Говорят, что сильные не плачут. Говорят, им нипочём гроза. Просто эти люди часто прячут Красные от слёз глаза. Говорят, что сильные всё могут. Жить без тёплых слов и без любви. Просто эти люди с болью стонут Там, где нет ушей и болтовни. Говорят, что сильным все даётся Без усилия и без труда. Просто этим людям удаётся Всю усталость утаить всегда. Говорят, что сильным стать не сложно. Это, как умножить два на два. Говорить, конечно, всё возможно. Только трудно сильным быть всегда.
Последние солнечные лучи мягко касаются земли, бегая по её поверхности в хаотичном танце, врезаясь в спину молодого парня. Ветер завывает грустную мелодию, играя на ветках деревьев, словно на струнах виолончели. Симфония боли, что со временем затупилась и из острого ножа в сердце превратилась лишь в зудящую время от времени рану. Рану, что затянулась, но уже никогда не исчезнет. Рана, пропитанная ядом безвозвратной потери, кровоточит, напоминая о себе изо дня в день, дыша в шею могильным холодом, от которого внутри ломаются кости. Парень, чьи белоснежные волосы подхватываются ветром, медленно идёт между могил — последнего пристанища человека. На нём чёрный костюм, смотрящийся в такой обстановке больше траурно, чем элегантно. В длинных пальцах зажат небольшой букет белых калл. Непорочный цвет и чистота идеально подходят тем, кому они предназначены. Они для тех, чей триумф духа над плотью положил начало всему. Парень останавливается, отбрасывая тень на два ровных камня, словно скрывая их от чужих глаз. — Мама, папа, — голос хриплый, но спокойный, — здравствуйте. Знаете, прошло уже пять лет. Пять лет с того момента, как вас не стало, — парень замолкает, отворачивая голову в сторону и быстро смаргивая скупую, но пропитанную скорбной болью слезу. — Иной раз мне кажется, что это глупая шутка или страшный сон, от которого мне никак не очнутся. С каждым годом нелепая надежда вырваться из этого кошмара угасает, будто пламя костра под проливным дождём. Желание разбить кошмарную иллюзию крепчает с каждым днём, но приходя сюда, к вам, я будто смиряюсь, — парень невесело усмехается, перекатываясь с пятки на носок. — Время не лечит, оно лишь затупляет боль. Он замолкает, слушая мелодию ветра и собираясь с мыслями. Пережить потерю близкого человека всегда тяжело. Кажется, что мир останавливается на этом моменте, будто кто-то нарочно поставил Вселенную на паузу, а ты остался как был. Кажется, что есть шанс отмотать всё назад, повернуть время вспять, исправить свои ошибки, сказать те слова, что давно крутятся на языке, но на которые так и не хватило смелости. Кажется, что можешь спасти. Но это лишь разыгравшееся воображение, подпитанное неверием в произошедшее, шоком, поглотившим с ног до головы и полным отрицанием. Кажется, что всё ещё можно исправить, но исправлять больше нечего. Ты опоздал. — Я снова один, — грустно вздыхает парень, присаживаясь на корточки и аккуратно укладывает букет между родителями. — Думаю, что он ещё не готов. Прошло много времени, но чувство вины сжирает его, словно дикое животное. В этот день на протяжении пяти лет он воет раненным зверем, забивается в угол, чтобы никто не видел, и плачет так горько, что сердце тянет от ужасной боли за него, — парень поднимается, выпрямляясь в полный рост. — Он у нас сильный, вы же знаете. Всегда таким хотел быть, таким, собственно, и стал. Вы обязательно гордились бы. Но проблема в том, что он отказывается принимать помощь. Хочет сам, но застревает в своём же болоте страхов, утопая всё глубже. Смертельно желает спасения, но будто и не ждёт его, будто смирился со своей участью, которую выдумал себе сам. Закрылся от меня, от друзей, от всего мира, выстроил каменную стену, что не пробить ничем. Спрятал своё сердце под семью замками, а в тайне мечтает, чтобы его спасли. Его сердце, его душу, всего его, — парень тяжело вздыхает, заламывая свои длинные аккуратные пальцы. — Я уже давно перестал пытаться достучаться до него, ведь я не тот, кому это позволят. Спасти его сможет лишь один человек. Его человек, — парень оглядывается назад, наблюдая заходящее за горизонт солнце, окрашивающее небо в кроваво-алый цвет, прекрасно подходящий сегодняшней дате. — Он обязательно придёт, вот увидите. Я верю, что скоро всё изменится.***
Чонгук проснулся непростительно рано, несмотря на то, что с вчерашней миссии по спасению Минсока, они вернулись на базу довольно поздно. Тогда вернувшихся с миссии встречало большое количество людей, ожидающих возвращения своего товарища, однако завидев бессознательного парня, толпа расступилась, освобождая дорогу повстанцам к лазарету, где их уже ожидал дежурный врач. Пострадавшего уложили на больничную постель, отдавая во власть его лечащего врача. Молодой мужчина же прежде, чем заняться своим сложным пациентом, осмотрел каждого участвовавшего в миссии на наличие сильных повреждений и попросил остаться двоих, чтобы наложить швы, а после перевёл нечитаемый взгляд на лидера повстанцев, но наткнулся лишь на опушенную макушку. Тэхён же, кинув тихое: «позаботься о них, пожалуйста» вылетел из кабинета, вцепившись в левое плечо правой рукой, и умчался в неизвестном направлении. Чонгук проводил его внимательным взглядом, думая, что стоит выпросить у доктора пару бинтов и дезинфицирующее средство и наведаться к нему. Однако встретиться им так и не удалось, потому что Чонгука утащил Хосок, которому вот прям резко понадобилась помощь агента Министерства Национальной Безопасности, а местоположение Тэхёна так было и неизвестно. Уже во втором часу ночи, двигаясь по тёмным коридорам спящей базы повстанцев, Чонгук увидел сквозь прозрачные двери компьютерного центра поникшую фигуру Тэхёна, над которым возвышался Чимин и что-то яростно доказывал, судя по активной жестикуляции и яростному взгляду. Но желания лезть в чужой явно не очень доброжелательный разговор совсем не было, а после угроз Чимина во время спасательной миссии Минсока к тому подходить было и вовсе опасно, поэтому пораскинув мозгами, Чонгук пришёл к выводу, что отхватывать нагоняй от Чимина он предпочитает в выспавшемся состоянии, а потому двинулся в сторону своей комнаты, быстро погружаясь в спасительный сон. Однако сейчас время близилось к вечеру, солнце начинало заходить за горизонт, подкрашивая небо в слишком яркие, будто неестественные оттенки багрового, а Тэхён так и не появился. Он словно исчез, растворился в воздухе на мельчайшие частицы и не намеревался вновь предстать перед Чонгуком в целом своём обличии. Мысли о том, что он просто отдыхает исчезли также быстро, как и появились, а на их смену пришло плохое предчувствие, пускающее корни страха к сердцу Чонгука. Не добавляли хороших мыслей и вымученные, немного грустные улыбки Чимина, который ходил сегодня чернее грозовой тучи, променяв свой излюбленный светлый стиль одежды на тёмный, совсем неестественный для него. Напряжение возрастало с каждым часов, а к вечеру достигло своего апогея. Получив очередное «всё нормально, Чонгук, дай ему время», агент МНБ направился на поиск единственного человека, который мог бы поведать ему о местонахождении Ви. Злость и обида в Чонгуке разгорались не на шутку и, встретив такого же траурного и печального Хосока, он в который раз убедился, что является единственным, кто опять ничего не понимает. Чертовски раздражает. Чонгук хватает главного механика за плечи, грубо прижимая к стене в тёмном коридоре, и поднимает на него покрытые поволокой ярости чёрные глаза. — Хосок, где он? — Я не знаю, — парень совсем не удивлён поведением младшего товарища, но Чонгук в голосе различает явный обман, который лучший друг лидера пытается скрыть за мнимым спокойствием. Чертовски неверный ход. — Это наглая ложь, — Чонгук рычит, сильнее вдавливая парня в стену. Его глаза горят безумным пламенем, а разум, словно затуманен. Чонгук совсем не соображает. — Мне больно, — с нажимом отвечает парень, но не чувствуя на своих руках никакого облегчения, тяжело вздыхает, смотря агенту МНБ прямо в глаза. — Чонгук, послушай, не стоит его сегодня трогать. Завтра всё будет нормально, ему нужно самому с этим разобраться, понимаешь? — Нет, — Чонгук отрицательно качает головой, — не понимаю. Ты говоришь также, как и Чимин. Вы говорите, что всё нормально, что он справится сам, но я же чувствую, — он касается ладонью груди, — чувствую, как ему больно. Хосок, мне больно прямо здесь, — парень сжимает ткань футболки в руке в области сердца, чуть оттягивая, будто пытаясь вырвать. — Я не знаю, что это, Хосок, но мне так больно, — он прикрывает глаза, опуская голову на плечо старшего, и ослабляет хватку на его плечах, давая спокойно вдохнуть. — Не знаешь? — спокойно интересуется Хосок, поглаживая тёплой рукой по непослушным чёрным волосам и получая в ответ яростное отрицание в виде мотания головы из стороны в сторону, тихо посмеивается. Он уже давно всё понял, а эти двое продолжают изображать из себя незаинтересованных, кидая друг на друга незаметные взгляды, касаясь так, будто вышло случайно, вместо того, чтобы просто признаться и спокойно наслаждаться обществом друг друга. — Он душит меня. Заглушает. Запирает меня. Привязывает меня к себе своими переживаниями, беспокойством, гневом и страхом, — Чонгук судорожно втягивает через нос воздух, потому что, кажется, начинает задыхаться от чужой боли. — Меня так тянет к нему. Беспричинно. — Не может быть тяготения без причины, его порождающей. — Хосок, я тебя умоляю. Он же рушит меня, пожирает своей болью, мне сердце для него не жалко вырвать, лишь бы он перестал так страдать. Я всю боль готов на себя забрать, лишь бы снова видеть его улыбку. Пожалуйста. — Он в своей комнате, — отвечает Хосок, выдержав долгую паузу. Чонгук отнимает красное лицо от плеча главного механика и вопросительно смотрит в ответ. Он не знает, где находится комната лидера повстанцев. Это известно лишь немногим. — Это та дверь, что напротив твоей, Чонгук. Глаза Чонгука забавно расширяются, принимая недоумевающий вид, а Хосок, в который раз убеждается, что Вселенная выбрала этих двоих не просто так. Вселенная никогда не ошибается.***
Гонимый неведомой тревогой, Чонгук взбегает по очередной лестнице, оказываясь на нужном этаже, и направляется в сторону чужой комнаты. Лампы в коридоре не горят, повсюду царит мрак, который, будто страшное чудовище, выползает из комнаты Тэхёна. По мере приближения к ней Чонгук ощущает тяжесть на своём сердце. Он даже замедляется, чувствуя, что дышать становится тяжелее, а грудную клетку сдавливает от тянущей боли. Чонгуку срочно нужно увидеть Тэхёна. Он останавливается у двери, думая, что это чертовски прекрасная идея спрятаться у него под самым носом. Он никогда бы не подумал, что всё это время Тэхён был в паре метров от него, охраняя от самых страшных кошмаров. Чонгук касается ручки, прислушиваясь к идеальной тишине. Он не слышит даже чужого дыхания. Чонгук толкает дверь без предупреждения и застывает на пороге. В комнате идеальный порядок и только кровать остаётся незаправленной. Белая простынь смята и опускается змеёй на пол, подрагивая от лёгкого дуновения ветра, что врывается через раскрытое окно. На постели лежит несколько подушек, а одну Чонгук замечает около стены, кажется, что её туда кинули в порыве яростного отчаяния. Парень поднимает взгляд на Тэхёна, который будто его не замечает. На нём чёрный строгий костюм, красиво облегающий стройную фигуру. Чёрные брюки с тонким кожаным ремнём, белая рубашка, прикрытая угольно-чёрным пиджаком и такого же цвета галстук, умело завязанный на тонкой шее. От такого Тэхёна невозможно оторвать взгляд, Чонгук так хочет его коснуться, что руки начинает жечь от одной только мысли об этом. Нельзя. Чонгук поднимает взгляд выше, замечая чёрные очки на глазах. Они настолько тёмные, что не видно даже очертания глаз, Чонгук видит лишь себя в них. А в тонких пальцах рук зажата белая баночка без надписей, из которой Ви вытряхивает пару белых таблеток, опуская себе на ладонь. Чонгук действует слишком быстро, хватая с рядом стоящей полки книгу, и точно запускает в цель, выбивая баночку. Таблетки падают с характерным звенящим звуком, который нарушает тишину. Лекарство рассыпается по всему полу, а одна таблетка катится к ногам Чонгука, кружась около его ботинка и падая на бок. Парень с яростью в глазах наступает на неё, надвигаясь на Тэхёна. — Ты что творишь? — Чонгук не просто злится, он просто в бешенстве. Неужели это то, о чём он подумал? Нет, не может быть, в таком случае он никогда ему этого не простит. — Совсем с ума сошёл? — Чонгук, — голос звучит спокойно без намёка на какое-либо сожаление. Его глубина успокаивает пылающий вулкан ярости внутри агента Министерства Национальной Безопасности, — рад тебя видеть. — Конечно рад, я только что спас тебя от самой глупой смерти, — Чонгук быстро достигает Тэхёна, становясь почти вплотную. Он с настоящей злобой смотрит сквозь чёрные очки, будто пытается испепелить их, дабы добраться до янтарных глаз. Он наклоняется и хватает белую баночку с пола, откуда выпадает ещё пара таблеток, тут же приземляясь на пол. — Это что такое? — Успокоительное, — спокойно отвечает Тэхён, продолжая наблюдать за всеми действиями агента МНБ. — Тэхён, — Чонгук сокрушённо опускает голову, ставя баночку из-под лекарства парню за спину, на край стола, и двигается к нему ближе, ловя холодные ладони в свои. Ему плевать на тот жар, что огнём распаляет его кожу от этих прикосновений. Он в них так нуждается. Они оба в них нуждаются. Они — их воздух. Они — их смерть. — Прошу, расскажи мне, что делает тебе больно. Расскажи мне, что заставляет тебя страдать и питаться одними лишь таблетками. Расскажи мне, что тебя пугает. Расскажи мне всё, — после каждого предложения голова Тэхёна дёргается в сторону, словно маятник. Он отрицательно качает ею, а Чонгук лишь сильнее сдавливает его запястья, поглаживая большим пальцем по краю ладони. — Мне больно, когда больно тебе. Мне страшно, когда страшно тебе. Мне не хочется жить, когда не хочешь ты. Откройся мне. Тэхён согласно кивает головой несколько раз, что-то неразборчиво мычит, шмыгая носом и утыкаясь им Чонгуку в область между шеей и плечом, вдыхая новый вид своего успокоительного. Чонгук выпускает его ладони из своих, медленно ведёт по бокам, а после пробирается под пиджак, разводя его чуть в стороны, и обнимает Тэхёна за талию, теснее прижимая его к себе. Жар расходится по всему телу, пуская мелкую дрожь от кончиков пальцев и до самых ног. Но Чонгуку всё равно. Он готов терпеть даже адское пламя, лишь бы вот так вот касаться Тэхёна. Он готов сгорать и возрождаться снова, если это позволит ему ещё хоть раз коснуться Тэхёна. Наверное, это последняя стадия. Его уже не вылечить.***
Чонгук садится следом за Тэхёном в машину, пристёгивает ремень и поднимает взгляд на парня, который протягивает ключи от своей фурии цвета ночного неба. Он осторожно принимает ключ, заводя автомобиль, разрешая себе насладиться звуком рычащего двигателя. Он крепче сжимает руль, надавливая на газ и ощущая невероятную силу, которая волнами пробегается по его телу. Чонгук поворачивается к Тэхёну, отмечая покусанные губы и непривычно бледный цвет лица. — Куда едем? Тэхён долго молчит, смотря прямо перед собой. Он сжимает пальцами ткань своих чёрных брюк, сильно закусывает губу, будто решается на что-то. Страх накатывает по новой, отчего всё тело напрягается, а мысли разлетаются, ударяясь со звоном о стенки черепной коробки. Наблюдая за мысленной битвой, которая развернулась в голове Тэхёна, Чонгук укладывает свою ладонь на чужое бедро, осторожно поглаживая через тонкую ткань штанов, чтобы не напугать ещё сильнее. От этого незамысловатого действия дыхание лидера повстанцев замедляется, тело от мягких прикосновений мгновенно расслабляется, а мысли концентрируются на чужой тёплой руке. — Море рядом с сеульским кладбищем, — наконец выдаёт парень после долгого молчания. — Море? — Моя мама очень любила море, — тихо начинает Тэхён, наблюдая в окно за пустынной дорогой, уносящей их вперёд. Свет от мелькающих за стеклом фонарей, плавно ложится на его кожу, подсвечивая её серебристым светом. — В детстве мы всей семьёй много времени проводили рядом с ним. Старший брат учил меня плавать, пока наши родители наблюдали с берега. Они, кстати, и встретились на море. — Как они познакомились? — Чонгук выезжает на главную трассу, приоткрывая окна, чтобы почувствовать предгрозовой воздух. — Мама рассказывала, — Тэхён откидывается спиной на спинку кресла, прикрывая глаза, что были также спрятаны под тёмными очками, — что в тот день море было бесконечно прекрасно. Она говорила о закате, который они тогда видели. О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь. Они почувствовали, что море впитало энергию небесного светила в себя, так было укрощено солнце, а его огонь уже догорал на глубине морского дна. Так и они впитали энергию друг друга, растворяясь в морской пене и соединяясь навеки в единой целое. — Невероятно прекрасная история любви. — Да, наверное, — совсем тихо отвечает Тэхён, следя боковым зрением за Чонгуком. Обрисовывает его силуэт белоснежными линиями, запоминает, убирая на самую близкую полку в своей памяти. Такие моменты хочется сохранить в себе навсегда. Моменты уединения души и тела, моменты спокойствия в тэхёновом сердце. Моменты, когда все переживания и проблемы уходят на второй план, когда нет Ви — лидера повстанцев, которому необходимо каждый день, каждую ночь думать о других, не о себе, думать о том, как лучше поступить, как провести очередную операцию без потерь, как разместить людей, где найти лекарство и еду для них. В его голове ежедневно решается тысяча и один вопрос, пробегаются перед глазами сотни различных вариантов развития событий. Он должен всегда помнить о всех просьбах, что ему поступают от населения, ведь защиту и помощь народ уже давно видит в нём и его людях, а не в Министерстве Национальной Безопасности. Он должен думать о других, должен быть утешением для тех, кто видит его в нём, должен слышать каждого человека, что взвывает его на помощь, должен узнать, найти, спасти, убить. Должен, должен, должен. Тэхён повторяет эти слова как мантру на протяжении последних пяти лет. Кажется, за всё это время он полностью растворился в людях, которые высасывают из него жизненные силы, чтобы питаться самим. Он — источник их существования, ресурс для поддержания их жизнеспособности, но сам Тэхён, к сожалению, исчерпаемый и невозобновляемый ресурс. Его никто не восстановит, его ничто не возродит. Он не воскреснет уже никогда. Сожалеет он только о том, что не сможет светить людям вечно, а не о том, что свет, который он испускает для других, убивает его самого. Кажется, он в скором времени взмахнёт крыльями в последний раз и камнем рухнет на сырую землю, совершив последний в своей жизни вдох, не принёсший радости от глотка свежего воздуха, а сигнализирующий об остановке чего-то, что у людей принято называть сердцем. Может казаться, что Тэхён не живёт, а лишь только существует, совсем позабыв о себе, о своих желаниях, о своём счастье. Но человек остаётся живым по-настоящему, только если у него за душой есть что-то, за что он с радостью отдал бы жизнь. А у Тэхёна есть. Множество жизней, множество душ, которые укромно спрятаны в его сердце. Он должен жить хотя бы ради них, ради их счастья, ради их спасения. Машина мягко тормозит около пустынной смотровой площадки, шины с характерным звуком проезжаются по мелкой гальке. Тэхён тут же поднимается, открывая дверь автомобиля и выходит на улицу. Морской ветер играет в его русых волосах, подбрасывая их и снова опуская, наводит настоящий хаос. Морской воздух, будто кристальная вода, чистый и невероятно сладкий ударяет в нос, вызывая желание вдыхать его без остановок. Тэхён подходит к железному ограждению, опираясь на него руками, и опускает взгляд на серые с переливами заходящего солнца камни. Мягкие края, обработанные многовековой силой морских волн, покрыты мелкими каплями воды, в которых начинает затухать солнце, которое вот-вот скроется за горизонтом. Утонет в морской пучине. Исчезнет, забирая с собой весь свет, который согревал его холодную, умершую душу. Грозовые тучи надвигаются, словно всадники Апокалипсиса, быстро захватывая бесконечное небо в свои тёмные объятия. На одно мгновение всё затихло, пугающая тишина опустилась на землю, но лишь на мгновение. Через минуту шквальный ветер пробежался по воде, нагоняя чёрные волны. А волны, что идут от самого сердца моря до поверхности, доходят до песчаного берега накатом, разгоняются, пока мчатся подталкиваемые дуновением ветра и самоотверженно разбиваются о него. От столкновения образуются невероятные формы и узоры, тут же превращаясь в уродливое подобие морских шедевров от сорвавшихся с небо капель дождя. — Мои родители вместе занимались наукой ещё со времён их учёбы в университете, наука была их страстью, которую они делили между собой, — Тэхён повышает чуть голос, чтобы за начинающимся дождём Чонгук мог его услышать. Он продолжает стоять спиной, пряча лицо, но открывая душу. — Позже они вместе стали работать на правительство в Министерстве Национальной Безопасности. Они были счастливы, что своими знаниями могли приносить помощь людям, улучшать их жизнь. Знать, что твой труд спасает чью-то жизнь — бесценно, — Чонгук остановливается позади, не решаясь подойти ближе. Он чувствует нарастающую боль в своём сердце, но не может понять почему. — Мой старший брат также работал в Министерстве Национальной Безопасности, и я с детства знал, что моё место тоже там. Там, где моя семья. Я был невероятно счастлив, когда получил должность, к которой мне пришлось пройти долгий и изнуряющий путь. В моей памяти до сих пор хранятся гордые и искренние улыбки родителей, которые знали, что хорошо воспитали сына. Они были счастливы знать, что наша общая цель — бескорыстно помогать людям стала нашей путеводной звездой, нитью, что связывала нас в единое целое, — ослепительно яркая молния вспарывает небо, будто пытаясь разорвать его на части. Очередной раскат грома и с неба обрушивается лавина дождя. Он хлещет по волнам толстыми плетями, а волны, огрызаясь, бьют навстречу тугим дождевым нитям. — Но хороших концов у таких историй не бывает, Чонгук. Чем больше работали родители, тем чаще они подписывали документы о неразглашении. Они отдалились от нас с братом, мы перестали знать, чем они занимаются, над чем работают. Они чаще стали запирать свой кабинет, а ключ забирать с собой. Наша семья начала разрушаться, как карточный домик. Мы с братом пытались выяснить, что происходит, но мама лишь качала головой и говорила, что наше неведение — это наше спасение. В один из вечеров они оба не вернулись домой, а на столе их открытого впервые за долго время кабинета было письмо, — Тэхён замолкает на время, обхватывая руками себя за плечи, и резко втягивает носом воздух. — В нём они писали о том, чем на самом деле занимались последний год, работая на Министерство Национальной Безопасности. Все проекты были направлены против свободноживущих мирных граждан. Человек, занимающий главный пост, собирающий всех инвесторов — своих сподвижников, хотел власти. Не просто власти над рядом лиц, он жаждет власти над страной до сих пор. Последний проект, над которым работали родители — ядерное оружие дальнего действия. По современным меркам, один снаряд такого оружия может равняться по степени возможных разрушений нескольким боеголовкам, созданным в прошлые годы другими государствами. Люди, ответственные за это хотели получить статус ядерной державы в основном не для того, чтобы устранить фактор возможного давления на страну. Они хотели сами стать давящим фактором на другие страны. Это противоречит всем законам человечности, — молнии вспыхивают почти непрерывно одна за другой. Не утихая, в небе гремит очередной раскат грома. От этих ярких вспышек и грохотания сжимается сердце. Чёрный костюм Тэхёна неприятно липнет к коже, полностью пропитанный дождевыми каплями. С волос стекают кристальные слёзы неба, ударяясь и разбиваясь о землю. — Это было их последнее обращение к нам. Этим письмом они подвергли не только нас с братом смертельной опасности, они обрекли себя на смерть. Раскрытие информации о истинной работе научных сотрудников специального отдела Министерства Национальной Безопасности каралось смертью. Полное уничтожение всех сотрудников, нарушивших договор, который они подписывали буквально своей кровью, — Тэхён зажмуривается сильнее, пытаясь остановить поток прорывающихся горьких слёз. Слёзы — это влага, которая выливается почему-то из глаз, когда выжимают человеческую душу. Перед глазами Чонгука всё плывёт из-за усилившегося дождя, пелена влаги застилает глаза, размывает впереди стоящий силуэт парня, но он тянется к нему, обхватывает талию, смаргивая влагу с ресниц, и утыкается носом в мокрые волосы на затылке. — Они погибли 22 ноября пять лет назад. Они и весь штаб сотрудников того проекта. Твой отец решил, что зерно сомнения и недовольства, посеянное моими родителями, сыграет свою роль в будущем, поэтому был отдан приказ ликвидации полного штаба сотрудников. Я не успел, я прибежал, когда здание было взорвано, а пламя окутало его, словно покрывало, я слышал лишь крики и плач, что снятся мне по ночам. Каждый раз закрывая глаза я слышу их голоса, — Тэхён поворачивается лицом к парню. Чонгук тянется руками к очкам, аккуратно стягивает их и встречается с тэхёновым взглядом. На него обрушивается вся боль, что плещется в янтарном океане напротив. Становится так больно, что слёзы непроизвольно встают в его же глазах, стремясь сорваться и смешаться с дождём. — В тот день Министерством Национальной Безопасности был уничтожен не проект, были оборваны чужие жизни, разрушены семьи. В тот день умер я и до сих пор не могу воскреснуть. Чонгук смотрит в глаза, а его сердце разбивается на осколки, осыпаясь к чужим ногам. Он проводит большими пальцами по мокрому лицу, впитывает подушечками пальцев влагу. Одно лёгкое прикосновение, и он уже не может остановиться, касается пальцем чужих покусанных губ, очерчивая их контур, а в мыслях только одна фраза: «Я уничтожу это место к чёртовой матери. Его и это место.» Тэхён прикрывает глаза, ощущая на своих губах горячее дыхание, согревающее его холодное разбитое сердце. Чувствует мягкое касание обветренных, мокрых от дождя чонгуковых губ к своим и жмурится сильнее, хватаясь пальцами за рукава промокшей насквозь толстовки парня. Притягивает ближе, пытается вдохнуть глубже. Это касание настолько нежное и трепетное, что голова начинает кружиться от переполняющих сердце чувств, ноги подкашиваются. Чонгук ведёт руками от бёдер вверх, очерчивая бока, крепче перехватывает дрожащего парня, располагая одну руку на талии, а второй поглаживает Тэхёна между лопаток. Сцеловывает с губ всё отчаяние, сжимает пальцами сильнее, прижимает запредельно близко, ощущает его всеми клетками тела, возрождает того, кто умер давно, но кто должен жить. Слёзы смешиваются с каплями дождя, скатываются к соединённым губам, запечатывая поцелуй солёной печатью, разделяют отныне всю боль на двоих.***
Чонгук идёт позади, крепко сжимая в руках ладонь Тэхёна, который опережает его на один шаг. Тот больше не скрывает красные глаза за тёмными очками, его слёзы прячет чёрная ночь, его слёзы смывает дождь. И только Чонгуку позволено знать о них. Только он может их видеть и только он может их испить. Они останавливаются около двух одиноких камней, что потемнели, впитывая в себя влагу идущего ливня. Букет из белоснежных калл трепещет под сильными ударами воды о него. Тэхён после очередной раскат грома падает на колени, разводя их чуть в сторону, опускает голову в смиренном поклоне. Вода стекает по его рукам к длинным тонким пальцам, которые мягко касаются сырой земли, захватывая небольшие крупицы и сжимая их в кулак. — Мама, папа, — хрипло и задушено раздаётся голос над пустой округой, — мне так жаль. Простите меня, что не успел вас спасти. Мне так горько, ведь я вас так люблю, — Тэхён плачет, стоя на коленях перед родителями. Чонгук отворачивает голову, ощущая подходящие к глазам слёзы. — Если человек умер, его нельзя перестать любить. Особенно, если он был лучше живых, понимаете? Что мне делать без вас? Тэхён кричит раненым зверем, воет так громко, будто пытается всю свою боль передать через голос, что скоро совсем сорвётся. Тэхён начинает хрипеть. Опирается обеими руками о землю, под которой навечно спят его родители, чьих улыбок он больше никогда не увидит, чей голос никогда не услышит, чью теплоту никогда не почувствует. Он сжимает частички почвы в кулаки и врезается короткими ногтями в ладони, пытаясь задушить неестественный крик, что печальной песней разносится по округе. Чонгук стоит сзади, с его глаз срываются слёзы, разбиваясь у чужих колен. Он подходит ближе, кладёт ладонь на спину Тэхёна и нежно проводит по ней, забирая часть страданий, напоминает, что он здесь, что не оставит уже никогда. Он будет рядом бесконечное количество раз. В ту ночь, когда они погибли, мир обеднел на десять тысяч прекрасных открытий, но пополнился одним потрясающим человеком, который спасёт десять миллионов чужих жизней.