***
— Расскажите о себе, Арина, — периодически полковника пробивало на поговорить. — Что именно вы хотите знать? — мягко улыбнулась я. — Как вы жили до войны, например. — Моя мама умерла когда мне было десять, отца я толком не помню, — очередная ложь далась мне, как всегда, легко. — Меня воспитывала бабушка. Я хотела учиться на врача, но тем летом было не до экзаменов. — В Германии почти нет женщин врачей. Это да, немцы в этом отношении закоренелые шовинисты со своим «киндер, кюхен, кирхен». — А у нас женщины работают наравне с мужчинами. — Даже воюют, — хмыкнул полковник. — У вас большая семья? — я старательно обходила тему войны. — Моя мать еще жива, я часто получаю от нее письма, — охотно ответил фон Штернберг. — Жена несколько лет назад умерла, оставив мне дочь. Сердце неприятно кольнуло — малышка с той фотки больше не увидит своего отца. К сожалению сидеть на всех стульях невозможно. — Так что я, как и вы, порой чувствую себя одиноко. — А Лиза? — невольно вырвалось у меня. — Лиза… — задумчиво повторил он и вздохнул. — Я хорошо знал ее отца. До войны мы дружили с профессором. Разумеется, я взял ее под свое покровительство. Ааа, вот оно объяснение почему блонди тут безнаказанно разорялась и устраивала скандалы. — Я хочу чтобы вы попробовали это вино, — фон Штернберг плеснул немного в чистый бокал. — Французы знают в нем толк. — Благодарю, — улыбнулась я. — Мы не знаем что будет завтра, но если сегодня и сейчас — хорошо, нужно ценить эти минуты, — он выжидательно приподнял бокал. Французское вино оказалось кислятиной, но это не стало таким уж сюрпризом. Я невольно вспомнила попойку с нашим гауптманом. — Мне удивительно хорошо рядом с вами, Арина, — задумчиво посмотрел на меня полковник. — Все мы на войне черствеем душой, но сейчас я снова чувствую волнение, интерес к жизни. Так бывает разве что когда тебе семнадцать. — Я бы тоже хотела когда-нибудь почувствовать это, — в моей улыбке появилась горечь. Только боюсь мое сердце заледенело навсегда. Такое ощущение словно пытаешься заново собрать себя по кусочкам, но инструкции нет, а еще ты не знаешь, где самые важные детали. —То, что кажется трагедией в восемнадцать, через несколько лет будет казаться чем-то далеким и несущественным. — Хорошо если так, — пробормотала я, едва не забыв о своей роли. Впрочем, притворяться, отыгрывая позитивную обаяшку, я больше не видела смысла. «Если любишь, отпусти» — полная ерунда. Пока любишь, будешь держать. Можно сколько угодно лгать всем и даже себе, говоря, что отпустил, но продолжать держаться за человека. Никто никого не отпускает любя, это нереально. Ведь даже думая о чем-то другом, все равно его держишь: в голове, памяти, снах. Отпускают по-настоящему лишь тогда, когда человек больше не тянет, не болит. Когда его больше не любят. — Поверьте, я старше вас, опытнее, — мягко улыбнулся он. — Я знаю о чем говорю. Я почувствовала как противно защипало в глазах. Не хочу, не могу, не буду ничего чувствовать! Но проклятое чувство вины уже стягивало сердце до рези. Наверное прав все-таки Фрейд — девочки, росшие без отца, подсознательно всегда ищут его образ в других мужчинах. Да только что я могу сделать? Приказ есть приказ. Сказано убить — значит эмоции в сторону и выполнять. Тем более Калугин вчера уже передал мне «лимонки». Но я выполню проклятый приказ завтра. А сегодня пусть полковник слушает своего любимого Баха, пьет вино и ностальгирует за ушедшей юностью. Не знаю каким психом нужно быть, чтобы тащиться от сознания что держишь чью-то жизнь в своих руках. Ничего похожего я и близко не испытывала, лишь омерзение к самой себе. Так что, возможно сегодняшняя отсрочка — подарок не только для полковника. Утром я дождалась когда он уйдет и, прихватив сигареты, вышла на балкон. Руки так и чесались плеснуть коньячку для храбрости, но нет. Я и так боюсь напутать чего с этими гранатами, а если меня развезет, подорву сама себя. Калугин чуть ли не двадцать раз повторил мне как незаметно прицепить гранату и установить растяжку, но все равно меня бил нервяк. А если не сработает? А если зацепит и меня? Ну ладно, допустим сработает — а что будет потом? Естественно, поднимется знатный кипиш. Калугин уже придумал как нам незаметно свалить из города? Больше всего я хотела свалить отсюда прямо сейчас, но этот мудак приказал убедиться что объект уничтожен. До вечера еще долго. Чтобы как-то успокоить нервы, я затеяла генеральную уборку. Пожарила отбивные и сделала пюрешку на ужин. Пахло все вкусно, но я не смогла проглотить ни кусочка. Каждый раз когда часы били новый час, я вздрагивала, понимая что неизбежное вот-вот случится. Так, пожалуй пора цеплять эту гадость. Прикрепить к стулу — есть. Привязать к чему? Плохо что нет батареи, она достаточно надежна. Хммм, этот буфет кажется весит целую тонну, вот к ножке и привяжу. Кольцо-чеку слава богу спутать не с чем. Теперь главное — случайно не задеть эту хреновину. Вот только не уверена, что смогу спокойно смотреть как фон Штернберга размажет по стене. Я знаю что сделаю — уйду и спрячусь между сараями во дворе. Оттуда тоже будет прекрасно понятно выполнено ли задание. При звуке открывающейся двери сердце неприятно екнуло. Он опять приперся с этой припадочной. И судя по всему она снова «в ударе». — Я вчера до ночи вас ждала! — Я же говорил у меня были дела. — Дела? — язвительно усмехнулась блонди. — Или вам больше нравится проводить вечера в обществе этой девицы? Она же всего лишь прислуга. Каждый раз когда вижу у кого-то корону на голове размером с Эйфелеву башню, так и хочется поправить ее лопатой. Профессорская дочка, блин. Ведет себя похлеще базарной торговки. — Лиза, успокойся, — в его голосе прорезались металлические нотки. — Сейчас мы поужинаем… — Я не хочу ужинать! — перебила она. — Я хочу спросить кто я для вас. — Я же обещал что позабочусь о тебе. — Это все, что вы можете мне сказать? — Ну а что ты от меня хочешь услышать? Ты же прекрасно понимаешь, что я не могу на тебе жениться. — Мы могли бы уехать туда, где никому нет дела что я русская. — Как ты себе это представляешь? Я должен запятнать свою честь и стать дезертиром? Истеричка. Дверью-то хлопать зачем? Я смущенно потупила глаза, когда он пришел на кухню. — Почему с женщинами бывает так трудно? — устало вздохнул полковник. Я промолчала — вопрос был явно риторический. В любом случае лезть в его личную жизнь я не собираюсь, да и время для этого самое неподходящее. — Ваш ужин готов. — Поужинайте сегодня со мной, — вдруг сказал он. Сердце пропустило удар. Блин, что делать? Страх — донельзя едкая штука, он растворяет адекватность. Полковник внимательно смотрел мне в глаза, а я думала лишь о том, что стоит ему сейчас сдвинуть этот чертов стул — и нас обоих размажет по стенам. — Хорошо, — я смогла выдавить улыбку. — Пойду принесу вино. Бежать у него на глазах нельзя. Это будет полное фиаско. Я успею отойти на безопасное расстояние. Мне бы только дойти до гостиной. Я должна успе… Прогремел оглушительный взрыв. Машинально прикрыв голову руками, я рванулась вперед… На какое-то время я ослепла и оглохла, во рту разливался металлический привкус крови. Выжить после того, как комнату разнесло взрывом — это нужно иметь большие планы на жизнь. Или ипотеку. У меня не было ни того, ни другого, но тем не менее я все еще жива. Кое-как проморгавшись, я поняла что валяюсь беспомощной тушкой на пороге кухни. Шевелиться было страшно — кажется, что комната запляшет перед глазами, стоит только сделать глубокий вдох. Или отвалится печень. Ощущение, что все внутри держится буквально на честном слове. Почувствовав как что-то горячее течет по щеке, я машинально приложила ладонь. Откуда столько кровищи? На виске обнаружилась очень нехорошая царапина. Наверняка приложило какой-нибудь деревяшкой. Их вон сколько валяется. Я попыталась собрать себя в кучу. Скоро сюда набежит целая толпа, нужно валить пока все тихо. При попытке встать, комната закружилась перед глазами. Заметив кровавое месиво, в которое превратилось лицо фон Штернберга, я почувствовала приступ тошноты. — Что здесь происходит? — Обыщите квартиру быстро! А вот и арийские «соколы» налетели.Такое ощущение что они караулили за углом. Впрочем неудивительно — взрыв наверняка было слышно за несколько кварталов. Я сжалась в комочек, стараясь слиться с полом и запоздало сообразила, что подписала смертный приговор не только полковнику. И скорее всего Калугин прекрасно об этом знал. Вот почему пропала Галина — он спрятал ее в безопасное место. А меня же не жалко. Меня можно и в расход. Главное — что задание выполнено. — Кто ты такая? — гауптман грубо схватил меня за подбородок. Я промолчала — а что тут можно сказать?. — Уведите ее, — он с отвращением вытер перчатку, испачканную в моей крови. Скорость, с которой все летело к херам, была соизмерима разве что со скоростью Боинга, взявшего разгон. Серьезно. Облажаться сильнее просто невозможно.***
Ситуация из серии «Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу» была для меня привычной. Но похоже на этот раз мне действительно капут. Я трезво оценивала свои шансы. Примерно как нулевые. Меня привезли в гестапо и сразу же затолкали в допросную. Ну все, сейчас начнут кошмарить по полной. Этот обершарфюрер выглядит как настоящий мясник. — Кто тебя послал убить полковника? — Я ни в чем не виновата… — испуганно пробормотала я. — Приведите переводчика, — раздраженно буркнул он. Я попыталась взять себя в руки. Буду стоять на своем — знать ничего не знаю, сама вон пострадала. А что еще делать? — Ну что, будешь говорить? — перевел мне полицай. — Конечно, — с готовностью кивнула я. — Я просто по-немецки не понимаю. — Кто ты такая? — процедил обершарфюрер. — Я домработница, у меня документы в порядке. — Что произошло в квартире? — Не знаю, — растерянно посмотрела на него я. — Я приготовила ужин, как и просил господин полковник, накрыла на стол и тут вдруг… Я самым натуральным образом начала всхлипывать. — Хочешь сказать ты не знаешь откуда взялись эти гранаты? — Нет. — Прекрати морочить мне голову, — мужик аж покраснел от злости. — Кроме тебя это сделать было некому. — Но мне не было смысла убивать его. Господин полковник очень хорошо ко мне относился. Разве у него мало было врагов? Обершарфюрер быстро подошел ко мне и с размаху влепил затрещину. Я едва не рухнула — перед глазами снова поплыли круги, а в ушах зазвенело. Жесткие пальцы безжалостно стиснули волосы, запрокидывая голову. — Вот что дрянь, либо ты мне сейчас все расскажешь по-хорошему, либо я прикажу переломать тебе все кости. — Господин офицер, клянусь, я ни в чем не виновата, — зачастила я. — Вы же видите я ранена, разве стала бы я рисковать своей жизнью? — Черт вас, фанатиков знает, — проворчал обершарфюрер. — Если не ты, то кто тогда? Повторяю, кроме тебя в квартире никого не было. Я зажмурилась, собираясь с мыслями. Меня мутило от боли и страха. И я выпалила первое, что пришло в голову. — Но это не так, господин офицер. К полковнику часто приходила одна девушка. Обершарфюрер видимо понял о ком идет речь и брезгливо поморщился. — А ей зачем это было нужно? Ну не знаю, чувак, вообще-то это обычная практика — подложить в койку врага смазливую киллершу. — Найдите эту девицу, — отдал он распоряжение и кивнул на меня, — а ее пока уведите. Мня втолкнули в небольшую камеру. Нда уж, обстановочка жуткая — деревянный топчан, прикрытый какой-то тряпкой, грязное ведро в углу, в которое видимо предполагалось справлять нужду — и как бы все. Я съежилась на жестких досках, пытаясь хоть немного прийти в себя. Жутко болела голова и ушибленные ребра. Надеюсь это не перелом. Хотя если меня грохнут, какое это имеет значение? Лиза, конечно, будет все отрицать, вопрос в том кому из нас они поверят. Я старалась не думать о том, что тупо подставила ее. А какой у меня выход — признаться что я разведчица? И ладно бы это признание подарило быструю смерть, так ведь нет. Меня будут резать в лоскуты, чтобы вытащить новые признания. Нужно стоять на своем — мой главный аргумент что я тоже пострадала. А вот то, что Лиза свалила может сыграть против нее. — Вставай, — меня грубо толкнул солдат. Я медленно поднялась и пошла на выход. Сердце колотилось как бешеное. Они так быстро решили что со мой делать? Мужчина привел меня в допросную, где уже был знакомый мне обершарфюрер и Лиза. Девушка выглядела изрядно потрепанной, под носом запеклась кровь и дрожала как осиновый лист на ветру. — Это все она, говорю вам я не виновата, — затараторила она, едва увидев меня. — Признавайся, дрянь, это ты его убила! Она за малым не бросилась на меня, благо полицай удержал и нельзя сказать, что я ее не понимала. — Я не понимаю о чем она говорит, — тихо пробормотала я. — Откуда она вообще появилась? — спросил обершарфюрер у Лизы. — Вспоминай, кто ее рекомендовал. — Да вроде бы никто, — ответила она. — Предыдущая прислуга куда-то пропала, и буквально через несколько дней полковник привел эту девицу. Лиза нахмурилась, что-то вспоминая. — Кажется она работала до этого в кафе. — Как ты попала к полковнику? — спросил он теперь уже меня. — Так начальник мой предложил. Позвал и говорит, мол полковник выбрал меня в горничные, ну я и пошла. Разве можно отказываться? Удивилась правда, ведь я не знаю немецкого, но оказалось что господин полковник немного говорит по-русски. Обершарфюрер иронично усмехнулся, переглянувшись с каким-то типом, которого я до этого не заметила. Я прищурилась, пытаясь определить его звание. Какая-то странная у него форма — вроде бы немецкая. Если он майор, откуда эти дурацкие нашивки. Листики какие-то, желудь…что за хрень? — Вы должны мне поверить! — продолжала причитать Лиза. — У меня не было причины убивать полковника. Я любила его… — разрыдалась она. Обершарфюрер брезгливо приподнял брови и снова повернулся ко мне. — Рассказывай что было в тот день. — С утра я встала, чтобы приготовить завтрак господину полковнику, — медленно стала «вспоминать» я. — Они позавтракали, потом он уехал. Я как обычно пошла на рынок за свежими продуктами, а когда вернулась девушки уже не было. — Не было меня в то утро! — выкрикнула Лиза. — Я вообще в тот день ночевала дома! Обершарфюрер жестом заставил ее замолчать. — Потом я приготовила ужин, полковник вернулся вместе с ней. Я и накрыла для двоих, но девушка уехала, не став ужинать… — Все было не так! — истерически взвизгнула Лиза. — Хочешь сказать она лжет? — коварно улыбнулся обершарфюрер. — Да! — выпалила «кудряшка». — То есть я была там, но вечером. Загадочный товарищ кивнул солдату и тот вернулся вместе с шофером полковника. — Рассказывай кого и куда ты возил вчера. — Вчера утром я заехал за полковником и отвез его в штаб, вечером он заехал за ней, — он кивнул на Лизу, — я отвез их на квартиру. — А позавчера? Мое сердце пропустило удар — сейчас он скажет что привез его одного. — Позавчера полковник отпустил меня. Я едва заметно выдохнула. Ну вот, уже начинает вырисовывать кое-что похожее на правду, то есть на мою версию. — Что скажете? — тихо спросил обершарфюрер, на что майор едва заметно усмехнулся. — Уведите ее, — снова кивок на меня. Да, блин, определяйтесь уже быстрее что тут неясного? Что им сейчас наговорит Лиза? В принципе, они могут поверить и ей. Блядство! Мне показалось, я услышала женский крик. Сердце тоскливо сжалось — я терпеть не могла эту девицу, но изощренных пыток не заслуживал никто. Я не буду думать об этом сейчас. Я должна быть хладнокровной и сделать все, чтобы выбраться отсюда. А рефлексировать и травить душу буду потом. Я не помню сколько я провела в этой чертовой камере — день, два? Один раз мне принесли кружку воды и черствый кусок хлеба. Единственное окно было заколочено фанерой, так что я понятия не имела утро сейчас или вечер. — Вставай, — проснулась я от очередного пинка. На меня нашло какое-то отупение — я уже мало верила в счастливый исход. И разумеется не рассчитывала, что Калугин, словно капитан Америка, ворвется в камеру меня спасать. Скорее всего он уже свалил. Зачем ему рисковать? Меня привели почему-то не в допросную. В уютном кабинете вместо обершарфюрера за столом сидел тот мутный майор. — Не бойся, — с легким акцентом по-русски сказал он. — Проходи. Деваться было некуда и я медленно подошла ближе. — Ты плохо выглядишь, — он прищурился, разглядывая засохшую кровь на моем лице. Вопросы не ко мне. Вот такое хреновое у вас медобслуживание. — Приведи себя в порядок, — он кивнул не дверь, за которой обнаружилась уборная. Я тщательно умылась, попытавшись оттереть кровь. — Садись — добродушно улыбнулся майор. — Ты голодна? Я помотала головой. — Можно мне воды? Немец расщедрился на горячий чай. — Бери, — он подвинул ко мне вазочку с кубиками сахара. Ох уж эта их любимая игра в «доброго» и «злого» полицейского. Значит ему что-то нужно от меня. Иначе бы меня тупо отмудохали в подвале. Или вообще расстреляли. — Я ни в чем не виновата и рассказала все что знаю, — робко сказала я. — Я тебе верю, — задушевно кивнул он. — Но если ты хочешь выйти отсюда, ответь еще на несколько вопросов. — Конечно. — Ты замечала что-нибудь странное в квартире полковника? — Нет, — медленно ответила я. — Может быть слышала? — Я же не понимаю по-немецки, — напомнила я. — Даа, — задумчиво прищурился он, — как я мог забыть… Может быть ты слышала как полковник и эта девушка о чем-то говорили по-русски? Плохо что нельзя скормить им версию, что он связался с британской разведкой и свалить все на них, мол отказался сотрудничать. Но девушка в моем положении не могла знать такие подробности. — Нет, они всегда говорили по-немецки, — простодушно ответила я. — Интересно, если ты не знаешь языка откуда уверена что это был немецкий? — коварно улыбнулся он. — Можно не знать язык, но если постоянно слышишь чужую речь, какие-то слова невольно запоминаются. Данке, либен, морген, — коряво стала перечислять я. Мужик, прищурившись изучал мою физию, наконец вынес вердикт. — Эта девушка утверждает что у вас с полковником была интимная связь. Это так? — Конечно нет, — искренне возмутилась я. — Достаточно, можешь идти. С тем же отечески-добродушным выражением лица, он кивнул стоящему у двери солдату. — Уведите эту девку в допросную. Видит бог, я давал ей шанс, но раз она не желает говорить правду, пусть ею займется Штерн. Я не знаю откуда у меня взялись силы встретить эту фразу покер-фейсом. Возможно удержали остатки гордости — раз уж все пропало, не хер позориться безобразной истерикой. Хотя где-то внутри подсознание отчаянно взмолилось: «Давай попробуем отыграть хотя бы призрачный шанс на быструю смерть и все расскажем». Нет. Ни хрена не расскажем. — Ну что встала? — недовольно проворчал парень, вталкивая меня в мою «родную» камеру. Едва он вышел, я прикусила ладонь, пытаясь подавить истерический смешок. Ни хрена себе у них в гестапо клоуны сидят. Похлеще наших штирлицев. Только этот улыбчивый ни разу не из гестапо — внезапно осенило меня. Это скорее всего мой несостоявшийся «коллега». Как же хорошо, что я так и не попала в их гребаный Абвер. Если даже предположить что я каким-то чудом прошла бы их проверки, все равно обязательно спалилась бы. Впрочем, радоваться рановато. Меня пока никто никуда не отпускал. Даже если признают виновной Лизу, что мешает им расстрелять заодно и меня? Ну типа, чего разбираться если девки кивают друг на друга? Забравшись на деревянный топчан, я завернулась в какую-то дерюжку — меня била крупная дрожь. Мало того что на нервяке, так еще дубарина — как-никак конец октября. Тишину разорвал приглушенный душераздирающий вопль. Меня затрясло еще больше при мысли, что в допросной могла сейчас быть я. В своем времени я привыкла к тому что жизнь — величина постоянная. Ну то есть я могла заболеть раком или попасть в аварию, но это же так, в теории. Здесь жизнь не стоит ничего. Все эти смерти станут лишь сухими цифрами в истории. При звуке поворачивающегося засова я подскочила. На пороге стоял майор. — Тебе повезло, русская, — с иезуитской усмешкой сказал он. — Отсюда редко кто выходит. Но знаешь, я привык уважать смерть. Раз уж она обошла тебя стороной — живи, пока она снова не решит иначе. Этот насмешливый тон и фальшивая улыбка пробрали меня до мурашек. Как будто дешевый ужастик посмотрела. — Благодарю вас, господин офицер. — Иди, — благодушно кивнул он. Дежурный солдат повел меня на выход. Поверить не могу — я все-таки смогла выпутаться из этого дерьма. Внезапно я отшатнулась — из допросной двое полицаев выносили бесчувственное тело Лизы. — Ну и упрямая попалась гадина, — они небрежно потащили ее. Лицо девушки превратилось в уродливую маску, слипшиеся от крови волосы подметали грязный пол. — Что убила полковника призналась, а кто ей помог достать гранаты — так и не сказала. Я почувствовала приступ тошноты — под пытками можно признаться в чем угодно. А я сначала украла у нее внимание полковника, а потом — ее жизнь. Мелькнула безумная мысль — броситься на ближайшего солдата. Короткая автоматная очередь — и я обрету покой, заодно похоронив муки совести. — Пошла отсюда, — меня не слишком ласковым пинком отправили за ворота. Я медленно побрела по улице, не понимая куда мне идти. Галина пропала, а Калугина скорее всего уже нет в городе. Глаза слезятся, крыша едет, мне бы еще душ принять — и можно закапывать с миром. — Арина! — чья-то рука перехватила меня за локоть. — Господи, ну и вид. Пойдем скорее. — Что ты здесь делаешь? — я удивленно посмотрела на Галю. — Алексей велел мне караулить неподалеку, вдруг узнаю чего. И тут до меня дошло — этот гад все-таки не уехал? Но вместо облечения поднималась глухая злость — это по его милости я прошла через этот кошмар. — Заходи, — она подтолкнула меня в комнату. Я двигалась медленно, словно сомнамбула. Силы были на пределе, а точнее их уже ни на что не было. Пока я блаженно тупила, постепенно отогреваясь у печки, она шустро успела обработать мои ссадины, налить кипятка с сахаром и даже подсунула какую-то лепешку. — Поешь, на тебе лица нет. Я прилегла на кровать и устало прикрыла глаза. В голове была странная легкость, чего не скажешь о душе. Туда словно черти нагадили, да еще и плюнули вдогонку. Услышав стук двери, я обернулась. Ну надо же, какие люди. Калугин невозмутимо смотрел на меня, словно мы расстались пару часов назад. — Надеюсь теперь вы вызовите эвакуацию? — злобно прошипела я. — Или будете допрашивать не выдала ли я вас гестапо? — На этот раз не буду — бесстрастно ответил он. — Час назад на площади была повешена любовница полковника, осужденная за его убийство и сговор с партизанами. — Когда будет эвакуация? — повторила я. — Я работаю над этим — раздраженно ответил он. — Работайте быстрее, — хмуро буркнула я. — Меня допрашивал тип из Абвера, причем пытался поставить ловушки и возможно так и не поверил до конца. Как я шугалась каждого стука пока мы ждали связь, и как выбирались из города — это отдельная песня. Главное — что без приключений выбрались. Более-менее я пришла в себя уже в самолете. При взгляде на Калугина меня снова начало бомбить. Сидит такой с чугунной мордой, типа до конца света еще пять минут, успею выпить чашечку кофе. — Ну что — оно того стоило? — прищурилась я. Калугин непонимающе выгнул бровь. — Почему было просто-напросто не застрелить его? — У тебя была возможность быстро и чисто ликвидировать его, — равнодушно пожал плечами он. — Решили повоспитывать? В голове укладывается каким долбоебом надо быть, чтобы специально устроить такую хрень. — Ну мало ли, вдруг бы у тебя пистолет заклинило или еще что? — да этот говнюк открыто троллит меня. — Когда же вы начнете мне хоть немного доверять? Самое обидное было, что я действительно не пыталась его обмануть или что-то скрыть. — Когда заслужишь. *** По прибытии в разведшколу, меня отправили в лазарет. Доктор констатировал что переломов нет, да и серьезных последствий контузии тоже. Ну да, я живучая как кошка. Впрочем пару дней он все же дал мне отлежаться. Пользуясь временной передышкой, я тщательно продумала как буду отчитываться перед полковником. Хотя и не видела в этом никакого смысла — Калугин наверняка уже постарался, да еще и не забыл про мои косяки. Но к моему удивлению полковник встретил меня вполне добродушной улыбкой. — Вы отлично проявили себя, Арина. Я положила отчет на стол, но он не взглянул на него. — Я могу идти? — Подождите, — сказал он, — Я решил вас немного поощрить, так что можете озвучить любую просьбу. В разумных пределах, конечно. Интересная формулировочка. Ну и чего же мне пожелать? Чего я действительно хочу — он мне не даст. — Сообщите Вере что с ее родителями. Полковник чуть прищурился, разглядывая меня, но никак не прокомментировал мои слова. — Вы можете идти, — сухо кивнул он. Вечером я столкнулась на крыльце с Верой — девушка была непривычно оживленная. Оглянувшись по сторонам, она быстро сказала: — Представляешь, меня сегодня вызвала Эльза Генриховна и сообщила что с мамой все хорошо. Да ладно. Хотя я не ее месте так бы не радовалась — сказать можно все что угодно. — Даже фотографии показала, — вот это уже другое дело. — А что с отцом не говорят? — Сказала лишь, что если я заслужу, то его дело возможно пересмотрят. В казарме в тот вечер было оживленно. Ну да, я и забыла — девчонки празднуют седьмое ноября. — Эльза сегодня добрая, разрешила немного выпить, — Катя указала на бутылку водки. — Так что давай, подруга, за праздник. — Тебе же наверное нельзя, — возразила Вера. — Можно, — я залпом жахнула почти полстакана водки и захрустела маринованным огурчиком. Водка, вопреки ожиданиям, расслабления не принесла — перед глазами все еще стояло окровавленное лицо Лизы. Я понимала что другого выхода у меня не было, но легче от этого не становилось. Что еще мне придется сделать за годы службы любимой Родине? Есть ли предел моральному падению? И как потом со всем этим дерьмом жить? Подхватив сигареты, я вышла на улицу. Выкурила две сигареты одну за другой и подумала что так мне и до шизы недалеко. У меня за плечами уже целое кладбище. Опустившись на какой-то пенек, я беспомощно всхлипнула. Хотелось кричать, выть и крушить все вокруг. Кажется я начинаю понимать шизиков, которые практикуют селфхарм. Когда твою душу разъедает боль, хочется сделать что угодно лишь бы избавиться от нее. — Арина? — не оборачиваясь, я узнала Шепелева. Он терпеливо ждал пока меня попустит приступ истерики и наконец спросил. — Что случилось? — Я… Я ужасный человек. — Ужасные люди обычно не орут на всю округу о том, какие они ужасные, — улыбнулся Антон. — И уж тем более не признают своих ошибок и так не переживают. Так что ты не ужасный человек. Ты просто человек. Все мы совершаем ошибки. — Я не считаю Фридхельма ошибкой, ясно? — зло отрезала я. — Случилось кое-что другое… и опять же это не ошибка. Я вытащила еще одну сигарету — И вообще зачем вам мои проблемы? — я была одинокая, злая и несчастная. — Я не хочу лезть к тебе в душу, но это не значит, что мне наплевать. Ага, как же. Все вы смотрите на нас, как на расходный материал. А некоторые так вообще считают, что такие как Вера или я не заслуживают человеческого отношения. — Может расскажешь что случилось в Минске? Станет легче. Я отбросила окурок и равнодушно пожала плечами. Ладно. Мне не жалко. Вряд ли я смогу его удивить или еще больше испортить мнение с себе. — Мне приказали ликвидировать полковника. Он был… ну понятно что не ангелом, но во всяком случае куда лучше, чем многие немцы. И потом — одно дело убивать безликих врагов на поле боя, а другое — подливать яд в кофе человеку, который тебе доверяет. Антон бесстрастно смотрел на меня, никак не прокомментировав услышанное. — Я не успела сбежать и меня забрали в гестапо. Я знаю, вы скажете что советский человек может вытерпеть любые пытки, но я не герой. Я видела как эсэсманы выбивают признания и я не понимаю как можно вытерпеть такое. Я… подставила любовницу полковника, а теперь не могу спать — закрываю глаза и вижу ее лицо… Я рассмеялась злым смехом. — Ну вот сказала, но разве стало легче? — Ты все сделала правильно. Вот это поворот. Я недоверчиво посмотрела на него. — Скажешь я циничен? Но иначе нельзя. Жизнь разведчицы, на обучение которой затратили время и силы ценнее, чем жизнь коллаборационистки. К тому же эта Лиза и свела фон Штернберга с британским агентом. — Да ладно, — вырвалось у меня. Что за дичь он несет? — Она призналась в этом на допросе. — Под пытками можно признаться в чем угодно. — Похоже на правду, — флегматично пожал плечами Антон. — Она росла в профессорской семье, знала несколько языков, ездила с отцом в Лондон, Берлин. Добавь сюда желание уехать подальше от войны — все еще не веришь мне? — А вы откуда все знаете? Это же вроде секретная информация. Антон загадочно улыбнулся. Ну да, у начальников разведшколы видимо секретов друг от друга нет. Стоп! Это значит, что Калугин знал и ничего не сказал мне, прекрасно видя как я мучаюсь! Ну не мудак?! — Так что, видишь эта Лиза не безгрешна. — Ну такое себе утешение, — хмыкнула я. У меня не было непримиримости коммунистов в этом вопросе. — Арина, пойми иногда бывает только один выход — сделать то, что следует и жить потом с этим дальше. — А если я не смогу? — разве можно назвать жизнью постоянное чувство вины и разъедающее душу отвращение к себе? — Сможешь, — жестко отрезал он. — В противном случае ты бы сейчас здесь не была.