вихрем, то распадаются. Собираются, кружатся, перекатываются, складываясь в разные фигуры, нашептываемые ему его фантазией.       Раса внимательно наблюдает за своим сыном. С каждым днем он подмечает все больше и больше мелочей, которые складываются в очень неоднозначный образ.       — Итак. Ты намерен стать Казекаге, — скрестив руки на груди и откинувшись на спинку своего кресла, уже не спрашивает, а утверждает Раса.       — Да.       — Тебе шестнадцать, — Раса приводит этот аргумент с каким-то подсознательным пониманием, что в данной ситуации это не весомый довод.       — Это проблема? — сын смотрит на него без какого-то интереса или беспокойства.       — С какой стороны посмотреть.       — Значит, не проблема, — вихрь над ладонью закружился вновь и снова распался.       — Зачем тебе все это? — Раса устало вздыхает и проводит руками по лицу, пытаясь сбросить усталость и желание сна.       — А тебе?       Раса не отвечает.       Гаара тем временем размышляет о том, что осталось совсем чуть-чуть. Немного надавить. Дожать. И он даже знает, что будет решающим аргументом.       — Люди не поймут. Могут не принять.       — Поймут. И примут.       — Ты слишком самоуверен, — хмыкает Раса.       Гаара смотрит на него несколько секунд, а потом молча поднимает руку и, не отводя пристального взгляда от своего отца, медленно сжимает пальцы в кулак.       Раса невольно напрягается, готовый ко всему, как и АНБУ, застывшие под потолком, но замирает, потрясенно распахивая глаза.       Золотой песок, что всегда был рядом с Четвертым Казекаге, прячась вокруг него по кабинету, медленно и лениво, перекатываясь и шурша, пугая своими шорохами, крадется в сторону сына, повинуясь его воле.       Гаара переводит взгляд на свою руку, к которой уже подобрались частички золотого песка, и усилием воли подстраивается под чакру своего отца, перехватывая контроль над чужим песком окончательно, смешивает со своим.       Сила, дарованная от рождения, но подавленная силой Шукаку. Гаара обнаружил в себе такие скрытые таланты уже после извлечения Шукаку и впоследствии никогда не любил пользоваться золотым песком, отчасти потому, что он напоминал ему отца, но полезность этого умения признавал. И использовал только как оружие последнего шанса. Укреплял при необходимости свой песок.       Об этом знали немногие. В основном члены его семьи. Канкуро, Темари и Шинки.       Отчасти именно поэтому обучить Шинки было достаточно легко, так как Гаара тоже слышал и чувствовал, а также оперировал похожей силой. Почти идентичной.       Гаара не любил свою юность и детство, но он никогда не забывал о нем. Как и о том, чей он сын и на что пошел его отец, превратив его в джинчуурики и сделав жертвой.       Для остальных джитон был способностью, дарованной Шукаку. От того, что его запечатали в Гаару еще до рождения, и отчасти они были правы. Шукаку даровал ему способность управлять песком, но на деле Гаара унаследовал от отца гораздо больше, чем думали окружающие.       Пятый Казекаге хмуро смотрит на смесь песка, после чего взмахом руки заставляет осыпаться его на пол кабинета.       Шесть попыток убийства. В том мире Раса умер до того, как Гаара успел достаточно переосмыслить свою жизнь, чтобы задать парочку вопросов. На которые он, быть может, не хотел услышать ответы.       Тот короткий разговор с ожившим мертвецом не в счет. Тогда было не до этого.       Как Казекаге, Гаара его решение понимал. Как маленький мальчишка, отвергаемый всеми и лишенный какой-либо ласки, простого человеческого отношения, он решительно отказывался его понимать, принимать и прощать.       Отдать своего сына в жертву, сделав из него живое оружие, а после шарахаться в страхе. Это так по-человечески. И проверять его психику, лишая всего самого светлого… не проще ли было дать ему хоть немного тепла, тем самым привязав к родине и людям так, что он бы и думать не посмел уничтожать Деревню, Скрытую в Песке?       А ведь Гаара мог. Просто стоило закрыть глаза и уснуть. И все. Кровавая бойня.       Все, что его держало в те далекие времена, это упрямое желание выжить и не потеряться, растворившись в ярости демона, которого он уже не боялся.       К своим тринадцати годам Гаара его уже не мог бояться. Свое он отбоялся на годы вперед. Просто умирать не хотелось. А вот жить назло — очень даже.       Хвостатых зверей называют демонами, забывая, что самые страшные демоны живут в людских сердцах. И в чем-то они гораздо хуже биджу.       — Думаю, этого вполне достаточно для того, что бы развеять последние сомнения в том, чей я сын, чьим наследником являюсь и имею ли право, — Гаара смотрит на своего отца и не испытывает к нему ровно никаких родственных чувств.       Как-то Наруто говорил о том, что любовь просто есть. И ее не нужно заслуживать или выслуживаться ради нее.       Но, смотря на Собаку но Расу, Гаара понимает.       Этот человек не заслужил.       Во всяком случае от Гаары.       Было множество решений, но этот решил идти по простому и прямому пути, который, вопреки всему, в конце концов привел бы к самому плохому результату.       Если бы не Узумаки Наруто, кем бы Гаара стал?       Очевидно, вошел бы в историю, как тот, кто уничтожил Суну, погребая ее под тоннами песка.       Гаара уходит из кабинета, не оборачиваясь.       Какая ирония — для джинчуурики запертые в них демоны становились порой самыми близкими существами.       Если человека девяносто девять раз назвать Демоном, на сотый раз он пойдет устраивать кровавый пир.