Vendetta

Мы не досчитали до ста В этой любви, все изо льда. «Снег в океане», С. Лазарев

      — Аарон, я беременна! Нет, не то, может быть… Нет, ничего не подходит, все не то! Не хочу! Я не хочу детей…       Сидя перед зеркалом в спальне, Сара обречённо смотрит то на свое отражение, то на продолговатый предмет, показывающий наличие двух полосок на индикаторе. Девятнадцать лет… Девятнадцать! Она ещё сама как ребенок, даже не достигла возраста официального совершеннолетия в Америке, а внутри нее уже развивается новая жизнь. Естественно, отсутствие менструации и некоторые странные признаки насторожили шатенку ещё на первый день после приезда домой, но купить тест и сделать его втайне от Аарона получилось лишь через три дня. А сейчас уже прошла неделя! И она до сих пор ничего ему не рассказала. А смысл? Результат оказался совсем неутешительным…       Но ведь если сделать аборт, скрыв это от Хилла, то никто и ничего не узнает? Ей не нужен ребенок. Не сейчас. Не тогда, когда она так близка к самой важной цели. Какой ещё ребенок? И что она с ним будет делать? Покажет, как рыться в полках дорогих ему людей, пока те на работе? Научит стрелять по мишеням в местном тире, тренируя свою меткость? Или же нагло врать в глаза любимому человеку? Да она даже колледж не окончила! Работы тоже нет… Зачем ей сейчас это маленькое, требующее ласки и заботы каждую минуту существо? Незачем… Абсолютно… Надо срочно избавиться от ребенка, пока не стало слишком поздно, пока все не зашло так далеко…       Но голова всячески отказывается принимать ее решение избавиться от ребенка тайно, не говоря об этом Хиллу, и выдает ей несколько картинок, заставляя улыбнуться. Такие теплые воспоминания, такие приятные и показывающие сущность Аарона во всей красе — все то, что он прячет за маской суровости, которую приходится надевать, будучи лидером драконов.       — Дядя Аарон! — вприпрыжку, маленькая девочка с зелёными глазами и огненными волосами буквально летит на Аарона, и он поднимает ее на руки, кружась с малышкой несколько минут. — Почему ты не приезжал так долго? Ты меня бросил?       Маленькие губки надуваются, а щеки приобретают румянец. Малышка начинает гладить своей ручонкой щетину мужчины, грустно улыбаясь. Сара же внимательно смотрит на открывшуюся ей картину, умиляясь. Видеть Аарона с детьми ей непривычно, и это вызывает неподдельный восторг. Ещё и он не в привычной кожанке и джинсах, которые он носит в Сентфоре, практически не снимая, а в голубой рубашке и темно-синих брюках, — таким Хилл выглядит как взрослый мужчина, а вместе с малышкой на руках, как самый настоящий отец и муж. Безумно красивая картинка, доставляющая радость и веселье.       — Ну что ты, Рози, как я мог бросить свою любимую жену? Просто дядя Аарон был занят и смог приехать только сейчас, — подыгрывая девочке, Хилл осторожно целует ее маленькие, румяные щечки, ловя на себе одобрительный взгляд ее родителей.       Хорошими знакомыми главаря драконов в Лас-Вегасе являются муж и жена, которые когда-то учились вместе с ним в одной школе, а, окончив, поженились и уехали в большой город, устроив тут свою личную жизнь. Аарон всегда дружил с Энтони и Евой, в связи с этим они постоянно поддерживали связь на расстоянии, а когда пара обустроилась и открыла собственное казино, то пригласила Аарона на открытие. Их общение — это вечный юмор и тепло, поэтому оно и сохранилось спустя столько лет, да и Хилл любил сюда приезжать частенько, особенно после рождения Рози. Уж очень девчушка ему понравилась. Такая малышка, красавица. Он не может не баловать ее, поэтому и покупает ей всегда подарки. А однажды купил маленькое детское колечко, когда ей было три, и малышка решила с тех пор, что она жена Аарона. А он и не против. Разве можно отказать такой симпапульке? Он ведь ещё и крестный. Чего не сделаешь ради счастья маленькой девчушки?       Сейчас малышке уже шесть, но она по-прежнему такая же озорная, милая и кукольная, словно ее вылепили в какой-то ангельской мастерской. Находясь рядом с ней, Аарон чувствует себя как никогда хорошо и понимает в эти моменты, что дети — это и правда цветы жизни. Он бы очень хотел себе такое маленькое чудо, чтобы баловать его своими подарками, а в ответ получать неподдельную, самую настоящую — чистую радость и улыбку. Это будет самой лучшей наградой за все мучения.       — А кто эта девушка? — тыкая пальцем в Сару, Рози ревниво смотрит на Аарона, собственнически обхватывая его шею и не желая отпускать.       — Привет, я Сара, — О’Нил тянет руку девчушке, но она лишь фыркает, ожидая ответа мужчины. — Я… Мы с Аароном просто хорошие друзья.       Повисает неловкая тишина. Аарон старается не рассмеяться, а Сара чувствует себя полной идиоткой. Нет, она же не совсем тютю, чтобы ревновать своего мужчину к девочке, но эти ее «жена» напрягают. Рози же, смеряя Сару строгим взглядом, улыбается, протягивая руку в ответ.       — Что ж, хорошо, Сара, тогда будем дружить, — пожимает шатенке руку, начиная болтать ножками, чтобы Аарон ее отпустил. — А теперь прошу простить меня, мне нужно на танцы, чтобы быть красивой.       И, разворачиваясь, театрально вздыхая и изображая усталость от рутинной жизни, девочка убегает в сторону лестницы, весело поднимаясь на второй этаж. Аарон притягивает Сару к себе, сладко целуя в губы, а родители девочки неловко улыбаются. Они знают, как сильно Хилл любит их дочь, но им всегда неуютно, когда Рози так себя ведёт. Но поделать с этим они ничего не могут, дочь слишком сильно любит их друга.       — Прости, Ар…       — Тони, ты же знаешь, я обожаю Рози, не надо передо мной извиняться, — перебивая старого друга, Аарон весело улыбается, а потом тихо шепчет Саре на ушко слова, вызывающие у нее ступор, — когда по нашей квартире будут бегать такие маленькие ножки?       Пытаясь не показывать своего напряжения, Сара легонько утыкается носом в шею Аарона, оставляя малюсенький поцелуй на открытом участке. Какие дети? Ей двадцать только лишь через три месяца исполнится, а он о детях… Им бы свои отношения для начала наладить, а о детях можно будет годика через три-четыре подумать, если все хорошо будет.       — В будущем, Хилл, — отшучиваясь, Сара выдыхает.       Не думала О’Нил, что это «в будущем» наступит так скоро… Он специально это сделал? Или же все вышло случайно? В любом случае, теперь уже никуда не деться… Да и Аарон должен обрадоваться, хочет ведь ребенка, умеет с ними обращаться. Он воспитает отличное чадо, которое возьмёт от него все самое лучше… Но Сара не хочет, не может принять того факта, что в ней сейчас развивается новая жизнь, а скоро ей придется примерить на себя роль мамы. Так рано… Она ведь недавно отошла только ото всех страшных событий. Куда такое потрясение?       — И за что мне все это?       Разговаривая с пустотой, Сара решается пока что ни о чем не говорить Аарону, чтобы потом не было никаких претензий. А свое странное поведение будет стараться контролировать. Потерпит пару недель, еще ведь не видно животика, а там, быть может, и придет к какому-нибудь нормальному решению. Ведь если скажет, то считай, что обречет себя на его гиперопеку, которая ей сейчас совсем не нужна. Вот совсем нет. Сегодня О’Нил планировала обыскать ещё один шкафчик в их спальне, вдруг там найдет вырванную из дела страничку или же ещё какие-то улики. Сердце всё чаще говорит ей прямым текстом, что во всем замешан Аарон, но теперь разум не хочет в это верить. Зачем так запутано? Зачем ей все это нужно?       Отчаяние накрывает девушку своей пеленой, врываясь в голову и застилая собой все мысли. В порыве злости на саму себя, на Аарона и на жизнь О’Нил смахивает все принадлежности со столика, находящиеся справа от нее, начиная плакать. Ей страшно… Страшно не справиться с ответственностью, которая теперь ляжет на ее плечи своим грузом, но больше всего страшно совсем другое… Если убийца Эндрю и правда Аарон, что будет тогда? Как она сможет его убить, будучи в положении, вынашивая его ребенка? Как сможет, родив, воспитывать того, кто является продолжением ненавистного ею человека? Видеть в нем черты убийцы брата?       Ненавидит, ненавидит весь этот мир и больше всего себя, потому что попала в этот круговорот боли… Не надо было все это начинать. Надо было похоронить брата, да забыть обо всем. Возможно, сойтись с Тёрнером или же с Джоном. А что теперь?       Дырка от бублика, а не перспективная жизнь со счастливым финалом. Боль. Ненависть. Отчаяние и страх. Какая любовь? Какая, к черту, любовь? Им не суждено быть вместе. Они губят друг друга, губят… Нет никакого шанса на жизнь, никакого. А все потому… Все из-за демона, что поселился в разуме шатенки и каждодневно разрезает ее мозг своими острыми когтями, пытает, заставляет ее делать то, что ей так не хочется. Она просто не в силах противиться этому животному внутри… Не может избавиться от мыслей о мести. Не может. Ее не отпускают, не дают ей этой возможности. Свобода? Да какая свобода… Она в тюрьме собственного сознания, разрушающего ее жизнь каждую секунду.       Утирая слезы, Сара заходит в ванную, чтобы умыться. Надо освежиться и продолжить то, чем она занималась до этого. Поиски информации. Плевать на все, плевать на эти рамки приличия, которые когда-то и кто-то установил. Если Аарон что-то скрывает, то Сара найдет это. Как бы это ни было сложно. Азарт захватил ее тело, захватил и душу, а теперь движет ей, как и подобает такому мотиву.       Однако Сара совсем забыла, что живёт не одна, что живёт дома с парнем, собственно, в его квартире. А это значит, что он может вернуться в любой момент, может увидеть ее, застать за этими поисками и все перепрятать. Убрать. Избавиться от улик, которые все ещё хранятся в его квартире, прямо в спальне, практически под носом у О’Нил. И Аарон, возможно, обязательно так и сделал бы, если бы, вернувшись на пару минут, чтобы забрать кое-какие документы, случайно не наткнулся на весьма интересную вещицу на туалетном столике. Улыбается, радуясь. И, тяжело вздыхая, Хилл забирает из полки нужные ему документы и уже почти уходит, но останавливается, подходя к двери, ведущей в ванную комнату.       Облокачивается спиной о стену, ставя руку на дверь и думая, решая, открыть ли ее. Сейчас этот тонкий кусок дерева, являющийся единственным препятствием на пути к возлюбленной, кажется мужчине непреодолимой стеной. Ему ещё никогда не было так сложно осознавать собственную участь, принимать ее и пытаться с ней смириться. Он мог бы открыть эту злосчастную дверь, подойти к Саре, страстно ее поцеловать, а потом вывести в спальню и рассказать. Рассказать все, что знает, признаться в содеянном, получить этот чёртов уничтожающий взгляд разочарования и потерять ее окончательно… Но тогда избавиться от смертельной пули… Остаться живым.       Но не может, не получается. Рука все тянется, да не хочет браться за ручку. Как будто бы там стоит невидимое поле с электрическими разрядами, прикосновение к которому убивает. Мгновенная смерть. А, может, ему просто страшно говорить это той, чья жизнь пошла под откос именно из-за этого убийства? Возможно… Или же Хилл просто потерял вообще любой способ бороться и искать выход… Скорее всего, второе, ибо если бы было первое, если бы ему было действительно так страшно рассказывать Саре об этом, признаваться, раскрывать все карты, то он бы давно сжёг все улики. Но Аарон не сжег их. Оставил, спрятал, все надеялся, что когда-нибудь решится на это признание, или же Сара оставит мысли о мести в сторону. Но жизнь распорядилась иначе: он так и не решился, а она так и не оставила попыток узнать правду. Ещё и приправили все чувством любви, которое, пожалуй, не даёт мыслить мужчине здраво, а девушку все ещё останавливает от неизбежного.       Отходя от стены, главарь драконов с улыбкой рассматривает свою спальню, бросая на все вещи какой-то странный взгляд — то ли прощальный, то ли спокойный, а, может, и все сразу. Открывает ящичек в столе, вытаскивает любимую фотографию с сестрой, любовно оглаживая пальцами изображение малышки. Ещё раз смотрит на туалетный столик, болезненно ухмыляясь, а потом обращает свой взгляд на выпотрошенную бельевую полку. Сказать, что ему страшно, наверное, слишком сильно соврать. Ему плевать. Сара и правда зашла слишком далеко, а Аарон просто смирился, позволив ей туда зайти. Ещё какие-то пару полок, и вся правда будет вскрыта. Она найдет список, найдет и ещё парочку написанных его рукой бумажек, указывающих на хранение последней улики в злосчастном подвале, в двадцати минутах ходьбы отсюда, — там, где Хилл, будучи ребенком играл с сестрой в догонялки, и где О’Нил, будучи малышкой, играла с братом в прятки. Это место ценно для обоих.       — Ну и дура же ты, Сара… Но я не лучше…       Убирает фотографию во внутренний карман куртки, забирает и документы, за которыми пришел. Теперь же Аарон должен сделать ещё одно маленькое дело перед тем, как пойдет в подвал и сожжёт к чертям эти записи, уничтожит и их, а бумажки, что найдет Сара в таком случае просто не будут иметь смысла. Но сначала надо заехать в казино. Одна лишь мысль теперь доставляет ему маленькую радость и дарит надежду на что-то хорошее: чисто случайно замеченный на журнальном столике тест на беременность. Он станет папой. Наверное, эта мысль обрадовала бы его ещё пару недель назад, но не сегодня. Сегодня ему почему-то грустно, а колющее чувство в груди приносит неладные мысли, страшные. Что-то ему подсказывает, что тот самый конец наступит сегодня — в тот день, когда они могли бы вместе радоваться результату теста, вкусно кушать и долго целоваться. Мечтать о будущем, или что там ещё делают нормальные пары? Они ведь ненормальные…       А что теперь? Что теперь будет? Девушка, вынашивающая его ребенка, его любимая девушка, самый родной сейчас для него человек, найдет список в шкафчике, возьмёт пистолет и пойдет его убивать? Если да, то Аарон отказывается верить в наличие бога на этом свете, потому что он молился уже сотни раз, прося избавить Сару от этой муки, от желания убить, но молитвы не подействовали. Да что тут ещё говорить? Он просто отказывается тогда и от своего сердца, ибо оно не сможет принять того факта, что любимый человек — тот самый, которого он готов на своих руках носить, которого он любит больше, чем вообще можно любить, — его Сара… Что она сможет приставить к его лбу или же к груди пистолет. Это абсурд, это больно даже мысленно. Вот только мысли материальны, а Аарону не пять лет, чтобы верить в счастливые финалы, где добро побеждает зло, и все резко начинают друг друга любить. Она сделает это, иначе не будет Сарой О’Нил.       Машина быстро отъезжает от дома, оставляя за собой клубы дыма. Аарон крепко сжимает руль, никак не понимая, почему все пришло именно к этому. Останавливаясь на обочине, мужчина начинает копаться в своих мыслях. Почему? Что он делал не так? Любил ведь… Любит и до сих пор. Сколько было отдано заботы ей? Столько он ещё никому и ничего не отдавал. Да он даже изменился, избавился от грубости и жёсткости, стал для нее нежным, даже милым в какой-то степени. Сделал абсолютно все, чтобы она была счастлива и не ощущала себя одинокой.       А ведь мог бросить ещё после изнасилования… Мог ведь? Запросто. Даже хотел, но избавился от этих мыслей, потому что чувства куда важнее этих идиотский обстоятельств, выпадающих на долю каждого человека. Надо уметь прощать и забывать. У Аарона были сотни причин, чтобы бросить Сару, чтобы избавиться от ее присутствия в своей жизни. Они сотни раз доходили до черты, ругались, ненавидели друг друга. Но Хилл переступал через себя, через свои принципы, выдвигая чувство любви на первый план, и шел вперёд, мирясь, чтобы быть с ней, потому что он любит.       Как глупо вышло… Впервые влюбился так сильно, впервые ощутил эту приятную истому от прикосновений к любимому человеку, от одного лишь взгляда на родные черты лица, и эта любовь оказалась беспощадной. Сгубила его. И пусть хоть кто-то ему ещё раз скажет, что это самое лучшее чувство, которое можно испытать в жизни. Да, определенно, лучшего ощущения не было, да и не будет уже, но ведь всегда есть какая-то загвоздка. Это идиотское противоречие, которое присутствует везде. И в их с Сарой истории оно тоже есть. Они счастливы, любят друг друга, но… Каждый скрывает собственную правду, что-то вытворяет за спиной у другого, тем самым губя и разрушая это прекрасное чувство, которое должно нести лишь позитив. Они перешли через всевозможные препятствия и, казалось бы, дальше только вперёд: больше любви и счастья, однако же они не заметили, как угодили в огромный овраг, выхода из которого нет. Спастись сможет только один.       И Аарон выбирает спасти ее. Понести это чёртово наказание за убийство семимесячной давности, освободить ее от мук, принесенных чувством мести. Пусть ценой своей жизни. Любить, значит в какой-то степени жертвовать? Так ведь? Поэтому Аарон пожертвует своей жизнью во благо ее жизни, подарит ей шанс на счастье, раз смерть убийцы брата — то, что принесет ей тот недостающий кусочек счастливой жизни и долгожданное успокоение. Хилл станет козлом отпущения, жертвой обстоятельств, из которых оба не могут найти выхода. Умрет, зная, что его любили и будут любить, зная, что после него останется его частичка — малыш — маленькая копия.       Единственное, чего бы ему хотелось, — это знать, что малыш родится здоровым, его будут воспитывать и дадут ему его фамилию. Когда-нибудь, быть может, и расскажут, что у него был папа и его звали Аарон, который, не смотря на то, что знакомство так и не состоялось, любит его всем своим сердцем и желает только счастья, а ещё просит беречь маму. Именно это он и допишет в ту маленькую записку, которую положит между документами, оставив их для Вишни, ибо сказать все, что накопилось за эти последние несколько месяцев лично, Аарон просто не в силах. Да и времени не хватит. Сроки уже поджимают, и мысленные часики медленно приближают к тому, что, наверное, должно было свершиться ещё в тот день, когда Сара стреляла в Чарли. А должна была в него…       Полностью переписывая текст записки, Аарон вкладывает ее между несколькими листами документов, стараясь сделать ее присутствие там как можно незаметнее, чтобы Ви не заметил сразу же. Съезжает обратно на дорогу и едет в казино, пока часики в голове все тикают и тикают, приближая тот самый час…       — Виски, сто пятьдесят, — оказываясь в зале казино, Хилл бросает Марти указание и быстро получает свой бокал, иссушая его за мгновение, — Ви на месте?       Уже собирается пойти в другую сторону, но все-таки останавливается, с любовью оглядывая казино, прощаясь с ним. Возможно, это его последний визит. Хотя почему возможно? Так оно и есть… Последний… Последний раз видит дракона на стене, логотип которого разработал сам, видит Марти и остальных своих ребят, а ещё увидит Ви… По нему он будет скучать больше всего. И с ним будет сложнее всего расстаться.       Вишня стал ему братом, за которого он готов рвать и метать все и всех на своем пути, и который делает это в ответ. У них особая связь — духовная, иначе они бы точно не подружились так быстро. Аарона мало кто может стерпеть в моменты его нудятины и скукоты, а Ви не только терпел, но еще и разбавлял это все своей веселостью и легкостью. Пожалуй, единственный человек, после сестры и Сары, знающий его настоящим и таким, каким его не знает практически никто.       Зато есть один маленький плюс в том, что главарь драконов исчезнет с лица земли: он увидит наконец-то Эмилию, сможет ее обнять, увидит и родителей, отблагодарив каждого за их вклад в свою жизнь, и увидит Тёрнера, отругает его за тот поступок и тоже обнимет. Если там, конечно, есть жизнь… Он надеется, что есть. Иначе смысл тогда в смерти, если там ничего нет? Должно же быть продолжение. Оно должно быть везде, наверное.       — Да, здесь. У тебя все нормально? Выглядишь обеспокоенным, — стараясь не вызывать лишнего гнева у Хилла, Марти осторожно интересуется причинами его такого состояния.       Видеть проявление таких ярких эмоций у Аарона — что-то новенькое, обычно главарь драконов держится, стараясь быть непоколебимым. Но не с тех пор, когда в его жизни появилась О’Нил, она будто бы высосала все соки из него. Хилл не просто не похож на себя, он будто бы вообще не существует. Бледный, как смерть. Взгляд задумчив, направлен в никуда. Глаза практически стеклянные, нет того огонька и страсти к жизни, которые он видел перед отъездом Аарона в Лас-Вегас. Хилл сейчас выглядит, как тень, и это его пугает.       — Все хорошо, Марти, работай. Ты, кстати, вроде бы, хотел съездить домой к матери в Вашингтон? — дракон кивает, замечая требовательный взгляд своего босса, — Можешь уехать уже сегодня вечером. Скажи Ви, тебе найдут замену.       Аарон хотел ещё добавить: «можешь не возвращаться, найти себе нормальную работу и жить адекватной жизнью», но не стал, ибо это вызвало бы слишком много вопросов. И так уже спрашивает, все ли у него хорошо. Ничего не хорошо. И никогда не было. Вишня был прав… Это была иллюзия. Иллюзия адекватной жизни со счастливым концом, попытка приспособиться к друг другу, которая так и осталась той самой попыткой, ибо оба просто не замечали того, что происходит. А, замечая, старательно избегали разговора, который точно бы все прояснил. Сара не была готова поверить в то, что во всем замешан любимый человек, принять это и не убивать его. Хилл же просто боялся потерять самое родное и любимое в своей жизни, так ни разу и не решившись обо всем рассказать. И даже сейчас… Вместо того, чтобы во всем разобраться, он просто шагает в сторону своего кабинета, чтобы поговорить с Ви, как ни в чем не бывало.       — Спасибо! — только и слышит мужчина, когда уже сворачивает в коридор.       О чем думает человек, когда знает, что его ждёт смерть через каких-то несколько часов? Явно не о том, как бы закончить дела и выпить ещё немного виски, а потом выкурить сигарету. Аарон просто не знает, о чем ему думать. Если быть честным, то ему вообще не хочется думать. Просто отдать Ви документы, немного поболтать, да уехать в этот чёртов подвал, где все должно решиться. Так чувствует его сердце. Оно ещё ни разу не обманывало, а сегодня ещё и шалит не по-детски, словно пытается выпрыгнуть из груди, покинуть обреченное на муки тело.       Входит в кабинет, улыбаясь другу, что сидит на его кресле, выкуривая папиросу. Вишня улыбается в ответ, уже было собираясь встать и освободить Аарону его место, но его вовремя останавливает рука главаря драконов, просящая остаться там. Хиллу совершенно плевать сейчас, где сидеть. Перед смертью не надышишься и не насидишься, поэтому не столь важно, каким будет сиденье — твердым или мягким. Сейчас куда важнее увидеть друга и поговорить с ним хоть немного для успокоения души.       — Ви, ты постоянно в казино, зачем? Почему не идёшь домой? Почему не делаешь хоть что-то другое, помимо нахождения здесь? Я же не заставляю, да и Реймонда вчера же уже Рон грохнул. Все чисто сделали, мы избавились от Рейнольдса, — Аарона и правда интересует то, почему Ви все еще здесь. Кто-то же должен остаться счастлив и получить желанное, — Почему ты ещё не ушел? Ты же хотел.       Присаживаясь на свободный стул, Хилл подпирает подбородок обеими руками, делая максимально спокойное лицо. Вишня слишком хорошо знает Аарона, поэтому тут надо скрывать свое состояние в разы тщательнее. С ним надо быть осторожным. Да и чего он, собственно, расклеился? Если это и последние часы его жизни, то он должен принять их достойно и прожить с улыбкой на лице. Дело сделано — записка есть, улику он заберет, а сейчас… Сейчас есть несколько минут на обыденные беседы с другом.       — Ни тебе ни здрасьте, ни до свидания, а с порога наезд. Как на тебя похоже, Хилл, — усмехаясь, Вишня обращает внимание на приоткрытое окно, из которого начинают попадать на стол небольшие брызги, — ой, кажется, дождь начался.       Дождь… Такое обычное природное явление, а у Аарона скулы сводит от количества воспоминаний, связанных с этим погодным условием. И все, все до единого вызывают противоречивые эмоции, но больше всего склоняются к грусти.       Заваривая чай и разрезая пирог, Аарон перемещает свой взгляд с ножа на окно, вид за которым совершенно не радует. Он ненавидит дождь. В тот день, когда умерла мама, за окном лил дождь. Мелкие капли барабанили об стекло, а гром изредка разрезал небо своим сильным грохотом. Когда умирал отец, погода тоже не радовала. Тогда был ливень. Как сейчас Аарон помнит тот день. Пришел домой после тренировки, тогда он ещё тренировался в зале, весь мокрый до нитки, ибо забыл зонт, заходит в гостиную, как и всегда, здоровается с отцом, сидящим в своем кресле, а он… А вместо ответа он видит молчаливое тело, которое даже не дышит. Это его разрушило, и благо сестра тогда еще была в школе, не увидела этого ужаса.       Теперь для юного мужчины дождь связан со смертью. Если идёт дождь, то в мире обязательно кто-то умирает. Так теперь считает Хилл. И пусть ему уже давно не восемнадцать, а уже целых двадцать четыре года, он никак не может избавиться от этой мысли. В отличие от сестры, которая искренне радуется этим капелькам, льющимся с неба. Как ребенок, счастливый такой и позитивный, несущий в бренную жизнь Хилла свет и добро. Лучик света в темном царстве.       — Эй, ну ты чего снова грустишь? Аарон, не всякий дождь несёт в себе смерть, — Эмилия обнимает брата сзади за плечи, ласково касаясь губами щеки, — попробуй расценить это как что-то приятное.       — Например? — Хилл протягивает девушке ее порцию пирога и чашку с горячим напитком, усаживаясь на диван.       — Если бы дождь не поливал нашу землю, то не росли бы растения и цветы. Не было бы пшеницы, из которой мы делаем хлеб, который ты, любимый мой братик, обожаешь, не было бы и овощей с фруктами. Не было бы, по сути, и нас. Земля бы высохла. Солнце бы спалило все ее участки, оставив людей без воды, а вскоре бы и люди вымерли от засухи, поэтому, — девушка садится рядом, поправляя волосы мужчины, осторожно подбирая их наверх и открывая своим пальцам доступ ко лбу, — поэтому дождь в какой-то степени несёт жизнь, а это уже позитивная мысль.       Умная, красивая, родная. Аарон не может насмотреться и насладиться своей любимой сестрой. Для него она — единственный родной человек на этой планете. Всегда рядом. Поддерживает, любит, даёт надежду и веру в лучшее, даёт смысл к существованию. Он вырастил ее, подарив ей шанс на нормальную жизнь, а теперь она ответно дарит ему свою любовь, благодаря за этот шанс. Эми знает, что не родная, что ее удочерили, но никогда не чувствовала отсутствия кровной связи. Кажется, будто бы и не было ее пяти лет в детском доме, кажется, словно она всегда росла в этой прекрасной семье, с этим волшебным мужчиной, который любит ее так сильно, как не любят своих сестер. Он для нее не просто старший брат. Он ещё и мама, и папа. А она и вправду стала ему больше, чем сестра. Как дочь.       — Ты права, солнышко, но все же… Все же я больше люблю солнце, — корча веселую рожицу, что совсем ему несвойственно, Аарон улыбается широко и весело. Таким он бывает лишь с ней. Настоящий и живой.       — То есть меня?       Зная привычку брата называть ее солнышком, Эмилия указывает на себя пальчиком, играя бровями. Дурачество — это второе имя Эмилии, и Аарон каждодневно благодарит девушку за то, что она такая искренняя и живая. Откладывает чашку на стол, крепко обнимая сестру за плечи, целует в щечку, заправляет прядку русых, чуть волнистых от влажности, волос за ушко и улыбается.       — Тебя я, солнышко, несомненно, люблю больше всех на свете, — играет бровями, аккуратно перенося руки на талию и щекоча кожу сквозь футболку, чтобы вызвать радостный смех, всегда заставляющий смеяться и его. И когда у Аарона это выходит, он прекращает пытку щекоткой, спокойно продолжая пить чай и есть пирог. — Кстати, откуда у нас пирог? Помнится, печь ты ненавидишь.       — Ой, кажется, мне сейчас влетит, — стыдливо улыбаясь, Эмилия старается смотреть куда угодно, но только не на брата.       — Вишня? — коротко спрашивает он, понимая, чьих рук это дело.       — Вишня, — тихо отвечает она.       — Всё-таки нравится? — Аарон вовсе и не нуждается в ответе, чтобы понять, что они оба влюблены друг в друга.       Видел, как целовались на заднем дворе казино, а потом ещё катались на мотоцикле ягодного. Они старались прятаться, но забыли, что у него везде есть свои уши и глаза. Ему уже давно все доложили. А, собственно, зачем они прятались? Хилл не против Ви в жизни сестры, ему он доверяет и знает его, как облупленного. С ним Эмилия точно не пропадет.       — Да, он очень классный! Я знаю, Аарон, ты говорил, что я могу иметь отношения со всеми, кроме парней из банды, но… Нейтан просто великолепный. Меня ещё никто на руках не носил, а целуется он как… Мамочки, я бы душу продала, чтобы снова это попробовать, — мечтательно произносит девушка, прикрывая глаза и неосознанно касаясь пальцами губ, — ты против?       — Нет, он действительно классный, но, пожалуйста, не наделайте глупостей и не забывайте о контрацепции, — с серьезным видом проговаривает Аарон, заставляя Эмилию закатить глаза.       Ничего нового. Хилл снова читает нотации, снова переводит все на серьезность. И за что ей такой скучный, но такой хороший брат?       — У нас ещё ничего не было, — недовольно фыркая, Эми вздрагивает, пугаясь слишком сильного грома, и крепко прижимается к брату, — я бы не хотела, чтобы в день моей смерти шел дождь.       — Тебе рано ещё о смерти думать, дурында, — отбивая несильный подзатыльник сестре, Аарон тяжело вздыхает.       — Никогда не знаешь, что будет завтра, — совершенно спокойно говорит она, устраиваясь головой на коленях брата. — Родители тоже были ещё молоды, но…       Оба замолкают, вспоминая, как за год потеряли самых дорогих и близких людей, как оказались одни, как им пришлось тяжело. Аарон много работал, днём пытаясь найти место для отличного дохода, а ночью участвовал в боях без правил. Доставалось сильно, но зато денег неплохо подзаработал, хватило на несколько месяцев и даже на первый вклад в тогда ещё подобие банды, которая принесла немалый доход. А потом все закрутилось, завертелось, и мужчина даже не успел заметить, как сестра выросла, как банда стала настоящей, и как у него появился друг, который помог открыть его первый бизнес.       — Обещаю, — Аарон заглядывает в серые радужки любимой сестры, — я не допущу твоей смерти раньше положенного срока. Ты ещё выйдешь замуж, родишь детей и будешь счастлива. Увидишь своих внуков, а потом, дожив до сотни лет, быть может, и решишь уйти в мир иной.       — Правда?       — Правда, — успокаивающе шепчет, запуская пальцы в русые пряди, наслаждаясь их мягкостью и этим моментом маленького доверия друг другу. У них так принято: доверять и никогда не врать. Никогда. Всегда исполнять обещания.       — Эй, Хилл, ты здесь?       Проводя ладонью в воздухе перед лицом друга, Вишня недовольно машет головой. Странный он какой-то. Весь в себе. Будто бы вообще не здесь. А ведь так и есть на самом деле…       — Да, здесь, задумался просто, — отходит от воспоминания, встряхивая головой, дабы развеять такую отчетливую картинку перед глазами. — Собственно, чего я пришел, — вытаскивает из курки документы, ставя их на стол прямо перед собой, — я тут думал несколько дней и решил. Раз ты мечтаешь покинуть банду, чтобы начать нормальную жизнь, то почему бы нам не сделать наш бизнес немного другим?       — Есть идеи? — скептически произносит ягодный, становясь напротив.       — Целый бизнес-план, можем завтра обсудить, когда посмотришь. С названием я пока что просто так тут поигрался, — ставит руку на листы, вспоминая о записке и возможном отсутствии того самого «завтра», но делает вид, будто бы не думает об этом, — вообще, «Черный дракон» неплохо ведь звучит. Мне нравится. Концепцию пока не стал до конца додумывать, вдруг тебе не понравится. В общем, моя идея — ресторан, совмещающий несколько видов европейских кухонь, плюс игровая зона для детишек и паркинг. Можно переделать помещение казино, чуть подкорректировать планировку, расширить его, да обустроить зал, как и подобает всем ресторанам, а эти длинные коридоры из служебных помещений сделать кухней. Короче, сам увидишь, чего я объясняю? Ты же читать умеешь, — встаёт, уже практически отдавая документы, а потом ещё добавляя, — но я тебя не заставляю в любом случае. Ты можешь уйти и без этого. Можешь ничего не строить. Можем оставить казино. Как никак, это была твоя задумка, поэтому тебе и решать. Без тебя я не могу принять четкого решения.       Отдает документы, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, чтобы уйти прочь, однако не может. Не получается. Что-то держит. Хочется остаться тут ещё немного, хочется вернуться на пару лет назад — в то время, когда они с Эмилией и Вишней вместе летали в Лас-Вегас, покоряя там одно казино за другим. Веселились, много смеялись и были счастливы. Это было самое лучшее время в его жизни. Самое прекрасное. Только с Сарой Аарон ещё раз испытал что-то подобное, но и оно сейчас кануло в лету, будто бы и не было этих полгода отношений…       — Ар, ты здоров? То в прострации, то стоишь, как истукан, не двигаясь, — Вишня подходит к другу, ставя руку на его плечо.       — Устал немного, спал плохо, все хорошо, — пытается отмазаться Хилл, но он забыл, что говорит со своим лучшим другом, который уже обходит его и становится напротив, скептически осматривая с ног до головы.       — Что опять натворила Сара?       Проводя мысленный анализ, выдает ягодный, понимая, в чем же, собственно, причина такого состояния друга. Если с Хиллом что-то не так, если он выглядит разбитым, то в этом виновата его проблемная девушка. Вот и почему он находит себе всегда проблемы на ровном месте? Неужели нельзя было влюбиться в кого-то менее проблемного?       — Ничего, Ви, все просто отлично. Сейчас поеду домой, будем развлекаться и пить чай или кофе. Я не знаю. Не придумал ещё, просто реально не выспался, — изображает подобие улыбки, собираясь продолжить свой путь к выходу, но вновь оказывается остановлен другом, — давай без этого? Ви, я взрослый мужик, разберусь, даже если и имеются проблемы. Спасибо, что беспокоишься, но тебя это, к счастью, не касается. Ты и так делаешь для меня слишком много. Я сам.       — Смотри, чтобы это твое «сам» тебя в могилу не свело, иначе я не отвечаю за себя. Мне будет плевать, что ты любишь ее. Клянусь, я грохну О’Нил в ответ, если она это сделает с тобой, — крепко сжимая кулаки, Вишня отходит от друга, предоставляя ему свободный путь.       — Я знаю, Ви. Я буду осторожен.       Размышляя несколько секунд, Аарон всё-таки решается на отчаянный шаг и заключает друга в крепкие, братские объятия. Так требует его душа. Так надо для собственного успокоения. Вишня, конечно, сначала медленно охреневает, но, чуть придя в себя из-за столь неожиданного жеста со стороны вечно сурового Хилла, обнимает Аарона в ответ.       — Все, Хилл, я люблю нежности, но с девочками, — отстраняясь, ягодный поправляет куртку, — иди уже, мученик. Выглядишь именно так.       — Завтра будет лучше, я знаю.       И, улыбаясь, Аарон покидает кабинет, а потом и казино, выходя на улицу. Дождь тарабанит по асфальту, образовывая лужицы, и тело мужчины реагирует на холодные капли неприятной дрожью. А ведь Эмилия тоже умерла в тот день, когда шел дождь… Может, это знак такой? Может, сегодня и правда его последний день на белом свете? Сегодня все закончится смертью или же просто закончится? Аарон старается верить во второй вариант, поэтому, чуть поднимая воротник куртки, быстро подходит к машине, садясь и направляясь в подвал.       Все это время долго и упорно потроша полки любимого мужчины, Сара пыталась найти то, что действительно достойно ее внимания. Но все было не тем и не то… Совсем не то… Какие-то идиотские бумажки из черной бухгалтерии, что-то непонятное финансовое, какие-то старые, до умиления красивые фотографии Аарона и его семьи, на просмотре которых О’Нил даже пустила несколько слезинок. Ещё никогда она не видела Хилла таким же невероятно светящимся, как на этих фотографиях. Он и правда любил свою семью, а спрятал все фотоальбомы, видимо, потому что ему больно на это смотреть. Слишком больно, ведь там они живы, а здесь их нет.       Зато Сара теперь знает, что Аарон похож на своего отца. Такой же угрюмый и серьезный. От него буквально веет безопасностью и силой, как и от отца на фотографии, где он держит ещё маленького Аарона на ручках, сладко целуя в щёчку. А рядом стоит женщина с длинными, чуть вьющимися, темными волосами (чёрно-белый снимок не позволяет видеть цветов на фотографии), умиляясь этой картинке. Конечно, какой женщине не понравится, когда ее любимый мужчина будет так сладко обращаться со своим ребенком? У Сары сердце дрожало, просматривая все эти прекрасные фотоснимки, и ей даже захотелось познакомиться с родителями своего мужчины, однако этого никогда не произойдет.       Они так похожи… Оба сироты, оба одиноки. Их свела судьба, а Сара всячески пытается обратно развести, оставив умирать одинокими волками.       И все было бы хорошо, и Сара уже собиралась сдаться, оставить идею поисков, однако же случайно наткнулась на маленькую коробочку в бельевом ящичке, в самой его глубинной точке. Не стоило ей открывать крышку. Не стоило. Только Сара давно забыла, что такое страх физический, разве что помнит о моральном. Открыв, девушка готова была упасть в обморок, да так, чтобы больше никогда не проснуться. Тут было все. Абсолютно все, что она так долго и тщательно искала. Это всегда находилось рядом с ней, а она нашла только сейчас. Наверное, сказать, что ее сердце рухнуло и разбилось с высоты десятого этажа, — значит соврать. Оно замерло и больше не хочет двигаться.       Аарон Хилл. Ее Аарон. Ее любимый человек. Ее дракон и мужчина — он все это время так нагло скрывал от нее всю правду, стараясь заглушить чувство боли своей любовью. Лживой любовью… А любил ли он ее вообще? Любил? Или все было театром одного актера выгоды ради? Зачем? Зачем стоило все это прятать? Зачем надо было врать? Зачем? Она долго кричала и плакала, судорожно прижимая руку к сердцу, а потом к животу, где растет его ребенок… Только вот желания его воспитывать не было до, а теперь оно и вовсе исчезло. Исчезло вообще все, что было внутри нее хорошего.       Ей врали. Ее обманывали, как идиотку. Играли чувствами, заставляя верить, что ее любили. Не любили, а использовали… Не было ничего. Ничего ведь не было! Она была игрушкой, об которую каждый день вытирали ноги. Но больше она ей не будет. Больше не позволит ЕМУ так над собой измываться. Нет, ни за что. Никогда.       Список подозреваемых, который лежал на дне этой коробке совместно с другими листиками и документами, и с тем вырванным из дела, — доказательство того, что ее чувства сейчас растоптаны, подобно перемолотому сахару в пудру. Начинает читать: «Список подозреваемых, с уточнениями: 1. Нейтан Янг (По словам мужчины, показания которого указаны в приложении один, Нейтан Янг или более известный, как Вишня, сидел за столиком в баре, наблюдая за происходящим в окно. Вышел через несколько минут после произошедшего, небрежно бросив пару купюр на стол) 2. Дэниел Диккенс. (Пребывал в час свершения убийства в Балтиморе, на деловой встрече. Билеты прилагаются в приложении номер два) 3. Майкл Тёрнер (Находился в это время на дополнительных занятиях по физике, о чем свидетельствуют три человека, включая и самого преподавателя) 4. Аарон Хилл (По данным видеозаписи, изъятой на следующий день после происшествия, можно смело сделать вывод о том, что главным и единственным подозреваемым, чью вину можно доказать, и является Аарон Хилл. Видео отчётливо показывает его лицо в момент нанесения удара, а один из молодых людей, находившихся в тот момент позади убитого, всего в пару сантиметрах, опознал из четырех фотоснимков именно Аарона Хилла)»       Все это время следствие знало настоящего убийцу, но скрывало эту информацию, потому что Аарон, наверняка, заплатил. Никсон ведь должен ему кучу бабла, поэтому и прикрыл… Все это время скрывал. И Вишня все знал. Все знали, но нагло ей врали. Наверное, если бы не факт вранья, если бы от нее не было ничего скрыто, а было бы все сказано давным давно, то О’Нил смогла бы простить Хилла. А почему нет? Любит ведь, ребенок будет, хоть она и не хочет, но для него смогла бы примерить на себя роль матери… Однако же, теперь ничего не будет. Простить можно все, но не такую наглую ложь на протяжении полугода, не такое отношение к себе, как к наивной дуре, которой можно вешать лапшу на уши, прикрываясь чувством любви. Какой любви?       Майкл был прав. Аарон ее уничтожит. Уже уничтожил. И невозможность сделать хотя бы один вдох говорит об этом как никогда кстати, словно напоминая своей такой силой, как же сильна боль. Какой же она была идиоткой, влюбившись в того, кто разрушил ее жизнь. Жизнь ее брата… Аарону нет никакого прощения. Он просто не заслужил быть прощенным. И даже нежность и любовь, которые он проявлял к ней все это время… Даже они не могут перекрыть того отвращения, что теперь возникло в ее организме.       Поэтому, наспех одевась, Сара читает ещё раз список, уже не сдерживая слез, берет ещё и другой лист, где видит адрес подвала, в котором, как указал сам Аарон, и хранятся видеозаписи с того злосчастного дня. Она хочет их увидеть. Хочет посмотреть на глаза Аарона в тот момент, когда он совершал убийство. Жалел ли он? Испытывал хоть что-то? Он ведь знал, знал, что у Эндрю есть Сара! Но убил… Убил, невзирая ни на что. Разрушил ее семью. Убил в ней все хорошее. Да именно из-за него О’Нил вообще вступила в драконов, стреляла в человека, была изнасилована, пережила наркотическую зависимость. Она больна… Была больна из-за того, кого любит до сих пор. Надо было убить его ещё в тот день, когда из его кармана выпал этот чёртов нож, которым, он, наверное, и убил Эндрю.       Но точно не позволять себе впускать его так близко в свою жизнь. Влюбляться. Ощущать себя счастливой с тем, кто так безжалостно вонзил нож в грудь ее самого родного человека. Да плевала Сара на то, каким был Эндрю! Он был ее братом! Был самым родным и близким, заменил родителей, стал для нее всем. Да он ей, по сути, жизнь подарил… А Аарон его убил, убил, как дерьмо, которому нельзя существовать. Прилюдно. Казнил. Казнил на ее глазах. А потом делал вид, будто бы он невинная овечка, которая ничего не совершила. Клялся, что это не он, что не знает, кто это сделал, но знал… Знал все это время! Издевался над ней таким образом, разрушал изнутри, убивал, видя, как же ей была важна эта правда.       Ещё и прятал все в спальне. Прямо под ее носом. Был так уверен, что она не найдет? Нашла. Что ж, теперь ее очередь его убить, но не морально, а уже физически. Будет очень больно. Будет сложно, но Сара справится. Зато получит долгожданное освобождение. Зато выпустит всех демонов наружу, наконец-то избавившись от неприятного шёпота в голове, который звучит каждый день, заставляя искать и рыться в грязном белье. Она уже и не помнит, как оказывается в своем доме, вытаскивая из-под кровати пистолет, не замечает, как выходит и идёт вперёд.       Ведомая каким-то непонятным чувством, находящаяся в глубоких мыслях, девушка медленно вышагивает вперёд, все ещё надеясь, что это сон, который вот-вот закончится. Она проснется, как ни в чем не бывало. Эндрю приготовит ей завтрак, зажжёт ароматические свечи, и они будут сидеть вместе на диване или же за кухонным столом, трапезничая. Потом в дверь раздастся звонок, и Сара прямо в пижаме откроет ее, впустив Джона в дом, а сама убежит переодеваться. Они вместе дойдут до колледжа, весело болтая о глупостях или обсуждая новый роман Тёрнера, а потом те странные шмотки Дерека, которые он стащил у отца. Вечером ее подвезет до дома Никсон, и она с Дрю отправится вместе в кафе или же кино. Они съедят пончики, купленные в местной пекарне, а потом будут вместе гулять или смотреть фильм по телевизору.       Только все это не сон. Она не проснется. Суровая реальность сильно ударяет в грудь, буквально разламывая сердце на мельчайшие осколки, заставляя каждый больно врезаться в плоть и отдаваться жгучей болью. По сердцу будто бы водят деревяшкой с кучей торчащих гвоздей, что пронзают и царапают, отрывают куски. Так ощущается предательство? Такие чувства оно вызывает? Или так бывает, когда ты долго веришь и надеешься на лучшее, а лучшего никогда больше не будет? Да и не было. Оно — это лучшее, было тонкой коркой льда, расстаявшей, как только правда осветила ее своими яркими лучами.       Это конец. Долгожданный, так отчаянно нужный ей конец. Та самая последняя капелька, которая требовалась, чтобы ощутить наконец-то чувство свободы от собственных демонов. Напиться им сполна. Но, к сожалению, эта капелька оказалась с горьким привкусом, отравляющим, отвратительным, приносящим ещё большее желание убить. Предательство самого близкого человека? Пожалуй, это не было бы жизнью Сары, если бы такого не произошло. Не будет это и жизнь Сары, если она не свершит задуманное.       Смахивая с лица капли дождя, Сара в последний раз смотрит назад, надеясь, что это не Аарон. Что это злая шутка… Но замеченная ей машина, в которой они ещё позавчера занимались любовью, отдаваясь страсти, становится очередным доказательством того, что все это время она любила самого настоящего монстра. И сейчас подвальное помещение является последним оплотом, все ещё скрывающим объект ее одновременной ненависти и любви.       Шаг. Приоткрывает железную дверь. Смотрит внутрь, боясь пошевелиться. Боясь, что сорвется и пустит пулю в лоб себе, а не ему… Замирает, делая глубокий вдох, и вновь смотрит в сумерки помещения.       Темный подвал встречает шатенку своим сырым запахом и звуком бьющихся капель воды об окна, ведь за окном дождь. Сентфор и дождь, пожалуй, — обыденное сочетание, преследующее девушку на протяжении всех ее лет. И так точно описывающий ее душевное состояние именно сейчас. Она плачет, как никогда еще не плакала. И это не слезы боли или страха, это слезы минутного покоя собственной души. Она нашла. Нашла то, что искала так долго. Осталось лишь закончить с этим. Избавиться от лишнего, как избавились когда-то от ее брата.       Сара, мать ее, О’Нил открывает скрипучую дверь, попутно хватаясь за рукоять своего пистолета с излюбленным изображением золотого дракона. Ей страшно. Она идет убивать. Убивать того, кто убил ее брата. Как бы это громко не звучало: она знает — сегодня будет конец ее долгих мучений, сегодня убийца раскроет свое лицо и сегодня оправдаются все ее самые страшные опасения. Убийца находится в ее драконьей семье, и раз за семь месяцев поисков были исследованы все, кроме НЕГО, то сегодня они встретятся лицом к лицу. Но уже в других ролях. Совсем в других… В неожиданных — в тех, в которые она все ещё отказывается верить, даже имея под носом улики…       Дрожащими ногами Сара пересекает порог, оглядываясь. Темнота. Кромешная, наводящая на нее сущий страх, что задевает каждый уголок тела и заставляет изнывать от боли и любого шороха. О’Нил бывала здесь уже однажды, но тогда ей просто было весело, ведь она играла здесь в прятки со своим братом. Сегодня ей жутко. Жутко осознавать, что еще пару шагов, и ты встретишься лицом к лицу с тем, кто так безжалостно лишил жизни родного тебе человека. Она знает: он чуть глубже, всего пару шагов. Девушка уже слышит его дыхание. Он должен был сюда прийти, чтобы уничтожить последнюю улику против себя, но она нашла. Нашла этот чертов список и все поняла, когда увидела там до боли знакомую фамилию и эти чёртовы пояснения. Фамилию, что вызывает табун мурашек и заставляет сердце трепетать от теплоты внутри.       Лучше бы не находила… Лучше бы никогда не связывалась с ним… Никогда. Лучше бы всего этого не было. Лучше бы она умерла тогда во время изнасилования или потом от какого-нибудь передоза. А, может, стоило перерезать вены себе ещё в тот день, когда был убит брат? Только вот сослагательное наклонение ей вряд ли сейчас поможет. Все свершилось. Уже ничего не изменить.       Шаг. Дыхание уже сбилось. Еще один. Сердце пропускает очередной удар. Слезы давно залили лицо, ведь все, что она так тщательно пыталась заглушить все эти месяцы, вновь нахлынуло на нее с новой силой. Еще один шаг, и на плечи резко ложатся чьи-то руки. Чьи-то? Нет, Сара знает, чьи они. Давно уже догадывалась, но пыталась отогнать эту мысль от себя, ведь так не бывает… Не бывает… Но это ее жизнь, а значит бывает и так. Подло и обидно. Горько. Больно. Отвратительно. Когда предатель — твой любимый человек. Когда пригрел на груди змею, только в их жизни — дракона. Когда доверился и открылся, впустив его демонов к своим, и они уже начали ладить, а теперь все летит к чертям, на чертово дно адского бассейна лжи.       — Я знал, что ты придешь, — тихо отзывается мужской голос, обжигая своим горячим дыханием ее ушко. Мурашки пускаются в пляс по телу приятной волной, отзываясь острыми ударами в сердце. Можно любить и ненавидеть одновременно? Сара может. — Видел, как рылась в моих вещах. Нашла всё-таки этот список. Ещё и с оружием пришла. Правда решилась?       Аарон видит, как крепко лежит в ее руке Glock 17, подаренный ей после вступления в банду, и как тяжело она дышит. Боится, ей страшно. Ее выдают дрожащие пальцы рук и мокрые щеки, коснуться которых он всё-таки успевает краешками пальцев. Сара пришла убивать его, но ему почему-то не страшно. Главарь драконов знал все наперед. Он знал, что все будет именно так. Знал, но затеял эту чёртову игру в люблю и не люблю. Теперь пожинает плоды лжи, что тянулась с самого начала их общения. Он ей врал, потому что любил, а она глупо верила по той же причине. Тупая порука из лжи, пропитанной ядовитым чувством любви. Да, в их сказке оно стало именно ядовитым — убивающим медленно, но верно. Хуже, чем что-либо другое.       — Это и правда ты… Ты… Боже, как же я была слепа… Ты это специально, да?! Специально меня… — Сара срывается на крик, переворачивается и приставляет дуло пистолета ко лбу мужчины, лицо которого не выражает ничего, кроме сожаления. И оно тоже натянуто. — Я тебя ненавижу! Не-на-ви-жу, чертов ты идиот!       Аарон делает несколько размеренных вдохов, разглядывая О’Нил. Разбитая, заплаканная, вся дрожит и еле стоит на ногах. Ей правит чувство мести, что отчётливо виднеется в ее янтарных радужках, обретших сейчас пламенные оттенки. Только это не то чувство, которое должна испытывать эта хрупкая девушка в своем возрасте. Он пытался ее оградить, забрать всю боль и сделать счастливой, только вот забыл, что О’Нил лишь могила исправит. Она всегда находит то, что ищет. Всегда. И это всегда станет роковым в их истории. Отберёт все.       Всегда и навечно? Подходит и им, если применять это немного иначе. «Всегда» — по отношению к Саре, которая добивается правды любыми, даже подлыми, способами. И «навечно», применяемое к Аарону. Навечно сляжет в могилу. Прямо здесь. В этом грязном подвале. Их всегда и навечно намного печальнее, чем обычный смысл, вкладываемый в это выражение. Их жизни, в принципе, куда печальнее, чем можно себе это представить…       — Зачем? Просто скажи: зачем?! Зачем ты его убил? Чем он тебе мешал? Чем он мешал драконам? Чем?! — снимает оружие с предохранителя и бросает на Аарона ненавистный взгляд. Сейчас он не ее любимый мужчина, готовый горы свернуть ради ее счастья. Он зверь, что позволил себе убийство ее брата. Самый настоящий дракон с черной душой. И ее маленькое сердечко просто не готово в это поверить, обливаясь кровью каждую грёбаную секунду.       Хилл ухмыляется, поднимая взгляд к темному потолку, на котором одиноко висит старая лампочка. Тусклый свет этой лампы освещает его лицо, и Сара может увидеть гримасу боли, отразившуюся на нем. Она не убирает пистолета от его лба, но что-то внутри ёкает, когда он хрипло произносит:       — Эмилия… Моя сестра. Она погибла из-за твоего брата, а я отомстил ему. Мы квиты, Сара. Опусти пистолет. Ты не сможешь убить человека. Ты не сможешь убить меня, потому что ты мой маленький дракон, — тихо произносит Аарон, осторожно протягивая руки к ее талии, чтобы дотронуться до места, где сейчас мирно развивается жизнь их будущего ребенка, которого, кажется, ему просто не суждено увидеть. И это самая ужасная боль. Стать отцом посмертно? Не об этом он мечтал…       О’Нил несколько секунд позволяет себе насладиться ощущением его горячих ладоней на своей талии, а потом взводит курок. Прикрывает глаза и резко открывает их, промаргиваясь. Изображение мужчины плывет перед глазами, а внутри все сжимается и душит. Нечем дышать. Совершенно нечем. Все дрожит. Болит. Тело будто бы чужое. Его пронзили сотнями иголок с паралитическим ядом, который блокирует все, кроме чувства боли. Но какие-то невиданные силы рвутся наружу, делая голос твердым, как сталь.       — Значит ты знаешь, что такое месть, — криво улыбается, пытаясь казаться сильной. Но ни черта она не сильная! Ни черта! Хочется свалиться на землю и плакать, однако в голове всплывает образ родного и любимого брата, смеющегося над ее глупыми шутками. Такого счастливого. Живого… — Это будет моя вендетта, мистер черный дракон. Кровь за кровь. Сестра за брата. И плевать, что я тебя люблю. Плевать…       — Убьешь меня, а что потом? Что ты потом будешь делать, Сара? Ты сможешь с этим жить? — Аарон не двигается. Знает, что любое движение, и в голове будет зиять дыра от пули. Нет, ему не страшно умирать. С такой жизнью он уже сто раз представлял свою смерть. Ему страшно умереть от ее руки. От руки любимой девушки, что ещё вчера нежилась с ним в одной кровати, так ласково целуя его в губы, от той, кто носит под сердцем их ребенка. Его Сары.       Истошный, сумасшедший смех сотрясает помещение своими громкими децибелами. Шатенка усмехается, ещё сильнее обхватывая ствол излюбленного пистолета, из которого ее когда-то учил стрелять именно Аарон — человек, что сейчас стоит перед ней, не выражая никаких эмоций. Просто смотрит на нее, ведь осознает — это его конец. Сара О’Нил больше не его маленький дракон. Больше нет его Сары. Больше нет и их. Все умерло. Сегодня. Всего за пару часов. Сгорело, как спичечный коробок, оставив пепел, разлетающийся на ветру.       — Что будет потом — уже не твоя забота, Аарон. Прощай и прости меня, — сдавленно улыбается, протягивает руку к его ладони, крепко сжимает, переплетая их пальцы. Всё-таки любит. Но адекватность давно покинула ее тело, поэтому она уже готова свершить задуманное и покончить со всем, — я люблю тебя, но я должна это сделать. Из-за Эндрю.       Хилл понимающе прикрывает глаза, ставя и вторую руку на ее ладонь — на ту, что держит пистолет. Обхватывает крепко и нежно, запоминая это тепло. Ее лицо. Глаза. Последний миг нежности с ней. Рука об руку. До самой смерти. До его смерти. Большой палец мужчины ложится на указательный девушки, что лежит на курке. Аарон как бы намекает, что уже пора. Он готов. Если не сейчас, то точно уже никогда. Только пусть сделает все быстро, иначе его сердце откажет раньше, чем произойдет выстрел, ибо боль слишком сильна.       — Я тоже тебя люблю, Сара О’Нил, — Аарон улыбается, и эта улыбка застывает на его лице в тот момент, когда в воздухе раздается звук оглушающего выстрела, а с ее губ слетает отчаянный крик о помощи.       Кровь разлетается в разные стороны: большинство брызгов попадает на лицо Сары и на ее одежду. Глаза закрыты, слезы не перестают стекать по щекам, подобно тому дождю, что льет на улице. Спокойствие, наконец, пронзает ее тело, даря минутное ощущение успокоения. Но ничто не вечно, и разве кто-то говорил, что будет легче после совершённого? Разве есть такое понятие, как легче? Разве оно существует?       Тело Аарона с грохотом падает на бетонный пол, заставляя О’Нил вздрогнуть и посмотреть на то, что упало. Глаза ее расширяются, а руки предательски начинают дрожать, когда она видит кровавую дырочку во лбу любимого мужчины, а в руке ощущает увесистый пистолет. Он выпадает, и Сара сваливается на пол, прямо на колени, даже не замечая боли, просто хватая Аарона за руку. Она бьёт его, пытается разбудить. Щипает себя, ударяет по ноге, по лбу, снова трясет Аарона. Пытается сделать хоть что-то, чтобы это оказалось сном. Но Аарон не просыпается, а дыра на его лбу не затягивается, как и не исчезает понимающая улыбка и слезы, застывшие в его глазах. Он не показал ей ни единой, оставшись одновременно сломленным и сильным до самого конца.       Она убила… Она. Его. Убила. Убила самого родного человека. Убила того, чьего ребенка будет воспитывать. Теперь одна. Она убила отца своего ребенка. Практически мужа. Убила… Осознание хлесткой волной накатывает на Сару, вызывая новую истерику и приступ ненависти и отвращения к себе. Рука снова тянется к пистолету, и оружие уже оказывается в ладони, а потом и приставлено к груди. Но нажатие на курок не происходит, прерываясь обеспокоенным голосом Вишни, чей силуэт виднеется впереди.       — Аарон, ты здесь?       Оказываясь полностью в помещении, Вишня пускает изучающий взгляд на то пространство, что освещено лампой, ожидая там увидеть живого и здорового Аарона, сумевшего разобраться с Сарой. Наконец-то ей все рассказавшего. Увидеть их объятия. Примирение. Но сердце уходит в пятки, когда он слышит плач О’Нил, а потом видит бездыханное тело друга. Он не успел… Надо было быть чуть быстрее, надо было найти записку раньше…