Ох

Когда они вышли из аудитории, Ваня чувствовал себя слишком странно. С одной стороны, тот солнечный парень не выпускал его руки из своей, чем заставлял кровь пульсировать в висках с какой-то непонятной тревогой, а с другой стороны, попытки сдержать улыбку венчались очевидным поражением. И получалась смесь волнения, смущения и радости. — Тиш, — он запнулся, уловив удивленный взгляд парня — То есть Тихон, да, извини… — протараторил он. — Не, что ты, для своего подушечного спасителя — я Тиша. Или как ты ещё хотел меня назвать? — с хитрой улыбкой ответил он, подмечая, как Ваня краснеет. ‘Ну… может быть, солнце, дорогой, любимый, радость моя, своим парнем я бы тебя хотел называть, в конце концов.’ Неожиданно даже для самого Янковского в голове пролетают такие мысли, но на деле он шепчет только беззвучное: ‘спасибо’ и умолкает. — Зай, ты хотел что-то сказать? ‘Что??? Какое к черту ‘зай’?! ’ Проносится в голове у обоих, но Жизневский просто уверенно продолжает идти вперёд, а Ваня пытается не захлебнуться воздухом, но все равно никак не комментирует это обращение. Потому что Тихон мог подумать, что ему не нравится, когда к нему так обращаются и перестать так называть его. Нет, нет, ему правда не понравилось бы, если это сказал бы кто-то другой. Нет, ему не нравится это в любом случае, честно, он совсем не хочет, чтобы Тихон к нему так обращался, совершенно точно, совершенно честно. — Нет, ничего. — ‘Эх, Янковский, где твоя смелость? Ты же уже почти решился спросить, свободен ли он после пар, что ж ты бросаешь все? ’ корил его внутренний голос, от которого Ваня решительно отмахивался. — Ладно… — они дошли до нужной двери кабинета, где Анна Вадимовна уже рассказывала, как правильно говорить шипящие. Жизневский, поняв это, наконец отпустил руку Янковского. — Какая у тебя сегодня пара последняя? — Эм, мастерство опять, в 17 кабинете по-моему… — отрапортовал Ваня, заглянув в телефон и рассчитывая, насколько сильно нужно будет извиняться при входе в кабинет. — Хорошо — улыбнулся в ответ на это Жизневский — Тогда до встречи! — Да, пока — неуверенно ответил Янковский, сомневаясь в возможности следующей встречи с этим парнем. А Тихон почему-то был абсолютно уверен в том, что они встретятся. Повезёт — ещё не раз. По крайней мере, этот постоянно смущающийся парниша с длинными пальцами, которые всегда перебирают край футболки и кудряшки Жизневского ему понравился. Ваня постучал в дверь и, взглянув на прощанье с непонятно откуда взявшейся нежностью на Жизневского, вошёл в кабинет. Тихон сначала стоял, расплывшись в самой дурацкой улыбке, а потом, через несколько секунд вдруг спохватился и, не совсем понимая себя, схватился за ручку двери, за которую недавно зашёл Ваня и, на повышенных тонах, (он не кричал, а говорил на повышенных тонах.) протараторил: ‘Стой-стой-стой’ и открыл дверь в аудиторию. — Стой! — Испуганный Янковский обернулся под удивленные взгляды сокурсников. Тихон, опомнившись, обернулся к учительнице — Извините пожалуйста. — Он снова повернулся к уже красному от смущения Ване и, прекрасно осознавая под злой взгляд Анны Вадимовны, что следущая фраза может быть последней, что он скажет в своей жизни, все же спросил — Тебя как зовут? — Блять — тихо выдохнул Янковский, но тут же со страхом исправился — Извините, Анна Вадимовна. — Судя по взгляду преподавательницы, она его не простила. И не собиралась этого делать. — Что это такое, Янковский?! — со злостью все же спросила она. — Извините, пожалуйста, я виноват, но как Янковского зовут? — со страхом в глазах, но таким уверенным тоном спросил Жизневский у учительницы, что любой сидящий здесь сначала удивился этому, а потом помолился за него. — Ваня меня зовут, Тих, испарись уже — зло ответил парень. — Все, целую! — Жизневский улыбнулся и закрыл за собой дверь. Ваня открыл в себе новую способность — краснеть, когда кажется, что уже больше некуда. Дверь снова открылась, и показалась макушка Тихона — Да, извините, Анна Вадимовна! — Жизневский снова скрылся за дверью, довольный, уходя в свой кабинет, где его, конечно же, отчитают за опоздание. Зато он теперь знает, как зовут этого парня. ‘Ваня. Хах, ну по нему и видно, что он Ваня.’ Весело думал Жизневский, пока тот самый ‘Ваня, по которому видно, что он Ваня’ краснел и сжимал в руках надутую подушку, слушая перешёптывания однокурсников и возмущённые реплики преподавательницы на счёт его ‘наглого друга’ и опоздания.