Губами. Едва касаясь кожи. Скользнув вдоль шеи. Довести до дрожи. Все ниже. Вздохом поцелуев. Я растворяюсь. Нет, в тебе тону я. Мой шепот. И твое дыханье. По венам. Проскользнувшее желанье. Так нежно. Лепестками света. Я жду. Твоей руки ответа.
Время — не столько самый главный ресурс в жизни каждого человека, сколько самая чудовищная и беспощадная вещь на Земле. Оно может обманчиво тянуться, словно резина, растягиваться так, будто вместо часа проходит целый день, а вместо недели тянется тоскливый месяц. Мы думаем, что у нас много времени, наивно полагая, что в каждом возрасте года идут с одинаковой скоростью, что с разными людьми оно идёт в едином темпе, но это ловушка, в которую попадают абсолютно все. Мы думаем, что успеем сделать всё запланированное по учёбе или работе, ставим жёсткие дедлайны для важных, как мы думаем, дел, вычёркивая из списка то, что на самом деле должно быть в приоритете. Откладываем встречи с родственниками, отмахиваемся от друзей, полностью утопая в своих заботах и вечных делах. А потом мы моргаем и уже встречаем очередной новый год, вздыхаем и вот уже задуваем свечи на своём праздничном торте. Так проходят дни, недели, месяца или даже года. И мы живём в этой обманчивой лжи времени, пока не встречаем тех самых людей. И в этот самый момент время начинает свою жестокую и безжалостную игру, оно начинает стремительно ускользать из наших рук, осыпаясь к ногам мелкими песчинками. Наверное, люди должны обладать невероятной смелостью или мужеством, чтобы зная, как мало времени отведено каждому из нас, просто ежедневно отпускать руки любимых и уходить на учёбу, работу. Целовать быстро в щёку и, не оборачиваясь, спешить на свой рейс на долгие две недели разлуки. Наверное, для кого-то каждая минута с близким человеком — самая взвешенная, а для кого-то, наоборот, переоценённая. Только огромное мужество или огромная глупость людей делают их свободными от чувства быстротечности жизни. Чонгук не знает: мудрость это, резко свалившаяся на голову, трусость ли перед неминуемым или отчаяние, что разрывает в клочья сердце от осознания неизбежного. Может быть всё сразу, если честно, он ещё не понял. Зато Чонгук осознал одну очень важную, но до банальности простую вещь: руки Тэхёна на его обнажённых предплечьях смотрятся до безобразия правильно, а их лёгкие касания кожи о кожу заставляют жмуриться от воспламеняющихся искр пламени перед глазами. Тэхёну кажется, что ему совершенно нечем дышать, глаза закатываются от тепла Чонгука, что вместе с алкоголем разливается по телу, но в отличии от напитка, его жар скользит по поверхности кожи, обжигая и даря моментально расцветающие ожоги от поцелуев. У Тэхёна сердце заходится в более бешенном ритме в тот момент, когда Чонгук отрывается от него, роняя свою голову в промежуток между плечом и шеей Тэхёна и шумно втягивает воздух, что успел будто потяжелеть, давя на голову, лёгкие и последние остатки разума и самообладания. Тэхён чувствует, как большие ладони собирают в кулаки ткань его ветровки на спине, затягивая в тугой узел и сжимая крепче. Так отчаянно. Так, словно отпусти Чонгук руки, он, Тэхён, потеряется навеки в бездушной темноте, сорвавшись в глубокую пропасть. И ведь правда сорвётся. Только не Тэхён, а Чонгук. Горячее дыхание касается тонкой кожи тэхёновой шеи, опаляя и заставляя судорожно хватать воздух, чтобы не задохнуться от переизбытка чувств. Чонгук что-то шепчет ему, быстро двигая губами и задевая чувствительные участки кожи, отчего пальцы на ногах Тэхёна поджимаются. Он крепче утыкается ладонями в плечи Чонгука, цепляясь пальцами за тонкую ткань футболки и плотнее прижимая к себе, ощущая прямое касание немного сухих губ к коже под нижней челюстью. Тэхён закатывает глаза, приоткрывая рот в немом стоне. Чонгук продолжает целовать открытые участки Тэхёна, прокладывая дорожку новых ожогов, что расцветают красными пятнами, к левому уху, опаляя ушную раковину горячим дыханием. Он всё также что-то бессвязно бормочет, но Тэхён даже не старается разобрать слов, что оседают на его коже. Тёмная ветровка сползает вниз из-за рук, тянущих её ближе к столешнице кухонного гарнитура. Чёрная футболка скрывает слишком много участков тела, к которому Чонгуку просто жизненно необходимо прикоснуться. Он отрывает руки от куртки, размещая ладони на острых коленях, очерчивая большим пальцем края коленной чашечки, и поднимает взгляд на Тэхёна. У того глаза покрыты дымчатой поволокой страсти, приобретая тёмный, почти чёрный окрас. Как символично: днём на солнце глаза Тэхёна искрятся ярким пламенем с золотыми всполохами, а ночью, когда сгущается тьма, в них только бездна, утягивающая на дно, зазывающая в порочный круг желаний. Днём он отображение света, символ надежды и свободы, что никогда не угаснет в сердцах повстанцев, а ночью, за закрытой дверью своей комнаты, он, Тэхён, отчаянно тонущий в пучине своих страхов человек. Но вопреки всему в его глазах столько преданности, сколько Чонгук точно не заслуживает. И уже абсолютно точно никогда не заслужит. Он часто моргает, пытаясь не дать слезам сорваться с ресниц, и плотно сжимает зубы, сдерживая свои порывы, привязывая себя стальными цепями. Чонгук не может с ним так поступить. Он снова смотрит в чужие глаза, в которых столько чувств, что волнами безжалостными бушуют, утягивая его, Чонгука, всё дальше в свой адский плен, в котором, видит Бог, Чонгук не против и остаться. Они калейдоскопом сменяют друг друга, отчего Чонгуку приходится полностью вцепиться ладонями в тэхёновы колени, перенося весь свой вес с ног, что начинают дрожать. Чонгук знает, что всё равно проиграет, а потому снова приближается к чужому лицу, быстро касаясь сухих от частого горячего дыхания губ, и отстраняется, утыкаясь лбом в тэхёнов подбородок. Он до белых пятен перед глазами жмурится, пытаясь унять бешеное сердцебиение, отогнать дикое желание, но в итоге лишь плотнее прижимает к себе Тэхёна, который совершенно ничего не понимает. Чонгуку просто надо отпустить Тэхёна. Но это оказывается совсем не просто. — Тэхён, — Чонгук нещадно хрипит, и его голос звучит слишком громко, несмотря на то, что парень на самом деле шепчет эти слова, — мне кажется, я не смогу без тебя. Нет, сердце Тэхёна точно не было готово к таким нагрузкам. Это противозаконно. Такой Чонгук противозаконен, Тэхён в этом уверен сейчас больше, чем в том, что помнит своё имя. Зато он уверен в том, что руки Чонгука, сжимающие его с такой силой, что становится слегка больно — это правильно, что их дыхание, смешавшееся в единое — это их общий кислород, не дающий возможности умереть от гипоксии на совсем, но точно приближающий к тому моменту, когда лёгкие, наконец, откажут, что его, Чонгука, губы — это то, что может Тэхёна убить, но одновременно с этим воскресить и склеить разбитую на осколки душу. Но что же выберет для него Чонгук? — Я схожу с ума, Тэхён, по тебе и только по тебе. Глаза Тэхёна вмиг расширяются, когда он слышит слова, которые совсем недавно холодной ночью шептал Чонгуку, рассказывая о своих желаниях. Он растерянно обхватывает ладонями оголённые предплечья Чонгука, поглаживая кончиками пальцев напряжённые руки. — Я не хочу, чтобы всё сводилось к каким-то идеальным уравнениям. Я хочу беспорядка и хаоса. Хочу, чтобы кто-то сходил с ума по мне и только по мне. Хочу узнать и жар, и страсть, и пот, и безумие; хочу совместных рассветов и закатов, бутылку вина на двоих, звёздную ночь, а ещё хочу валентинок и всё этого ванильного барахла. — Ванильного барахла? — Чонгук вопросительно приподнимает бровь. — Ну знаешь, всякие чертовски смущающие неожиданные вещи, от которых сердце заходится в бешенном ритме. А сердце Тэхёна и правда заходится в бешеном ритме от мысли, что и закат тогда, по дороге на море, они встретили, вспоминая зарождение любви между родителями Тэхёна, и звёздная ночь, что тёмным покрывалом скрывала их поцелуи на сидении тэхёнова автомобиля, тоже была, как и бутылка вина, что сейчас покоится на кухонном гарнитуре в опасной близости от бёдер Тэхёна. — Ты — моё солнце в пасмурный день, которое светит так ярко, что все ночные кошмары исчезают стоит тебе лишь лечь рядом. Ты — моя путеводная звезда, что осветила мне истинную дорогу в тот момент, когда казалось, что тьма поглотит меня всего без остатка, — Чонгук ощущает, как пальцы Тэхёна пробираются под просторные рукава его светлой футболки, дотрагиваясь до чувствительной кожи плеч и обжигая так, что перед глазами на миг темнеет. — Я конченный эгоист, Тэхён, ты мне не принадлежишь, но я не могу выбросить тебя из головы, не могу представить, что не смогу никогда тебя коснуться, вдохнуть твой дурманящий запах, взглянуть в твои глаза, что пленяют меня каждый раз, заставляя тонуть в тебе всё глубже, — Чонгук поднимает голову, на мгновение впадая в ступор, когда чувствует мягкое прикосновение тёплых губ к своему лбу. Тэхён его успокаивает. Он поднимает глаза на парня, встречаясь взглядами. — Но глубже некуда, Тэхён, понимаешь? Я погряз в тебе без права на спасение. — Чонгук, — тихо выдыхает Тэхён, — во мне нет и грамма того совершенства, о котором ты говоришь. — В мире нет ничего совершенного, Тэхён. Может, это, конечно, избитое клише, но зато это сущая правда, — Чонгук улыбается, губами отпечатывая свою улыбку на щеке Тэхёна, и крадётся мягкими поцелуями-бабочками к губам, захватывая их в свой плен лишь на одно мгновение. — Обычный глупый человек восхищается совершенством и хочет им обладать. Но какой смысл добиваться совершенства, если совершенство нельзя любить, его нельзя касаться, — Чонгук ведёт от приоткрытых губ Тэхёна вверх по щеке кончиком носа, подбираясь ближе к наружному краю левого глаза, заставляя Тэхёна сомкнуть веки. Он смотрит на трепещущие ресницы и выдыхает, одёргивая себя в самый последний момент, — его нельзя поцеловать. На совершенство можно только смотреть как на совершенство, не так ли? — риторический вопрос, который вовсе не нуждается в ответе. — Возможно, я не столько хочу, чтобы ты это знал, сколько хочу сказать это тебе, — Чонгук приподнимает пальцами подбородок Тэхёна, заставляя того слегка приоткрыть глаза, чтобы тут же опустить взгляд на губы Чонгука, что разомкнулись для того, чтобы выдохнуть очередные слова. — Ты прекрасно несовершенен, Тэхён. Я влюблён в каждый твой изъян, и я даже буду влюблён в смертельную пулю, если её в моё сердце пустишь именно ты. — Чонгук, — Тэхён совсем не понимает, о какой пуле вообще идёт речь, и почему он, Тэхён, должен выпустить её в Чонгука. В того Чонгука, что так трепетно сжимает его в объятиях, в того, кто смотрит глазами, полными невысказанных до конца чувств, но в которых где-то на глубине погребены тоска и печаль. В того Чонгука, что одними своими прикосновениями заставляет кожу гореть, а голову кружиться от сладостной неги, что разливается от очередного поцелуя в шею по телу. — Рядом с тобой я еле сдерживаюсь, клянусь, — Чонгук прикладывает указательный палец к губам Тэхёна, запечатывая рвущийся наружу вопрос. Вопрос, на который, Чонгук уверен, Тэхён скоро и сам узнает ответ. — Не сдерживайся. — Тэхён, я не могу, — Чонгук бы хотел рассказать всё, избавиться от лжи, что душит его всё сильнее с каждым новым вздохом. Он старается держать себя в руках. Тэхён ему в этом совсем не помогает. — Я хочу тебя. Чонгук слишком резко отрывается от Тэхёна, начиная пятиться от него назад. Он вцепляется руками в свои тёмные волосы, оттягивая их с небольшой силой, доставляя себе лёгкую боль, пытаясь таким образом привести себя в чувства. Зрачки ненормально расширенные, глаза умалишённые бегают по комнате в хаотичном танце, мечтая зацепиться за что-то одно и перевести дыхание, но не выходит. Ни черта ничего не выходит. С каждым вдохом всё становится только хуже. Тэхён делает только хуже. Чонгук не знает, что ему делать. В груди начинает всё гореть от недостатка тэхёновых рук на собственной коже — эти прикосновения его основа жизни, но между этим и верная погибель. Прикоснувшись однажды, остановиться просто невозможно. Но сегодня это просто непозволительная роскошь, отныне Тэхён будет для Чонгука под самым строжайшим запретом, как запрещены наркотики для употребления, так и Тэхён запрещён для Чонгука. Чонгук сильнее оттягивает волосы, прикрывая глаза. Он испуган и полностью ошарашен, потерян в своих мыслях и желаниях, что никак не хотят переплетаться, расходясь по разные стороны нравственности и правильности. — Чонгук, — в который раз за сегодняшний вечер его зовёт Тэхён. Чонгук даже представляет за закрытыми веками, как парень хмурит брови. Он слышит, как Тэхён спрыгивает с кухонного гарнитура на пол и, не наблюдая никакой реакции, направляется прямиком к нему. Чонгук тяжело дышит и, открывая глаза, натыкается на внимательный взгляд лидера альянса повстанцев. Чонгук уже заранее знает, что не сможет сдержать своё обещание, данное самому себе, потому что, когда речь идёт о Ким Тэхёне — он самый слабый человек на Земле. — Стой, — Чонгук выставляет руку вперёд в предупреждающем жесте. Тэхён не останавливается, продолжая двигаться к нему. — Если ты подойдешь ближе, я никогда не смогу тебя отпустить, — в чонгукову ладонь что-то упирается, и парень с ужасом понимает, что это грудь Тэхёна. Чонгук чувствует его сердцебиение, и он готов отдать душу дьяволу на вечное пользование, но их сердца бьются с одинаковой частотой. — Не отпускай, Чонгук, — и это последнее, что он слышит перед тем, как Тэхён уворачивается от его выставленной ладони, подходя в плотную. Кажется, что Тэхёну сносит абсолютно все тормоза. Он нетерпеливо припадает к приоткрытым в немом удивлении губам Чонгука, притягивая того за талию ближе к себе. Прикасается к губам, которых, вероятно, всегда будет мало. Чонгуком невозможно насытиться, его невозможно всего испить. С ним чертовски тяжело держать себя в руках, без него и вовсе тяжело теперь прожить даже один грёбанный день. Чонгук отмирает почти моментально, забывая о всех своих принципах напрочь. Он пытался, но устоять не смог. Чонгук аккуратно прикусывает тэхёнову нижнюю губу, проникает языком в слегка приоткрытый рот и целует так глубоко и несдержанно, что перед глазами лидера повстанцев рождается Вселенная из звёзд, что он ловит от действий Чонгука. Пальцы Тэхёна путаются в его волосах, и он толкает Чонгука к стене — единственной опоре по близости. Руки Чонгука цепляются за чёрную свободную футболку, поспешно вытаскивая её из тёмных штанов. Ладони проникают под ткань, и Чонгук несдержанно выдыхает горячий воздух Тэхёну в губы, когда тот выгибается от резких контрастов температур, чуть запрокидывая голову назад. От этого незамысловатого действия всю адекватность почти выбивает напрочь, частично лишая рассудка обоих. Со стороны выхода из кухни слышатся приглушённые голоса, и Чонгук мгновенно отстраняется от Тэхёна, утыкаясь лбом в чужое плечо. Он часто дышит, пытаясь захватить как можно больше прохладительного воздуха, и блаженно прикрывает глаза. Они на несколько минут замирают, приводя дыхание в норму и прислушиваются к посторонним звукам, что постепенно стихают, отдаляясь. Тэхён ещё никогда так не жалел, что не ввёл на базе повстанцев что-то вроде единого времени отбоя, чтобы не слонялись по ночам особенно энергичные личности. Когда на кухне воцаряется прежняя тишина, Тэхён аккуратно сплетает свои пальцы с чонгуковыми и мягко поглаживает его по тыльной стороне ладони. Чонгук отрывает голову от плеча Тэхёна и заглядывает в глаза напротив, но почти ничего не видит из-за кромешной тьмы, но зато чувствует, как его тянут в сторону выхода. — Бежим.***
Тэхён закрывает дверь, облегчённо выдыхая. Он мысленно радуется, что сейчас глубокая ночь и большинство обитателей базы повстанцев давным-давно спят, и именно поэтому им с Чонгуком удалось быстро и без посторонних глаз добраться до комнаты Тэхёна. Сдерживать рвущиеся наружу чувства при очередной встрече взглядами, в которых с каждой секундой только разгорались пламя желания, жажда обладания, становилось тяжелее с каждым шагом, что приближал их к намеченной цели. Тэхёнова ладонь, переплетённая с чонгуковой, не успокаивала, а, наоборот, распаляла. Контроль трещал по швам. Но всё окончательно идёт прахом, когда Чонгук стремительно хватает Тэхёна за ткань его чёрной хлопковой футболки, впечатывая в дверь и забирая всю инициативу на себя, мешая Тэхёну занять лидирующую позицию. Только не сегодня. Чонгук целует несдержанно, отбрасывает весь здравый смысл, утопая лишь в одном человеке. Он медленно, почти невесомо крадётся тонкими пальцами по мягким бокам Тэхёна, чуть приподнимая с двух сторон края чёрной футболки. Тэхён, улыбаясь в поцелуй, намёк понимает почти сразу, откидываясь на холодную поверхность двери, поднимает руки вверх. Чонгук тянет футболку, помогая Тэхёну аккуратно высвободить голову, после чего складывает вещь пополам, откидывает на позади стоящий стул. Чонгук томительно медленно тянется рукой к обнажённой груди Тэхёна и на пробу касается, чуть не отдёргивая пальцы от жара, что охватывает его кисть. Электрический ток, прошедший по нервам прямиком в головной мозг, отключает абсолютно все тормоза окончательно. Тэхён в ответ нежно проводит ладонями вверх по груди Чонгука, чувствуя, как его обнажённой кожи на спине касаются слегка прохладные руки, надавливая на лопатки и притягивая ближе. Тэхён крадётся руками выше, кончиками пальцев проходится по манящей шее, улавливая задушенный вздох напротив и победно улыбаясь, укладывает правую ладонь на затылок, целуя в приоткрытые губы. Отталкиваясь от двери плавным движением стопы, Тэхён подталкивает Чонгука, идущего спиной, к кровати, но забываясь в желании, поглотившем его с головой, пропускает момент, когда чонгуковы ладони крепче обхватывают его талию и меняют их местами. Тэхён цепляется ногой за прикрытый серым одеялом край кровати и валится на спину, утягивая за собой Чонгука. Чонгук, опирающийся локтями по бокам от головы Тэхёна, немного выпрямляется на руках, фокусируя зрение в полумраке ночи. Он всматривается в глаза Тэхёна и не видит там и толики страха или сомнения, лишь только непоколебимая уверенность, что никогда не покидает лидера повстанцев. Чонгука бросает в жар от одной только мысли, что Тэхён сегодня всецело принадлежит ему и только ему. Не то чтобы у Чонгука когда-то были собственнические замашки, но сегодня почему-то хочется. Хочется кричать о том, что никому не отдаст, что не позволит кому бы то ни было касаться этого тела, не позволит никому целовать эти губы, не позволит Тэхёну быть с кем-то другим. Эгоистично? Пожалуй, да. — Чонгук? — парень встряхивает головой, возвращаясь в реальность, и понимает, что успел уйти в свои мысли. Он вновь смотрит на Тэхёна и замечает в чужом взгляде замешательство, приправленное небольшим волнением. Тэхён бросает беглый взгляд на свою обнажённую часто вздымающуюся грудь, хмурится, закусывая губу, и отворачивает голову в сторону, поворачиваясь к Чонгуку в профиль. — Их слишком много, да? — парень обречённо выдыхает. — Военные действия ещё никого не делали прекрасным. Чонгук не совсем понимает о чём вообще идёт речь, и почему Тэхён болезненно морщится так, будто под его прикрытыми веками расцветают ужасные картинки из прошлого, не давая ни на секунду забыться в настоящем. Чонгук спускается взглядом ниже, замечая очаровательную россыпь родинок на груди Тэхёна. Он ведёт пунктирную дорожку от одной до другой, будто соединяет их в дивный рисунок, оставленный природой, а потом натыкается на небольшой, но неровный шрам, от которого в стороне располагается ещё два. Грудь Тэхёна расписана бесподобными узорами, оставленными в результате прикосновения нежной руки Вселенной и жестокой человека. — Я знаю одну легенду, которая гласит, что наше тело — ночное небо, а родинки — это прикосновение звёзд, — Чонгук прикасается губами к разгорячённой коже и целует совсем неторопливо каждую родинку на груди Тэхёна. — Видимо, когда ты родился, звёзды сияли ярче обычного и были настолько потрясены твоей дальнейшей судьбой, что благословили тебя, коснувшись и отпечатавшись на твоей груди навечно. Ощущать эти рваные поцелуи на коже почти невозможно, кажется, что Тэхёна в принципе выбрасывает из этой реальности от того, какой Чонгук с ним трепетный, от того, как нежно он зацеловывает его грудь, не пропуская даже самой маленькой родинки, с какой нерастраченной нежностью смотрит и как заставляет одними своими действиями ощущать себя нужным. Любимым. Возвращаясь к тому поцелую, к тому отчаянию, что охватило Тэхёна с головой, Чонгук, наконец, убеждается, что такие люди, как Тэхён в тайне тоже ищут тепла и нежности. Даже самые сильные из них, полностью независимые от общества и его мнения, бесконечно стремятся обрести уверенность, что их любят. — Я влюблён в каждый твой изъян, — повторяет Чонгук сегодняшнюю фразу, отчего Тэхён вздрагивает и устремляет затуманенный взгляд из-под опущенных ресниц на парня. — Я влюблён в каждый твой шрам, — Чонгук касается губами неровности на коже, улавливая изумлённый вздох и делает сумасшедшую глупость — проводит языком по шраму, повторяя все его контуры. Тэхён распахивает янтарные затянутые поволокой страсти глаза и тяжело сглатывает. — Я влюблён в каждую частичку тебя. Раз Тэхён не любит себя, значит Чонгук будет любить его за двоих. — Сними, — хрипит Тэхён, вытаскивая заправленную за пояс футболку Чонгука. Чонгук на мгновение приподнимается, опираясь коленями по обе стороны от бёдер Тэхёна, и тянет светлую футболку вверх, через голову, чем взлохмачивает свои тёмные волосы. Он отбрасывает её в сторону и тянется ладонью к волосам, пытаясь хоть немного пригладить. Тэхён сражён. Взлохмаченный, слегка смущённый от такой близости Чонгук — новый вид его эстетики. Его зависимости. Он тянется к Чонгуку, присаживаясь на взбитом одеяле. Тэхён кладёт ладони на чужую поясницу, ощущая, как невероятный жар разливается по телу, внимательно следит за тем, как прикрываются глаза Чонгука, скрывая дивный зелёный лес, как хмурятся густые брови и учащается сбитое доселе дыхание. Тэхён тянется руками вверх, укладывая ладони на плечах, и останавливается. Смотрит в ожидании, даёт привыкнуть. Ждёт. Он помнит каждое слово, что говорил ему Чонгук. — Я боюсь прикосновений, — получилось как-то резко и неожиданно, но Чонгук честно признаётся, желая поделиться с Тэхёном чем-то личным. — Это не гаптофобия, нет. Я боюсь прикосновений, потому что люди привязывают ими к себе, словно цепями, заставляют доверять, любить, а потом в один момент бросают. — Я не оставлю тебя одного, Чонгук, — Тэхён серьёзно смотрит прямо перед собой. Ресницы Чонгука немного вздрагивают, а губы приоткрываются, кажется, он шепчет: «я тебя тоже». Тэхён уже хочет опустить ладони, освободив плечи, но не успевает, потому что Чонгук хватает его за запястье и ведёт раскрытой тэхёновой ладонью по своей груди. Прямо к области около сердца. — Твои руки, — Чонгук открывает глаза, что сразу же гипнотизируют своей нереальной яркостью, покоряют чистотой и глубиной и просто топят, топят, топят, заставляя растворяться. — Я хочу всегда их чувствовать на себе. Чонгук поддаётся вперёд, подхватывая Тэхёна за талию, подминает его под себя, нависает сверху, всего на секунду останавливаясь, чтобы столкнуться взглядами ещё раз и окончательно потерять рассудок. Он целует глубоко, не давая опомниться, терзает розовые губы, упиваясь восторгом и эйфорией, что разливаются по телу с током крови. Оторваться от тэхёновых губ — значит лишиться жизнеподдерживающей дозы кислорода, но Чонгук отчаянный человек. Он отрывается от Тэхёна, разбрасывая по его лицу тысячи мягких поцелуев, одаривает каждую клеточку вниманием. Спускается ниже к шее, а Тэхён всё. Тэхён на гране сна и реальности. Он откидывает голову назад, рассыпая золотистые русые волосы по пуховому одеялу, и запутывается длинными пальцами одной руки в чонгуковых волосах. — Ты моё несовершенное искусство, — Чонгук опускается ниже, заклеймляя тело Тэхёна своей нерастраченной любовью, опаляя кожу своим дыханием, вживляя под неё свои чувства, которые, будто дивные бутоны лилий, расцветают, оплетают сердце, украшая его своим изяществом и чистой невинностью. — Моё спасение, — вторит ему Тэхён. — Мой мир, — Тэхён стискивает зубы от головокружительной близости, старается захватить побольше исцеляющего прохладой воздуха, который, будто морские волны, омывает лёгкие, освобождая на мгновение от окутавшего их жара. В море утонуть нельзя, но захлебнуться от восторга можно. И Тэхён захлёбывается, утопая в нежных руках, что подбираются к брюкам. Он жмурится от очередного поцелуя в живот, дыхание перехватывает. Чонгук оставляет свои поцелуи повсюду, проходится по ним же новыми, совсем свежими, дотрагиваясь до каждого участка кожи. Подбирается к щиколоткам, приподнимая ступню и стягивая тёплый носочек. Чонгук невольно думает про себя, что совсем недавно он надевал Тэхёну точно такие же, чтобы тот не заболел после проливного дождя. Ступня совсем холодная, а губы Чонгука невероятно горячие. Он снимает точно такой же парный носочек со второй ноги и подтягивается обратно. Тэхён рассыпается от понимая, что это не сон, а абсолютно точно самая прекрасная реальность из всех возможных. Кажется, это впервые за долгое время тот самый момент, когда хочется, чтобы время остановилось и никуда не бежало. Чонгук касается края тэхёновых брюк, медля всего одну ничтожную секунду, и стягивает их вместе с бельём, скидывая на пол. Он рвано дышит, сгорая внутри от понимания того, что будет дальше. Сердце щемит нарастающей болью, становится так плохо от одной только мысли, что это последний раз, когда Тэхён так на него смотрит, когда Тэхён отдаёт себя всего без остатка, пересиливая свои потаённые страхи, преодолевая все барьеры. А всё ради кого? Ради того, кто через какие-то жалкие часы не будет достоин дышать с ним одним воздухом. Чонгук грустно улыбается. Вымученно и горько. Он сидит и просто смотрит на Тэхёна, совершенно забыв, что надо моргать или дышать, например. Ему так страшно, страшно утопить это мгновение в быстротечности времени, упустить хотя бы один тэхёнов вздох, не разглядеть самую искреннюю улыбку, пропустить какую-нибудь совершенно незначительную мелочь, но такую важную в эту секунду. Чонгук хочет того, на что не имеет никакого права. Это всё неправильно. Это их уничтожит. Но о какой правильности можно говорить, когда речь идёт о Ким Тэхёне. — Ты моя слабость, — Чонгук ведёт кончиками пальцев по внутренней поверхности бедра. «Ты меня разрушаешь, сам того не понимая, привязываешь к себе, а обстоятельства стремятся разорвать соединяющие нас нити. Я хочу кричать от того, что ничего не могу с этим поделать, хочу разбивать стёкла, уничтожать все преграды между нами, готов сгорать и снова возрождаться, но должен молчать. Ради тебя. Тэхён, я делаю это ради тебя». Чонгук умирает внутри себя, понимая, что обратного пути нет. — А я твоя самая главная ошибка. Тэхён не слышит окончания, потому что разум покинул его уже очень давно, а вот возбуждение, наоборот, расцветало с новой силой лишь только от горячего шёпота, что заставлял всё тело покрываться мурашками. Тэхён устал ждать, он хочет Чонгука прямо сейчас. Всего и без остатка. Он слишком быстро находит ремень Чонгука, стремясь избавиться от него. Чонгук абсолютно точно ему в этом помогает, накрывая его ладони своими. По комнате разносится звук расстегивающейся ширинки. Чонгук наклоняется вперёд, целуя сначала в правый уголок губ, затем в левый, попутно избавляясь от одежды, что зацепилась на щиколотках. Тэхён интуитивно тянется ближе, раздвигая ноги чуть шире, отчётливо чувствуя чужое возбуждение. Чонгук что-то мычит ему в губы с довольной улыбкой, и Тэхён недовольно, но по-доброму ворчит, отстраняясь, чтобы наткнуться на горящий взгляд напротив. — Что ты хотел сказать? — Сегодня я сверху, — Чонгук обхватывает Тэхёна одной рукой, полностью отдаваясь во власть своих желаний. А Тэхён клянётся, что если бы не алкоголь в его крови, то он бы точно засмущался от того факт, что чувствует член Чонгука, упирающийся ему в живот. Тэхён сглатывает, когда его ноги раздвигают чуть шире. А после совсем теряется, когда чувствует один холодный длинный палец, что начинает его растягивать. То, что Тэхён чувствует назвать удовольствие очень сложно, в этих действиях мало приятного. Он прикрывает глаза, хмуря брови, которых по очереди касаются теплые чонгуковы губы. Кажется, он сегодня решил утопить Тэхёна в своей нежности. Чонгук, внимательно следя за состоянием Тэхёна и подавляя в себе желание всё бросить к чертям и просто его обнять, добавляет второй палец, раздвигая их внутри, подготавливая. Он наблюдает за немного сморщившимся лицом и спешит поцеловать в покрасневшую мочку уха. — Прости меня, — чувствует, как расслабляется Тэхён и проникает чуть глубже. — Я не боюсь физической боли, — Тэхён с трудом открывает глаза, начиная постепенно восстанавливать дыхание и привыкать к новым ощущениям, — но месть моя будет страшна, запомни эти слова, Чонгук. — Даже месть от тебя будет сладким блаженством, — Чонгук коротко целует Тэхёна в губы. Он отстраняется, шагая от разнеженного Тэхёна на ладонях в сторону тумбочки, открывая и доставая пачку презервативов. Тэхён недоумённо смотрит, про себя вспоминая, что точно не рассказывал Чонгуку о таких вещах. Тот ухмыляется, раскатывая резинку по члену. Тэхён смотреть не будет. Кажется, такой Чонгук точно выше его сил. За гранью понимая и восприятия. — Чимин, — лаконично, а главное теперь никаких вопросов. Прекрасная дружба. Когда Чонгук, продолжая следить за мимикой на тэхёновом лице на каждое своё действие, когда нежно поглаживает кисть правой руки, переплетая пальцы и сжимая их, проталкивает в него головку и останавливается, Тэхён распахивает свои янтарные глаза от странных чувств, что ощущает впервые. Боли почти нет, но тянущие ощущения совсем не тот уровень удовольствия, который хотелось бы испытать. Наверное, сдерживать себя Чонгуку было очень тяжело, поэтому Тэхён, пересилив себя, хватается за его плечи, насаживаясь самостоятельно. Чонгук ему медленно в этом помогает, проникает глубже, входя до упора. Он опускает голову вниз, а затем прислоняется своим лбом ко лбу Тэхёна и прикрывает глаза. Чонгук дышит глубоко, стараясь сдерживать свои порывы, даёт привыкнуть, осознать. Он крепче сжимает тэхёновы пальцы, оставляя короткий поцелуй под глазом там, где расположена родинка. Тэхён утопает в своих чувствах, которые, казалось бы, истлели за столько лет одиночества, утопает в человеке, который заставляет себя чувствовать себя нужным, в человеке, что одним свои присутствием забирает всю боль на себя, позволяет дышать глубоко, а видеть яснее. Даже сильным людям нужно, чтобы о них заботились, переживали, чтобы их любили. С Чонгуком Тэхён чувствует себя живым. А быть живым абсолютно точно приятно. Чонгук совершает первый толчок, встречаясь взглядом с Тэхёном. И мысленно передаёт лишь одну фразу: «смотри только на меня». А Тэхён иначе и не сможет. Чонгук действует с максимально возможной деликатностью, совершая медленные толчки, растягивая их амплитуду, всё ещё сдерживая себя всеми возможными силами. Меньше всего он бы хотел причинить Тэхёну ещё большую боль, поэтому, стиснув зубы, осторожничает. Чонгук просовывает свободную руку под поясницу Тэхёну, оглаживая ладонью взмокшую кожу, и заставляет немного прогнуться. И, вероятно, это было то что нужно, потому что Тэхён совсем удивлённо и широко распахивает глаза, еле успевая прикусить опухшую от частых поцелуев нижнюю губу, чтобы не застонать из-за того, как правильно Чонгук только что подобрал нужный угол проникновения. — Не сдерживайся, — на этот раз Чонгук не отлетает от Тэхёна на несколько метров, а лишь плотнее прижимается к нему, заводя их сцепленные в замок руки Тэхёну за голову. Он делает ещё один короткий толчок, его глаза располагаются чуть выше глаз Тэхёна, а потому ему приходится опустить взгляд, скрытый ресницами, чуть ниже и горячо выдохнуть. И с этого момента он перестаёт сдерживаться. Чонгук толкается между ног слишком резко, отчего тело Тэхёна прошибает электрическим разрядом, и он утопает в сладостной неге, видя сквозь пелену страсти перед глазами зелёные леса, при одном взгляде в которые хочется только встать на колени и подарить Вселенную. Тэхён чувствует каждый сантиметр Чонгука, что заполняет его, входя по самое основание, чередуя интенсивность толчков. Тэхён хватает ртом воздух, закатывая глаза на очередной фрикции, и впивается короткими ногтями в обнажённую спину Чонгука, оставляя аккуратные вмятины. В звенящей тишине спальни они кажутся непозволительно громкими и от этого в глазах темнеет лишь сильнее. Тэхён совсем забывается в ощущениях, теряет связь с реальность от каждого прикосновения, от сцепленных над его головой рук, от горячего дыхания. От Чонгука. А потом умирает окончательно, когда улавливает своими губами, что почти соприкасаются с чонгуковыми, протяжный, немного глухой стон. Настолько далёкий, что Тэхёну кажется, что он слышит его через толщу воды. Эти чувства, что он испытывает кажутся какими-то эфемерными. Все мышцы напрягаются, а голова начинает кружиться то ли от недостатка кислорода, то ли от губ Чонгука, что оставляют след на коже за ухом, то ли от всего сразу, но это становится конечной точкой. Тэхён сильнее хватается рукой за плечо Чонгука и пачкает спермой живот. Его тело, чересчур чувствительное от пережитых эмоций, содрогается, а глаза прикрываются. Чонгуку делает несколько рывков и тоже напрягается всем телом, обессиленно падая сверху. — Ты не можешь после этого меня бросить, — через несколько минут звучит немного охрипший голос Тэхёна, который, кажется, стал ещё ниже. — Ты навечно во мне, — тихо шепчет Чонгук, убирая с лица взмокшие русые пряди волос. Он очерчивает большим пальцем скулу и целует в очаровательную родинку на кончике носа. — Моё сердце давно брошено к твоим ногам. И только тебе решать, что с ним делать.***
Тэхён просыпается от резкого хлопка двери и приподнимается на локтях, расфокусировано смотря на влетевшего к нему в комнату Чимина. В глазах того застыл страх и неподдельный ужас. Тэхён вопросительно приподнимает одну бровь, всё ещё не понимая странного поведения своего друга. Ответом служит резко включившийся сигнальный красный свет, окрашивающий всё пространство в кроваво-алый. Режущая слух сирена застыла в ушах, набирая обороты. Этот сигнал может означать только одно и используется лишь в единственном случае. — Агенты Министерства Национальной Безопасности здесь, — Чимин сглатывает, смотря всё ещё ошарашенными глазами на лидера повстанцев. — Тэхён, база обнаружена.