Вниз по кроличьей норе

Проснувшись, Дик не открывает глаза, а только несколько раз неспешно вдыхает тяжелый спертый воздух в квартире. Голова тяжелая и пару блаженных минут – пустая. Тело затекло и рука скорее горячечно ноет, чем болит. Обрывки вязкого, сумбурного сна все еще налипают на неоформившиеся мысли, и Дик сводит брови. А потом резко распахивает глаза. Джейсон рядом, съежился на диване, похоже, так и не двигаясь всю ночь. Дик инстинктивно прислушивается к его дыханию – ровное, сильное. Каждый вздох как будто говорит – да, это все было. Тебе не приснилось. Это правда. Дик зажмуривает глаза и откидывает голову обратно на спинку дивана. Шея болит совершенно безжалостно. Он не хочет будить Джейсона, но если Дик не встанет прямо сейчас и не выйдет из квартиры через двадцать минут, он опоздает на работу. Его внутренние часы работают безошибочно, вот только еще не успели настроится на то, что нужно вывести Хейли. Он не хочет оставлять Джейсона одного – вдруг тот проснется и захочет поговорить, или ему будет что-то нужно, или он растеряется и вовсе уйдет. Совсем. Но так же Дик просто не может еще раз подставить Гиггса не явившись на работу без предупреждения. Опять. Тому и так придется заполнять бумажки из-за его руки. Опять. Дик терпеть не может, как в отделении его за последнее время из золотого мальчика переименовали в хрустального, но не может их винить. Пораженчески выдохнув, он аккуратно встает, одевается, кормит собаку и накрывает спящего Джейсона пледом. Несколько секунд подержав ладонь над его плечом в нерешительности, он все-таки слегка касается его здоровой рукой. –Джейсон, мне правда очень нужно уйти. Дождись меня вечером. Пожалуйста. Тот недовольно что-то протягивает сонным голосом и натягивает плед выше, закрывая глаза от солнечного света. Из-под ткани Дик разбирает только что-то похожее на “Иди” и не заставляет Джейсона повторять дважды. В участке он первым делом показывается начальнику, который, услышав, что травма не рабочая и ни больничного, ни страховых выплат Дик не хочет, без лишних расспросов усаживает его за бумажную работу. –Даже одной рукой ты управишься быстрее, чем старик Смитти, не так ли? Вот он обосрется, когда узнает, что придется выползать из-за стола! – Он коротко смотрит на Дика поверх очков и заливается коротким лающим смехом, – Садись где-то в четвертой, я скажу Джесс, чтоб принесла тебе все, до чего руки не доходили, – Он подмигивает и снова смеется, как будто сказал что-то дико остроумное, и Дик по опыту знает, что это будет длиться до тех пор, пока он не подыграет. В четвертой хоть и стеклянные стены, но зато никого внутри, и Дик позволяет себе облегченный вздох. Как только он садится за стол, карусель смазанных горячечных мыслей, крутившаяся в его голове всю дорогу, запускается заново. Это все просто неправильно. Невозможно. Как Дик не старается, как не убеждает себя, прокручивая вчерашние слова Джейсона снова и снова, все это натыкается на каменную стену внутри него, на которой держится то, как работает этот мир, что такое семья и кто он такой. Это не может быть правдой, потому что тогда он не хочет иметь с Брюсом ничего общего. Но как это возможно, если разочарованный, обвиняющий голос внутри Дика звучит точно как он? Если все в нем несет в себе частичку Брюса, и как бы они не ссорились, что бы не говорили друг другу, – это всегда было чем-то, чем Дик гордился? Как теперь он сможет выжечь из свой жизни человека, без которого этой жизни и не было бы, без которого он, черт возьми, понятия не имеет, кто же такой Дик Грейсон? Тот, кто никому больше не позволит разрушать Джейсона – отвечает другой, более мягкий, действительно похожий на его собственный, голос. Тот, кто тащил его на себе, когда он не мог идти, кто обрабатывал его сочащиеся раны, кто просыпался от криков ночью и бежал к нему. Кто хочет быть с ним. Тот, кто должен был быть рядом тогда, – разливает холод по сердцу первый голос, и Дику нечего на это ответить. Как он мог быть так слеп все это время? Чего еще он не замечал, чего не знает о Брюсе? В голову лезет тысяча воспоминаний, тысяча эпизодов из жизни дома, и это как будто хвататься пальцами за толстый, мутный, идеально ровный лед – бесполезно и больно. Он смотрит на свое детство и юность в очках с неправильными диоптриями – и все слишком близко, но размыто. И кружится голова. Рука дергает острой болью и это чувствуется как еще одно предательство. Дик знает, что после работы нужно показаться Альфреду, нужно пойти домой, и все тело становится каменным и страшно тяжелым от одной мысли об этом. Он должен поговорить с Брюсом как можно скорее, иначе кажется, что он взорвется. Но как говорить, если горло набито ватой, камнями, проволокой, чем только было, только чтобы слова не прорвались наружу? – Дик? Ты серьезно тут? Я думала ребята шутят. Он резко отворачивается от даже не включенного компьютера и видит Ребекку. Она уже на полпути к его столу, и у нее в руках подставка с двумя стаканами и два сэндвича. – Эм… Да, так уж вышло, на какое-то время так точно, – Дик виновато улыбается и борется с желанием уронить голову в руки или хотя бы спрятать лицо. – Что случилось? Ты в порядке? – Да, конечно, что мне сделается. Это по глупости, ничего страшного. Я и так подустал от работы на улицах, так что мне даже в радость с бумажками повозиться. – Если устал от улицы, надо не руки ломать, а начинать заниматься серьезными делами. Знаешь, я верю во все эти мозгоправские штучки о том, что мы болеем, чтобы не делать чего-то, – Дик полусерьезно закатывает глаза, но она продолжает, – Табличка с надписью “детектив Грейсон” – вот, что нам действительно нужно от фонда Уэйна. А то респираторы уже пришли, – Ребекка подмигивает, но Дик не может заставить себя улыбнуться, и только поджимает губы, зажимая волну злости где-то между зубов. – Как ты, Бек? Что с теми ребятами, о которых ты рассказывала? Из Даймонда? – Даймонда? Не думаю, что… А, – она подносит руку ко лбу, – Мелкие денежные мешки? Дик, это было месяца три назад. Я не… Я не знаю что ними. Мне за них накапали по голове, но ничего серьезного. Я, – она выпускает обескураженный вздох, но быстро качает головой и продолжает с улыбкой, – Я подалась на программу в этом месяце. Еще жду ответа, но, если честно уже напланировала и все такое. Это по первичной работе с молодежью, на улицах, и в школах тоже. – Вау, Саммерс, здорово! Ты молодец. – Спасибо. Но правда же, мы, на самом деле, понятия не имеем как говорить с этими мелкими говнюками, которые думают что это ты им сейчас всю жизнь испортишь, когда садишь их в мигалку. Может хватит одного раза, одного разговора, чтобы… Телефон на столе перед Диком обрывает Саммерс на полуслове. Дик вздрагивает и смотрит на незнакомый номер на экране. Он дает себе две секунды, чтоб сердце опустилось из горла на место. Он тянется за телефоном не той рукой – и резкая боль простреливает куда-то аж за глаза, но на это нет времени. — Дик, это я. Он закрывает глаза и выдыхает. – Привет. Как ты там? – Нормально. Собака дрыхнет, я курю. Ты в порядке? — Да. Да, все хорошо. Но я думаю… наверное, мне нужно будет заехать проверить руку. Ладно? Я очень быстро. Я поеду сразу после работы. – Ты поедешь в больницу? Или… – Нет. Пару долгих секунд на том конце – тяжелая тишина. – Ясно. Да, конечно. Да. Только не делай ничего глупого, ладно? Я и так… Черт, в общем просто не глупи, Грейсон. Все в порядке. – Что ты имеешь в виду? – Ты прекрасно понимаешь. Не говори там глупостей. Пообещай мне, Дик. Дик набирает воздуха, но так и не может ничего ответить, и просто выпускает его из надутых щек. – Хорошо, Джей. Я обещаю. Я не буду, – Дик сжимает здоровую ладонь в кулак, – Дождись меня дома, пожалуйста. Я быстро. Дик думает, что слышал короткое “угу” перед гудками. Положив телефон обратно на стол, он просто смотрит перед собой какое-то время, пока Саммерс с неловкой улыбкой не двигает ближе к нему один из сэндвичей. Он поднимает на нее потерянный взгляд. – Спасибо. Извини, Бэк. Так что там, говоришь, с ребятами из Даймонда? Уголки губ Саммерс падают вниз, и она даже не пытается вернуть на лицо улыбку. – Все в порядке с ними, Дик. Завтра увидимся. Приятного аппетита. Дик ненавидит, что он сейчас не может вести байк и въехать сразу в пещеру. Он поворачивает ключ во входной двери, и надеется не наткнуться на Брюса, словно ему снова семнадцать и он возвращается домой всего за полчаса до патруля. Войдя, он оглядывается и идет к спуску в пещеру как можно тише. Как же это глупо. До злости, до тошноты. Он ненавидит все это, ненавидит, ненавидит. Брюса нигде не видно и, окинув взглядом пещеру, Дик наконец спокойно выдыхает. – Альфред? – Дик на всякий случай окликает его, перед тем как начать писать смску, чтобы тот спустился. – Мастер Ричард! Как замечательно, что вы пришли! Вы как раз успели застать вашего отца перед выездом. Мастер Брюс! – Альфред радостно повышает голос и Дику кажется, что он падает сквозь железные ступени, на которых стоит, куда-то, где полно воды и дышать совсем не получается. – Привет, Дик. Я уже должен ехать, но, надеюсь, с твоей рукой это ненадолго. Будь аккуратнее, – Брюс едва смотрит на него, проходя мимо быстрым шагом, и тяжелый, волочащийся по полу, плащ чуть задевает ноги Дика. Пару секунд – и он уже смотрит Брюсу в спину, но вместо облегчения – чувствует, как горячая волна злости в нем готова разом затопить всю пещеру вместе с домом и ними тремя. – И это все? Серьезно, Брюс? — Дик, у меня нет времени на… – На то, чтоб не быть говнюком?! У тебя никогда нет времени, Брюс. Куда ты так спешишь? От чего? – Дик отдает себе отчет, что говорит туманно и зло, но это стоит озабоченного вида на лице Брюса. Он смотрит на его сомкнутые в тонкую белую линию губы и на одну секунду ему кажется, он знает, что Брюс ответит. На секунду он верит, что это возможно. Он боится и отчаянно хочет, чтобы Брюс ему во всем признался сам. Но Брюс лишь устало вздыхает. – Я делаю то, что должен делать. Может, тебе тоже, наконец, стоит попробовать. – Ты делаешь то, что проще. То, что тебе нужно делать, просто потому что тебе так нравится! – А что делаешь ты? Выписываешь штрафы? – Брюс надевает маску и садится в машину даже не взглянув на Дика. Он вжимает педаль в пол, до рева мотора, в котором утонули бы все слова Дика, если бы он только мог еще что-то сказать. Нет, у Брюса нет времени на все это. У Брюса есть зацепка в Исте и надежда, что Джейсон все еще в городе. Свет от экрана телевизора в темной гостинной заставляет кожу Барбары выглядеть бледной, почти зеленоватой. Нездоровой. Она сидит здесь уже несколько часов, и если честно, не представляет, о чем только что говорила ведущая новостей. Она все еще прокручивает в голове полторы минуты видео, из дневной порции уведомлений Видеоняни – алгоритма, который она запустила несколько лет назад, чтоб подчищать цифровой след Бэт-семьи. Няня распознает только элементы, сходящиеся с базой, из материала любого качества, даже обработанного, даже поврежденного. Так что ошибки тут быть не может. Вопрос только в том, откуда у Няни в базе он. То, что это Джейсон колотит парня на асфальте, ясно почти сразу – седые пряди и шрамы можно заметить после каждого удара, хоть видео и снято из-за спины – но когда кто-то, кто оттаскивает его, выкрикивает его имя, сомнений больше быть не может. Он действительно был в Готеме все это время. Скорее всего, он все еще здесь. И на минуту Барбара действительно почти поддается импульсу сорваться с места и бежать выслеживать его. Но так могла бы сделать Барбара десять лет назад, Барбара, которая погониться за человеком, не разобравшись с ошибкой в системе. Барбара, которая может бежать. Так что вместо этого, она дышит по квадрату и смотрит ролик еще раз. И снова. Она всматривается в лица в небольшой толпе собравшейся вокруг, сверлит взглядом спину того, кто вмешался, но кроме темного затылка и кровоточащей руки не видит ничего полезного. Выдохнув остатки гнева, что выстроился внутри, как пирамида из кубиков в детстве, она лезет Няне под капот. Ей нужно разобраться, как ее система распознала Джейсона. Она должна увидеть код. Барбра создавала эту базу сама, подбирая и заливая каждый отдельный семпл их голосов в разных интонациях, каждую 3-D модель их лиц. Она знает, что там не может быть файлов с тем, кем был Джейсон, и тем более, с тем, чем он стал. Но и никаких новых, лишних следов в системе нет, она не взломана. Ни одна из проверок не подтверждает ошибки или сбоя. Так что после горячечных поисков прорехи в безопасности Барбаре остается только самый простой и очевидный путь. Она возвращается к файлу записи. И перечитывает зеленые буквы на черном снова и снова – <search term result: Nightwing 52at8a.tak> И чем больше она переслушивает двухсекундный отрезок видео с голосом, выкрикивающим это чертово имя, тем сильнее начинает казаться, что она и правда слышит Дика в этих испуганных, чуть хриплых звуках. Но ей много чего кажется в последнее время. И она прекрасно знает, что когнитивные искажения работают, даже если ты о них знаешь. Так что Барбара все еще сидит за столом и бессильно смотрит на предательские знаки кода, которым, в отличии от наэлектризованного куска мяса у нее в черепе, она раньше всегда могла доверять. Если бы они поймали его, она бы уже знала. Брюс или Тим сказали бы ей. Дик бы сказал. Прада? Барбара тянется к телефону и лихорадочно строчит сообщение Тиму : “новости на базе?”. От того, что ее глаза сверлят экран, вторая галочка в углу не появляется, и она, наконец, откладывает телефон. На видео на улице уже почти темно, а выложили это сегодня, значит ему как минимум сутки. Тим бы уже точно ей написал. Барбара обхватывает плечи руками. Она тянется к телефону еще раз : “Дик в порядке??? Он выходил на связь со вчера?” Не дожидаясь ответа, она набирает номер Дика. Барбара слышит, как оглушительно стучит стрелка настенных часов между длинными гудками. Его рабочая частота тоже не активна, еще с позавчера. Солнечное сплетение начинает сжимать паника. Черт, что еще этот псих может сделать с их семьей? Комната начинает казаться Барбаре ужасно узкой и потолок – гадко близко. Нет. Нет, она нужна им сейчас. Немедленно. Она впивается ногтями в запястье так, что костяшки на пальцах белеют, и изо всех сил представляет, как чувствует пол под ногами. Закушенная щека начинает кровить между сомкнутыми зубами. Сквозь шум в ушах, Барбара слышит звонок. – Да?! – она почти кричит в трубку. – Хей, ты в порядке? Просто хотел услышать тебя, Мышка. – Ты знаешь, где Дик?! – Да он вот только что ушел, не волнуйся. Все в порядке. Там ничего серьезного, Ал его еще вчера подлатал. Просто руку на работе зацепил. Чего ты? Барбара выпускает долгий вздох и чувствует, как будто из тела пропали все кости и это чертовски приятно. Но только на пару секунд. В фоновом режиме ее мозг делает выводы еще быстрее. Она закрывает глаза. – Бабс, что с тобой? – Ничего, все хорошо Тим. Все нормально. Просто разволновалась за него. – Да ладно тебе. Ты же все про всех нас знаешь, – в голосе Тима слышно улыбку, и Барбара поднимает лицо к потоку (который снова на месте) – как будто так у слез даже гравитационного шанса не будет подступать к глазам. – Да нет, не все. Я не знаю, что моя любимая птичка будет делать сегодня вечером. Мм? Еще пару минут они говорят о мелочах и планах на вечер, и Барбара отчаянно цепляется за теплый голос на том конце. Она не хочет, чтоб этот разговор заканчивался. Никогда. Но Тиму нужно хоть немного поспать, завтра у него важная встреча в фонде и он не успеет отдохнуть после патруля. Так что, пообещав тоже сейчас покемарить хоть пару часов, Барбара отключается. После пары минут пустого взгляда в стену, так и не выпустив телефон из рук, она снова набирает номер. Но от Дика слышны только длинные гудки, которым в принципе уже пора бы перестать удивляться. Которыми начинаются и заканчиваются почти все ее звонки к нему в последние четыре месяца. Черт. Не может быть, чтобы все это время… Барбара не хочет думать об этом сейчас, но разве это хоть когда-то так работало? Она отталкивается руками от стола, упирает локти в перила своего кресла и роняет голову в ладони, прижимая холодные пальцы к глазам. Как это вообще возможно? Понятно, почему этот гад выбрал Дика, но черт возьми… Она же знает его. Они через столько прошли вместе, они всегда были рядом друг для друга. Дик – ее лучший друг. Она знает его. И ей приходится признать, что если кто и мог пожалеть и впустить этого психа в свою жизнь, то это он. Но как он мог скрыть это он них? От нее? Первый укол предательства где-то за ребрами, который она почувствовала, когда только прочитала эту дурацкую строку кода, сейчас как будто разлился ядом по всему телу, заставляя внутренние органы гореть. Она старается называть все чувства, роящиеся в ней, чтобы они оказались снаружи – злость, обида, усталость, разочарование, просто тяжесть, тяжесть, тяжесть, непонимание, злость – Барбара произносит одними губами, но желание закусить их что есть мочи – сильнее. И когда боль становится достаточной, чтобы мысли отступили, она, наконец, открывает глаза. И едет в гостинную, чтобы завалиться на свой мягкий диван, включить ящик и ни о чем не думать. А если не обманывать себя – то думать хотя бы не в тишине. И вот, в теперь уже полной дергающихся теней на стенах, комнате, Барбара сидит и будто со стороны наблюдает за сценами и спорами в своей голове. Она снова и снова видит себя в плохо освещенной комнате, привязанной к холодной каталке, и Джейсон, стоя над ней с пистолетом руке, на полном серьезе говорит, как ей не причинят вреда. Видит, как они все вместе снова сидят на крыше поместья, и Дик говорит глупые вещи, и один раз Барбара думает, о том, как даже после этого, он все равно решился покрывать Джейсона, а другой – о том, что он уже тогда знал, как предает ее, и все равно обнимал ее, отводя глаза – и не может решить, что же хуже. Она представляет, как бросает все обвинения и доводы ему прямо в лицо и слышит, как он несет ахинею о сострадании и понимании, которого заслуживают все, только, почему-то, кроме нее. Она снова и снова спрашивает себя – что же с ними случилось? Как из самых близкий людей они превратились вот в это? Как Дик мог скрыть от них что-то настолько важное? Выбрать убийцу, а не свою семью? Шум в голове уже становится невыносимым, и она с благодарностью выдыхает, слыша сигнал компьютера. На четвертый счет Барбара закрывает этот горячий пульсирующий клубок за тяжелой металлической дверью где-то у себя за глазами. Наконец-то, она – снова Оракул.