Драббло-крошки, чтобы кормить ведьмачат

      Кальф не зажёг свечу этой ночью. Зачем, когда окнам южных башен улыбается белоснежная луна? Иначе как улыбкой её свет не назвать. Давно Каэр Серен не видел такого чистого неба. Спокойного, обёрнутого пледом тихо шебуршащего моря под скалами. Кальф не зажёг свечу над этим морем, под этим небом, перед распахнутым (в кой-то веки ставни не грохочут в порывах холодного ветра!) окном, потому что ведьмаку достаточно полной луны для комфортного письма даже без эликсиров.       Кельдар нагрузил младшего ведьмака чертежами и «просьбами» обвести их по десятку раз, и Кальф очень вовремя вспомнил, что сдать работу хорошо бы до завтра. Но эта луна, эта дрожь воды под её тяжёлым, но мягким светом… Кальф уселся писать стихи. По крайней мере пытаться. Сам не ожидал от себя, но, ох, кажется, сказался крайний заказ. Старый оксенфуртский бард взялся за балладу о гарпиях и принцах (видимо, драконы с принцессами — прошлый век), и дабы описать всё «наичистейшим наичестнейшим словом», отправился паломником к местам гнездования гарпий. Слава Мелитэле, додумался нанять в охранники ведьмака. Видимо, заразил охранника какой-то романтикой. Хоть сам и писал порнографию.              И откуда у барда деньги на ведьмака? Кальф начал подумывать прикупить себе арфочку. Впрочем, рано — стихи не шли совсем. Странно, ведь бард собирал свои рифмы так легко, укладывал строка за строкой, будто вязал шерстяной ковёр. Странно, ведь пейзаж в распахнутом окне такой лиричный, пробирает, просится на бумагу. Это глубокое синее небо (Кальф поймал себя на мысли, что хочет досидеть до рассвета — увидеть, как белеет оно перед солнцем), этот шар луны сказочно огромный, прямо из эльфийских песен, этот штиль вечно недовольного моря, этот шелест камня под, кажется, лапками моевок, чета которых поселилась на стенах крепости раньше, чем Кальф за ними, этот блеск огненных глаз напротив…              Кальф отскочил от стола прежде, чем осознал, что произошло. Отскочил не бесшумно (врезался в балки кровати), но молча, как и подобает ведьмаку, которого застали врасплох. Как не подобает ведьмаку, сердцу он позволил удариться как-то неправильно. Потянулся рефлекторно за спину, но рукоять не нащупал.              Это человеческое лицо с нечеловеческими глазами вспугнуло замечтавшегося ведьмака. Оно выросло резко не то снизу, не то сбоку в окне, загородив лунную тропу на воде. Лицо, видимо, и само перепугалось, потому что закряхтело, заскрипело паническими звуками и зашаталось. Хозяин его удержался на выступах камня и тут же зашипел.              — Спокойно! Это ж я!              Кальф прищурился: глаза вторженца-скалолаза под правильным углом потухли, а луна, светящая в окно и ему в спину, накрыла лицо тенью… Зато подсветила глупый пучок на макушке, прямо по центру головы.              — К-койон, ты что ли?!              Будто в ответ сверкнули снова кошачьи глаза. Единственные на всю Школу Грифона в их поколении — с красными вспышками.              — Я. Можно войти? Тут… немного скользко.              — Дверь, вообще, там…              Кальф сгрёб со стола свои новые интересы и старые обязательства, чтобы Койон, заползший на стол, ничего не смял. Двигался он странно, будто пытался держать спину с пухлым мешком на ней прямой.              — Ты что, ранен? Ты же уходил на охоту… Почему в окно…              — Тихо, тихо, по одному.              Койон снял аккуратно заплечную сумку и обнял, будто погорелец обнимает всё, что успел вынести с места трагедии. Растёкся по дубовому стулу и выдохнул облегчённо. Руки его подрагивали от усталости, но отпускать свою ценность он явно не собирался, только крепче прижимая к груди.              — Фух. Раза три чуть не сорвался…              — Ещё бы. Никто, вообще-то, не лазает по южной стене, ты чего.              — Да знаю. Но я не мог по-другому.              — Дверь всё ещё там…              — Нельзя мне было в главные ворота, Кальф, мне сторожа сказали, что сегодня там Моен дежурит.              — Ты с берега что ли лез? По скалам?!              — Ну, а как ещё! Но ты не волнуйся, я до крепости полз по северной стороне, там, под мостом, а потом почти спокойно дошёл до южной стены, а там уже… К тебе.              — Ты… последний, от кого я ожидал такого... безумства.              — Ну да, ну да, ты садись, я же не без причины тут это самое. Безумствую.              Кальфу показалось, рюкзак Койона вздрогнул.              — Оно… в сумке?              Вторженец медленно кивнул, не сводя с брата глаз.              — Я не знал, куда его нести. Может, это немного дико, но Каэр Серен — самое безопасное место, которое я знаю… О нет…              — Что?              — Я же затащил его в берлогу ведьмаков, о нет… Почему я подумал об этом только сейчас… Ох… Так, кажется, дело в пролёте. До скорого, Кальф, меня тут не было.              Койон попытался встать, но Кальф, так и не присевший, положил руки ему на плечи.              — А ну-ка нет. Ты обратно не полезешь. И никогда больше по южной башне не полезешь, понял?              Койон не спешил кивать, хоть и заглядывал в лицо старшего внимательно.              — Клянись, сильван тебя подери, что не полезешь.              — Я не… я не могу. Вдруг понадобится. То есть, точно же понадобится.              — Нет, мать твою! И прекрати дрожать, успокойся.              — Я, я спокоен, просто замёрз.              И правда, одет был Койон повисскому климату совсем не подобающе: в обычные рубаху и штаны, даже не ведьмачьи. Оружия с собой тоже не имел.              — Сиди, — Кальф надавил Койону на плечи и встал. Сходил за покрывалом и накинул на дрожащего, который тут же стянул его и обернул вокруг рюкзака.              — Я-то ладно.              — Так, Койон. Что у тебя там?              — Погоди, я не готов. Дай отдышаться.              — Ты уже отдышался…              Из рюкзака что-то истошно мяукнуло. Совсем не по-кошачьи. Хотя, может котята мантикор и мяукают такими громкими трещащими голосами — Кальф, вообще-то, не знал. На всякий случай отшагнул.              — Твою ж!              — Спокойно, спокойно, он хороший…              Рюкзак забурлил.              — Тихо, малыш, — зашептал Койон, — всё хорошо, ты в безопасности. Не считая того, что ты… в ведьмачьей крепости. Ох.              Койон начал расшнуровывать сумку, а та заходила ходуном, затрещала тканью. Заскрипела чьими-то урчаниями.              Кальф зажёг лучину, не спуская глаз с ночного гостя. С гостей.              — Койон, если там то, о чём я думаю…              — Тихо, тихо, мои хорошие, не шумим, всё хорошо.              Койон достал барахтающийся, перемотанный ремнями свёрток ткани, держа будто младенца. Только младенец этот был размером с пятилетнего ребёнка, если не больше. Из складок показался клюв с ладонь. Зашипел, запищал. Чёрные глазки уставились на Кальфа.              — Койон… ты притащил мне грифона?!              — Тихо ты! Притащил. Я тебе больше всех доверяю… И не только я. Вон, тебе целую комнату выдали. Вот я и подумал…              — Ты хочешь прятать грифона в моей комнате?!              — Такой… такой был план.              — Койон, мать твою!              — Не шуми! Я… я не знал, что с ним делать. А тут он может… Ну, даже летать научиться.              — Койон… Мы на отвесном уступе, и под нами скалы… Так, почему я вообще об этом думаю!              Свёрток с мордочкой грифона затрещал и завозился в руках Койона. Он обернул его пледом.              — Тихо, малыш, всё хорошо. Кажется, твой голос его пугает, говори шёпотом, пожалуйста.              — Койон…              — Да Койон я, Койон. Ты же поможешь? Если ты скажешь «нет», всё хорошо, я пойму и просто уйду в окно. Вылезу, в смысле. Но я немного рассчитывал… на помощь. Ты единственный, кто может помочь. По крайней мере, не сдать. Ты же не сдашь?              Его красно-жёлтые глаза заглядывали в лицо Кальфа с надеждой, граничащей со страшной обречённостью.              — Погоди. Идём по-порядку. Разве ты не ушёл брать заказ на грифона? Твоего первого в одиночку?              — Я как раз с него. Видишь, даже не клюнул меня нигде.              Койон развёл на мгновение руки, и свёрток зашебуршался, опасно качнулся к полу. Ведьмак тут же обнял его снова и зашептал слова успокоения, явно не дающие результата.              — Кажется, он устал сидеть без движения. Кальф…              — Нет!              — Он тихий и ничего не сломает.              — Он грифон!              — А ты ведьмак. Вон, даже кинжал при тебе, — Койон кивнул в сторону тумбы.              Кальф замычал неуверенно, глядя на клювастого червяка в объятиях Койона. Удивительно, но зверёнок даже не пытался цапнуть ведьмака за руки или лицо.              — Я… я не смогу.              — Вот! — едва не выкрикнул Койон. — Вот и я не смог. Он же прямо у меня на глазах вылупился, Кальф… Я же его матушку зарубил за одного несчастного телёнка… Грифоны они же обычные звери, как волки с медведями. И также скот с людьми покусывают иногда. Их же мы не истребляем. Вот и грифонов не надо истреблять, верно же?              — Хватит передо мной оправдываться… Перед Кельдаром будешь вертеться.              — Нет, он не должен ничего знать, он же меня убьёт… Он и так готов был, и без грифона… Ну, можно я его опущу? Он спокойный, в угол забьётся и будет там лапы разминать.              Не дожидаясь ответа, на который Кальф всё никак не решался, Койон начал распелёнывать своего ребёнка. Медленно, поглядывая на старшего, чтобы тот успел остановить, если всё-таки нельзя. Он не останавливал.              Тонкие лапки-крючки начали помогать ведьмаку разворачивать мягкий плен. Пара минут, и зверёныш, тощий, как голодный трупоед, такой же лысый и весь в катышках — ещё не оперившийся, но уже начавший сбрасывать пух, — забился за высокий шкаф.              — Во, я же говорил. Это с непривычки. Он пугливый, но мне доверяет. Посидит и выползет.              Койон медленно встал со стула и задвинул его к столу. Взял плед и накинул на кряхтящую животину. Та в ужасе забарахталась, ища выход, но, найдя, вылезла только мордой — всё-таки в комнате было холодно.              — Койон, — растерянно позвал Кальф, смотря на блестящие из темноты глазки, как учили: не прямо, чуть выше.              — А?              — У меня в комнате. Грифон.              — Ага. Извини.              — Как… как ты его назвал?              — Никак. Знаешь, я в дестве, ещё до ведьмачества нашёл белку. Её, видимо, птица уронила, не очень ей было хорошо. Я забрал её выходить, хотя в доме мне уже мылили уши за всяких щенков… В общем, я назвал её Малькой. На второй день она начала пить молоко, так мне казалось. А на четвертый день умерла. Я не понимал тогда, что она мучается…              Лысоголовый грифон, дрожащий в тени, вытянул морщинистую шейку к Койону. Поворачивал иногда клюв в сторону Кальфа, и тот отводил глаза, но всё равно котёнка смущал: после каждого взгляда на незнакомца, грифон напрягался, пятился в тряпки, пытался зарыться глубже.              — …А потом мы с сестрой, когда ходили за хворостом, нашли медвежонка. В капкане. Сам не знаю, как, но смогли капкан открыть. Даже лапой не получили. Матушка его, видно, попалась раньше — не было её. Назвали Бурькой, ходили, носили ему на поляну свои каши. Он умер через неделю…              Грифончик трястись не перестал, но на Кальфа почти не косился — оглядывал теперь новое окружение с неуверенным интересом.              — …А потом, уже тут, после испытаний мы с Рейгом подобрали подбитую чайку. Ты помогал её прятать в заброшенной печи, помнишь?              — Кажется, её звали Орен?              — Да. Она умерла на пятый день. Наверное, наглоталась сажи, не знаю.              — Зачем ты мне это рассказываешь? Это… немного не то, что надо рассказывать, притаскивая нового… питомца.              — Я к тому, что они умирают, если давать им имена до того, как, не знаю, всё уляжется? Только не смейся.              — Не смеюсь. Но это странно.              — Так я чувствую.              — Ладно, значит, твой котёнок безымянный.              — Пока так.              Ведьмаки, недалеко ушедшие и поведением, и опытом, и гладкостью лиц от ведьмачат, глядели, как грифончик делает первые шаги по новой для него поверхности, по деревянному полу. Щенок, как звал детёнышей грифонов Койон (видимо, за схожесть задних лап с лапами волколаков), котёнок, как звал Кальф (за описанное в бестиариях поведение), птенец, как неустанно исправлял их обоих Кельдар (тут же зачитывая лекции о яйцерождении и перьевом покрове), нерешительно клал лапу за лапой на пол. Ковырял полупрозрачными мягкими коготками дерево и делал новый шаг. Ведьмаки замерли. Малыш, поджав голый крысиный хвостик и прихрамывая на все ноги и руки, сделал круг по тесной келье и вернулся на тряпки. Прижался к бедру Койона, свернувшись клубком. Койон накрыл его аккуратно, будто боялся не спугнуть, а сломать.              — На коленях сидеть отказывается, — прошептал.              — А чего он такой… задохлик?              — Есть не хочет. Я в него за последнюю неделю только дважды силком мясо впихнул.              — Так его пережёвывать надо.              — Ты за кого меня принимаешь…              — Фу!              Грифон поднял клюв на резкий звук, цокнул клювом и завозился, зарываясь глубже, но только упираясь в холодный пол. Койон набросал ему больше тряпок, и зверь запыхтел, затрещал, устраиваясь. Уполз едва не под кровать вместе с гнездом.              — Что делать будем, Кальф?              — Я ещё не согласился в этом участвовать.              — Разве?              Кальф скрипнул. Он всегда соглашался.              — Придётся вынести его из крепости. Нет, — перебил открывшего рот Койона, — не по стене. Через двери. Как ты вообще додумался его сюда тащить?              — Я не мог оставить его без присмотра. Он всё ещё беззащитный и тупой пенёк.              — И просто оставить его ты тоже не мог? Вообще не брать.              Койон замял руками лоб.              — Я знаю, знаю, что это неправильно. Не по-ведьмачьи. Но оставить его там… Я имею ввиду… Он же был совсем слепым. Тянул свою шею наверх, пытался наткнуться на клюв матушки… А я же убил её.              — На него однажды тоже наймут ведьмака.              — Может быть. Но он хотя бы поживёт, да? И потом. Никто не нанимает ведьмаков на дворовых собак. Может, его тоже можно уму научить?              — Ручной грифон? Что-то новенькое.              — Георг говорил, что они смышлёные. Помнишь, когда рассказывал, как упустил одного, а потом встретил снова. И тот запомнил его и даже знаки запомнил — знал, чего ждать. А ведь тогда лет семь прошло. Может, их и на команды можно натаскать. И потом… Это же грифон. Мы же тоже грифоны. Может, нас с ним предназначение свело, а?              — О, Мелитэле. Тебя предназначение ведьмачье только и будет сводить, что с сиротами, и что? Притащишь завтра люльку гнильцов?              — Вообще-то, маленьких гнильцов не быва…              — Да знаю я, Лебеда, знаю. Тебя что, Кельдар покусал? — Кальф закряхтел и затих, глядя на замершую на месте, но всё ещё что-то ковыряющую в глубине горку тряпья.              — Я, если честно, забыл… Может, они и не едят мясо в первые дни? У тебя тут нет бестиария или «Заметок о грифонах» Эрланда? — Койон кивнул в сторону заставленных книгами полок.              — Нет, случайно нет. Вообще, это, кажется, ещё от Ворона библиотека. Эта комната годами была складом.              — А теперь приют.              — Ненадолго! Максимум на день. Думаю, ты сможешь незаметно выйти за вещами. Парочка младших на стене мне как раз задолжали, а я заболтаю Моена…              — Я его не брошу! Может, ты сходишь? Я всё оставил в сгоревшей хижине на восточной тропе…              — Ребёнка твоего тоже мне воспитывать?              Ребёнок затрещал чем-то из гнезда-пещеры              — Вдруг он начнёт буянить без меня?              Снова треск. Стук клюва, как будто…              — Что он там грызёт?.. Чёрт, мои сапоги!              Ведьмаки бросились к тихо клокочущему холмику. Холмик улизнул от них под кровать, теряя слой за слоем брони. Тощий Койон рванул следом. Пара секунд, и ведьмаки гоняли ободранца с ботинком в клюве по всей комнате, искренне полагая, что самый громкий звук в этой ситуации — не их топот и вздохи, а писк-треск зверёныша.              Открытую дверь они заметили слишком поздно. Кальф снова отшатнулся. Койон замер, схватив грифона подмышки. Ослабил хватку, и птенец выскользнул, забился в угол.              В проёме стоял Кельдар.              — Я. Зашёл за. Чертежами.       Заставлять Кельдара ждать, особенно ждать ответа, было не лучшей идей. Осознав затянувшуюся паузу, Кальф открыл рот:       — Они… Не готовы.              Ведьмаки смотрели друг на друга вечность. Кальф с Койоном — чуть выше глаз Кельдара. Писклявый рокот из-за шкафа нарушил повисшую тишину.              Старый ведьмак прокашлялся.              — Малый. Медный. Грифон? — процедил он самым страшным своим, ничего не выражающим голосом. Страшным, потому что все знали, что после него грянет гром, но когда — не знал никто.              — Д-да, — пролепетал Койон.              Кельдар сделал шаг в комнату. Койон встал, сам не веря, что делает, ему навстречу. Загородил тряпичное убежище. Он давно перерос учителя, но отчего-то, даже вытянувшись, совсем не чувствовал превосходства.              — Отойди, Койон.              — Отойду… Только не надо его…              — Отойди.              Койон ненавидел себя, ненавидел Кельдара в ту секунду, как никогда в жизни. Он отошёл.              Кельдар шагнул к шипящему грифону и вдруг сделал всё так быстро и резко, что даже младшие ведьмаки еле уследили за руками: схватил птенца за загривок одной, положил Сомн другой.              Поднял ошалевшее животное и прошёл мимо двух статуй. Развернулся на пятках в проёме, качнув повисшим зверёнышем с поджатыми к животу лапами.              — С тобой, Койон, разберусь завтра. Твоя койка занята малышнёй, так что ты идёшь спать в крыло чародеев. У Маиши в комнате свободно. Ясно?              — Да.              — Ты, Кальф, остаёшься здесь. Также до завтра. Один. Пишешь. Мне. Чертежи. Оба к завтраку не приходите. Ясно?              — Да.              — И будь добр, Кальф, закрой окно. Весь этаж промёрз.              Кельдар удалился. Гром не грянул.              Ведьмаки разошлись молча. И хоть один лежал в самой мягкой, самой тёплой и уютной на весь замок кровати той ночью, а второй к рассвету еле двигал конечностями и с трудом держал голову, оба они заснуть не смогли. И круглая луна, бьющая белым хохотом им в лица, совсем не помогала.       

***

      Койон мялся под высокой дверью в нерешительности. Только раздражённое после самого усталого в мире вздоха: «да войди ты уже», подстегнуло его сделать первый шаг.              В «мастерскую» Кельдара он вплыл привидением на плохо гнущихся ногах. И хоть Кельдар звал эту комнату мастерской, никаких инструментов, кроме набора перьев в подставке-держателе, в ней не было. Это был обычный маленький кабинет какого-нибудь счетовода, пахнущий бумагой с чернилами.              — Садись.              Койон не сел. Он за эту бессонную ночь крепко решил больше никогда себя не ненавидеть. И платил сейчас за своё решение оледенением изнутри всего организма, особенно груди и глотки.              — Как хочешь. Вижу, твой первый заказ на грифона прошёл хорошо. Майдур сказал, что ты отделался синяками. Выжил, хвалю.              — Где он? — жалко, хотя планировал звучать грозно, положил Койон.              Кельдар выдержал паузу и… Почему-то не сдержал улыбки. Койон опешил. Будто проткнутый рыбий пузырь, сдулся перед неожиданным ходом «противника». Старый ведьмак сжал губы, и, словно учуяв какой-то психический импульс, со двора затрещали писком.              Койон подскочил к бойнице и разулыбался во все щёки: там, в опустевшем козлином загоне, из-под навеса от дождя выглядывал крысиный хвостик и сокрушался крупной дрожью. Это старики, подошедшие к плетёнке, напугали щенка, и он забился от них в самое укромное место.              — Живой!              — Конечно, живой, Койон. Кто мы по-твоему, варвары?              Койон обернулся, чтобы встретиться с Кельдаром красными глазами. Красными не чудесатой радужкой, а воспалёнными вдруг белками. Плакать полноценно Койон не был способен вот уже лет пять, но плакал, как мог.              — Я думал, нам конец.              — О, мой дорогой, не сомневайся — тебе конец. Кальфу конец. А этот. Через неделю отправится восвояси.              — С ним всё будет хорошо?              — Посмотрим. Какой-то он чахлый. Чем ты его кормил?              — Пережёванной олениной.              Кельдар вздохнул, снова концентрируя в выдохе вселенскую усталость, как умел только он.              — Неверно. Но как верно я, пожалуй, озвучивать не стану. А то начнёшь вынашивать каждое встречное лихо.              Койон нервно прыснул.              — Сядь, у тебя ноги подкашиваются.              И Койон сел, потому что ноги правда подкашивались              — Повторюсь, Койон, молодец, что не умер. Не то, чтобы медные грифоны представляли смертельную угрозу, но я же вас, остолопов знаю. Вас курица убить при желании сможет. Но ещё я разочарован тобой. Не скажу, что не ожидал этого, но чтобы настолько. Возможно, дело в твоих мутациях, не знаю. Подумываю послать весточку Котам.              — Меня… Меня же поздно переводить. Я же всё уже прошёл и…              — Спокойно, мы просто обсудим с ними… случаи.              — Это из-за того, что я не смог его убить? Я… Я не согласен. Сочувствие — четвёртая добродетель.              Кельдар улыбнулся снова. В этот раз грустной улыбкой, обращённой куда-то в прошлое.              — Нет, Койон, это не из-за «сочувствия». Хотя именно из-за него мы, вообще-то, вас, дуралеев, и учим убивать помёт тех, кто больше не сможет о нём заботиться. Дело в твоих реакциях. И решениях. Но этот разговор мы отложим. Не беспокойся.              — Ты пригласил меня, только чтобы сказать, что всё хорошо?              — О боги. Хватит… Пытаться плакать. Ты чем слушаешь? Готовься ко всему плохому, Койон. Не сомневайся, я соберу целый совет Каэр Серен, приглашу всех желающих Каэр Морхен, чтобы наградить тебя самым изощрённым наказанием из возможных. Но перед этим я хотел показать тебе это.              Кельдар положил пальцы на пергамент перед собой и проехался им по столу в сторону Койона.              — Молюсь всем богам, чтобы ты не воспринимал мои жесты как подкрепление твоего некомпетентного, непрофессионального и, к слову, повышающего риск смерти поведения. Молюсь, судя по твоему лицу, безрезультатно, тем не менее продолжаю жестикулировать.              Койон принял бумагу. Конверт, как оказалось.              — Постарайся не испортить этот артефакт, пока три — не больше — минуты держишь в руках.              Внутри лежала помятая некогда, но сейчас выглаженная бумага, изуродованная… ах нет, исписанная Старшей Речью.              — Пятый абзац, если ты сможешь разглядеть там абзацы.              Койон смог. И зачитал его, шевеля беззвучно губами, — он хоть и знал Старшую Речь лучше всех в потоке, эту писанину разбирал с трудом.              грифон серьёзно? и когда, у тебя находится на это время. я только и слушаю сказки об э из л. с моря с юга с севера и востока, сильван знает откуда ещё. задрало. удивляюсь как ты успеваешь, что-то преподавать ещё и чудовищ няньчить. пришли мне свою диету. еле стою на ногах. он уже приносит тебе валенки? или ты пытаешься, воспитать боевую лошадь? и это к называют безумцами. а мы тоже пытались заводить котов. провал. даже малыши от которых, ещё воняет грибами, с их обязанностями справляются лучше. и не бесятся на взрослых. почти. может нам завести пуму или рысь? и почему я думаю что у а, уже давно есть ручной медведь? думаю они спят месяцами в обнимку, поэтому не отвечают. кстати о птичках, м у нас скоро будет больше чем к. что-то недоброе закипает в горах а. до и только дошли старые письма те пятилетней давности. ну он, хотя бы жив, хоть и отстал. спрошу догадался ли он, завести змею, может ответит лет через пятнадцать. но тебя, уже никому не переплюнуть поздравляю.              Койон зажмурился, потёр пальцами глаза. Абзацем раньше, абзацем позже — больше он даже примерно не понимал, о чём было написано, и ломать зрение дальше желания не было.              — Это…              — Это письмо я подготовил для отправки нашему другу. Он уверяет по одному только описанию, что принадлежит оно основателю Школы Кота и адресовано основателю Школы Грифона. Вспоминай историю, Койон.              — Эрланду от Гезраса… То есть… Эрланд приручил грифона?!              — Громко сказано. Но эта тварь не подрала никого из наших за год совместного существования. Как по мне, сильный успех.              — А может?..              Вздох сокрушённостью в сотни мирозданий был Койону ответом.              — Не увеличивай срок отбывания своих наказаний глупостью, дорогой. Эта глупость вылилась когда-то Эрланду в неприятные финансовые и этические лужи и ни к чему хорошему не привела. Иначе, поверь, о Грифоне, повелевающим грифоном, ходили бы десятки баллад. Пускай это останется в узком кругу помнящих.              — А что с ним было? С тем грифоном?              — Может, расскажу, когда заслужишь. Например начнёшь вести себя как ведьмак. А сейчас иди.              — Могу я выйти к остальным?              Кельдар ответил после паузы.              — Можешь. Но к Ларвику ты больше не подходишь. Со слов Кальфа, он тебя не боится. Так быть не должно.              — Ларвик… Ты дал ему имя?              — Я? Нет, кто-то из наставников.              — Не надо было. Теперь он точно умрёт.              — Не буду спрашивать, потому что знать не хочу. Но все мы и без этого точно умрём. Нет смысла притягивать к своим персонам лишний интерес смерти, сея в собственную голову суеверные глупости. Глупость наказуема, Койон.              Сказал Кельдар, а сам смотрел на Койона совсем не такими глазами, какими смотрит обычно на адептов, делясь очередной писаной мудростью.