Я научился смотреть на смерть как на старый долг, который рано или поздно придется заплатить. Альберт Эйнштейн
Каково это, когда ненавидишь сам себя и собственное тело? Как это ощущать себя мусором, который пригоден разве лишь для того, чтобы по нему ходили и вдавливали его в землю? Лучше бы Сара О’Нил никогда и не знала, каково это, но ей пришлось. Прискорбно это или же нет — Саре уже давно наплевать. Но одно точно ясно: она ненавидит каждый дюйм своего тела, потому что его трогали противные пальцы Вильямса, потому что его целовали эти отвратительные губы, да ещё и делали с ней такие вещи… Сара осточертела сама себе. Ей уже плевать на то, как она выглядит, и как ощущает себя внутри. Только бы боль от ломок не беспокоила, да и все. Слишком уж боль эта невыносимая. Зачем мусору быть красивым? Эта странная фраза залезла в голову шатенки и никак оттуда не уходит, каждый день укрепляя там свое положение. Ещё и Аарон теперь отобрал и уничтожил (она видела в окно, как он сжигал ящик) все то, что давало ей хоть какую-то мнимую возможность не чувствовать себя такой грязной, такой отвратительной и ужасной хотя бы для себя. Аарон совсем не делает ей лучше, только лишь ухудшает и без того шаткое состояние своими нравоучениями и категорическими отказами. И даже его нежность и ласка не способны ей помочь, потому что студентка не позволяет никому касаться себя. Дерьмо обычно никто не трогает руками… — Так и будем молчать? — Вишня допивает содержимое бокала, отставляя его на все ещё пустой стол комнаты, которую Сара теперь считает своей. Этот бардак, признаться честно, немного смущает Вишню. Его вообще смущает такое состояние девушки. Она сама не своя. Она где-то глубоко, где-то в недрах своего сознания — там, где ее надо очень долго и упорно искать, а потом реанимировать и возвращать к нормальной жизни. Но она противится. И уже битый час его нахождения в комнате в молчаливой обстановке — ярчайшее тому доказательство. Сара закрылась, и они с Аароном медленно ее теряют. Хотя можно ли это считать медленным путем? Кажется, это больше похоже на стремительный путь потери человеком самого себя. — Предпочитаю быть в одиночестве. Так меня точно никто не тронет, — О’Нил садится на кровати, подбирая ноги под себя, и даже не удосуживает ягодного хотя бы одного своего взгляда. Вишне бы только посмотреть в ее глаза, и он бы многое понял и смог бы ей помочь. — Чего ты боишься, принцесса? Кого? Разве хоть кто-то из нас с Аароном давал тебе повода его бояться? — ягодный пересекает комнату своими большими шагами, а потом опускается на место рядом с девушкой, но не касается ее. Аарон предупреждал друга, какой болезненной бывает реакция Сары, когда до нее дотрагиваешься. И Вишня решает не пересекать этой черты, хотя очень хотел бы заключить ее в свои крепкие объятия и забрать всю боль и агрессию из ее нежного тела. Она ведь такая маленькая и нежная, ее надо оберегать и трепетно к ней прикасаться, а она не позволяет этого никому. Зачем? Это неправильно. Закрываться — не лучший выход. Даже худший… — Чарли тоже не давал такого повода, а потом… А потом накачал меня этой дрянью и изнасиловал! Откуда я знаю, что в ваших головах? — Сара отодвигается дальше, вжимаясь в спинку кровати. Хоть какое-то расстояние — гарант ее безопасности и спокойствия. Девушка успела уяснить, что только она сама может обеспечить себе ту самую зону комфорта, и только она придет к себе на помощь, когда ей это требуется. А одиночество спасет ее от лишних проблем, таких как ссоры с парнем, с друзьями, предательства и прочая ерунда, которая ей абсолютно не нужна. Нельзя никому и ничего доверять. Нельзя возлагать ложных надежд и надеяться на кого-то. Надо верить лишь в себя. Если быть одной, то всегда точно будешь знать, что никто и не захочет тебя тронуть, потому что у тебя нет ни друзей, ни врагов. Такова позиция О’Нил теперь. Одиночество в ее жизни не станет ядом, оно станет ее спасением. — Поверь мне, меньше всего на свете мы с Аароном хотим причинить тебе вред, — Вишня прикрывает глаза, совершенно не понимая, почему Сара закрывается именно от них с Аароном. Они и правда никогда не причинят ей боли. Не станут трогать ее без разрешения, не будут ей что-то прививать против ее воли, не позволят себе грубого обращения с ней, потому что оба ее любят. Аарон как любимую девушку и единственный смысл жизни, а Вишня… Вишня отчаянно видит в ней Эмилию, и от этого его дружеская любовь превращается в платоническую, сестринскую. Ему хочется быть ее поддержкой и опорой и видеть на себе эту лучезарную улыбку, которую он успел полюбить за эти два месяца знакомства с ней. Она ведь такая нежная и чувствительная, и он тоже очень ранимый. Они просто идеально подходят друг другу. Им просто суждено понять друг друга, потому что похожую личность всегда проще понять. Ей и помочь проще, ведь это все равно, что помогать себе. — Правда? — Сара выгибает брови, крепко сжимая кулачки. — А зачем тогда Аарон сжёг мою заначку? Не хочет причинить мне вреда? Ага, конечно, так я и поверила в это. Без моего успокоительного мне больно, и это вред. Обиженно фыркает она, складывая руки на груди в закрытом жесте, словно пытается его от себя отпугнуть и выгнать. Ей не нужна нянька, ей не нужен абсолютно никто! Девушка просто хочет спокойствия и знать, что все будет хорошо, что ее больше никто не обидит и никто не станет с ней делать таких страшных вещей, которые она уже успела познать на себе. Ей нужно вернуться в прошлое и больше не возвращаться сюда. Хочется к брату в объятия, а лучше к родителям. Лучше вернуться в то время, когда все были живы, когда они были счастливы, не зная бед. А ещё… Ещё бы не пустить родителей тогда на самолёт в этот чёртов Нью-Йорк, чтобы они там не разбились. Только это все мечты и наивные надежды. Ничего не изменить. Все пропало. — Сара, это не успокоительное! — Вишня чуть повышает голос и улавливает краем глаза, как девушка вздрагивает от его тона. — Принцесса, это наркотик, понимаешь? Он даёт мимолётное ощущение радости и спокойствия, на самом же деле это вещество… Оно разрушает тебя и твой организм. Аарон не хочет тебя потерять. Я тоже этого не хочу. Поэтому он и сжёг твою заначку. Только бы понимал он, что говорит все это в пустоту, потому что Сара его совершенно не слышит и даже не пытается услышать, поскольку ей все равно… Все равно и на Аарона, и на Вишню, и на себя. Она просто существует, потому что по-другому такую жизнь и не назвать. Жалкий мусор, валяющийся под ногами у людей, по которому топчутся и не замечают его… А потом он гниет, разлагается и исчезает. О’Нил бы хотела сгнить и исчезнуть раз и навсегда, просто потому что роль мусора ей уже надоела. Она хочет быть солнышком. Ему всегда рады, его любят абсолютно все, каждый улыбается при виде него. А на нее сейчас смотрят как на тучу, с ненавистью и осуждением в глазах. Да и тучи иногда тоже любят, а ее лишь шпыняют, ограждают от жизни и от людей, не дают так сильно нужной ей свободы. — А мне так проще, и мне уже есть восемнадцать, поэтому вы оба не имеете никакого права мне что-то запрещать! Ещё и заперли меня здесь, решетки на окна поставили. Чего же вы меня тогда наручниками к батарее не прикуете? Или кляп в рот не засунете? А, может, и еду по часам начнёте выдавать? А, что? Я ж в грёбаной тюрьме! — Сара кидает в сторону Вишни ненавистный взгляд, а потом резко меняется в лице, вспоминая кое-что, что он когда-то ей обещал. — Точно… Кажется, я спасла тебе жизнь, и теперь ты мой должник. Так вот, должник, пришло время вернуть мне свой долг! Устремляет на него свой взгляд, полный решительности и лишенный какого-либо блеска. Ей плевать, как отчаянно выглядит ее попытка получить требуемое. Ей нужна доза, иначе последует ломка… А это страшно, только бояться шатенка больше не собирается. Нет, хватит с нее чувства страха. Только эйфория и все. Большего и не надо. Чтобы боли не было и было спокойно. И чтобы ее любили, оберегали и делали счастливой. Она готова быть послушной, кроткой и самой милой, но пусть все будет как и прежде. Пусть сделают так, чтобы это изнасилование аннулировали… — Сара, это шантаж, и я не стану принимать его условия, — тяжело вздыхает ягодный, понимая, к чему клонит девушка. Эмилия когда-то делала так же, и дракон повелся на ее шантаж, что и привело к столь плачевным событиям. Теперь он так никогда не поступит, потому что понимает, на какие меры готовы идти люди, находящиеся под властью наркотических веществ. Сейчас с ним говорит не Сара, а демон на ее плече, который так отчаянно просит дать ему очередное лекарство — то самое успокоительное, которое якобы облегчит боль. Только оно не облегчает, а лишь усугубляет и разрушает. И будь все наркоманы мира в здравии, они бы прекрасно это поняли. Только вот их мозги отключены и не могут адекватно работать, поэтому и ждать понимания от таких людей глупо. Все равно что собаку научить говорить… Бессмысленно. Очень жаль, что Сара теперь входит в ряды таких людей. — Тогда вали! Нечего сидеть здесь и не приносить никакой пользы! Кидает в Вишню подушку, пытаясь отогнать его от себя как можно дальше, но он даже не шевелится, приковывая пронзительный взгляд к ее заплаканному лицу. И вот чего она плачет? Из-за своего такого состояния? Или из-за того, что Хилл держит ее взаперти? А, быть может, жалеет, что продолжила принимать дальше? Или она просто расстроена, что Вишня не дал ей никакого шанса на получение новой заначки, которую она только что хотела выпросить у него при помощи шантажа? Знал бы он, но ему не суждено обладать данной информацией. Он просто смотрит и жалеет ее, потому что представляет, каково это — находиться в таком состоянии. Это ж страшно, жутко и очень сложно. Пример Эмилии ярко показал, что значит быть в зависимости от веществ, и к чему такая зависимость чаще всего приводит. — Дура! — бросает он, поднимаясь с кровати, когда девушка накрывается одеялом с головой, продолжая погрязать в собственных мыслях и мучениях, которые только стоит рассказать и доверить ягодному, и он тут же поможет. Просто открыться ему, впустить в свой мир, и он найдет выход из ее ловушки. Станет вишнёвой пилюлей, антибиотиком со вкусом кислой ягодки или же витаминкой с вишнёвыми нотками — не важно. Просто поможет ей, потому что она ему дорога. — Ви, уйди, а! Вот бесишь, реально! Тихо бурчит она из-под одеяла, не желая больше видеть его таких притягательных, пронзительных голубых глаз. Двух огромных океанов, в которых раньше читалась любовь и такая теплая поддержка, а сейчас она видит там лишь осуждение к ней, какое-то презрение. Эти два огонька цвета неба, два таких больших омута, они ведь медленно ее убивают своими такими эмоциями, потому что хуже всего на свете сейчас смотреть на родной образ друга и видеть не ту обворожительную улыбку, которую она видела буквально пару недель назад, а этот грустный и поникший взгляд. Раздражение, вызванное ей и ее поступками. Но это только цветочки, потому что роль ягодок сейчас играет Аарон и его состояние в последнюю неделю. Как бы не было странно это осознавать, но Сара чувствует всю его боль. Она слышит, как мужчина приходит каждую ночь к двери спальни и стоит подолгу, не решаясь зайти, хотя дверь ночью не заперта. Она видела его разбитые в кровь костяшки, видела его круги под глазами, а еще заметила, что на висках появилось несколько седых волосков. Аарон медленно погибает, угасает, потому что О’Нил с ним так груба, закрыта и холодна. И она бы, быть может, позволила ему к себе прикасаться и дарить свою любовь, но этот отвратительный ком внутри, застывшая картинка в глазах, не дает ей никакого шанса на то, чтобы подпустить его к себе. Вот и мучает шатенка и себя, и его. Убивает обоих. Себя при помощи наркотических средств, а его… Его своим поведением. — Знаешь, О’Нил, звание принцессы теперь не достойно тебя, потому что принцессы не скатываются в такие ямы и не губят свой организм наркотиками. Я больше не назову тебя принцессой ни разу, пока ты не станешь вести нормальный образ жизни. Если тебе не жаль себя, не жаль и меня, то подумай об Аароне. Ты его разрушаешь, — Вишня закуривает. Кажется, сейчас вся комната слушает его, и даже молчаливые стены готовы дать ответы на его реплики, но только не Сара. Она либо упорно делает вид, что не хочет его слышать, слушать и реагировать на него, либо действительно этого не желает. Но Вишня не поверит в то, что О’Нил стала такой пофигисткой. Кто угодно, но только не Сара. Если бы ей было плевать на все, то она бы давно уже перестала париться об изнасиловании и забыла бы его как страшный сон, но она не забыла и мучается. А это значит, что есть в ней еще частичка ее души, которую надо поскорее вытащить из-под гнета страшных лап зависимости. — Он может меня бросить, я ему этого не запрещаю, — безразлично отзывается она, открывая лицо, потому что нечем дышать. Хотя лучше бы ей было нечем слышать и слушать, потому что Вишня ее изрядно уже достал. Ходит тут со своими нравоучениями, как будто бы сам святой. Только ему до святого ещё жить и жить. — Вот что в твоей голове, О’Нил? Какой таракан переворачивает там все извилины кверху ногами? — Вишня начинает поднимать с пола все вещи, осторожно складывая их на угол кровати. Когда мужчина поднимает один из бюстгальтеров, то оценивающе проходится по нему взглядом, представляя, какой же шикарной была бы Сара в нем. Полупрозрачный, кружевной, ещё и вишневого оттенка. О да, он бы с удовольствием вознёс ее до небес в таком виде. Но у нее есть Аарон, да и Сара сейчас к себе никого не подпускает. — Боже, смените мне няньку, пожалуйста, обратно. Хилл хоть молчал, а ты все тараторишь и тараторишь, — Сара снова садится на кровати, слега улыбаясь, когда ее взгляд цепляется за хозяйственного Вишню, аккуратно складывающего все ее вещи. Голова в ту же секунду выдает такое тёплое воспоминание, что отзывается болью в груди и застывшими слезами на глазах… — Мамуль, давай я тебе помогу? — восьмилетняя Сара, замечая, как мама старательно складывает свои вещи в чемодан, решается ей помочь. Нехорошо трудиться одной. — Давай, — высокая, с длинными русыми волосами женщина, расплывается в широкой улыбке, когда ее маленькая дочь берет одну из блузок и осторожно складывает, укладывая в чемодан. — А куда вы с папой летите? — О’Нил повторяет те же самые действия, не снимая с лица улыбки. Ей всегда хорошо с мамой. Мама — ее лучший друг. Мама поддержит и даст совет, поможет с домашкой, вкусно приготовит поесть. А когда мамы нет дома, то можно надеть ее туфли на высоком каблуке и накрасить губы ее красной помадой, а потом долго красоваться перед зеркалом, считая себя такой взрослой и красивой. Сара часто так делает. — У нас деловая встреча в Вашингтоне, — высокий, широкоплечий, кареглазый брюнет крепко приобнимает свою дочь за плечи, оставляя на ее щеке теплый поцелуй. Малышка смеётся, даря отцу и свой поцелуй. — Ты ведь обещаешь во всем слушаться Эндрю? Только не разрешай ему водить сюда девочек. — Эндрю сказал, что они с девочками делают в его комнате домашку, — Сара присаживается на край кровати, обречённо вздыхая. Она наматывает на палец прядь своих каштановых волос, ловя на себе два восхищённых взгляда. — Но мне кажется, что он мне соврал. Домашнее задание обычно делают в тишине, а не кричат что-то непонятное. — Мы проходили размножение, — Эндрю заглядывает в комнату родителей, слыша оттуда голоса всей своей семьи, и сразу же бросает на сестру злобный взгляд. — А ты предательница. Парень поднимает сестру на руки и несколько минут кружится с ней по комнате, оседая на кресло так же с Сарой. Эндрю любит свою сестру так же сильно, как она любит его. У них вообще отличная семья. Родители занимаются своим бизнесом. У них своя сеть продуктовых магазинов. Эндрю учится в университете на лингвиста, а Сара ходит в третий класс общеобразовательной школы. В доме всегда царит тишина и покой. Умиротворение, потому что тут живёт любовь. — В следующий раз конфет не жди, — шепчет Дрю на ушко сестре, тут же получая удар в грудь маленьким кулачком. Для своих восьми лет Сара была очень хрупкой, низкой и такой ещё маленькой девочкой, но очень умной и рассудительной. Родители ей гордились, и только брат знал, что эта малышка может кому хочешь нос открутить. — Думаю, они и без нас справятся, — женщина приобнимает мужа, укладывая голову на его плече. Родители никогда не боялись оставлять детей вдвоем, потому что знали, что Эндрю не даст Сару в обиду, не позволит ей сделать глупостей. — Мам, пап, не парьтесь, — Эндрю смотрит на родителей, улыбаясь, — вы можете спокойно ехать. Эта маленькая проказница будет под моей опекой, и мы уже даже придумали, куда пойдем. Брат расплетает сестре косичку, осторожно распутывая узелки в ее волосиках. Ему нравится, когда они телепаются на ветру. — Мы пойдем смотреть на Дрю, — Сара смеётся, видя, как брат показывает ей язык. Эти двое — это безумная смесь любви и нежности, веселья и безудержного счастья. Это самый настоящий пример прекрасных взаимоотношений брата и сестры, несмотря на столь огромную разницу в возрасте. — Это где у нас Эндрю показывают? — мужчина удивляется словам дочери, не сразу соображая, о чем она. — Она говорит, что тот белый медведь в зоопарке похож на меня. Короче, я не знаю, что в ее голове, но я не против. — Но ведь правда похож! Громко заявляет Сара, вставая с колен брата и подходя к столу. Она запихивает в карман парочку конфет, что незаметно стаскивает со стола родителей, а потом убегает со словами: «Кто последний добежит до машины родителей, тот вонючая улитка!». Родители в ту же секунду начинают смеяться, а Эндрю ничего не остаётся, кроме как подыграть своей любимой сестричке и стать той самой вонючей улиткой. Да и кем он там только уже не был? Ничего, перетерпит. Ради этой счастливой улыбки своей любимой сестрички он готов быть хоть слизняком, хоть куском дерьма. Снова больно, снова противно и отвратительно, как будто бы заживо вырезают органы и производят замену старых на гниющие. Это невозможно. Постоянно думать о тех, кого уже нельзя вернуть, но кто так сильно дорог сердцу… Это идиотизм. Саморазрушение. — Твои эти похождения по моей комнате меня уже бесят! Если ты не хочешь увидеть, как меня через пару часов начнет выворачивать наизнанку, и как я буду рвать на себе волосы от того, что мне нужна будет доза, то милости прошу вон! — О’Нил встаёт и вплотную подходит к Вишне, сильно хватая его за локоть, чтобы вышвырнуть дракона за дверь, но все попытки тщетны. Он слишком силен и упрям. Ей его не сдвинуть. — Мне уже хреново, Ви! Уходи! Я не хочу, чтобы ты видел меня такой… Пошел вон! Съебись же ты уже! Кричит, колотит его кулаками по груди, плечам, отбивает несколько пощечин, но мужчина словно и не чувствует боли. Он просто стоит и ждёт, пока она выплеснет весь пар, пока весь гнев выйдет из ее сознания, освободив дорогу для новых мыслей. Для добрых и теплых событий. Он готов ей подарить оставшееся в нем тепло. Только бы она вернулась, стала прежней, больше не употребляла бы. — Уходи! Пожалуйста… Вишня, ну же! — Нет, — ягодный отрицательно мотает головой, и в момент, когда Сара пытается нанести ему очередной удар кулаком в грудь, он перехватывает ее руку и крепко прижимает шатенку к своему телу. И впервые за эту неделю Сара не противится, а позволяет себе расслабиться и начать плакать, потому что ей больно. И боль эта… Она угнетает, мучает, заставляет чувствовать себя последним куском дерьма, которое никто и никогда не возьмет в свои руки. Только Вишня готов принять ее и таким, как считает сама она, дерьмом, потому что понимает ее и любит, как родную. — Мне очень страшно, Нейтан, — такое обращение заставляет Вишню вздрогнуть и снова вспомнить Эмилию. Сара и правда очень на нее похожа. Девушка жмется все сильнее к мужчине, скрещивая свои руки за его спиной в замок. Слезы все льются и льются из янтарных глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках, и темные пятнышки на синей футболке дракона. Ее знобит, в мышцах какое-то неприятное ощущение, то жарко, то холодно. Ей плохо, а он большой и теплый. — Прошло девять с половиной часов с последнего принятия дозы. Я чувствую, как мне уже больно. Мне нечем дышать, а ещё очень холодно, а потом резко жарко. Как и писал Эндрю… Все именно так… — Он и об этом писал? — Вишня осторожно перехватывает Сару на руки и укладывает ее на кровать, беря ледяную женскую ладонь в свою горячую. Жест поддержки, опеки и любви к другу, к сестре, к родному человеку. Сара для него все сразу же. Пожалуй, она единственная девушка, которую он готов впустить в свой мир, если она ему позволит войти и в свой. — Да, и это так страшно. Он трижды пытался остановиться. Трижды! Он просто не смог стерпеть этой боли, не смог, понимаешь? Это сейчас ещё не так больно, а через пару часов меня начнет бросать в пот, кожа покроется мурашками. Я не смогу спать, не смогу есть. И это тоже ещё ничего в сравнении с тем, что произойдет на вторые сутки после отсутствия дозы. Меня в прямом смысле слова начнет выворачивать. Я буду ощущать, как мои кости выкручивают, ломают, а ещё буду много чихать. Могу уйти в забытье, могу громко кричать и быть агрессивной. Я не хочу этого, Ви… — Сара практически плачет, но старается держаться, потому что ей не хочется быть жалкой. Ей не хочется, чтобы ее жалели. Она не достойна жалости. — Не хочу. Это очень страшно… Дрю не смог вытерпеть, как же вытерплю я? Так вот оно в чем дело. Сара не не хочет избавляться от зависимости, она просто боится способа, которым от нее избавляются. Надо ведь будет перетерпеть ломку, перенести все эти мучения, чтобы организм очистился и выработка гормона эндорфина, который притупляет героин, заменяя собой, восстановилась. Героин — это опиат, он действует на все системы в человеческом организме, постепенно останавливая их самостоятельное функционирование. Действие героина похоже на эндорфин, и многие наркоманы принимают этот белый порошок за свое обезболивающее, но это неверный путь. Героин и эндорфин имеют совершенно разные принципы работы. Если же эндорфин действует выборочно, притупляя боль и заменяя ее удовольствием, счастьем, как бы излечивает определенные клеточки головного мозга, избавляя от страхов и тревог, то героин… Наркотик действует на организм в целом и даёт мнимое ощущение обезболивания. Ещё и постепенно разрушает выработку эндорфина, что способен самостоятельно обезболить некоторые процессы, вследствие чего наркоман, не получая очередную дозу, приходит в состояние ломки. Это то самое состояние, когда все страхи, тревоги и вся боль снова начинают действовать на организм человека, но оно не лечится, как положено гормоном эндорфина, потому что его выработка уже остановлена. Боль становится спутником наркомана до тех пор, пока выработка эндорфина не придет в норму. И чем дольше этот процесс происходит, тем сильнее ломка. А длительность процесса зависит от длительности приема наркотиков. У Сары ещё есть шанс отделаться только двумя стадиями ломки и вернуться обратно к нормальной жизни, но если она прекратит сейчас принимать. Если же нет, и она продолжит, несмотря на все запреты, то ее ждёт все четыре стадии. А как показывает практика, то до четвертой стадии обычно доживает лишь десять, максимум двадцать, процентов наркозависимых, потому что боли… Боли сродни с горением заживо, а может и того хуже. Это неподвластно пережить… Ну, либо можно пережить, но стать по итогу каким-нибудь овощем, способным разве что говорить, ведь наркотик разрушит перед этим все, а состояние ломки и процесс восстановления эндорфина поспособствует ещё большим разрушениям. Поэтому Сара должна остановиться, пока еще есть шанс остаться нормальным человеком и дальше радоваться жизни. — Ты сильная, ты справишься. Главное желание. Мы с Аароном тебе поможем. Только доверься нам, не закрывайся от нас, — Вишня гладит большим пальцем тыльную сторону ладони О’Нил, улыбаясь ей. — Я доверяю тебе, но Аарон… Я ему не верю, я не знаю, почему так… Не верю и все. Это так странно, так непонятно. И я так сильно его люблю, что мне порой кажется, будто бы я его не достойна. Он для меня так много делает, а я… Я чертова наркоманка… Я низш… — Т-с-с, — Вишня прерывает бессмысленную речь, понимая, что это совсем не так. Скорее, Аарон не достоин в некоторых моментах Сары, но уж точно не наоборот. — У вас сложный период. Вы справитесь и вернёте доверие к друг другу. Я в этом уверен. Вы отличная пара. Просто… Просто один врёт, а вторая неосознанно верит, и они оба тем самым вырывают себе огромную яму, но это их дело. Вишня не имеет право в это лезть. Он просто хочет избавить Сару от зависимости, пока ещё не слишком поздно, пока она ещё сама этого желает. А что будет с ее отношениями с Аароном… Они сами разберутся. Взрослые люди. Дракон не собирается лезть в это, а уж тем более как-то разруливать их ссоры и недопонимания. Нет, не хочет потом получать в свою сторону упрёки и обвинения, что якобы из-за него у них все плохо. — Останься со мной, пожалуйста. Мне страшно одной. Я боюсь, боюсь не вынести, сделать с собой что-то не то, причинить боль ещё кому-то. А ещё эти воспоминания… Они все лезут и лезут в голову. Ты же не уйдешь? Прошу тебя, — Сара смотрит умоляюще, крепко сжимая руку Вишни. Ей нужна поддержка, помощь, а он такой отзывчивый. — Ты мне нужен, очень сильно нужен. — До прихода Аарона я весь твой, — ягодный тепло улыбается, видя грусть в глазах шатенки. Всё-таки есть в ней ещё живая частичка, что не успела погрязнуть в опиатовом море и стать безвольной куклой, и это его радует. Есть шанс зацепиться за сознание и вытащить его, разрушить это плотное стекло, что было создано наркотиком. Надо немного постараться, приложить чуть больше усилий и любви. — Можно мне жить у тебя? Ты точно не запрешь меня в доме и не будешь не выпускать на улицу. Я не понимаю его… Не понимаю… — О’Нил расстроенно смотрит на свою и мужскую ладони, грустя, потому что это не Аарон. Он ушел, оставил ее одну, свалил все на Вишню. А ведь Саре нужен Аарон, и его поддержка… — Почему он так… Так грубо? Жить у него? Нет, Вишня не против. Совсем не против. Только за, но вот ягодный ещё хочет немного порадоваться жизни и вообще прожить ее хорошо и спокойно, с двумя руками и ногами и желательно с членом, потому что иначе нет смысла. А если Аарон узнает, что Сара не хочет жить с ним, а хочет жить с Вишней, то ему точно конец. Хилл ведь такой ревнивый и такой собственник, а тут ещё и О’Нил его к себе не подпускает, а ягодного впустила. Нет-нет, с ним жить не надо. Пусть живут друг с другом. — Он боится за тебя, вот и применяет такие меры. Я поговорю с ним. Он будет не так жесток, и, вообще, — дракон встаёт с кровати, раскрывая дверцы шкафа О’Нил, — одевайся. Раз я сегодня твой нянь, хоть и не усатый, но нянь, то мы пойдем с тобой гулять. Давай, приводи себя в божеский вид, и я жду тебя в гостиной. — Ты правда выпустишь меня отсюда? А что скажет Аарон? Он ведь будет ругаться, — О’Нил чуть привстает, кидая на Вишню восхищенный взгляд. — Если ты будешь послушной девочкой, то никто ругаться не будет. Да и что мне сделает Хилл? Ну… по головке, конечно, не погладит, запретил ведь тебя отсюда выпускать, но мне пофиг. Ты тут скоро сгниешь, так что, давай, пока злой папочка не пришел и не наказал нас обоих, — Вишня протягивает подруге руку, впервые за последние несколько дней улыбаясь Саре своей привычной обворожительной улыбкой, которую она просто обожает. Определенно, Вишня — это тот самый человек, который каким-то необычным образом может ее понимать без слов, и этого его понимание — лучшее, что он может ей дать в такой сложный в ее жизни период. Иногда Сара задумывается над тем, почему же выбрала Аарона, а не ягодного… Вишня… Он ведь такой чуткий, такой заботливый и нежный с ней. Просто идеал мужчины, но Аарон… Хилл, он какой-то особенный, какой-то невероятный. С ним никогда не страшно, он сильный такой и грозный. В нем О’Нил видит мощь, огонь, рядом с которым она готова тоже гореть. Она его любит. Наверное, именно этот огонь и эта такая местами горячая грубость, — они ее манят, и из-за них она и влюбилась в главаря драконов, а не в его правую руку. — А куда мы пойдем? После получасовых сборов, Сара наконец-то приводит себя в адекватное состояние, причесываясь и даже нанося на лицо немного макияжа. Больше, конечно, еще из-за оставшихся следов насилия со стороны Вильямса, но это уже лучше, чем то, что удосужился увидеть ягодный несколькими часами ранее. Еще и платье надела. Такое воздушное, ярко-желтое, ей определенно идет. Как же жаль, что она выбрала не его, он бы был самым лучшим парнем для принцессы. Не допустил бы ее такого состояния. Но у нее есть Аарон, и, пожалуй, это единственное, что останавливает Вишню попытаться завоевать это маленькое сердечко и забрать себе. С ним ей будет лучше. Хилл — не герой ее романа. Он это чувствует. — В парк, там есть озеро. Ножки помочим, купим тебе мороженое, понежимся под солнышком. Оно сегодня должно тебя любить, ты сегодня такая яркая, Сара. Улыбки только не хватает, — Вишня берет Сару за руку, ласково и осторожно притягивая ее к себе, словно она маленькая и хрупкая вазочка, которую ни в коем случае нельзя разбить. — Давай, улыбнись, маленькая. У тебя восхитительная улыбка. Однако сил улыбаться у Сары нет. Она не говорит о том, как ей сейчас хреново, и о том, что согласилась шатенка пойти с Вишней прогуляться, потому что понимает, что одиночество в таком состоянии будет невыносимым. Ей плохо, и чем дольше она без той самой необходимой дозы, тем ей хуже. Авось и прогулка ей поможет, вдруг позитивные эмоции заставят ее забыть обо всем и об этом ужасе мук, который напоминает о себе дрожью по коже. И только такая теплая и большая ладонь ягодного помогает ей чувствовать себя чуточку лучше, словно сейчас он — весь ее мир, вся ее поддержка и опора, все самое хорошее, что есть в ее жизни. — Так лучше? — Сара слегка растягивает уголки губ в легкой улыбке, ловя ответную реакцию Вишни в виде высоко поднятого большого пальца свободной руки. — Гораздо, — они вышагивают по дорожке, засыпанной мелким гравием, и направляются в сторону парка. К свежему воздуху, к тёплому солнцу и морю позитивных эмоций, которые сейчас просто необходимы Саре. Но, видимо, судьба распорядилась иначе, и никакого позитива сегодня не будет. Не будет и никакой прогулки, потому что как только друзья пересекают ограду многоэтажки, то натыкаются на Аарона. Мужчина, немного пошатываясь, идёт в сторону своего жилища, и на нем попросту нет лица. Бледный, как тень, а на губах застыла печальная улыбка. Сара испуганно сглатывает, ещё крепче сжимая ладонь Вишни, который устремляет обеспокоенный взгляд на друга. Что-то точно произошло, и, кажется, ягодный догадывается, что именно. Только бы его догадки оказались ложными… Но сначала надо выгнать отсюда Сару, поскольку ей точно не стоит слышать того, о чем они будут говорить. — Сара, иди домой, — Вишня ласково приобнимает ее за плечи и разворачивает в другую сторону, — нам с Аароном надо поговорить. — Но… — Нет, Сара, ты же сегодня послушная девочка, так и оставайся ей до конца, — чуть грубо бросает он, тут же сменяя гнев на милость, что выражается доброй улыбкой, — это мужской разговор. Раздражаясь, Сара скидывает руки Вишни со своих плеч и делает несколько шагов в сторону Аарона. Его все ещё немного пошатывает, но, видя Сару, мужчина чуть улыбается. Приятно видеть ее в ярком платье, причесанной, ещё и с улыбкой на лице. Правда, до его появления эта улыбка была куда шире. Сейчас же О’Нил быстро подбегает к главарю драконов и берет его за обе руки, заглядывая в полные боли, растерянности и какого-то непонятного чувства глаза. — Что случилось? — шатенка ласково проводит пальцами по щеке мужчины, даже и не пытаясь отойти от него, испугаться или же закричать от боли, потому что ей не хочется, чтобы к ней прикасались. Нет, сейчас она видит, что ему плохо, и ей абсолютно плевать на собственные чувства и ощущения. Он ей куда важнее. — Все хорошо, малышка, — Хилл выдавливает из себя неуверенную, но широкую улыбку, осторожно притягивая к себе возлюбленную. Ему хреново, слишком хуево, но такое состояние Сары может только радовать, поэтому он ее и заключает в свои крепкие объятия. Впервые за неделю прикасается к любимой коже и не слышит криков или не чувствует ударов в грудь. Она даёт ему к себе прикасаться, и в сердце прям бальзам разливается. — Папочка просто немного выпил. Со мной все нормально. Иди домой, хорошо? Приготовь нам всем чай, мы с Вишней сейчас подойдем. — Л-ладно, — она впервые видит Аарона таким потерянным, и на фоне этого вида своего мужчины собственные ощущения отходят куда-то на задний план, поэтому она просто повинуется его приказу, уверенно направляясь в сторону многоэтажки. Оба мужчины, дожидаясь полного скрытия шатенки за дверью подъезда, обращают друг на друга обеспокоенные взгляды. Вишня тут же подходит к другу, хватая того за локоть и разворачивая лицом к себе. — Только не говори мне, что ты сделал то, о чем я сейчас думаю, — с надеждой в глазах произносит ягодный, но тихо выдыхает, чуть отталкивая Аарона от себя, потому что видит этот немой кивок и панику в глазах. — Он ведь был нашим другом, Хилл… Ты ведь сам его взял к нам! Сам! Зачем? — Предательство не прощаемо, Ви, — Хилл стирает со лба капельки пота. Он слишком сильно перенервничал. Не каждый день приходится делать такие вещи… — Мне было нелегко, но он сам попросил это сделать, как настоящий дракон. Убить Аарона, пожалуй, будет меньшим для него наказанием, но Вишня не сможет поднять руку на своего друга… Только от этого не легче. Совсем не легче. Аарон медленно катится вниз. Кажется, они с Сарой два сапога пара. Один убивает, а вторая нюхает всякую дрянь. — Что ты теперь скажешь ей? Весь твой вид говорит о том, что ты сделал что-то хуевое, а я ведь только докопался до ее сознания… — Как и попросил Майкл, — Хилл достает из кармана лист бумаги, сложенный в несколько раз и напоминающий своей формой конвертик, — отдам это через неделю, когда скажу, что он… Что он попал в аварию на машине. Тёрнер сам попросил меня так сделать. Это было его последним желанием. Ви, мне и правда хуево, но я не мог… Понимаешь, не мог не сделать этого. Я должен был так поступить, потому что так гласит наш кодекс. Мне тоже будет его не хватать… Мужчина дрожащими пальцами убирает лист обратно во внутренний карман своей кожанки, а потом достает пачку с сигаретами, таким же дрожащими пальцами вытаскивая одну из папирос. Но руки его не слушаются. В них до сих пор тремор. Все валится. И пачка, и сигарета. Он поднимает пачку, доставая ещё одну папиросу, но теперь не слушается и зажигалка. Колёсико проскальзывает, но не выдает огня. Аарон готов разнести весь этот мир к чертям. Вот она — обратная сторона монеты должности главаря преступной группировки: ты должен приводить в действие те вещи, которые ты бы точно не хотел делать, потому что авторитет должен быть на высшем уровне. А у Аарона Хилла всегда был высокий авторитет. И сегодня ему пришлось его подтвердить… Наконец-то зажигалка выдает огонек пламени, поджигая края сигареты, что тут же испускает серый дым, растворяющийся в воздухе, как и все надежды мужчины на нормальную жизнь. Нет, в Сентфоре нельзя жить нормально. Этот город… Он словно черная дыра затягивает в свою пучину криминальных хитросплетений, подпитываемых кровью и болью, не давая шанса выйти из воды чистым и живым. Чистым можно выйти лишь вперёд ногами… Только смерть способна очистить человека от всех его грехов, освободить от внутренних стенаний и дать шанс на возможную жизнь где-то там, куда уйдет его душа. — Я буду скучать по Майки и его шуткам, по этой рыжей макушке возле бара, по его улыбке. Черт, Хилл, ты реально смог его застрелить? — Вишня тоже закуривает, промаргиваясь, чтобы сбить с глаз непрошенные слезы. Он понимает Аарона, понимает, что авторитет должно поддерживать и укреплять, но не может смириться с тем, что его друг собственноручно убил их общего друга, потому что так требовал кодекс драконов… — Нет, все было немного иначе… — Аарон садится на скамейку, стоящую около входа в подъезд, и тяжело вздыхает, устало потирая глаза руками. Сложно это вспоминать. Слишком больно… Невозможно, но он должен рассказать обо всем Вишне, потому что так надо. Так требует его душа. Потому что он знает, что ягодный его не осудит, не станет его обвинять хоть в чем-то. Он поймет его. Да, возможно, где-то в глубине души и будет ненавидеть, но никогда не скажет об этом вслух. Ибо дружба, ибо так он выразит свою поддержку, они ведь всегда и во всем друг другу помогают. Поэтому, чуть набирая воздуха в лёгкие, Аарон принимается за рассказ всего, что произошло за эти пару часов. От и до, не упуская ни единой детали, чтобы Вишня в полной мере смог прочувствовать ту атмосферу, которая теперь будет сниться Хиллу в страшных снах…Три часа назад
Заброшенный подвал одной из старых многоэтажек, разрушенных во время пожара в магазинчике на первом этаже, оказался довольно приятным на вид местом. Чистый, разве лишь немного пыли осело на старые, прогнившие шкафчики, да и грязь скопилась по углам. Нет ни крыс, ни запаха гнили или канализации. Вполне себе уютно. Гораздо приятнее, чем в том месте, где они нашли Сару, да и куда лучше, чем множество других подвалов в Сентфоре. Майкл даже рад, что Аарон выбрал именно это место. Тут хоть будет приятнее умирать. Тёрнер знает, что его ждёт. Понимает это, как никогда кстати, и ему совершенно не страшно. Рваный, потрёпанный, чуть сгнивший диван — единственное место, на котором можно посидеть, чтобы подумать. И Майкл садится. Медные пряди блестят на тусклом свету, играясь переливами, а зелёные глаза полны решимости, боли и смирения. Дракон смирился со своей судьбой. Принял ее. Он понял ещё там, в том самом логове аллигаторов, что его ждёт неминуемая смерть. Глаза Аарона кричали об этом, заявляли своим огнем, а боль, исказившая его лицо, выдала мужчину с потрохами. Тогда хватило всего лишь взгляда глаза в глаза, чтобы все стало ясно. Огонь янтарных радужек спалил всю зелень, сжёг дотла, оставив после себя лишь запах гари. И эта отсрочка, длиною в неделю, она была дана Майклу, чтобы успеть со всеми попрощаться. Тёрнер и это смог прочесть во взгляде друга. Предательство нельзя простить. Майкл знал это, но отчаянно пошел за правдой, за тем, что казалось ему необходимым. Но все кануло в лету, когда правда вскрылась, и парень наконец-то добрался до того, что ему требовалось. Он увидел запись с уличных камер бара, которые по случайности оказались принадлежащими компании Чарли. И азиат перекопировал видео себе, как улику, как то, чем можно было бы шантажировать Аарона, если вдруг понадобится. А Тёрнер перерыл весь его кабинет и все отсмотрел, убедившись в своих самых страшных подозрениях. Аарон убил Эндрю. Стоило бы, наверное, отнести эту запись Саре, чтобы она сама решила, что с этим делать, но парень не решился. Не смог. Хилл воспитал в нем дух, вложил в него все самое лучшее и сделал из него того человека, которым он сейчас является. Майкл не смог бы так подставить друга, да ещё и их с Сарой любовная связь… Тёрнеру было страшно отдать эту запись и разрушить жизнь своей подруги окончательно, ведь, по сути, она пригрела на груди змею, а в данном случае дракона. Это бы ее уничтожило. Вот рыжеволосый и оставил все как есть, решив быть темной лошадкой и добывать информацию о всех делах аллигаторов, а потом использовать ее против них. Помогать драконам, ну и свои цели тоже были, просто знать о них ещё рано. Ещё не время… Да и все равно не вышло. Чарли сделал ход конем, забрав себе О’Нил. И ему ничего не оставалось, кроме как выдать себя и свое участие в конкурирующей для драконов группировке, тем самым подписав себе смертный приговор. А, может, так и лучше? — Я здесь, — тихо отзывается Майкл, слыша тяжёлые шаги Аарона и звук хлопнувшей о косяк железной двери. Главарь драконов проходит на голос, останавливаясь буквально в паре метров от Тёрнера. Его сердце пропускает удар, когда он видит эту смелость на лице своего подчинённого, своего друга… Он предал драконов, но все равно остался другом Хилла, несмотря на эту оплошность. Хилл присаживается рядом, ставя свою ладонь на плечо парня, и чуть тихо спрашивает то, что интересует его больше всего сейчас. Это беспокоило его целую неделю. — У тебя была неделя. Ты же мог сбежать, уехать, исчезнуть. Никто бы и не стал за тобой гоняться, — делает акцент на частичке «не», как бы намекая на то, что у него был шанс на счастливую жизнь. Был! Но он не использовал его. — Почему ты остался и пришел сюда? Изумруд в глазах парня начинает блестеть, выдавая с потрохами все его эмоции. И эта горькая улыбка, больше похожая на спасительную, защитную… Аарон не может смотреть на него без сожаления и горечи, ведь это он принял такое решение, и пути назад больше нет. Как и нет никакого шанса выйти Тёрнеру отсюда живым… Как же все прискорбно вышло, предсказуемо. Все, кто когда-либо вступает на тропу криминала, рано или же поздно заканчивают так. Все, и Аарон тоже так когда-то закончит, и Вишня… Все… — Помнишь, что ты мне сказал, когда принимал меня в банду? — Майкл чуть улыбается, ностальгически поднимая взгляд вверх. У него спокойствие душе и на сердце. — Я много чего тебе говорил, — Аарон повторяет за ним, тоже тепло улыбаясь. Какое странное ощущение. Один пришел умирать, а второй — убивать… Сидят себе и смотрят в потолок, покрывшийся сколами от потрескавшейся краски, и вспоминают, что было четыре года назад с улыбками на лицах. Со стороны можно было бы подумать, что они просто сошли с ума, ведь эта ситуация больше похожа на абсурд. По сути, они сейчас друг другу враги, однако рука Аарона на плече Майкла и рука Майкла на плече Аарона… Этот жест такой теплый, такой дружеский и такой отчаянный. У них нет выбора. Жизнь решила все за них, потому что так надо. Так должно быть. Это то самое «должно», которое они, увы, не в силах изменить. Они те самые заложники обстоятельств, потому что… Потому что оказались не в том месте и не в то время, а ещё не в тех ролях. Хилл обязан показать свой авторитет, а Тёрнер… Тёрнер принять участь, потому что права на выбор нет ни у кого из них двоих. К сожалению, жизнь оказалась настолько жестока, и они не вправе изменить этого пункта, поэтому сейчас и наслаждаются последними минутами дружеских объятий и воспоминаний, которые останутся с ними навсегда. У Майкла это будет последним, что он увидит и испытает, а у Аарона этот момент навсегда запечатлет друга таким смелым, сильным и родным. — Была одна маленькая фраза, которая запомнилась мне на всю жизнь, — парень запускает ладонь в шевелюру, ероша рыжие пряди, и разворачивается так, чтобы можно было смотреть прямо в глаза собеседнику. — Ты говорил, что дракон — это смелость. Что у дракона есть крылья, с помощью которых он должен защищать своих родных и близких, есть и огонь, которым он может разрушить своего врага, а ещё когти и острые зубы, но у дракона есть ещё и сердце, которым он может любить и которое могут любить. А если есть и сердце, то есть душа… — А где душа, там и мораль, а следственно и моральные принципы, и раз они у тебя есть, малыш Майки, то ты должен помнить, чем карается их нарушение, — Аарон перебивает Майкла, продолжая когда-то сказанную им самим фразу, — И если тебе когда-нибудь придется нарушить хоть один из них… — То останься драконом до конца и умри достойно, мой маленький друг… Заканчивает Тёрнер, усмехаясь. Никто тогда и не думал, что малыш Майки продержится больше недели в рядах группировки, но он продержался и стал достойным ее членом… А предательство… К сожалению, все мы не без греха. И эти слова парня, его спокойствие и смелость, с которой он явился сюда и говорит, это восхищает главаря драконов, даёт ему в очередной раз убедиться в том, что не зря он тогда заметил в мальчишке истинного дракона. Не зря… В нем живёт этот зверь, в самых его глубинах, в сердце. Это идёт изнутри. — Вот я и решил, что раз судьба распорядилась так, раз у меня нет шанса что-то изменить и меня ждёт неминуемая смерть, то я готов принять ее, как настоящий мужчина, как ты меня учил, Ар, — Майкл встаёт, отряхивая джинсы от пыли и грязи, скопившихся на диванчике, и обращает свой взгляд на мужчину, — только могу попросить у тебя кое-что напоследок? Маленькая просьба. — Да, — тихо отзывается Аарон, тоже поднимаясь с дивана. Он все ещё не верит в то, что это говорит малыш Майки, тот самый паренёк, которого он принял в свои ряды ещё восемнадцатилетним парнишкой с неокрепшим телом, с ярым желанием быть услышанным и завоевать справедливость. Именно этот огонек и зацепил когда-то Аарона, и сейчас мужчина может отчётливо видеть, как огонек превратился в огромный пожар, красивый такой, яркий. Малыш Майки вырос и стал настоящим мужчиной, и им просто невозможно не гордиться и как жаль, что его нельзя оставить в живых… Каким бы прекрасным человеком не был Майкл, он нарушил дисциплину, а за нарушения всегда следует наказание. Хилл не может спустить это ему с рук, как бы этого не хотелось… Не может, не должен… Он лидер, главарь, а значит должен, просто обязан, показывать своими действиями, что бывает за нарушение правил и законов, за ослушание. К сожалению, смерть Майкла станет ярким примером того, как не стоит делать, и что бывает за самодеятельность. — Я знаю, ты убил Эндрю, — лицо Тёрнера принимает грустный вид, — и я тебя не осуждаю. Я видел Эмилию… Она угасала рядом с ним. О’Нил заслужил этого исхода. Он сделал много говна, и смерть их с Сарой родителей тому подтверждение. Я бы и сам его убил, будь я на твоём месте, но я не ты. И поэтому я очень хочу тебя попросить… Сара… Ей сейчас так тяжело. Она такая маленькая, такая живая, прошу тебя, помоги ей остаться такой же. Просто береги её, не дай ей возможности погрязнуть в криминале окончательно. Я вижу, ты любишь ее, а она тебя. Просто сделай ее счастливой, большего я и не прошу, — В голове рыжеволосого возникает до боли знакомый образ шатенки, ее янтарные глаза, ее смех и эта тоненькая фигурка с красивыми изгибами. А ведь она и правда ему нравилась, очень нравилась… Он вытаскивает из кармана куртки лист бумаги и вкладывает его в руку Аарона. Лист в ту же секунду оказывается скрыт за кожаной тканью куртки Хилла. — И вот ещё, чтобы не травмировать ее психику и не давать повод лишний раз потерять доверие к твоей персоне, скажи ей, что я разбился на машине или меня убили какие-нибудь наркоманы… Просто, пусть она не знает, что ты принимал в этом участие. Это точно ее разрушит. Слова звучат как приговор и прощание. Они впечатываются в сознание Аарона, погружая его в раздумья. Несколько минут молчания. Томительного, такого страшного, как будто бы в любую секунду может что-то случиться, и всему придет конец. Две мужские фигуры стоят посреди заброшенного подвала, освещаемого редкими лампочками с тусклым светом, и смотрят друг на друга. И эти взгляды, в них совершенно нет никаких обвинений, ненависти и злости. Они простили друг друга. Просто… Просто такова жизнь. Иногда приходится делать слишком сложный выбор, в котором нет ни единого положительного последствия. И они стали заложниками этого выбора. — Почему ты ко мне так… — Добр? — Аарон отвечает на реплику Майкла кивком, замечая его чуть приподнятые вверх плечи. — Ты многое мне дал, Хилл. Это невозможно забыть или преуменьшить в значении. И как бы сейчас это странно не прозвучало, но я знаю, что тебе нелегко далось это решение. Я знаю, будь у тебя другой вариант, не было бы этого должно и обязательно, ты бы… — Я бы никогда и не приставил к твоему лбу пистолет… — Размеренный, глубокий вдох, а затем выдох, — я горжусь тобой, Майкл. Ты стал настоящим мужчиной, прекрасным драконом. Прости, что так вышло… Горечь в каждом слове, но ни намека на боль в глазах. Нет, Аарон не хочет, чтобы Майкл видел его таким… Не надо, это будет неправильно. Последние воспоминания, они ведь должны иметь более менее яркий окрас. Только вот почему-то боль в сердце Аарона с этим не согласна. Удар за ударом, и каждый раз все сильнее, да ещё и дыхание стало рваным. Хилл никогда и не думал, что окажется в таком положении, в котором придется убивать частичку своего сердца, ведь Майкла Тёрнера по праву можно считать одной из частичек, одним из пазликов, его такого израненого сердца. — Не извиняйся, я знаю, у тебя нет другого выхода. Давай, сделай уже это, и мы покончим с этим вопросом. Аарон заносит руку в карман и вытаскивает пистолет, перезаряжает. Делает вдох, а потом выдох. Пытается восстановить дыхание, как-то привести его в норму, но не выходит. Все, кого ему когда-либо приходилось убивать, были убиты на эмоциях, под чувством гнева, и никто из них не являлся его другом… Даже Эндрю он убивал без зазрения совести, а вот Майкла не получается. Пальцы дрожат, в глазах все расплывается, и выстрелить просто невозможно. Нет, он не сможет. Трусливо это или глупо… Плевать! Убивать своего друга бесчеловечно! Пусть лучше валит на все четыре стороны, он разыграет его смерть перед остальными. — Я не могу! — Хилл опускает пистолет, громко выругиваясь. И когда он чуть расслабляется, усыпляя бдительность, поскольку ему нечего бояться, Тёрнер делает неожиданный шаг. Парень бросает в кармашек Хилла ещё одну записку, чтобы та окончательно прояснила все недопонимания, выхватывает пистолет из его рук и отходит на несколько метров назад, произнося с улыбкой на лице: — Береги себя, Сару и Вишню. Прощай… Только Аарон порывается отобрать огнестрельное оружие, чтобы не дать сделать Тёрнеру ошибку, и его резко оглушает звуком выстрела. Майкл приставляет пистолет к своему виску, в последний раз тепло улыбается другу, снимая с того ответственность за это деяние, облегчая ему тем самым участь, и спускает курок. Множественные кровяные брызги разлетаются по помещению, а тряпичное тело парня падает вниз. Хилл срывается с места, обхватывает лицо Майкла обеими ладонями, зажмуривая глаза. Черт! Этого не должно было произойти… Закрывает ему глаза ладонью, и стирает с лица капли крови. — Дурак… Зачем? Зачем ты отобрал у меня пистолет? Я собирался тебя отпустить! — кричит ему в лицо, будто бы надеясь, что Тёрнер ответит, но ответа так и не следует. Некоторое время главарь драконов сидит неподвижно, все ещё касаясь лба своего друга, постепенно ощущая, как кожа становится холодной. В голове все ещё вертится его теплая улыбка и это спокойствие, с которым он совершал этот поступок. Аарон был глуп. Всегда считал Майкла слабым, не способным совершить что-то серьезное, а на деле же он оказался сильным и смелым. Не каждый человек сможет сам застрелиться. Не каждый… Только лишь сильный. Мужчина сидит ещё около получаса над телом своего дракона, дожидаясь, пока его знакомый приедет и заберёт труп, чтобы потом похоронить. Он договорился заранее, потому что изначально собирался его хоронить. Аарон не станет сжигать тела, избавляться от улик. Тёрнер понес достойную смерть, а значит заслуживает и похорон, и того, чтобы с ним простились родные и близкие. И лишь когда Хилл выходит из подвала на шатающихся ногах, осознавая сейчас всю свою слабость и безнадежность, его руки ложатся в карманы, и одна из них нащупывает маленький комок бумаги. Пальцы мгновенно раскрывают записку, а глаза пробегаются по тексту внимательным взором: «Вступая в ряды аллигаторов, я обязался выполнить миссию. Именно из-за этого обязательства меня и взяли. Я должен был уничтожить тебя и Вишню, разрушить банду. Но я не смог… Мы избавились от Чарли, однако последователи ещё остались, у них был спонсор. И он скоро объявится. Я не знаю его имени, но знаю, что он и его свита — страшные люди. Они узнают, что я не исполнил своей миссии. Меня ждала бы смерть. Я не хотел умирать от рук полных отморозков, не хотел бы и чтобы мое тело потом прикопали где-нибудь под деревом… Ты освободил меня от этого. Меня и мою семью. Потому что нет человека — нет проблемы. Они теперь не тронут Бобби и родителей. Не вини себя, Аарон. Я знал, на что иду. Я никому не говорил, но мать… Она смертельно больна. Ей осталось пару месяцев, максимум год, и чтобы облегчить ее участь, требовался этот чёртов морфин, который используют аллигаторы в своих наркотиках. Не надо вот сейчас думать, что ты бы мог меня ими обеспечить. Нет! Это стоило бы жизни драконам! Потому что все под контролем аллигаторов было… Я попросил морфин, мне поставили условия, а Сара… Я не смог упустить шанса узнать правду. Все должно было быть именно так. Я знаю, что ты все равно будешь винить себя, но не стоит. Это стало моим освобождением, а что касается мамы… Я обеспечил отца всем необходимым. Короче, Хилл, ты ни в чем не виноват. Напротив, ты подтолкнул меня к этому шагу. Если бы не ты, я бы все равно что-то с собой сделал. Спасибо, что дал умереть мне драконом и обеспечил меня своей семьёй. Это были лучшие годы в моей жизни. Ты знаешь, что делать, ты ведь наш лидер. Я доверяю тебе Сару, и о Ви не забывай, он тоже иногда нуждается в заботе. Навсегда малыш Майки» — Пиздец… — тихо бросает Вишня, похлопывая Аарона по плечу, когда тот заканчивает рассказ и показывает записку, — я бы, наверное, там же застрелился. А ты ещё держишься… Почему он не говорил нам? — Боялся, что будем жалеть, а он ведь был таким… Знаешь, Ви, это не мы с тобой сильные и крутые дядьки, а он… Майкл был в сотни раз лучше нас. Он до конца придерживался всех наших правил. Я горжусь им… — Эту боль невозможно описать словами, нет. Аарон в отчаянии, — Черт! Я ведь реально уже передумал! Зачем он? Удар кулаком о деревянную поверхность скамьи. Звук треснувшего дерева. И тихие ругательства себе под нос. Все произошло так быстро и так неосознанно. И как бы Тёрнер не просил его не винить себя: Аарон будет, потому что он отвечал за рыжика. Отвечал головой. А теперь в сердце дыра. И почему этот город забирает самых невинных? Самых душевных? Тех, кому ещё жить и жить, радоваться, смеяться, а не гнить в могиле… Это какая-то несправедливость… Аарон готов уйти сам, но не позволить умереть своим друзьям. Это его долг — защитить их, а он почему-то его ещё не исполнил. Умерла Эмилия, теперь ещё и Тёрнер. Кто следующий? Вишня? Сара? Нет, он не допустит ещё смертей. — Это был его выбор, друг, — Вишня поднимается со скамьи, протягивая руку Аарону. Ему тоже больно, но он держится. Потому что он сильный, и Аарону сейчас нужна его поддержка, как и Саре их совместная. — ты все равно бы его не остановил. Ты должен это принять. Мы все должны это принять. Как бы сейчас не прозвучало эгоистично, но, Хилл, у тебя Сара… И ей сейчас сложно. Ты должен быть рядом. Она искренне этого желает. — Ты прав… Никому сейчас нелегко. Мы все погрязли в этом говне, пора выбираться отсюда, пока ещё есть шанс на здравое существование, — Аарон, опираясь о руку Вишни и чуть пошатываясь, всё-таки поднимается. Молчаливо, практически не издавая звуков, мужчины подходят к дому, заходя в подъезд. Делают несколько шагов по ступенькам, поднимаясь с подвального на первый этаж, и Хилл открывает дверь своим ключом. Квартира встречает абсолютной тишиной, и, пожалуй, будь бы Сара в адеквате, никто бы и не стал беспокоиться, но сейчас все против них. Оба быстро перешагивают прихожую, оказываясь в гостиной, а потом и в спальне Аарона, где натыкаются на ужасную картину. О’Нил сидит на ковре, вокруг множество бумаг, разложенных в хаотичном порядке, и лишь одна из них кажется до боли знакой Хиллу. Он быстро обходит возлюбленную и становится напротив, снова хватаясь в испуге за сердце. На ней просто нет лица… Прочитала… Нашла… Надо было прятать лучше… — Это все правда, да? Аарон, это правда? — Сара хватает бумажку с логотипом медицинской клиники в правом верхнем углу и грубо пихает в грудь своего мужчины, не сдерживая слез. — Скажи мне! Я имею право знать! Это мои родители! Если бы Сара могла читать мысли, то, наверное, уже точно бы прочла все то, что творится в головах обоих мужчин. Но не надо быть вундеркиндом, чтобы и без слов понять, что написанное в медицинской выписке — сущая, жестокая правда, от которой ее берегли все это время. А теперь… Теперь все вскрылось, и, кажется, эта информация точно нанесет очередной урон маленькому сердечку шатенки.