Mysteria dolorosa

Юлий потрясённо наблюдал, как Александр извлекал из дорожного сундука и разворачивал бережно сложенное доминиканское облачение, а затем принялся сосредоточенно одеваться: белоснежная ряса, белый же, придающий солидности наплечник, массивный крест, чёрный широкий плащ и капюшон, который Александр, опустившись на колено, как ни в чём не бывало попросил брата пристегнуть. — Но... — тёмные глаза молодого монаха были распахнуты от изумления и испуга. — Брат, что вы... — Не волнуйся, — остановил его Александр. — Доверься мне, я прекрасно осознаю, что делаю. Он повесил на пояс чётки. Поколебавшись, надел налезшее лишь на мизинец кольцо-розарий Луки Валентино — просто на удачу; не стоило надеяться, что в этом захолустье найдутся люди, осведомлённые о тайных знаках. Улучив момент, когда Юлий отвернулся, закрепил сзади на поясе зачехлённый нож, собираясь быть готовым к любому исходу дела. Алукард уставился на это резкое, после невзрачных бурых одежд, буйство чёрного и белого, настороженно прищурившись. — Во имя всех святых, Александр, что ты затеял? — Я зашёл предупредить, чтобы ты был наготове, — голос Александра звучал отчётливо и холодно. — Я обращусь за помощью к здешним инквизиторам. Мы проведём допрос с соблюдением процедур и передадим тебя местным властям для вынесения смертного приговора и сожжения на костре. Ты получишь свою казнь. Я получу свою справедливость. В глазах Алукарда Александр увидел взметнувшийся страх, тот же, что и при упоминании пожара в замке, и разгорающуюся ненависть. — Здесь на рассвете дует добрый ветер, — с чувством добавил Александр. — Дым будет уносить в сторону, ты не успеешь сразу задохнуться, а ощутишь палящий жар пламени во всём... Алукард бросился на него, явно намереваясь обернуть вокруг его шеи цепь кандалов. Александр на лету перехватил жилистые предплечья, хотя удержал нападавшего с трудом — алхимик был охвачен бешенством одержимых, что удесятеряет их силу. — А простой путь, значит, не для тебя, да? Будешь стоять в стороне, в бе-елом, дьявол тебя раздери, воздевать очи горе и делать вид, что ты здесь ни при чём, что это не то же самое, что собственноручно пролитая кровь! Напрягшись, Александр отшвырнул алхимика в конец подвала, остановил ворвавшегося Джузеппе. Алукард продолжал выкрикивать проклятия. — Замолчи! Он притих, неровно и лихорадочно дыша сквозь оскаленные зубы. — Время не терпит, поэтому допрос я планирую устроить сегодня же вечером. Ты знаешь, что от тебя хотят услышать. И не надо этого, — добавил Александр, когда Алукард, исступлённо мотнув головой, ударился о стену. — Джузеппе, приглядывай, чтобы он не раскроил себе череп. «Ты знаешь, что от тебя хотят услышать», — повторил Александр про себя, поднимаясь наверх. «Если твоя тайна и впрямь так страшна, отправишься на костёр, как миленький. А если ты просто дуришь мне голову, то сам прекрасно понимаешь или поймёшь, когда успокоишься: время не терпит. У меня есть один-единственный шанс, стоит тебе заупрямиться, изобразить невинную овечку, затянуть следствие — полноценного допроса я провести не успею. Но тогда, клянусь Пречистой Девой, я прорвусь с тобой во Францию во что бы то ни стало, пускай мне придётся бросить всех позади и добираться верхом, перекинув тебя через седло, как куль!» Александр рассчитал верно: появление решительно настроенного инквизитора из самого Рима переполошило местный муниципалитет как курятник. Спешка в делах подобного рода здесь была не вновь, в готовых оказать услугу высокому гостю братьях по ордену недостатка не было. Двое судей и секретарь — больше не требовалось — больше, чем достаточно, как выяснилось по возвращении в монастырь, потому что встретивший их во дворе Юлий решительно объявил, что желает принимать участие в процессе. Александр освободил брата, что вызвался вести протокол и поручил обязанности секретаря своему спутнику. Окинув взглядом из окна выделенного им читального зала монастырский двор, Андерсон мысленно извинился перед добрым настоятелем, потерявшим последнюю надежду на справедливость в этом мире, и велел привести обвиняемого. Вечер на допрос, день на суд — и уже следующим утром на рыночной площади Санкт-Ингберта воспылает костёр. Если Алукард готов на это. Если он не намерен отпираться и тянуть время. Что Алукард был готов, Александр понял до того, как тот успел проронить хоть слово, по уверенной походке, расправленным плечам, знакомой ухмылке и недоброму, воистину дьявольскому блеску в глазах. Его толчком заставили встать на колени, но рост всё равно позволил ему окинуть притихших судей взглядом, не задирая особо головы. — Падре Александр! — радостно объявил Алукард. — Где вы только набрали таких деревенщин? Они же будут смотреть вам в рот и внимать каждому вашему слову, даже если я буду зачитывать отрывки из Священного Писания, а вы — объявлять это ложью и ересью! — Это тоже потом занести в протокол, — бросил Александр Юлию, велел обвиняемому хранить молчание, пока к нему не обратятся, и открыл заседание традиционной процессуальной формулой.