На дворе холодный февраль, там метель застилает аллеи. В чьём-то доме бьётся хрусталь, чьё-то сердце медленно тлеет. Одинокие мечутся души, разрушаются чьи-то мечты, То, что раньше «важно и нужно» — пропадает, сжигая мосты. Люди любят и ненавидят, но второе — намного чаще. Не мечтают о будущем вовсе, и не ценят совсем настоящее. Извиниться вечно не в силах, разбивают друг другу сердца. Следом слёзы льют на могилах, о прощенье прося без конца. Виноват ли в этом февраль? Или это проступок зимы? Друг мой, милый, мне очень жаль. Но виновники здесь — лишь мы. Дана Х.
Чимин, накинув чёрный капюшон на голову и опустив взгляд вниз на кончики своих ботинок, старается просочиться сквозь образовавшуюся толпу людей ближе к одному из зданий, на котором установлен огромный билборд. Он сжимается, стараясь никого не задеть, и прижимает локти к себе, прислушиваясь на ходу к разговорам, витающим в воздухе. От каждой неосторожно брошенной фразы со стороны его бросает в дрожь, тело сковывает страх, который дурманит разум, путает мысли и заставляет сжимать зубы всё сильнее и сильнее, лишь бы добиться ясности собственного сознания. Проезжающие мимо автомобили упираются в разрастающуюся толпу, что заполонила каждый участок улицы: подростки забираются на столбы, чтобы рассмотреть то, что скрывают широкие спины взрослых, несколько мальчишек карабкаются вверх по стволу и усаживаются на толстые ветви дерева, ухватываясь руками за кору, кто-то забирается на лавочку, вскидывая голову поверх стоящих впереди людей. Общественный транспорт полностью встал. Из него вываливаются ничего не понимающие люди, которые удивленно оглядывают собравшуюся толпу. Они подходят ближе, интересуются, что произошло и, получив ответ, также взволнованно поднимают взгляд наверх, больше не сдвигаясь со своего места. Надвигается вечер, прохладный ветер старается проникнуть под распахнутое пальто, забраться под высокое горло вязаного свитера и вобрать в себя человеческое тепло. Небо темнеет, добавляя в свою светлую палитру фиолетовых мазков и горящих алых пятен. Никто не спешит расходиться. Экраны на высотных зданиях сменяют мелькающую яркую рекламу на сообщение о срочном выпуске новостей. На улице расцветает томительное ожидание, повисшее мёртвым грузом, секунды тянутся так, словно стали минутами. Чимин закусывает нижнюю губу, чувствуя, как от нетерпения тело пробирает мелкая дрожь, отчего он стремится сильнее закутаться в тонкую ветровку, не спасающую от внутреннего холода, порождённого тревогой. — Здравствуйте, меня зовут Юн Сохи, позвольте перейти к экстренным новостям, о которых стало известно буквально несколько минут назад, — ведущая новостей в бежевом костюме принимает текст, который ей только что передали. Она быстро пробегается по написанному глазами, устремляя встревоженный взгляд в камеру. — Сегодня в 19:00 по местному времени была взорвана самая крупная закрытая база Министерства Национальной Безопасности отрядом повстанцев. Как сообщается из проверенного источника это было сделано в ответ на безжалостное покушение агентов специального назначения на базу альянса повстанцев, которое произошло неделю назад в ранние утренние часы. В ходе специальной миссии погибло несколько человек с обеих сторон. По новым данным повстанцы успели практически в полном составе сменить свою дислокацию. Представители Министерства Национальной Безопасности не признают своей вины и сообщают, что сегодня в ходе операции по перехвату тактических групп повстанцев, нацеленных на несколько стратегически важных баз Министерства Национальной Безопасности, был взят под стражу лидер альянса повстанцев — Ким Тэхён, более известный, как Ви. Одновременный шокированный вздох собравшейся толпы застывает в воздухе, сгущая и так напряжённую атмосферу, которая, словно свинцовые тучи, повисла в небе над площадью. Образовавшаяся тишина рушится чьим-то отчаянным вскриком, и площадь в одно мгновение заполняется недовольными возгласами. Шум, вызванный бурей обсуждений, нарастает с каждой минутой, а не схождение людей во мнении грозится перейти в более агрессивную форму ведения диалога. Чимин зажмуривает глаза, болезненно приподнимая брови, и сильно сжимает в кулак правую ладонь. Предчувствовал. Знал, что когда-то это может случиться. Знал, но не принимал. Люди всегда, сколько существуют на этой планете, стремятся избавиться от дурных мыслей, оглушающих сознание. Но это практически невозможно. Плохие мысли — это нечто такое тяжелое, неподъёмное. Сдвинуть их со своего места невероятно трудно. Они вплетаются своими уродливыми корнями в наш мозг и врастают вглубь, достигая самого центра нашего сознания. С каждым днём они подпитываются и расцветают всё ярче и ярче, заставляя проживать ужасные сюжеты, которые ещё не произошли, но произойдут, пока мы день изо дня проживаем их с новыми красками, не зная, как избавиться от всепоглощающего страха за будущее. И когда все страхи выходят в реальности, в голове наступает беспредельная, бездыханная тишина. Монстр, которого ты породил в своей голове, выбирается в реальный мир, провоцируя лишь только твой немой крик. Под прикрытыми веками всё плывёт, сливаясь в калейдоскоп красок, а в ушах начинает звенеть от всепоглощающего шума, бьющего с большей частотой и силой по барабанным перепонкам, отчего Чимин резко хватается за голову и морщится от неприятных ощущений. Надо уходить. Парень отворачивается от билбордов, перед глазами всё также мутно — то ли из-за скапливающихся слёз, готовых обрушиться водопадом отчаяния и утопить в своей глубине, то ли из-за стремительно покидающего своего обладателя сознания. Чимин опускает голову вниз, встряхивает головой и поправляет капюшон, чтобы скрыть как можно больше участков своего лица. Он не уверен, что в такой суматохе его кто-то узнает, но рисковать повстанец не намерен. Только не сейчас. Чимин направляется сквозь неспокойную толпу людей, пытаясь обходить всех так, чтобы никого не задеть и не привлечь к себе лишнего внимания. Перед ним мужчина в коричневом пальто яро спорит с молодым человеком, активно размахивая руками и что-то доказывая. Чимин старается увернуться и проскочить под рукой мужчины, но та при очередном импульсивном высказывании меняет траекторию и толкает повстанца в грудь, отчего тот падает на спину. Капюшон спадает с головы. — Это же Пак Чимин, — раздаётся откуда-то со стороны, на что Чимин испуганно вскидывает голову. — Он один из повстанцев, я видел информацию о его розыске Министерством Национальной Безопасности. Чимин подскакивает на ноги, теряясь в окружающей его толпе, среди которой мелькают телефоны и вспышки камер. Он пытается протиснуться, выйти из сжимающего его со всех сторон круга, прячет глаза, снова накидывая на голову капюшон. На удивление никто его не хватает, лишь теснее прижимаются, стараясь рассмотреть его поближе, будто картинок из интернета людям недостаточно. — Разве нам не надо задержать его до приезда полиции? — в толпе раздаётся неуверенный вопрос, от которого Чимин вздрагивает. Конечно, надо. Он после Тэхёна враг номер один для безопасности государства и его граждан, но это только по мнению Министерства Национальной Безопасности. А что же думает об этом сам народ? — Отпустить его будет нарушением закона с нашей стороны, — мужчина средних лет недовольно смотрит на повстанца, озвучивая своё мнение. Он недобро осматривает молодого парня, складывая руки на груди и уже пытается подойти к Чимину, но у него не получается. — Вы правда думаете, что это правильно? — молодой парнишка, на вид совсем юный, вероятно, ещё учится в школе, встаёт перед Чимином, загораживая от надвигающегося на него мужчины. — Или вас просто заставили так думать? — Да что ты себе позволяешь, малец, — мужчина сверкает недобрым взглядом в сторону подростка. — Пока полиции нет — всё законно, — звучит громкое утверждение в ответ, препятствующее разжиганию спора и ставящее окончательную точку в данном вопросе. — Дайте ему пройти, пока не поздно. Толпа воодушевлённо и единогласно расступается, давая возможность Чимину не только облегчённо выдохнуть, но и быстрее двинуться вперёд, скрываясь дальше среди людей. — Скорее пропустите же его, — слышится со стороны, когда кто-то заторможено остаётся стоять на своём месте, препятствуя движению повстанца. — Спасибо вам, — вдалеке слышатся сигналы приближающихся полицейских машин, поэтому Чимин стремится скорее скрыться в тени, открывая лишь на мгновение вид на свою слабую, но чертовски благодарную улыбку. Сегодня народ сделал свой выбор.***
Чимин возвращается на базу повстанцев уже к вечеру, когда последние солнечные лучи скрылись за горизонтом, а небо утратило светлые краски, прикрывшись тёмной пеленой. Чимин быстро поднимается по лестнице в компьютерный центр, намереваясь найти там Хосока, чтобы совместно обсудить дальнейший план действий и понять, что в принципе делать со всем этим дерьмом. Парень не замечает постороннего шума, пребывая в своих мыслях, и толкает стеклянные двери, проходя вперёд в главный зал компьютерного центра. Дверцы за его спиной слегка покачиваются по инерции, нарушая образовавшуюся в один миг тишину. Чимин отвлекается от своих мыслей, отрывая взгляд от пола и устремляя его вперёд — на него изучающе уставились несколько пар глаз. — Всё, что там говорят, — Минсок первый прерывает молчание и кивает головой в сторону большого экрана, на котором выведены последние сводки новостей и та самая запись экстренного сообщения о взятии Тэхёна Министерством Национальной Безопасности под стражу, — это правда? Тэхён — их надежда, их последний рубеж. Даже когда все уровни защиты падут, когда тьма обрушится, а пламя будет медленно угасать, позади будет стоять он. И пока жив Тэхён — живо понятие свободы и справедливости. Живо то, за что борются все эти люди. Всё просто: людям нужны не мёртвые символы, а живая надежда. И эта надежда сейчас стоит перед ними. В чужом голосе проскальзывает неуверенность, граничащая с какой-то совершенно по-детски наивной надеждой. Надеждой, которой на это раз нет. — Да, — Чимин размыкает пересохшие губы и для большей достоверности кивает головой, — правда. В компьютерном центре вновь расцветает звенящая тишина, но она вовсе не спокойная, не мирная. Напротив, она, будто предвестник отчаяния, сгущает воздух и оседает на плечах тяжёлым грузом. Людское отчаяние всегда есть плод разрушенной надежды, и когда эта надежда бездыханно умирает на твоих глазах, ускользая сквозь пальцы — не остаётся ничего, кроме того, чтобы упасть от бессилия в это чувство, завязнуть и погрузиться на его дно. — В новостях говорили что-то о взрыве крупной базы Министерства, — Джонхён прерывает гнетущую тишину. Он прокашливается и прячет взгляд, пытаясь никому не смотреть в глаза — слишком явная боль в них плескается, — но я не помню, чтобы она была в том плане, который нам предоставил Тэхён на последнем собрании. — Она и не была внесена в план, — Чимин тихо отвечает, тяжело вздыхая и встречаясь взглядом с Хосоком, который до сих пор ничего не сказал, внимательно наблюдая за другом. — Теперь я совсем ничего не понимаю. — Зато, кажется, я понимаю, — Хосок встаёт со своего места, привлекая к себе внимание всех присутствующих. Парень осторожным шагом, не спуская взгляда с напряжённого Чимина, направляется к нему, останавливаясь на небольшом расстоянии. — Ты её взорвал, — не вопрос — утверждение. Хосок выжидающе смотрит на Чимина, продолжающего твёрдо сдерживать его проницательный взгляд, — ведь так? — Так. Хосок усмехается, проводя языком по нижней губе, и отводит взгляд в сторону, запуская пальцы в волосы на затылке. — Интересно, в какой момент нашей дружбы я сделал нечто такое, чем смог заслужить недоверие со стороны Тэхёна, — Хосок разочарованно качает головой из стороны в сторону, прикрывая глаза от жгучей обиды, которая острыми шипами врезается в мягкую плоть страдающего от ран сердца. — В какой момент ты, Чимин, — повстанец поднимает разочарованный взгляд на парня, — потерял веру в меня и мои принципы? — Хосок, чёрт возьми, о чём ты вообще говоришь? — Чимин бегает обеспокоенным взглядом по чужому лицу, облизывая пересохшие от волнения губы. Он укладывает ладони на плечи своего друга, аккуратно сжимая пальцами, чтобы не причинить боли. — Я тебе всегда доверял и до сих пор доверяю, — Чимин с надеждой во взгляде вглядывается в опущенные, слегка трепещущие ресницы Хосока, чуть сильнее сжимая его плечи, призывая обратить на себя внимание. — Тэхён доверил бы тебе жизнь, и ты знаешь об этом. — Чимин, ты ведь тогда там был и сам всё слышал, — Хосок скидывает чужие руки, освобождаясь от сильной хватки. — Тэхён ясно дал нам всем понять, что данные о конечной цели будут известным лишь двоим в силу напряжённой обстановки в альянсе из-за неизвестного количества поганых крыс, сливающих Министерству всю ценную информацию о наших следующих шагах, — ярость от накатившей обиды мечется в глазах Хосока, желая разорвать на части самого свирепого хищника — собственное сознание. — И сейчас с моей стороны это выглядит как приписывание меня к ряду подозреваемых лиц на роль очередной шавки Министерства, затаившейся в наших рядах. — Цель выберу я один. И знать её будут изначально только два человека: я и Номе, — Тэхён оглядывает всех присутствующих внимательным взглядом. — Дело не в том, что я не доверяю конкретно вам, а в том, что вероятно у нас есть предатель. И пока я не узнаю, кто это конкретно, информацию я буду выдавать в урезанном объёме и ограниченному кругу лиц. — Какого дьявола ты несёшь весь этот бред? — Чимин яростно отталкивает от себя Хосока, упираясь раскрытыми ладонями того в грудь. — Ваше недоверие ко мне и есть бред! — на плечо Хосока мягко опускается прохладная ладонь. Минсок удерживает друга на расстоянии от Чимина, аккуратно зажимая между пальцами белоснежную ткань хосоковой футболки. — Ты себя вообще слышишь? — Проблема в том, что ты меня не слышишь, — Хосок в порыве дёргается вперёд, но его удерживают на месте чужие руки. — Свой последний приказ Тэхён отдал тебе в тайне от меня. — Я получил этот приказ не от Тэхёна! — звонкий голос Чимина громко и стремительно разносится по помещению, растворяясь в звенящей тишине. Он тяжело дышит от ярости, сжимающей в плотные тиски его грудную клетку, а разгневанный взгляд в приглушенном свете кажется особенно ярким. — Что? — Всё верно. Этот приказ отдал не Тэхён, — Хосок удивлённо распахивает глаза и отрывает совершенно растерянный взгляд от Чимина, оборачиваясь в сторону говорящего. — Его отдал я. Юнги складывает руки на груди, плотно прижимая их к себе, и распрямляет плечи, из-за чего чёрная ветровка сильнее натягивается. Поза кажется напряжённой и даже несколько угрожающей, но во взгляде лишь ровная гладь спокойствия. Юнги приподнимает одну бровь и склоняет голову чуть влево, с нескрываемым интересом во взгляде наблюдая за ошеломлённым Хосоком. — Юнги, — Хосок поражённо выдыхает и, наконец, отмирает, будто в его замороженную душу вдохнули весеннее тепло, окутывающее и согревающее, заставляющее цвести и вдыхать настолько чистый воздух, что начинает кружиться голова. Хосок улыбается искренне, и в его глазах солнце нашло своё отражение. Он подходит ближе и заключает друга в родные объятия, располагая ладони под лопатками, а голову укладывая на плечо. Хосок мило морщит нос, когда блондинистые волосы Юнги начинают его щекотать, и прикрывает глаза. Среди любой непроглядной тьмы каждый найдёт свой маленький источник света.Flashback
— Только вот как они узнали, что взрывать будем конкретно эту базу? Ты ведь нам самим сообщил об этом только после того, как мы зашли в здание. — Они не знали. — Значит? — Тэхён и Тэмин сталкиваются взглядами. Осознание приходит к обоим мгновенно. — Да, это значит, что другие отряды тоже в опасности, — лидер повстанцев хватает замершего Тэмина за руку, поднимая того с кресла и направляясь в сторону двери. — Хосок, — Тэхён связывается с другом, попутно сбегая по лестнице вниз, — убирайтесь оттуда немедленно. Ты меня слышишь? Передай всем остальным, уходите оттуда. Это западня, они изначально знали, куда именно мы придём. На верхнем этаже раздаётся взрыв. Связь с лидером альянса повтсанцев обрывается в ту же секунду, его местонахождение на экране отслеживания тактических групп растворяется, превращаясь в пустоту и сигнализируя об полном уничтожении чипа. Кажется, что в наушниках до сих пор слышны отголоски взрыва, но на самом деле это всего лишь шум, похожий на шуршание крафтовой бумаги. Перед глазами пустота, а в голове последние слова Тэхёна, которые слышал Юнги. И, кажется, что это конец. Парень хватается за волосы, оттягивая их от корней. Что он упустил? Где недосмотрел? Когда именно оплошал? Сотни вопросов в одно мгновение атаковали его голову, отчего Юнги не мог сконцентрировать на чём-то одном. Он потерялся в одно мгновение, не зная, что необходимо сделать, что предпринять. Страх впервые за долгое время подобрался настолько близко, что повстанец мог почувствовать его зловещее дыхание у себя на шее. Юнги судорожно ходит по комнате, оглядываясь на электронную карту, что расположилась на столе в самом центре помещения. Парень подходит ближе, судорожно пытаясь зацепить за что-то взглядом, ухватиться за какую-нибудь мысль. Он долго смотрит на обведённые точки баз, выбранных для операции и смещает взгляд чуть в сторону. В голове рождается дурацкая, но единственно правильная идея — взорвать то, о чём неизвестно было ни единой душе до этого самого момента. — Давай же, — Номе подхватывает телефон, набирая номер и закусывая губу, уставившись в одну единственную точку на карте. — Юнги? — через пару гудков слышится взволнованный голос Чимина, который вероятно также слышал, что произошло с отрядом Тэхёна. — Чимин, собирайся, план меняется. Тебе надо кое-что взорвать, иначе мы проиграем, не совершив ответного хода. Координаты цели я тебе вышлю, — Юнги на мгновение замолкает что-то обдумывая, и постукивает пальцами по своему колену. — Идёшь один.The end of the flashback
***
Тело нестерпимо ломит так, будто в самые чувствительные и мягкие участки вонзили острые иглы, разрывающие плоть и пробирающиеся в самую глубь, натыкаясь на нервы. От адской боли всё тело выгибает, ногти цепляются за мертвенно холодный пол, желая изодрать его к чёртовой матери. В ушах стоит звон, отчего виски лишь сильнее начинают пульсировать, а за закрытыми веками — темнота и полная дезориентация. Сделать вдох не получается — грудная клетка отказывается расширяться, упираясь во что-то твёрдое, во рту пересохло, и нежные стенки гортани будто разрываются под остриём ножа. Тэхён упирается ослабевшей ладонью в пол и стискивает зубы, сильнее жмуря глаза до появления разноцветных кругов. Он отталкивается рукой и переворачивается на спину, вдыхая, наконец, полной грудью. Глаза немного слезятся, а изо рта вырывается один единственный задушенный вздох. Постепенно тело начинает расслабляться, а дыхание выравниваться, и Тэхён просто погружается в обволакивающую тишину, прикрывая глаза. Острая боль отступает, растворяясь в крови, как сахар в чае — медленно и безвозвратно. На смену ушедшей боли возвращаются ясное сознание и отголоски памяти о прошедших часах. Тэхён хмурит брови и вспоминает лишь то, как они с Тэмином сбегали вниз по лестнице, как он последний раз связывался с Хосоком, а дальше в памяти лишь взрыв, неукротимым огнём взмывающий к потолку, и темнота. Тэхён вновь и вновь прокручивает в голове отрывки воспоминаний, пытаясь зацепиться за что-то, но как на зло в голове лишь картинки, быстро сменяющиеся одна другой. Спецоперация по взрыву базы Министерства Национальной Безопасности. Тэхён остаётся с Тэмином вдвоём, отправляя двух других повстанцев за пределы базы, почувствовав подвох. Абсолютно пустой центр управления, куча брошенных бумаг, все вещи оставлены сотрудниками явно впопыхах. Переписка, найденная Тэмином на одном из включённых компьютеров, предоставляет последнее доказательство тому, что их здесь явно ждали. Повстанцы бегут вниз по лестнице, где их застаёт мощнейший взрыв и дальше пустота. Тэхён явно что-то упускает, он встряхивает головой, пытаясь таким образом направить мысли в нужном направлении. Какая-то важная деталь теряется на фоне не окончательно окрепшего сознания. В памяти вновь начинают мелькать картинки: Тэхён выбирает Тэмина к себе в команду, Тэхён вместе с Тэмином остаются одни на базе Министерства Национальной Безопасности, Тэхён вместе с Тэмином идут в центр управления, Тэмин показывает Тэхёну переписку между неизвестным предателем и сотрудниками Министерства, Тэхён и Тэмин бегут вниз по лестнице, а дальше темнота и снова тот же самый конец. Ви злится, он понимает, что то, что он пытается отыскать на задворках своего разума, лежит поверхностно, а не зарыто глубоко. На самом деле он уже нашёл то, что пытался найти, но не может понять, что же это. Тэхён ведь искал какую-то деталь, свою часть, что всегда рядом, но сейчас явно отсутствует. Тэмин, Тэмин, Тэмин, Тэмин… Тэхён распахивает прикрытые доселе глаза и подскакивает, принимая сидячее положение. От резкого действия перед глазами на мгновение темнеет, и Тэхён жмурится, заламывая брови. — Тэмин, — лидер альянса повстанцев выдыхает и понимает, наконец, что же он упустил. Вернее, кого он не уберёг. Тэхён переводит потерянный взгляд на свои почерневшие белые кроссовки с обугленными на концах в адском пламени шнурками. В голове невообразимо пусто. Лидер альянса повстанцев перестаёт сейчас вообще что-либо понимать. Он абсолютно точно уверен, что сам не выбирался из здания, полностью охваченного оранжево-алыми всполохами смертельного пожара. Тэхён оглядывает помещение, в котором он оказался: темные, почти графитного цвета стены, лишённые источника света. На вид обшарпанные и невероятно холодные они визуально сдавливают пространство, заставляя непроизвольно сжиматься. В комнате нет абсолютно ничего, она совершенно пуста и больше похожа на сгущающуюся бездну, в которую проваливается всякий грешник после его бессмысленной смерти на бренной земле. Тэхён мог бы поверить в то, что он умер, но кожу в некоторых местах нестерпимо жжёт, будто огненная лава растекается по голубым витиеватым сосудам, отчётливо просвечивающим сквозь тонкую кожу. Под лопатками невыносимо печёт, отчего хочется провести ногтями, сцарапывая кожу и подбираясь к источнику огня. Тэхён переводит взгляд на левую ладонь и глупо всматривается в стремительно краснеющую кожу, на которой словно расцветает поцелуй дьявола — болезненно мучительный. Он до сих пор ощущает фантомные прикосновения, сотканные из нежности и целомудрия, но таящие во глубине своей смертельный яд. Лишь прикосновения одного человека способны как исцелить, так и погубить, утопить в любви или же в собственной крови. За входной дверью слышатся глухие отдалённые шаги, постепенно приближающиеся к помещению, где находится Тэхён. За плотной стеной раздаются приглушённые голоса, которые еле проскальзывают сквозь холодный бетон, а после вновь слышатся чьи-то шаги, стремительно удаляющиеся куда-то вглубь. Наступает тишина. Тэхён уже хотел было вернуться обратно к созерцанию противоположной стены, как входная дверь, по цвету ничем не отличающаяся от окраски стен, аккуратно приоткрывается, издавая негромкий скрипящий звук. Полоска мягкого белого света проскальзывает в комнату, отчего глаза, уже привыкшие к густой темноте, немного слезятся, и Тэхёну приходится слегка зажмуриться, опуская взгляд к полу. Источник света исчезает также быстро, как и появился, а в комнату кто-то заходит, плотно прикрывая за собой дверь, и больше не двигается. Ещё некоторое время в комнате витает гнетущая тишина, нарушаемая чьим-то тяжёлым дыханием, больше напоминающим дыхание загнанного зверя. Тэхён промаргивается, пытаясь избавиться от мутных слёз, стирающих перед собой чёткую картинку и, наконец, поднимает взгляд на человека, вставшего у противоположной стены, прямо напротив сидящего на полу Тэхёна. Чонгук стоит максимально прижавшись к стене, будто стремится всем телом слиться с её холодной поверхностью, подпирающей его спину. Руки безвольно опустились по обе стороны от туловища, а пальцы выглядят, как закоченевшие — не способны даже к малейшему движению. Он стоит так, будто его что-то сдерживает, сковывает толстыми коваными цепями, удерживая на месте и не разрешая сделать один короткий, но такой жизненно необходимый шаг вперёд. Туда, к кому так рвётся сумасшедшее сердце, выходящее из-под контроля — его частые глухие удары разбиваются о стены, теряясь где-то в воздухе. Перед глазами Тэхёна восстал его личный дьявол. Перед глазами Чонгука собственноручно разрушенная его Вселенная. — Тэхён, я… — Чонгук внимательным взглядом осматривает каждый участок тела лидера альянса повстанцев. Он смотрит так, будто видит впервые: кожа потеряла былой карамельный оттенок, призывно сияющий раньше на солнце, она предстала помесью оливкового со светлой охрой — болезненное сочетание. Тэхён похудел: коленки стали ещё острее и расположенные на них руки смотрелись не эстетично, а вызывали лишь волнение. Скулы стали чётче, а взгляд, направленный на Чонгука, будто пустой. Чонгук сжимает пальцы в кулак, выдыхая через сжатые зубы порцию воздуха, и думает, что оно того не стоило. — Тебе что-нибудь нужно? — Только если стереть память, потому что, кажется, я вижу свой кошмар прямо перед собой, — Тэхён подмечает то, как мелко вздрагивает Чонгук от его слов и видит, как в чужих глазах, не скрытых линзами, рушится целый мир, оседая пеплом на развалинах чего-то поистине важного и ценного. В комнате вновь воцаряется тишина, нарушаемая лишь шуршанием одежды, когда Чонгук съезжает спиной по стене вниз, отзеркаливая позу Тэхёна, сидящего в паре метров. Парень откидывает голову назад, прикладываясь затылком о шершавую поверхность стены и прикрывает глаза, наблюдая за лидером альянса повстанцев из-под опущенных ресниц. Тэхён думает, что такой взгляд противозаконен. — Это был ты? — Тэхёну сложно себя сдерживать. Он столько раз видел Чонгука в своих снах, которые граничили между реальностью и её полным отсутствием. Он столько мучился от его фантомных прикосновений, преследующих на каждом вздохе. И теперь Тэхён, как последний мазохист хочет слушать его голос, иначе сердце просто разорвётся от переизбытка чувств, вырывающихся наружу, но сдерживаемых силой невероятной воли и незначительными остатками здравого смысла. — Я, — Чонгук утвердительно кивает и замолкает, оставляя длительную паузу висеть в воздухе, обдумывая следующие слова. — Но здесь ты не по моей воле и не благодаря мне, — Чонгук видит, как Тэхён скептически приподнимает одну бровь, взглядом как бы говоря «ты сейчас серьёзно?», поэтому Чонгук спешит объяснить. — Моей целью не было притащить тебя в Министерство, а как раз наоборот. Знаю в это наверняка сложно поверить, но я говорю правду. Всё давно пошло не по плану, — Чонгук зарывается пальцами правой руки в волосы и тяжело вздыхает. — Не по плану? — Тэхён заинтересованно уставился на парня напротив, немного поддавшись вперёд. — Если тебе расскажу я — ты не поверишь, — Чонгук грустно усмехается. Тяжело осознавать, что доверие, представляющее собой невесомую, неуловимую, призрачную материю, мы создаём из крупиц преданности и совместного труда долгие часы, дни, недели, месяцы и даже года. Мы тратим самый драгоценный ресурс нашей жизни — время, чтобы создать то, что будет связывать двух людей плотными нитями. Мы создаём доверие, чтобы в одно мгновение разрушить его тончайший хрусталь одним необдуманным поступком. Люди идиоты, бессмысленно тратящие время на то, что собственноручно разрушают. — Ты мог бы попробовать. — Лучше пусть это будет тот, кому ты точно сможешь поверить, — Чонгук отрицательно качает головой. Едва ли заметная грустная улыбка на его лице глухой болью отзывается в тэхёновом сердце, которое начинает ныть и болезненно сжиматься при каждом новом сокращении. Да что же это такое? — Тогда может ты знаешь, что стало с Тэмином? — Ви закусывает губу, опуская взгляд на свои испорченные некогда белые кроссовки. Наверное, вопрос должен звучать иначе: «Жив ли Тэмин?», но Тэхён не может преодолеть тот барьер, что установлен в нём. Даже одна мысль о том, что Тэмин мог погибнуть там, в адском пламени, лёжа в одиночестве под обломками разрушенного здания, разрывает сердце на кусочки, вырывает душу с корнем, опустошая тело. Он должен думать о других, должен быть утешением для тех, кто видит его в нём, должен слышать каждого человека, что взвывает его на помощь, должен узнать, найти, спасти, убить. Тэхён не справился со своей задачей — не спас, а значит будет расплачиваться за это до конца своих дней. За каждую смерть, которую он не предотвратил, он будет караться самой Смертью на её смертном одре. Иной раз Тэхён думает о том, что лучше бы его давно убили, ведь так или иначе, но смерть — дело предрешённое. Почему он должен пройти через это всё, если итог всё равно известен и одинаков для каждого? Почему он должен терять своих людей изо дня в день? Почему каждый год он должен чувствовать боль о старой утрате, живой раной оставшейся на его избитом чёртовой жизнью сердце? Почему перед глазами Тэхёна сидит его личный дьявол, но перед его сердцем он же — единственная причина жить? Почему он должен терпеть все эти муки безудержного желания прикоснуться к своему человеку, к которому он на самом деле абсолютно точно не должен прикасаться? Почему жизнь настолько безжалостна по отношению к такому хрупкому человеку? — Задай тот вопрос, который хочешь задать на самом деле, — Чонгук отвлекает Тэхёна от тяжёлых мыслей своим спокойным голосом, который проникает в чужую голову и успокаивает взорвавшийся поток вопросов. — Тэмин, — Тэхён поднимает тусклые глаза на Чонгука, и у того колет руки от желания притянуть лидера альянса повстанцев к себе и прижать так сильно, чтобы его можно было скрыть от внешнего мира, закутать в своё тепло и никогда не отпускать из своих рук, — он жив? — Да, — Чонгук ободряюще улыбается и наблюдает, как в одно мгновение тело Тэхёна расслабляется, а сам он несдержанно выдыхает. И выдох этот полон такого искреннего облегчения, что и на душе Чонгука становится на мгновение легко. — Я вернулся за ним, как только Намджун забрал тебя сюда. Тэмин сейчас на вашей базе, я думаю, что ему, конечно, какое-то время придётся отлежаться и не вовлекаться ни в какие операции, но в любом случае он в полном порядке. Думаю, вы совсем скоро сможете увидеться, и ты лично в этом убедишься. — Спасибо, Чонгук, — его имя из тэхёновых уст звучит как заклинание, пленяющее и заволакивающее в свои прочные сети без шанса на спасение. Только Чонгуку уже давно не надо, чтобы его спасали. Он пригубил то чувство, что называется любовью и от неё зависим он теперь. — Тэхён, ты веришь в любовь? Лидер альянса повстанцев склоняет голову набок, очерчивая взглядом силуэт парня напротив, ведёт им по контуру чужих ног, огибая острые колени, поднимается по рукам, скрытым рукавами тёмной ветровки, ведёт взглядом выше по умеренно вздымающейся груди, очерчивает контур тонкой шеи и достигает слегка приоткрытых губ. Он смотрит долго и задумчиво, мучает себя самостоятельно, а потом заглядывает в глаза, утопая в еловых ветвях шумящего леса. — Я верю в смерть, разрушение, хаос, мерзость и алчность. — В прошлый раз ты ответил иначе, — Чонгук поджимает губы, отводя взгляд в сторону и рассматривая пустой угол в стороне от лидера альянса повстанцев. — Тэхён, ты веришь в любовь? — Я верю в яркую и незабываемую любовь, которая может стать легендой, в поцелуи под дождём, ванильную романтику, прикосновения, что разрывают душу на мелкие клочья от щемящей сердце нежности, страстный секс. — Времена меняются, — Тэхён коротко пожимает плечами, но получается совсем незаметно в густой темноте комнаты. — Но люди не меняются. — Меняются, Чонгук, — Тэхён тяжело вздыхает, откидывая голову назад и прикрывая глаза. Это тяжело. Тяжело лгать. Тяжело скрывать. Тяжело казаться тем, кем не являешься. Тяжело играть равнодушного перед тем, по кому скучаешь ночами. Чертовски тяжело сидеть в паре метров от человека, который одним своим присутствием сводит тебя с ума, от которого мелкая дрожь холодными поцелуями расползается по разгорячённой коже, от которого разум туманится, а воля глупого, истерзанного сердца выходит на первый план. Любая сила воли в такие моменты ломается, ведь есть вещи, которые ей не подвластны. Забыть или разлюбить. Невозможно так просто забыть те нежные взгляды, те ласковые поцелуи, тот мягкий шёпот и ту заботу, в которой были взращены эти светлые чувства и яркие эмоции. Невозможно разлюбить того, в ком ты уже навечно. Всё, что рождается в сердце, навсегда в нём остаётся. — Люди меняются не по собственному желанию, а под давлением обстоятельств, вынуждающих их оставить в прошлом то, что было и никогда не возвращаться к тому, что их сломало. — Так человек только потеряет все светлые воспоминания, который могли бы удерживать его на плаву. — Так человек теряет себя, Чонгук, — тихо поправляет парня Тэхён. — Наши воспоминания и эмоции из прошлого — это и есть мы. — И ты от этого отказываешься? — Я этого избегаю. — Почему? — Не задавай вопросы, ответы на которые ты и сам знаешь. Тэхён не должен влюбляться в Чонгука, потому что за влюблённостью следует любовь. Любовь он не сможет скрыть, не сможет её победить, проиграет по всем фронтам. Любовь захлёстывает с головой, переполняет, рвётся наружу и не поддаётся контролю разума. Любовь — причина разрушенных городов, исчезнувших цивилизаций, потерянных миров. Любовь может возродить из пепла сгоревшую душу, любовь же может в этот пепел её и обратить. Любовь погубит не его, любовь погубит их. В помещении наступила тишина. Это так странно и до ужаса глупо. В метре друг от друга сидят люди, нестерпимо нуждающиеся друг в друге. Одна тайна, одна глупость, совершённая с целью защитить, но скрытая под маской лжи, разрушает самое хрупкое, но самое ценное, что есть у людей — взаимную любовь. — Знаешь, я недавно разговаривал с Юной, — Чонгук вскидывает голову, расширяя глаза, будто от ужаса. Меньше всего он сейчас хотел бы услышать от Тэхёна то, что Юна, этот прекрасный ребёнок, ненавидит его, как дети ненавидят всякого злодея из сказок или мультиков. Чонгук не хочет быть злодеем в глазах Юны, он и так жестоким образом растоптал самого дорогого человека. — Она сказала, что прежде, чем делать выводы, я должен поговорить с тобой, — Тэхён усмехается, удивляясь детской сообразительности и разумности. — О чём? — Чонгук громко сглатывает, и этот звук кажется слишком громким в раздавшейся тишине. — О том, почему ты нас предал, — в глазах Тэхёна сплошной лёд, словно барьер, защищающий от слов, способных ещё больше ранить сердце, которое и так бьётся из последних сил. — Тэхён, я не предавал, — Чонгук сокрушённо качает головой, закусывая губу. Как же объяснить? Чонгук не знает, что он должен сказать, чтобы ему поверили, но при этом, чтобы он не сдал себя и Юнги с потрохами. Тэхён до самого конца должен оставаться в неведении для его же безопасности и безопасности всех остальных, даже несмотря на то, что всё пошло немного не по плану. — Ты и сам всё поймёшь. Просто не сейчас. Не время. — Моё письмо, — Чонгук прерывает недолгое молчание, воцарившееся после его слов, на которые Тэхён так и не ответил. Да и чтобы он сказал? Чонгук его растоптал, размазал и уничтожил, оставив одного бороться со своими демонами, сжиравшими каждую ночь его душу и обгладывающими его кости каждое утро. Чонгук встречается с взглядом Тэхёна, в котором проскальзывает полоска тоскливой грусти и затупевшей, но не исчезнувшей боли. — Ты его прочёл? — Тринадцать раз. — Зачем? — Чонгук ошарашенно уставился на Тэхёна. Дышать стало труднее, будто воздух из помещения начали выкачивать в особо крупных объёмах. Ладони начали потеть от волнения, а слюна скопилась во рту. — Придумывал способы для твоего убийства, — Тэхён невесело усмехается, поражаясь тому, куда увёл их диалог, начавшийся с фразы «тебе что-нибудь нужно?», хотя ответ был до глупости прост и очевиден. Да. Ты. — И сколько придумал? — Тринадцать, — ложь. Ни одного. — Ты прочёл его тринадцать раз, — задумчиво протянул Чонгук, постукивая пальцем по нижней губе, — но так ничего и не понял. Тэхён нахмурил брови, сводя их к переносице, и окинул Чонгука обиженным взглядом, на что тот даже не улыбнулся, наоборот, его лицо стало ещё более непроницаемым, холодным, на вид поразительно отстранённым. Чонгук продолжал сидеть неподвижно, было заметно лишь то, как напряглись его мышцы, а моргать он стал значительно реже, будто провалился в иной мир. Однако он резко вскочил на ноги, отчего лидер повстанцев вздрогнул и поднял сверкающий взгляд вверх. — Тринадцать, — Чонгук, крадучись, медленным шагом начал двигаться в сторону парня, как хищник подходит к своей жертве. В глазах Тэхёна промелькнул испуг и немая просьба остановиться. — Количество раз, когда я жалел о том, что сделал с тобой тогда и хотел повернуть время вспять, чтобы никогда этого не совершать. —Семь, — Тэхён сглатывает, про себя считая сантиметры, которые Чонгуку осталось преодолеть до него. По телу разливается опьяняющий жар, и с каждым чонгуковым шагом становится труднее дышать. — Количество дней, когда я лежал в своей постели, поняв, наконец, что случилось. — Десять, — Чонгук доходит до сидящего на полу Тэхёна и плавно опускается перед ним на колени, заглядывая в глаза, в которых зрачки в сумасшедшем танце мечутся из стороны в сторону, будто в крови течёт сильнейший наркотик. — Количество раз, когда я говорил, что влюблён в тебя в тот день, когда мы виделись с тобой в последний раз. — Тридцать четыре, — пальцы Тэхёна впиваются в холодный пол до побеления. Он опускает трепещущие ресницы, теряя рассудок, а вместе с ним и свою сдержанность от тёплого дыхания, змеёй скользящего по тонкой коже его шеи. Тэхён приоткрывает губы, тяжело дыша и сильнее вжимаясь спиной в холодную стену. — Количество раз, когда я хотел простить тебя, потому что ты — это единственное, в чём я поистине нуждаюсь. — Сто, тысяча, миллион, каждый день своей жизни, — Чонгук ведёт прохладным кончиком носа по тэхёновой нежной щеке, втягивая раскалённый воздух около его левого уха и опаляя его горячим дыханием. В глазах темнеет от сладостной эйфории, крепчайшим алкоголем растекающейся по венам, заставляя блаженно закатывать глаза от чувства наслаждения. Чонгук подползает вплотную, располагаясь между разведённых тэхёновых ног, упираясь ладонями в промозглый пол по бокам от чужих бёдер. Кончики их носов сталкиваются, и Тэхён медленно приподнимает ресницы, опьянённо глядя в глаза Чонгуку. Провал. Он снова теряется в лесу, навеки им околдованный. — Количество дней, когда бы я любил тебя, если бы ты только позволил. Чонгук выдыхает горячий воздух в приоткрытые губы Тэхёна и мучительно медленно подкрадывается к ним, сходя с ума и чувствуя растекающееся по телу желание. Он смотрит в глаза лидеру альянса повстанцев и сквозь мутную пелену страсти видит, как в чужих глазах взрываются звёзды, отбрасывая ярчайший свет на янтарной радужке. Поистине, завораживает. Чонгук поддаётся вперёд, касаясь сухих искусанных губ и на пробу проводит по ним горячим языком, увлажняя. Тэхён в ответ отрывает руки от пола, с силой вцепляясь в рукава чонгуковой ветровки, что скрывают обнажённые руки, и пробирается под них длинными пальцами, оглаживая раскалённую чувствительную кожу. Он ловит судорожный вдох и тянется вперёд сам, притягивая Чонгука ближе. Сдержанность, мораль и здравый смысл расплавились в раскалённом воздухе, оставив после себя лишь страсть и вожделение. Чонгук целует несдержанно, будто пытается выпить всю душу, вобрать все соки. Он проталкивает язык в приоткрытый рот и очерчивает его кончиком кромку зубов, глотая глухой стон, от которого сносит крышу. Рядом с таким Тэхёном невозможно держать себя в руках. Чонгук утыкается своим лбом в тэхёнов и чувствует, как на руках расцветают алые ожоги, от которых, кажется, он сгорит заживо, если его сердце не остановится раньше. Дыхание сбилось окончательно, воздух вокруг загустел и раскалился до предела, заставляя обоих жадно вдыхать, чтобы не задохнуться. Перед глазами всё плывёт, но они продолжают смотреть друг другу в глаза, сгорая под лучами янтарного солнца и теряясь в глубинах зелёного леса. — Что я теперь должен сделать? Извиниться или признаться? Тебе не обязательно простить меня сегодня, ты просто прости когда-нибудь. Ведь я влюблён в каждый твой изъян, и я даже буду влюблён в смертельную пулю, если её в моё сердце пустишь именно ты. Мои чувства к тебе это то, о чём я никогда не врал. — Исчезнуть, — томно шепчет Тэхён, задевая покрасневшие и слегка опухшие губы Чонгука своими, и закатывает одурманенные близостью и теплотой глаза. В глазах читается — остаться.***
Тэхён проснулся от громкого звука распахнутой настежь двери в помещение, где он находился по его примерным подсчётам вторые сутки. Двое довольно молодых парней в тёмной стандартной униформе специальных агентов Министерства Национальной Безопасности подошли к нему, несинхронно стуча тяжёлыми подошвами военных ботинок, бесцеремонно подхватывая за руки и одним сильным рывком, поднимая лидера альянса повстанцев на ноги. Действуя в полной тишине и не информируя Тэхёна о том, что вообще происходит, агенты Министерства Национальной Безопасности вытащили его в длинный коридор, от яркого света в котором Тэхёну пришлось зажмурить глаза и даже несколько раз учащённо моргнуть, чтобы избавиться от выступивших слёз. Тэхён вдруг вспомнил, как засыпал среди тепла, окутавшего его со всех сторон точно пуховое одеяло и дарящее необходимое спокойствие. По телу пробежали мурашки от воспоминаний прикосновений, недавно оставленных Чонгуком. Что с ними было? Предсмертная агония, помутившая рассудок или опьянённое желание, взявшее верх над здравым смыслом? Тэхён не может ответить на этот вопрос, но точно знает, что пальцы Чонгука, зарывшиеся в его светлых прядях и нежно их перебирающие, будут сниться ему ещё очень много ночей, что тихий шёпот, который просил его немного потерпеть и обязательно не сдаваться, будет вечно его преследовать. Потерявшегося в своих раздумьях Тэхёна затаскивают в небольшую комнату, особо ничем не отличающуюся от той, в которой он был до этого, разве что в этой прибавился стол и пара серых, ничем не примечательных, стульев. Его грубо толкают на один из стульев, хватая за руки, и обвивают тонкие кисти жгучим холодным металлом наручников, защёлкивая замок и прикрепляя к цепи у стола. Дверь вновь открывается, не давая Тэхёну погрузиться в свои мысли и в допросную заходит Чон Сону — отец Чонгука, а по совместительству вышестоящее лицо Министерства Национальной Безопасности. Чёрные классические брюки с заправленной в них хорошо отглаженной белоснежной рубашкой придают мужчине солидный вид, а плотное кашемировое пальто графитного цвета добавляет некую элегантности и строгость образу. Следом входит агент специального назначения Ким Намджун с чёрной матовой папкой в руках. Парень встаёт позади Чон Сону, который расположился на второй свободный стул. — Ну, здравствуй, Тэхён, мы, наконец-то, смогли встретиться лично, — лицо мужчины озаряет довольная улыбка, и Тэхёну требуется немало сил, чтобы не скривиться в ответ. — Надеюсь, ты не долго ждал, сам понимаешь дела не ждут. — Не волнуйтесь, я чудесно провёл время, пока вы решали, какого бы очередного гражданина нашей страны ограбить или кого из сотрудников убить за непослушание, — лидер альянса повстанцев усмехается, вглядываясь в чёрные, словно сама тьма, глаза мужчины. — Чудно, — Чон Сону пропускает колкость мимо ушей, складывая руки на столе в замок. — О чём говорить изволите? — Тэхён откидывается на спинку стула, звонко звеня цепями. — О прошлом, настоящем и будущем, — мужчина склоняет голову набок, придвигая стул ближе к столу и укладывает подбородок на руки, сцепленные в замок. — О прошлом, которое вы уничтожили? — Ви скептически приподнимает бровь. — Об этом можем поговорить, но вот на будущее, которого у вас нет, я даже не буду тратить своё время. — В детстве ты был более приятным собеседником, мальчик, — мужчина недобро сверкает глазами, а Намджун, стоящий позади него удивлённо распахивает глаза. — Твои родители хорошо занимались твои воспитанием и воспитанием твоего старшего брата до того момента, пока не возомнили себя вершителями судеб, которым подвластны какие-то решения. — С чего же ты решил, что удосужился такой высокой чести? — в глазах лидера альянса повстанцев сверкнула ярость, расстилающаяся пламенем по краю янтарной радужки. — Ты умный мальчик, Тэхён, но не понимаешь простых истин: власть и возможности лишь у тех, кто способен вести людей. Людей, чей дух мёртв, хотя тело их живо; людей, чьи мысли и разговоры тривиальны; которые болтают вместо того, чтобы говорить, и которые изрекают мнения — штампы вместо того, чтобы думать самостоятельно. Но знаешь, какой парадокс я наблюдаю? — мужчина закидывает ногу на ногу, покачивая в воздухе лакированным ботинком и вырисовывая им незамысловатые круги. — Большинство людей даже не осознает этой потребности подчиняться. Они свято уверены в том, что следуют своим собственным вкусам и склонностям, что они индивидуалисты, что они пришли к своим мнениям в результате собственных размышлений, а то, что их мнения совпадают с мнением большинства — чистая случайность. — Вы расцениваете власть, как элемент управления людьми и проблема в том, что люди, как вы говорите, не способны размышлять, а способны выдавать лишь то, что им разжевали, обработали и вложили в их головы такие люди, как вы, Чон Сону, — в комнате стоит напряжённая тишина. Разговор по мнению Тэхёна совершенно бессмысленный, поэтому негодование от того, будто мужчина тянет непонятно для чего время, разжигается в нём с каждой минутой. — Однако парадокс, который вижу я разительно забавный: вы утверждаете, что люди глупы и не способны существовать без вашей правящей добросердечной руки, но факт в том, что их глупость выгодна именно вам. Всегда проще управлять стадом необразованных баранов, готовых сожрать всё, что вы им дадите, чем людьми, способными рассуждать самостоятельно и делать собственные выводы, которые часто не совпадают с теми нормами, которые вы бы хотели видеть в обществе. — И ты борешься за права и свободу этих необразованных баранов, хотя должен понимать, что им не выжить без правящей верхушки, дающей им инструкцию как жить в этом мире, — Тэхёну хочется смеяться от глупости человека, сидящего напротив. Поразительно, что в мире часто руководящие должности занимают люди, совершенно не способные смотреть на ситуацию под призмой разных граней, но зато способных принимать решения за всех людей, считая его единственно верным. — Если ты забыл, то я тебе напомню, что наше общество — это общество хронически несчастных людей, мучимых одиночеством и страхами, зависимых и униженных, склонных к саморазрушению и испытывающих радость уже от того, что им удалось «убить время», которое они постоянно пытаются сэкономить, осознавая, что их жизнь слишком быстротечна. Каждый человек нуждается в драматизме и переживаниях и когда их нет — он собственноручно создаёт себе драму, а потому наш мир наполнен умалишёнными невротиками и душевнобольными. — На самом деле невротик — это человек, который не сдался в борьбе за собственную личность и победил диктатора мнений и идеалов вроде вас. — Ты явно не понимаешь, что я хочу до тебя донести. — Вероятно, вы и не старались этого сделать. — Ты, вероятно, думаешь, что в твоих руках сосредоточена власть, раз смог обзавестись такими же больными своей идеей объединения и равенства дружками, но я тебя огорчу — вся власть всегда концентрируется в руках одного человека. Группа людей не может ничего решать, только единоличные решения способны поддерживать нашу жизнь на том уровне, который существует сейчас, — мужчина встаёт со стула, обходят стол и становится позади спины Тэхёна, наклоняясь к его уху. — Поэтому не пытайся выискивать что-то здесь и вынюхивать правду, в которую ты свято веришь, не пытайся переманивать народ на свою сторону — они слишком глупы для анализа ситуации и слишком напуганы для активных действий, — мужчина нагибается ещё ниже и выдыхает теплый воздух около чужого уха. — Ким Тэхён, не выходи против зверя, который сильнее тебя в несколько раз, если не хочешь быть убитым, иначе я уничтожу всё, что тебе дорого. — Разрушить мир — это последняя, отчаянная попытка не дать этому миру разрушить себя, — Тэхён смотрит в глаза Намджуну, отмечая про себя, что агент Министерства Национальной Безопасности слишком напряжён. — Вы делаете это из-за страха за самого себя, и это выглядит до отвратительного жалко, а ваша мнимая сила держится лишь на числе перепуганных до смерти солдат или промытых вами же мозгах агентов специального назначения. Без них вы никто. Всего лишь жалкое подобие человека. — Да как ты смеешь? — Чон Сону разъярённо рычит, хватая Тэхёна за подбородок, и сжимает его с такой силой, что кажется, что ещё немного и челюсть хрустнет под давящей на неё силой, а на коже навечно останутся отпечатки чужих пальцев. — Я смею всё, что можно человеку. Кто смеет больше, тот не человек, — в глазах ярость, в висках пульсирует от страшной боли в области нижней челюсти, а перед глазами на мгновение темнеет, когда кулак впечатывается в нос, разбивая его. Кровь заливает губы, спускаясь по шее вниз, пачкая футболку багровыми пятнами, но Тэхёна это не останавливает. — Это Макбет. Шекспир, если вы вдруг не знаете. — Я уничтожу весь твой сброд шавок, которых ты именуешь повстанцами. И каждого из них я разорву у тебя на глазах, ты меня понял? — мужчина кричит так яростно и громко, что даже у Намджуна закладывает уши, но он не сдвигается с места. Однако лицо Чон Сону искривляется в гримасе ненависти, когда в ответ на его слова Тэхён просто начинает смеяться. — Я уничтожу тебя раньше, чем ты узнаешь, где находится наша база и принесу на твою могилу цветы, как это сделал некогда ты сам, — смех прекращается слишком резко, сменяясь на властный тон, который оказывается несколько ниже, чем обычно. — Это мы ещё посмотрим, щенок, ты упустил одну маленькую деталь, хочешь скажу какую именно, м? — мужчина не слышит ничего в ответ, а потому наклоняется к лицу Тэхёна, чтобы быть с ним на одном уровне. — Я знаю, кто твой дьявол, и я знаю, чей дьявол ты, — шипит в лицо мужчина и принимает вновь вертикальное положение, окликая Намджуна, но при этом не оборачиваясь к нему. — Намджун, позови сюда Чонгука, думаю, он может кое с чем помочь. Намджун подходит к двери, открывая её и выглядывая в коридор, где пропадает ровно на несколько секунд, во время которых Тэхён очень успешно прожигает дыру в Чон Сону, желая лично пробить его череп прикладом пистолета. От созерцания отвратительной улыбки на мерзком лице отвлекает звук вновь захлопнувшейся двери. Напротив Тэхёна у входа стоит Чонгук, лицо которого казалось бы не выражает ничего, но в глазах мечется раненый зверь, желающий выбраться наружу и разорвать всех в клочья, испить вражескую кровь того, кто посмел тронуть то, что принадлежит ему. — Чонгук, дорогой, помоги нам немного, — Чон Сону вынимает из кармана пальто сверкающий в свете ламп пистолет, вертит его в руке и спокойно направляет в висок Тэхёна. — Тебе же известно, кто скрывается за личностью Номе? Глаза Тэхёна расширяются, и он в ужасе смотрит на Чонгука, в глазах которого видит ответ. Он знает. Сердце заходится в сумасшедшем ритме, желая вырваться из своей клетки, в голове роятся мысли, каждая из которых оказывается хуже предыдущей. Это провал. Одно слово Чонгука может уничтожить абсолютно всё. — Чонгук, я начинаю терять терпение, — мужчина надавливает дулом пистолета сильнее на висок лидера альянса повстанцев, скучающе разглядывая своего сына. Чонгук хочет сделать шаг, но его крепко удерживают за плечо сзади. Он отрывает взгляд от Тэхёна и переводит его на своего отца, медленно кивая. — Чонгук, нет! Я сказал нет! — Номе это, — Чонгук тяжело сглатывает, жмуря глаза и сжимая кулаки до побеления костяшек. Парень на мгновение возвращает взгляд Тэхёну, едва шевеля губами «я вернусь за тобой, чего бы мне это не стоило. Ты только останься в живых». После чего вновь смотрит на отца, наблюдающим с отвращением за всем происходящим. Чонгук просто должен это сказать: сейчас или никогда. — Номе — это агент специального назначения Министерства Национальной Безопасности Ким Сокджин.