Mysteria dolorosa

Малый приёмный зал хельсингёрского замка радикально отличался от роскошного большого. Да и зал-то — одно название; просто большая, скромно, почти аскетично обставленная комната. Гостей сюда допускали лишь для особо доверительных бесед. Или секретных. Энрико стоило немалых трудов пробиться в этот зал для первого, но последнее время сюда он приглашался чаще для второго. — Стало быть, договорились. Я выдаю вам Владислава Дракулу, преступника, разыскиваемого Святой инквизицией. Вы, отец Энрико Максвелл, гарантируете поддержку позиции Хельсунде на предстоящих переговорах со Священной Римской империей. — Но я настаиваю, чтобы список основных пунктов вашей позиции прилагался к договору. — Разумеется. Уверяю вас, святой отец, я не собираюсь менять свою позицию обратным числом. В обращении «святой отец» прозвучала горькая насмешка, которой не было раньше, когда королева приглашала монахов к себе для дебатов на предмет перевода Священного Писания, или свободы воли, или привилегий церкви... «Мы заполучили одного грешника, — уныло подумал Александр, — а по ходу дела отвратили от католической церкви главу целого государства. Где же мы совершили ошибку?» Её Величество Ингрид I в чёрном траурном наряде восседала по ту сторону длинного дубового стола. Когда-то Энрико похвалялся тем, что разделяющее их расстояние становится меньше. Время вернуло всё на круги своя. — Отец Александр берёт на себя ответственность за то, чтобы вышеупомянутый преступник был покаран за все свои злодеяния, совершённый в Хельсунде в том числе. Случались у Энрико такие скверные капризы: поддразнить противника, пускай и заведомо сильного, да ещё и на его собственной территории. Оправдать Александр его мог только одним: он не смотрел в глаза этой женщины, когда она отдавала приказ о взятии Алукарда под стражу. — Убийство риксканцлера Вальтера Константина Дорншерны, сопротивление правосудию, присвоение чужого имени и имущества, а также участие в заговоре с целью убийства Рихарда фон Хельсинга, если не само убийство. — Последнего не надо, — бесцеремонно прервала Максвелла королева Ингрид. — Никакого заговора с целью убийства не было. Был, вернее, — она недобро усмехнулась, — да не тот. Мне прекрасно известна репутация моего дяди в Восточной Европе. Рыцарь без страха и упрёка, Рихард — Львиное сердце, герой борьбы с турками — верю, что там так всё и обстояло. Вполне допускаю, что он был достойным человеком, и только реальная возможность заполучить в свои руки власть над королевством вскружила ему голову. Как бы то ни было, по возвращении в Хельсунде он принялся настаивать на регентстве по меньшей мере — при том, что по воле моего отца и моему согласию место это занял человек, посвятивший служению Хельсунде и королевской семье всю свою жизнь. Поняв, что законным путём ему ничего не добиться, Рихард фон Хельсинг пошёл напролом. Он решил избавиться от наследницы и стать ближайшим претендентом на трон. Не удивлюсь, если он был готов даже жениться на моей несчастной матери, дабы упрочить свои претензии. На бесстрастно произнесённых словах «избавиться от наследницы» королева Ингрид вдруг встретилась взглядом с Александром, будто зная о его нетерпимости к детоубийцам и осуждая за возведение едва ли не в ранг мученика человека, решившегося на подобное. Интуиция инквизитора подсказывала, что протестантка не лжёт. Александр отвёл глаза, искоса глянул на Энрико. Тот заметно побледнел, на лице читалось замешательство. Он явно не понимал, отчего королева с ними разоткровенничалась и к чему она ведёт. Ответ на первый вопрос Александр, кажется, отчасти знал: потому что один из участников тех событий был мёртв, а другому нечего было терять; он рискнул испытать свою догадку: — Кто же взял на себя убийство вашего дяди? Вальтер Дорншерна? — Я, — всё тем же бесстрастным тоном ответила Ингрид. Теперь её взгляд остановился на притихшем Максвелле. — Меня обманом выманили в имение в Гурре, где дядя предложил сохранить мне жизнь в обмен на отречение от трона. Алукард первым заподозрил неладное и приехал вслед за мной. Он вложил мне в руку оружие, а Вальтер впоследствии позаботился, чтобы вся эта история канула в Лету. Но стреляла я сама, по собственной воле и решению. Я научилась расправляться с предателями и врагами короны в тринадцать лет, отец Энрико. Не забывайте об этом. А если император Максимиллиан пожелает войны — я дам ему и войну.