Thirty-one

Зубы Тони совсем не такие, как у Питера. Как будто совершенно другая часть тела. Паркер знает точно — он помнит каждый раз, когда его челюсти отчаянно-бессильно сжимались у старшего на кисти, запястье, шее — они оба обожают укусы. Так легче решить. Легче переждать. Легче выпустить эмоции. Так легче. А потом язык на автомате проходится по впалым белеющим следам, и фантазийно-созависимо это уже язык Старка. Вылизывает рот, цепляется острым кончиком за нёбо, кружит по шее. Пальцы мужчины в волосах. Наматывают, тянут, дразнят. Обыкновенно-гладкие короткие волосы Тони. Щекочут бедра, вплетаются меж пальцев. До боли знакомое прикосновение. Зубы Старка округлее, но острее. Впиваются куда сильнее, метят полукруглым пунктиром ключицы и где-то под рёбрами. Выше? Вряд ли вообще где-нибудь. Ниже? Определённо. Непроходящая боль сливается в невообразимую длинную полосу, что не имеет конца, и Питеру кажется, что все ощущения теперь — лишь монотонное вспышечное покалывание на периферии. — Хочу, — Питер волнами вскидывает бедра, и готов себя проклясть за это. — Сейчас. — Знаю, — Тони прижимается виском к бедру и скользит подушечкой большого пальца по головке. — Знаю, малыш. — Хочу, — вторит Паркер, даже едва закатывая глаза. Блядский взгляд сумасшедшего гаснет в шумном выдохе. — Хочу кончить. — У тебя будет минута, — мужчина царапает внутреннюю сторону и обжигает магмой дыхания. — Иначе, я прокушу тебя насквозь. Он кусает совсем легонько и проводит по члену вверх-вниз. Кончить хочется прямо сейчас, залить его чёртово соблазнительное лицо и вылизать каждую каплю, лишь бы снова держать в горле садняще запах его губ. Питер набирает телом темп, и все бедро почти полыхает. Он толкается в ласкающую широкую руку, хнычет в пелене боли, и сгиб одеяла становится пристанищем для его долгого сорванного стона. Оргазм срывается у самого края. А потом ещё раз, и снова, и снова. — Пожалуйста, — слюна Паркера стекает гуще, — сильнее, Тони. Старк стонет и ерзает, захлебывается и рычит, но не отпускает из мёртвой петли. Скорее всего, он уже прокусил до крови. Скорее всего, слижет его с губ вместе со спермой, — весь в серебристо-жемчужных подтеках, готовый сложить оружие, но все тот же упрямый Паркер, — когда наконец он кончит. Ещё немного. Блять, почти. Он выплёскивается в старательную руку тогда, когда боль смазывается во всё и в ничто настолько, что полностью обрывается белым шумом. Это не похоже на звон в ушах. — Поцелуй меня, малыш, — Тони липко и мокро шлёпает его по лицу, — ты такой умница. Питер на несколько секунд теряет сознание, а когда открывает глаза, то мужчина сам ласкает себя над тонким — по сравнению со Старковским — телом. — Я сейчас кончу, детка, — затихает на мгновение и почти воет на ухо, облизывая мочку. Он ложится рядом с ним, и резкое непредвиденное желание закурить обрушивается на его сознание. Так происходит всегда. И, хрипло постанывая в неге, по всей видимости, Тони однажды обнаружит сигарету меж собственных губ.