Можешь называть меня "мисс Корделия"

Агония. Это слово как нельзя яснее передаёт всё то, что творится с Корделией в первые дни после того, как не стало Мисти. Выплакав все слёзы, уже на второй день Верховная ощущает, что плакать она больше не может, и просто трясётся всем телом, предаваясь беззвучному, невыразимому горю. Столько раз смерть пыталась отнять у неё Мисти, и всякий раз Корделии удавалось отвоевать её обратно, но на этот раз всё иначе. На этот раз смерть одержала победу. Корделии тошно от собственного бессилия и от несправедливости этого чёртового, прогнившего до основания мира. Почему, почему именно Мисти?! Мисти, которая стала единственным лучиком света для Корделии, когда она оказалась не нужна ни Хэнку, ни даже собственной матери… Одна лишь Мисти оставалась рядом всегда, вне всяческих рамок и условий. Одна лишь Мисти безоговорочно уважала и ценила её всегда, с самого их знакомства. Доказательством этому служило одно даже её неизменное обращение «мисс Корделия», которое Мисти пронесла до самого конца. Как она это произносила, с какой нежностью, с каким трепетом… Корделия думает об этом, и ей вновь хочется заснуть и больше никогда не просыпаться. Тот злосчастный факт, что отныне ей придётся жить без её нежно любимой девочки с болот, открывает перед Корделией врата ада. Она не желает смириться. Упорно не желает. Лишь спустя неделю, когда агония понемногу отпускает её, Верховная впервые берёт на руки свою новорождённую дочь. Их с Мисти дочь. Корделия даёт малышке имя Кейли — такова была последняя воля Мисти. Сколько себя помнила — Корделия всегда, всю свою жизнь мечтала о материнстве, и в какой-то момент уже даже отчаялась, поставив крест на своей мечте… И вот, Мисти подарила ей осуществление этого желания. Подарила и сразу же ушла. Ушла туда, откуда уже нет дороги назад. Малышка Кейли звонко плачет и тянется к Корделии своими детскими ручонками, касаясь крохотными пальчиками её носа и волос. На губах малышки Кейли — светлая, как у ангела, младенческая улыбка. И словно какой-то неведомый свет озаряет в этот момент душу Корделии. Она улыбается в ответ и впервые целует свою дочку в розовый лобик. Лишь сейчас, спустя эту долгую, полную мучений неделю, к Корделии приходит осознание: она теперь — мать. И это — её дитя, о котором она столько лет молила Небеса. Душа её, несколько дней подряд знавшая лишь страдания и боль, теперь преисполнена любви и нежности. И всю эту нежность, всю свою ласку и заботу, которую Корделия прежде дарила Мисти, теперь она намерена всецело обратить на этот крошечный комочек, что держит на руках, бережно укачивая. Что ж, именно это отныне и станет её спасением. — Здравствуй, Кейли, — обращается Корделия к своей дочке, и голос её полон нежности и теплоты, — я — твоя мама! И я люблю тебя, милая! Обещаю, Кейли, я больше не буду плакать! Обещание, данное своей новорождённой дочери, Корделия даёт в эту минуту прежде всего самой себе. Истерзанную душу её продолжает озарять свет, и Верховная точно знает: её спасение — в долгожданном материнстве.