***
Ехали мы довольно долго и за это время я успела основательно себя накрутить. Хорошо, если мне просто вынесут приговор и приведут его в исполнение. Так ведь нет. Скорее всего предстоят еще допросы, и хорошо если без участия НКВД. А если они еще и слили инфу про мое прошлое — то парой затрещин точно не отделаюсь. — Товарищ майор, арестованная по вашему приказанию доставлена, — меня втолкнули в кабинет. На меня с интересом уставился кареглазый брюнет. При других обстоятельствах я бы даже пофлиртовала с таким красавцем. Но сейчас вряд ли стоит ждать к себе человеческого отношения. Глядя как я жмусь у двери, он усмехнулся. — Да ты не стесняйся, проходи, садись. Майор Дымов, пятый отдел, — представился он. — Ну рассказывай, как ты умудрилась встрять в такую историю? Как, как. Уметь надо. — Молчишь? Правильно, что ж ты можешь ответить, когда отвечать придется по законам военного времени. Он окинул меня придирчивым взглядом. — Лет-то тебе сколько? Со школьной скамьи, что ли, пошла в разведку? — Возьмите и поднимите документы, — спокойно ответила я. — Это в разведшколах нынче учат так военсовету фронта хамить? Это я еще не хамлю. Он, не торопясь, пролистал лежащую на столе папку и задумчиво протянул. — Даа, плохи твои дела девонька, очень плохи. И без тебя знаю. Как же бесит это нарочитое сочувствие, типа, детка, я здесь для того чтобы тебе помочь. — Ты хорошая девочка, я бы тебе пятерку поставил и по голове погладил, если бы не одно «но». Такой прокол с этой картой получился, — он фамильярно приобнял меня за плечи. — Ну зачем ты придумала про эту деревню, м? — его голос звучал с ласковой небрежностью, словно он журил провинившуюся школьницу которой грозит дополнительная контрольная. — Выслужиться хотела? Так я логики не пойму — элементарная проверка и вся твоя деза коту под хвост. — Ну так где она, ваша проверка? — я сердито сбросила его руки. — Упрямая, — театрально вздохнул он. — Но ничего, я тебя переупрямлю. Ну что еще они могут со мной сделать? Не пытать же? Я же правильно понимаю, что в советской армии таким не промышляли? — Да вы сами подумайте как бы я успела связаться с немцами, чтобы дезинформацию подсунуть? — Твои хозяева за тебя все продумали, — процедил Дымов. — А вот как они связь с тобой держали, я и сам хочу знать. И ты мне всее расскажешь, — нехорошо усмехнулся он. — Мы ведь никуда не спешим. — Была там деревня, я все уже рассказывала не один раз! — Ну допустим, ты говоришь правду, — небрежно кивнул Дымов. — Тогда скажи, почему показания остальных членов группы абсолютно противоречат твоим словам и полностью совпадают? Может потому, что их составили за них? — Говори! Кто тебя завербовал, дрянь? — Я говорю правду! — взорвалась я. — Показания Синицына и Коноваловой — фальсификация! Отправьте людей проверить мои данные! — Молчать! — заорал он в ответ. — Подстилка фашистская! Хочешь, чтобы мы своих людей из-за тебя угробили? — Я могу тоже пойти с ними, — я уже была согласна на все варианты. — Хочешь переметнуться на ту строну? — весело рассмеялся он. — Или считаешь меня полным кретином, рассчитывая что я тебе предоставлю такую возможность? Блядь, да о чем с ними говорить? Они уже все между собой решили. — Ну что, будешь отвечать? — Что отвечать-то, ответила уже все. — Да нет, паршивка. Теперь я расскажу как дело было — он подкурил новую сигарету. — Напоила ты своих товарищей и побежала к этим гадам фашистским, мол готова выполнить любое задание Рейха. Тут они тебе эту карту липовую и подсунули. — Полный бред, — не выдержала я. — Обидно, что не получилось? — ухмыльнулся Дымов. — Раскусили мы твою подлую душонку. Видно крепко тебя немцы прикормили. Он небрежно потрепал меня по щеке. — А такая невинная с виду — не девица, цветочек. — Руки уберите, — процедила я. — Ладно, вот тебе бумага, чернила, пиши признание пока не поздно, — добродушно сказал Дымов. — Отделаешься, как говорится, малой кровью. — Ничего я не буду писать, — упрямо пробормотала я. Дымов склонился ко мне, глядя с фальшивым сочувствием. — Дурочка, я же помочь хочу. Ведь расстреляют и не посмотрят что еще девчонка. — Да расстреливайте! — вскочила я. — Вот прямо сейчас расстреливайте! Задолбали хороводы тут водить. — Ладно, время одуматься я тебе пожалуй дам, — медленно сказал он. — До завтра. А завтра будет уже другой допрос. Не впервой мне проводить ночь в застенках, зная что следующий день возможно станет последним. Правда, на этот раз похоже мне не выкрутиться, все еще хуже чем я думала. Дымов не зря пообещал мне в ближайшее время «незабываемые ощущения». Я так понимаю «коллеги» умолчали о моем темном прошлом. Скорее всего, чтобы самим не выглядеть лохами, проморгавшими предательницу. Но если меня сдадут особистам, я признаюсь во всех грехах. Расскажу не только про боевые заслуги у немцев, но и что била с Корниловым красных, и что в Ленина стреляла, и что с немцами план Барбаросса продумывала. НКВД в плане допросов такие затейники. Так что шансы выйти отсюда на своих двоих у меня, скажем прямо, невелики. Проверять данные они отказываются, Синицын валяется в отключке. А даже если придет в себя, где гарантия что его тоже не обработают, как Катю? Я полезла в карман и вытащила изрядно помятую пачку сигарет. Последняя. Не знаю можно ли курить в камерах, но, если честно, мне похер. Пусть выписывают штраф. Я сделала глубокую затяжку, лениво наблюдая за рассеивающимся дымом. Столько усилий положила на то чтобы жить, пусть этой дурацкой, абсолютно чужой мне жизнью. А может это, скажем так, и не мое? Ну серьезно — большинство людей попадают в опасные ситуации раз, от силы два-три за всю жизнь. У меня же их не сосчитать. Возможно мне нет места в этом мире ни на этой, ни на какой-либо другой стороне. Так может перестать так отчаянно сопротивляться и принять наконец-то жуткую правду — я умерла еще давно, в две тысяча девятнадцатом году. Это покажется наверное странным, но никогда я не чувствовала себя настолько живой как здесь. Я узнала что могу так сильно любить и периодически задвигать свой эгоизм в сторону. И что можно нацепить на себя сколько угодно масок — и при этом не потерять себя. Если бы я могла сказать это Фридхельму раньше… Сердце привычно сдавило тошной виной. Да, я научилась жить без него, я это умела и раньше. Сложнее заставить себя смириться с потерей и залатать дыру в сердце размером с космос. Где взять такое лекарство, усмиряющее боль? Я до сих пор чувствую ее, спрессованную, колкую, распирающую изнутри. Не верю я в заезженное: «Время лечит все». Время — плохой лекарь, у него давно нужно отобрать лицензию. Я не знала сколько времени провела в этой камере — сутки? Больше? Несколько раз мне приносили какую-то еду, но я равнодушно игнорила миски с кашей.Так оглушающе тихо в моей голове не было за мои почти тридцать лет. Ну чего они медлят с расстрелом? Я уже, можно сказать, нашла нужный настрой. Наверное, рано или поздно у всех наступает момент, когда пора закончить борьбу. С обстоятельствами, с чувствами, со своими слабостями, иногда — со всем миром. Может наше посмертие так и проходит, и мы снова и снова проживаем жизни в разных временах? А возможно мой мозг таким странным образом пытался меня успокоить. В конце концов, люди не зря придумали утешительные сказки про рай и реинкарнацию. Было бы славно — проснуться и забыть это все как страшный сон. Который все набирает и набирает обороты. — Севостьянова, на выход. Длинный коридор показался мне настоящей «зеленой милей». Только пришли мы почему-то в уже знакомый мне кабинет. — Проходи. На столе дымились два стакана с чаем и стояла тарелка с сухарями. — Мне сказали ты отказываешься от еды, — Дымов придвинул мне один стакан. — И вы решили лично покормить меня перед расстрелом? — мой голос напоминал карканье вороны. — Тут дело вот в чем, девонька, — ну надо же, не дрянь и не подстилка. — В общем, полковник Филатов на свой страх и риск отправил разведгруппу и твои данные подтвердились. Деревня оказалась недавно построенным засекреченным объектом немцев. Поздравляю. А от меня ты чего ждешь? Что я поаплодирую вашей оперативности? Или прокричу: «Ура»? — Естественно, все обвинения с тебя сняты, полковник уже отправил машину. Я так понимаю извинений не будет. — Ну что ты смотришь на меня волком? — вздохнул он. — Работа у нас такая, никому не доверять. За мной приехал Антон. Бегло пробежался глазами и, убедившись что я выгляжу более-менее нормально, открыл дверь машины. — Садись. Ты в порядке? Смотрю на него как на не слишком умного и равнодушно пожимаю плечами. На языке нет ни одного слова, зато есть много чего в голове. — Дайте сигарету, — выбираю то, что поценурнее. Молчание было тяжелым, словно осязаемым. Хоть бери и ножом режь. И видимо его это напрягало — несколько раз я ловила чуть настороженный взгляд. Ну а что мне ему сказать? Устроить истерику в стиле: «Не виноватая я, а вы…»? — Арина… Я открыла окно, чтобы выбросить окурок. — Ну что ты молчишь? Как говорится «ноу коммент». — Что там с ребятами? — нехотя спросила я. — Коновалову вчера выписали. Она уже два раза устраивала мне допрос, переживает где ты. — А Синицын? — Очнулся. Подтвердил все, что ты рассказала и наотрез отказался писать рапорт. Надо же, у мальчишки все же есть характер. — Злишься? Да ты прямо капитан Очевидность. — Ошибки случаются, да, никто не идеален. Но мы со своей стороны сделали все, чтобы разобраться и так будет и впредь. Ну да, типа мы все — одна большая семья, и все такое. Но давайте будем честными — иногда и в семье кого-то недолюбливают. Видимо здесь эта роль раз и навсегда отведена мне.***
Ну, что, мои дорогие хейтеры, утритесь, я вернулась. Калугин встретил, как всегда, нечитаемой рожей, впрочем иного я и не ожидала. Пусть тогда тоже не ждет извинений. — Приведи себя в порядок, — Эльза окинула меня требовательным взглядом — и желательно побыстрее. Тебя ждет товарищ полковник. Ну что ему еще от меня нужно? Или все-таки решили избавиться? Но в любом случае привести себя в порядок стоит. Я развернулась и потопала в душ. Так, комплект отглаженной формы имеется, сапоги вроде бы чистые, осталось заплести волосы и можно являться пред светлы очи Филатова. — Ребятки, не серчайте что так вышло., — полковник технично обошел скользкий момент. — Родина не забудет вашу отвагу. Награждаются младший сержант Синицын, младший сержант Севостьянова и курсант Коновалова. Да ладно! Серьезно? Неделю назад под трибунал готов был отправить, а сейчас собственноручно цепляет медальки! Даже не знаю что следует говорить в таких случаях. Тем более у меня с актерскими талантами сейчас туго, ну хоть ребята искренне радуются. — Я был уверен, что это недоразумение и видишь, разобрались, — улыбнулся мне Сергей. Взгляд у него добрый, чистый, смотришь и прям верить в людей хочется. Будет обидно если он заматереет и растеряет эту наивность. — Отличный разведчик, ну надо же, — он бережно погладил медаль. Мне вдруг захотелось сорвать этот чертов жетон. Кому нужна эта показуха? Вы же все равно мне не доверяете и при случае норовите обвинить в предательстве. — Арин, — Катя неловко меня обняла и тихо сказала, — ты прости меня, дуру. — За что? — отстранилась я. — Они ж меня сразу обработали, — сбивчиво зашептала девушка. — Только заштопали, я толком очухаться не успела, пришел Калугин и спрашивает как все было. Я честно, как на духу рассказываю, а он говорит — не было такого. Мол Синицын этот и ты утверждаете, что выполнили задание и все. Ну я и подумала, что раз вы так сказали, значит так надо. Ты ж сама говорила, нужно всегда говорить одинаково, чтобы сходилось. Ну, прости! Катя покаянно посмотрела мне в глаза. — Сильно тебе досталось? — Проехали, — улыбнулась я. — А пошли они все на хрен, — вздохнула она, — пойдем лучше выпьем, заодно помянем. — Кого? — опешила я. — Оля не вернулась с задания. Да она же вот буквально недавно собиралась в увольнительную съездить к матери. — Пусть земля ей будет пухом, — Катя оперативно разлила по стаканам водку. Я украдкой потерла глаза — еще одна девчонка никогда не вернется домой. Сто раз зарекалась ни к кому не привязываться, но это нереально, когда месяцами живешь бок о бок такой толпой. — Закусывайте, девчонки, а то развезет, — Таня подтолкнула тарелку с нарезанным салом и солеными огурцами. — А где ты пропадала, Арин? — спросила Наташа. — Была в госпитале, — ответила я. — В госпитале, как же! — усмехнулась Зоя. — Скажи уже правду, что за тебя наконец взялась военная прокуратура. — Советую фильтровать что говоришь, а то у нас за ложные данные и головы лишить могут, — ледяным тоном процедила я. — Успокойся, не слушай ее, — засуетилась Катя и повернулась к Зое. — А ты не болтай что попало. — Я сама видела как ее чуть ли не в наручниках увезли. Блядь, я все понимаю, но сколько можно быть терпилой? У меня такое чувство, что меня специально проверяют на прочность. Ведь начальнички наши в курсе что происходит, так что мешает перевести в другую часть эту неадеквашку? Неадеквашка видимо успокаиваться не собиралась. Скривив губы в презрительной усмешке, она кивнула на Катю. — А может она оказалась в госпитале из-за тебя? Тебе же не привыкать предавать своих. — Заткнись! — я бросилась на нее словно берсерк. Придушу! Горячая, обжигающая как лава, ярость наконец нашла выход. Да хотя бы на нее, сколько крови мне попортила! — Немедленно прекратите! Эльза окинула презрительным взглядом место битвы и железной хваткой сжала мой локоть. — Пойдем. Я не стала устраивать шоу, сражаясь еще с ней. — Ты старше их по званию и должна подавать пример, вместо того чтобы пускаться в дрязги. — На хер мне не нужно это звание, — я остановилась и со злостью дернула погоны. — Не смей! — в ее голосе было столько ледяной властности, что я машинально опустила руки. — Вы боялись что у меня сорвет крышу? Правильно боялись! Ваши ебаные игры может выдержать только робот! Эльза быстро втолкнула меня в свою комнату. — Кому, скажите нужен этот цирк? Сегодня — герой, завтра — подстилка и предательница! — Ты считаешь все, что мы делаем здесь цирком? — бесстрастно спросила она. — С тобой поступили жестоко, но, согласись, у нас были основания для подозрений. Ее слова потихоньку действовали на меня как холодный душ. — В конце концов ты могла пойти на попятную и признать, что хотела заслужить лишнюю награду, — Эльза внимательно посмотрела на меня. — Да, могла, — сердито поморщилась я. — И Синицын тоже мог. Вот только к чему бы это привело? Я устало вздохнула и взяла сигарету из ее портсигара. — Вот почему всегда так — вроде и бесит тебя, и прекрасно знаешь чего будет стоить, а все равно не можешь отказаться и бросить. — Ты сейчас о чем? — Эльза чуть вскинула бровь. Я не стала пояснять. Умная, догадается сама. Эльза долго молчала, и, наконец прикурила новую сигарету. — Моя мать была приближенной императрицы, она отказалась бежать, кода была возможность и последовала за царской семьей, разделив впоследствии их участь. В детстве я часто играла с царевнами. Анастасия была настоящим сорванцом, обожала шутки и розыгрыши, Ольга прекрасно рисовала. Татьяна стала моей близкой подругой… Ее голос был бесстрастным, но я видела, что ей до сих пор больно это вспоминать. — Мой жених был офицером и когда началась революция мы бежали, чтобы присоединиться к армии Колчака. Однажды мы попали в руки комиссаров. Как же они в таком случае выжили? Разговор в то время с «контрой» был коротким. — Им были нужны такие люди — образованные, со связями. Вот только одна сложность — переманить на свою сторону. Думаю ты понимаешь, что они действовали отнюдь не благородными методами. Мой жених сдался, когда меня изнасиловали у него на глазах, чтобы это прекратить. Ну и, разумеется, я не могла смотреть, как ему ломают кости. В наше время многие ругают страну и правительство, бухтя на олигархов, продажность чиновников, зажравшихся депутатов, но я никогда бы не променяла это «болото» на кровавые времена нашей истории. — Вы же могли не сдаваться. В конце концов, всегда можно эпично выпилиться. — Мне хотелось покончить с собой, — медленно кивнула Эльза. — Но потом я поняла одну вещь — настали страшные времена. Страна утонула в распрях и крови, но ведь это по-прежнему моя страна. И ей все еще угрожают враги куда более страшные. Личный крах нельзя ставить выше краха империи. Мы стали жить по-другому, но мы смогли подняться и стать сильной страной. И так будет снова, когда расправимся с фашизмом. Только об этом следует помнить. Ну а выжить можно под любой личиной. — Вы не понимаете, как я от всего устала, — тихо прошептала я, чувствуя странное успокоение. Она другая, но хотя бы отчасти может понять меня. — Такие как ты или я никогда не сдаются, — тонко улыбнулась женщина и осторожно погладила меня по щеке. — Отдохни и — с новыми силами в бой. — Куда ж я денусь с подводной лодки? — я зацепила с ее столика бутылку коньяка. — А вот пить тебе хватит. — Чтобы забыть последние дни, этого даже мало, — хмыкнула я. Нет, серьезно, на эту жизнь невозможно смотреть трезвой. Теперь я понимаю почему у многих после войны крыша свистит не хуже закипающего чайника. А неплохой коньячок держит наша «мать-настоятельница». Хорошо пошло. Не сказать, что я подобрела или мои проблемы стали казаться полной фигней. Просто пришло какое-то смирение, что, как ни крути, это моя страна, и другого выхода нет, кроме как засучив рукава разгребать дерьмо, в которое мы угодили. Ну а с этими упырями как-нибудь справлюсь. Тем более нельзя сказать, что они совсем уж неправы. Время такое, что хрен пойми кому можно верить, а кто предаст. — Арина, что ты здесь делаешь? Неправильно ставите вопрос, товарищ майор. Это вы что здесь забыли? Я же специально нашла тихий уголок в пустом классе. — Пытаюсь привести в порядок нервишки, — усмехнулась я и перехватила его осуждающий взгляд. — Не чай же ромашковый пить. — Пойдем я провожу тебя. — Мне и здесь хорошо, — усмехнулась я, покачав головой. Ну а что — сижу себе на подоконнике, никому не мешаю, любуюсь заснеженным парком. — В жизни часто случается дерьмо, но это не выход, — он решительно отобрал бутылку. — Вот-вот, — охотно согласилась я. — То ногой в него случайно наступишь, то душой вляпаешься. Живешь, сука, будто по минному полю ползешь. Черный юмор — наше все. — Тише ты, — Антон оглянулся, настойчиво взяв меня под локоток. — Что, боитесь расскажу девчонкам грязную правду о нашей разведке? — рассмеялась я. — Ну серьезно, товарищи, вы трудоустраиваете коллаб… колабрационистку, а потом прессуете ее всю дорогу. Знаете, есть такая поговорка — или сними крестик, или надень трусы. Антон никак не прореагировал на мои слова, продолжая тащить меня куда-то по коридору. — Стоп, — попыталась вырваться я, — казарма в другой стороне. Ааа…поняла. Снова запрете меня в карцере? — Ты не можешь в таком состоянии явиться к девушкам, — Антон втолкнул меня в какую-то комнату. К себе притащил, что ли? Я огляделась. Как и следовало ожидать — спартанский интерьер. — Миленько. Спасибо, конечно, за гостеприимство, но боюсь утром это неверно истолкуют. — Помолчи, — сухо бросил Антон, закрывая дверь. — Нет, серьезно, товарищ майор, я лучше пойду к себе, — я упрямо потопала к двери. И тут стало ясно, что мешать водку и французский коньяк было очень плохой идеей. Стул с грохотом полетел на пол, Антон успел в самый последний момент подхватить меня. Мда… Давненько я не напивалась до состояния: «Остановите землю, я сойду». — Пойдет она, — пробормотал он и аккуратно сгрузил мою тушку на кровать. — Дайте я хоть сапоги сниму, — пробормотала я, путаясь в покрывале. Антон оперативно помог мне стянуть обувку, в результате чего мы за малым не столкнулись лбами. — Почему вы помогаете мне? — до меня дошло кто все-таки смог убедить Филатова проверить мои данные. — Потому что спать в сапогах довольно неудобно, — усмехнулся он. — Нет, серьезно, я знаю вы не очень верите в потерю памяти, вы вообще мало чему верите… Антон долго смотрел мне в глаза нечитаемым взглядом. Вот же чертов Штирлиц, слова лишнего не вытянешь. — Неужели из-за моих красивых глаз? — хихикнула я, хотя уж в чем, а в харассменте его не обвинишь. — Я тебя вытащил потому что ты была одна. Ясно тебе? — резко ответил он. — А я слишком хорошо знаю что это такое — когда ты наломал дров и рядом нет никого, кто бы тебя остановил. Все-таки хороший он мужик, хотя порой и ведет себя как последний говнюк. — И единственное, чего я требую взамен — не врать. Я мысленно взвыла — ну не начинай ты опять старую песню. — Вроде же выяснили, что я сказала правду. — В этом случае — да, — вздохнул Антоен. — И кстати, что ты сегодня устроила в казарме? — Я говорила, что не буду ни от кого терпеть плюхи, — вспылила я. Мне Калугина вашего с головой хватает. Не много ли вы от меня хотите, товарищи? — В конце концов вы тоже виноваты, раз доходчиво не объяснили этой истеричке, чтобы держала себя в руках. — Эта «истеричка» утверждает, что ты не просто переводила приказы немцев, а лично участвовала в казнях гражданских, — Антон пристально посмотрел мне в глаза. — Чего? — я охренела от такого поворота. — Это ложь! — А откуда я могу это знать? — Оттуда, что мне незачем было это делать! Будь это не так, вы бы и на хромой козе ко мне не смогли подъехать со своими предложениями там, в штабе. Ну а что? Любая правоверная наци сразу же слила бы его. — Сложно поверить, что человек может выборочно потерять память, — медленно сказал Антон. — Доктор тоже склонен считать, что ты дурачишь нас. Я промолчала. Правду сказать — не поверит, а врать по сто пятьсотому кругу не хотелось. — Я просто не понимаю почему ты так упорствуешь? — мягко спросил он. — Ну сама посуди — мы и так знаем, что ты сотрудничала с немцами. Какой смысл скрывать свою личность? — Вы же такие умные, сами можете все придумать, — съязвила я. — Или фантазия закончилась? — Прекрати кривляться, — беззлобно огрызнулся Антон и, устало вздохнув, присел рядом. — Полковник строил разные версии, но как-то все не складывается. Ты явно выросла не в деревне, но и на городскую не очень смахиваешь. Как можно не знать элементарных бытовых вещей? Калугин считает что ты выросла в профессорской семье, тогда бы это все объясняло. Ну не умеет девочка пользоваться керогазом, так для этого была домработница. Но в таком случае образование у тебя слабовато, да и манеры подводят. А вдруг я была «проблемным ребенком» и не захотела учить пять языков и что там еще полагается? — До девушки, выросшей в пролетарской семье, ты опять же не дотягиваешь. Элементарные знания идеологии есть, но самые общие. — Эх вы, Шерлок, — усмехнулась я. — А версию что я выросла в детдоме не рассматривали? Антон проигнорировал мой сарказм. — Ты хочешь, чтобы тебе доверяли, но пойми, доверие возможно лишь когда доверяешь сам. Интересно, это он действует по своей инициативе или ему снова поручили меня расколоть? А тут как раз такой удобный случай — по пьяни, как известно, можно выболтать все. Я залипла, глядя в его глаза. Говнюк или нет, но он действительно не раз уже за меня рубился. И отчасти он прав, тяжело носить все в себе. Вот только я прекрасно знаю, чем могут закончиться мои откровения. Как бы он хорошо ко мне ни относился, естественно побежит с докладом к Филатову. А там за меня снова возьмутся — начнут вертеть и крутить со всех сторон, пытаясь понять как работает перемещение во времени. А оно мне надо? — Думаете я не хотела бы все вспомнить? — вполне натурально всхлипнула я. Алкоголь наконец сделал свое черное дело. — Или что человеку без прошлого легко жить? Я даже не помню были ли у меня родители и где они сейчас могут быть! А что я пережила, когда поняла что не смогу вернуться к нашим, потому что ни дома, ни документов. ни родственников — ни хрена у меня больше нет! Меня обычно тяжело развести на истерику, а тут прям прорвало. Я устала всего бояться, устала быть все время одна! Нет, конечно я не жду что кто-то примчится на коне и решит взмахом руки мои проблемы, но если бы можно было хотя бы с кем-то быть собой, ничего не скрывая и не городить больше эти горы лжи! — Арина… Его руки аккуратно легли на мои плечи, замерев, словно не решаясь притянуть к себе. Ну правильно, что еще может сделать мужик, чтобы остановить женские слезы? Хотя это мало похоже на объятье. Антон словно боится ко мне прикоснуться. Упирается рукой в подушку около моего плеча, держит себя на весу, подается чуть ближе неуверенно, осторожно. Утыкаюсь лбом в его плечо, и чувствую как его пальцы успокаивающе гладят затылок. Чувствую себя странно — я не собираюсь его соблазнять, да и да верного друга он не особо тянет. Просто хочется хотя бы на пару мгновений ощутить близость. — Многим из нас некуда вернуться, да и не к кому, — пробормотал он. — И если ты действительно ничего не помнишь — это даже хорошо. — У вас кто-то погиб? Ну да, тупой вопрос. — Уже поздно, — мягко отстранился он. — Тебе надо поспать, а я пойду подежурю сегодня. Ну вот, выгнала мужика из собственной постели. — И все-таки советую вам разбудить меня пораньше, — сама я явно без будильника не проснусь. — А то к моим грехам еще приплюсуют и нарушение субординации и соблазнение командира. Что, неужели мне удалось его смутить? Хотя вряд ли. Сколько бы я ни ерничала, у него была одна реакция - снисходительная полуусмешка. — Спокойной ночи, — бесстрастно ответил он. Я думала что буду как всегда полночи крутиться, обдумывая все что произошло с разных сторон, но, как ни странно, заснула, едва коснулась головой подушки.