Soundtrack Phoebe Bridgers – Nothing Else Matters
Раньше, когда приходилось в беспамятстве проводить большую часть своего времени, Адель привыкла медитировать, не закрывая глаз. Причина у привычки проста – после их очень тяжело открыть. Но теперь веки распахиваются легко. Она лежит на земле и не находит ни одной причины, чтобы встать, пялясь в небо. Там красиво: оно мрачное, серое, пустое, огромное. Она плохо слышит, но видит, как сверху на неё валятся груды земли. Они каменные, перепачканные в коричневой, почти чёрной грязи, и если ей так бесцельно валяться внизу, то она сможет точно убедиться, что они ещё и тяжёлые. Но ей хорошо. Перед глазами наверняка разыгрывается заключительный акт какой-то трагедии. Она не знает пролог, забыла содержание, да и никакого эпилога у этой истории точно не будет. Её просто так и придавит, вгонит в землю огромная глыба, под которую она попала волей случая, и этот нелепый конец – тот самый конец, который она заслужила. Никакой героической смерти. Что ж, на Земле, в первой, единственной своей жизни, она летела навстречу вот такой же подобной глыбе. В этой остаточной жизни, маленькому искусственному дополнению, серому подобию, происходит всё наоборот – глыба летит на неё. Кольцевая история. Конец сказки. Занавес. Актёры устало уходят со сцены. Никаких аплодисментов. Даже зрителей нет. – Я же говорю, мы заблудились! Чьи-то голоса её отвлекают. Они проходят через плотную пелену туманным эхом, и Адель не обращает на них никакого внимания. В другой ситуации, у другого человека бешено билось бы сердце, стучало в висках, и он в панике пытался бы выбраться отсюда. Но Адель совершенно плевать, что происходит: её раздавит через считанные секунды, которые уже кажутся ей бесконечностью. Пытаясь вспомнить, как она умирала в первый раз, ничего не выходило, но она знает – это быстро произошло, лошадь споткнулась на тропинке, участок дороги был опасный – Адель знала – но всё равно повела коня именно туда, и вот несчастная муха, отвлёкшая животное, которому она доверила свою жизнь, копыто, угодившее на камень, смертельный испуг, ржание, сапоги, вылетающие из стремени, и она, летящая в пропасть. – Заблудились! Теперь и это! Чей-то встревоженный, испуганный голос вновь её отвлекает. Глыба всё ещё валится на неё, до земли уже долетела первая крошка камней, и грохот вокруг стоит такой, что в пору только уши зажимать и сворачиваться клубочком. Но она всё ещё жива и ей надоедает ждать. – Я говорил, не было никакого спуска на тропинке! Зачем мы вообще пошли за этим шаром? Мои шары укажут дорогу точнее! Она поднимается с земли, пошатываясь. Делает первые валкие шаги, спотыкается о ветку и едва не падает, но вовремя ухватывается за ствол дерева обеими руками, чтобы после вновь осесть – именно в этот момент глыба достигает цели, а справиться с вибрацией и ударной волной из пыли и грязи у Адель нет никаких сил. Её одолевает кашель, кора дерева трещит и ломается под её пальцами – сжимает Адель её слишком сильно, ей кажется, что она задохнётся. Глаза слезятся, в них столько пыли, что вымыть её не получится, даже нарыдай она целый океан. Кто-то бережно хлопает её по спине между крыльями, удары мягкие, но сильные, чтобы облегчить боль. Она не видит, кто именно пришёл ей на помощь, но чувствует, без энергии, без зрения, без запаха, знает, что это Хаббл, и умирать сразу как-то не хочется. Кашель утихает, проходит минуты три, пока она сидит на земле, припав головой к дереву, и смотрит на свои ноги, пытаясь прийти в себя. Хаббл сидит рядом, уткнувшись лицом в её плечо, и гладит её по спине. Крик незнакомца, заблудившегося в лесу, ещё не утих, но они не обращают на него никакого внимания. – Я думал, что уже всё, – шёпотом говорит Хаббл. Адель устало поднимает голову и смотрит на него с нежностью, с какой мать смотрит на своего ребёнка, когда тот несёт какую-нибудь чепуху – мило, но совершенно не понятно. – Что «всё»? – Ты – всё. – Я что? – Ты – всё, – повторяет он, замолкая, а следом резко и неожиданно продолжает. – Всё, что у меня есть. Всё, что я смог здесь найти. Никогда больше так не делай! Я так испугался. Я еле успел тебя поймать. Только приземлился, подумал, что всё позади, даже успокоиться не успел, а потом этот взрыв, и я… я… я едва его удержал, этот камень. Всё смотрел на тебя, как ты лежишь, держал его, кричал тебе, чтобы ты поднималась, но там такой грохот стоял, а ты и не слышала! Лежала дальше себе и всё, не поднималась, не шевелилась, ничего. Я думал, что всё! Я самый большой держал, но там столько мелких было, и они падали и падали, и я боялся, что какой-нибудь упадёт на тебя, боялся, что я держу большой, а не деле нужно держать какой-нибудь поменьше, я думал, что получится, как у тебя… ну, расщепить на частички, а у меня не получалось, я так хотел, и всё никак не выходило! Я так испугался. Пожалуйста, больше никогда… Она не дала ему договорить, притянула к себе, обняв за шею, гладя по голове. Часто и много. Гладила, гладила, гладила. Точно так она сможет извиниться, исправить тот ужас, который он пережил за последние десять минут. Загладить вину. Вину за поступок, который едва не совершила, – умерла. Или когда-нибудь совершит, потому что знает, что никакое обещание не поможет, что никакого «больше никогда» не существует, и у всего есть конец, который Хаббл никогда не сможет принять, как не смогли его принять её собственные дети.*** Soundtrack Sampha – Blood On Me
С виду совсем не определить урон, но от напряжения кожа не только раскраснелась, но и порвалась. Прошло около тридцати минут, как Люцифер вернулся в свои покои, и всё это время он никак не мог найти себе места: беспокойно пытался обработать раны, переодевался, совсем не замечая, какие вещи надевает на себя и зачем ему в бесснежном ноябре вдруг понадобились перчатки. Связующее между этим было одно – непризнанная, вновь лежащая на его кровати, к которой он постоянно возвращался, проверяя, не проснулась ли она, всё разрываясь между двумя полюсами – с одной стороны, он хочет, чтобы она как быстрее пришла в себя, чтобы всё ей объяснить, выложить всё, как на духу, и будь что будет, с другой стороны, он и понятия не имеет, что ей говорить, какие правильные слова подобрать, и от этой беспомощности накрывает ещё сильнее. И если у Дьяволов может быть паническая атака, то, чёрт его дери, у Люцифера паническая атака. Он вышел из гардеробной в полном снаряжении. У него новое бежевое кашемировое пальто, белая водолазка, подчеркивающая все рельефы его тела, и вид того самого мужчины, в след которому смотрят абсолютно все. И, в удивлении, ему впервые на это совершенно плевать. Он даже не может подбодрить себя этой мыслью – смотри, какой красавчик в зеркале! Бесспорно. Но как ему это поможет в деле? Выдохнув, он уселся в кресло напротив кровати. В то самое, которое от собственной придури притащил в спальню, вообразив себе, что в ней неумолимо пусто. А теперь уже готов был себе признаться – вот она, причина этой волны недостатка важного, этого одиночества, параноидальной мысли о том «малом», что у него есть, лежит на кровати в новом беспамятстве, а ему ужас как не хочется, чтобы она приходила в себя, и до смерти хочется всё объяснить. Стало тошно. Он стянул перчатки, бросил их на стол. Ещё раз посмотрел на кровать. Бегло, судорожно, тревожно осмотрел непризнанную. Она вырубилась сразу после взрыва. Он был на волоске и еле понимал, что произошло. Они чудом остались живы. Они чудом выбрались из леса. Монстров перебудили – дай знать – но даже слабо соображая, он умудрился их вытащить. Кажется, рядом были Мими и Кимейес, но о них Люцифер вспомнил только в тот момент, когда, шатаясь от боли, мокрым полотенцем протирал непризнанной лицо. Она тоже пострадала, но не так, как он. По крайней мере, её не пытались убить сдавленными волнами воздуха. Он всё беспокоился за её энергию – после взрыва у Вики её почти не осталось – всё ушло на рюкзак Мими – и энергия жасмина так слабо витала в его комнате, что первое время он не смог и вовсе отвлечься на себя, уйти в ванную, смыть грязь, залечить раны, да даже просто раздеться и осмотреть себя. Это только теперь, сидя в кресле, мечась от мысли к мысли он вспоминает – там была ещё и Адель. И Адель было явно не лучше, чем им. И где она теперь он не имеет и понятия. Но она с Хабблом, и это обнадёживает. Он откинулся на спинку, попытался дышать не так рвано, посмотрел за окно – серая хмарь и только. Слишком тошно и невыносимо, чтобы ждать. Дышать ровно не получилось, полная грудь воздуха не помогла – его разъедают и собственные мысли, и колючая боль, не позволяющая дышать глубоко. Он вернулся к непризнанной, у неё порвались джинсы, перепачкалась джинсовая куртка и кофта, она вся в грязи, чистое только лицо – у Люцифера отчего-то первостепенной задачей было уложить её на кровать и протереть именно лицо, натереть белую кожу до скрипа, точно она вернулась не из битвы с сыном Сатаны, подорвав магический арсенал своей соседки, а вышла из спа-салона. Он ещё пытался осмотреть её, понять, какие у неё раны, и не умирает ли она вообще. Стянул куртку и толстовку, задрал футболку, перевернул её на спину, но больше сделать ничего не смог – не получилось. Просто не получилось её раздеть. Точно это несло какой-то совершенно иной контекст, не заботу, не беспокойство, а что-то совершенно другое. Непризнанной бы в лазарет – раны на лице совсем не затягиваются. Но, справедливости ради, из ран у неё пара царапин, да чернеющий синяк между крыльев, и, справедливости ради, Люцифер всё ещё тот мерзавец, не умеющий уступать. Непризнанная жива, она будет жить, и этого ему достаточно. А вот хочет ли она чтобы первое, что она увидит после пробуждения, было его лицом – Дьявола не волнует.*** Soundtrack Daniel Spaleniak – Why
В каком-то смысле ей повезло – первым, что она увидела, придя в себя, было не лицо Дьявола, а заснеженный тротуар. Снег начал идти не так давно, и ещё не успел растаять, припорошив асфальтовые дороги. За окном прошуршали колёса машины, и краем взгляда Вики увидела, как мигают фары на повороте. Ей даже понравилось. Она без удивления растянулась на сиденье и облегчённо вздохнула – не помнила, что произошло, но, пожалуй, она умерла. Естественный, нормальный загробный мир, без фантасмагории, демонов, ангелов, тяжёлых крыльев и законов, в которых она никогда не разберётся. Человек с картонным стаканом шагал по тротуару, разрезая фонарный свет своей высокой чёрной тенью. Она загляделась на его приближающуюся фигуру, не сумела рассмотреть его лица, завороженным немигающим взглядом смотрела, как сонм снежинок окружают его белоснежным сверканием, и совсем не поняла, почему он вдруг резко и близко приблизился к машине, в которой она сидела, и распахнул дверь. – Выходи, – сказал он. Она послушно вышла, осмотрелась вокруг, почему-то чувствуя, что место до боли ей знакомо, и только потом увидела, кто стоял напротив. – Не знаю, что ты пьёшь, взял какао. – Он протянул ей стакан, увидел её хмурое, расстроенное лицо и поджал губы. – С зефирками? Люций, немного подумав, ответил: – Да. – Я подумала уже, что умерла, – хмыкнула она. – Обрадовалась. – Рано… радуешься, – процедил он, усмехнувшись. Он отвернулся, нервно поправил волосы, – уж если она и такому радуется, то всё многим хуже, чем он себе представлял. Его план был абсолютно плох и отвратителен, лучше ей не станет – очевидно, если примерить шкуру человека и после всего пережитого оказаться там, куда он намеревался её привести. Нет, нельзя никак допустить даже того, чтобы она увидела это место. – Хочешь пройтись? Или вернёмся назад? – А мы здесь вообще зачем? – спросила она недовольно. – Не знаю, – ответил он, двинувшись вперёд по улице и убрав руки в карманы. Она бросилась за ним, поравнялась и пристроилась к его быстрому шагу. Что-то странное не давало ей покоя, может, пальто, явно сшитое не для её плеча, может этот вечер, магический и снежный, может, что-то совершенно другое – пропущенный эпизод, вырванный кусок из жизни, который она совсем не помнит. Помнит, было утро, яичница на завтрак, помнит, гуляла в каком-то лесу, и помнит сон, глубокий, затяжной сон. Возможно, она ещё в его продолжении, ведь только во сне Люцифер мог бы принести ей какао с зефирками. Она огляделась: узкая улица, окружённая двухэтажными кирпичными домами, уходила вверх, голые деревья примеряли на себя лёгкую снежную вуаль, жёлтые огни рассеивали мрак, и где-то хлопали двери, топали люди, гудели двигатели автомобилей и шуршали их шины по дороге. Они шли уже минут десять, не сказав друг другу ни слова. Картонный стакан быстро остыл от холода – она не сделала и глотка, и руки начинали мёрзнуть. Кутаться в чужое пальто казалось бесполезным – оно такое большое, что полы никак не затянуть потуже, и она в нём тонет, как в ледяном озере, из которого никак не выбраться – прорубь уже затянулась крепким слоем льда. Мимо прошагал человек, странно на них посмотрев и в ответ не получив и секунды внимания. Люцифер угрюмо молчал, бесцельно шагая по улице. Вики шла рядом, бесполезно держа в руке картонный стаканчик, пыталась оглядываться вокруг, но всё несоответствие мира сгущалось ненастоящей картиной, утягивало, засасывало в себя, точно этот мир, Земля, которая оказалась для неё неумолимо далёкой, теперь лишь сухая пустошь воспоминаний, а вокруг всё фальшивое, аляповатое, сделанное так грубо и безвкусно, что удивительно, как она вообще могла скучать по своему прошлому. Теперь она ведь совсем ему не идёт – даже стаканы разучилась держать, пальто носить, справляться со снегом под ногами, постепенно превращающимся в кашу. Она посмотрела на Люцифера, силясь найти подтверждение своей догадке, – всё это плохой сон. Всё как во сне. Во сне у него, должно быть, нос увеличится, или он сморозит какую-нибудь глупость, или махнёт рукой, и всё вокруг растворится. Он, почувствовав на себе её взгляд, за неимением желания ничего говорить, резко свернул в сторону, потянув её за собой. Непримечательная вывеска мелкого ресторанчика гласила – здесь подают стейки. Непризнанная, заглядевшись на улицу, споткнулась о ступеньку. Её вовремя поймали за рукав, не дав упасть. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но только рассеянно захлопала глазами, даже не успев понять, что произошло. – Ступени скользкие. Смотри под ноги, – сказал Дьявол. – Угу, – промычала она в ответ, глупо уставившись на свою обувь. Пожалуй, будь это сон, она бы проснулась при падении. Сзади хлопнула дверь. Вики обернулась, увидела в стеклянном окошке двери Люцифера, подходящего к барной стойке, оставила стакан с какао на широком поручне перил и, не думая ни секунды больше, спрыгнула со ступеней на тротуар. Но, не считая ног, не удержавших её на скользкой, мокрой от снега дороге, повреждённых от падения ягодиц, ничего не произошло. – Не сон, – заключила она, кряхтя и поднимаясь, потирая ушибленное место. И, пока Люций её не спохватился, быстро забежала в ресторан.***
Через час, когда снегопад завалил улицы добротным слоем снега, несколько машин попали в аварию, не справившись с липкой густой массой на своих колёсах, а все вокруг гадали, объявят ли чрезвычайное положение на завтрашнее утро, стакан с какао полетел в мусорное ведро. Вики понятия не имела, зачем ей вдруг понадобилось выбросить нетронутый стакан, и чем он перед ней провинился. Но ей, собственно, было плевать. Она устала, но бежать ещё могла. Обувь, тканевые кеды, совсем не подходят для такого бега. Особенно, когда с небес валит снег, особенно, когда ей срочно нужно быть совсем в другом месте, особенно, что она в жизни не вспомнит, где это место может находиться. Как назло, по пути ни одного старика, сидящего на лавке, ни одного бездомного или добродушной старушки, выгуливающей поджарого немецкого пинчера. «Извините, не подскажите, в какой стороне городское кладбище?» – фраза, которая смогла бы сбить старушку с толку, а пинчера поднять вой, но на случайных прохожих у Уокер надежды больше, чем на свою память. – Виктория, – говорят под ухом и тянут на себя. Она отбивается, вырывает руку, жертвуя пальто, и бежит дальше. Ей не нужно знать в лицо своего преследователя, это лишняя формальность – они давно знакомы, давно ходят на острие ненависти, и с этого дня острие и закалено, и заточено, и способно одним лёгким движением вспороть им обоим глотки. – Уокер, – на последнем слоге он рычит. Девчонка совсем не желает его выслушать. И это бесит. Они же взрослые люди –взрослые люди не убегают. Это его утешение, больно колющее в груди. – Отвали, – скалится она. Бьёт его в грудь, машет кулаками, стоя посреди тротуара, пытается отпихнуть его от себя. Но тщетно – хватка цепкая, а сдвинуть его даже на дюйм кажется невозможным. Но Вики Уокер не знает больше никакого невозможного. Но недолго. Крепко ударив Люцифера в грудь, она сталкивается с реальностью, с той, в которой всё-таки есть одно конкретное невозможное – одолеть Люцифера. Он, скрипя зубами от злости, отталкивает её руки, хватает за капюшон толстовки и подтягивает к себе, желая что-то сказать. Но не удаётся – непризнанная двигает ему коленом в пах. – Сука! Она довольно скалится, но, не теряя времени, бросается в сторону, испытывая новую попытку от него убежать. Попытка неудачна. Он вовремя вновь ловит за капюшон, она обмякает, спотыкаясь и падая, нелепо повисает в воздухе. Он подтаскивает её к себе, толкает в сторону под тень деревьев и, не рассчитав силы, непризнанная переваливается через забор, а Люций, пытаясь удержать её на ногах, падает вместе с ней. Они валятся на землю. Холодная земля комьями заползает под рукава. Странно, что они приземлились не на листву. Клумба, пожалуй, – решает Вики. Решает и стремительно вырывается из-под Люцифера, кряхтя, придавленная его телом. – Отвали! – Она пытается пинаться. Он держит её за бедро – ещё не успел убрать пальцы, инстинктивно схватившись при падении, другая рука под её животом, и она хаотично барахтается, пиная его ногами.Soundtrack Mother Mother – Hay Loft
Барахтаться ей придётся недолго – на пути Уокер попадается камень, об который она успешно ударяется головой и охает, сражённая внезапной острой болью. Желтоватый свет уличного фонаря, виртуозно пробравшись сквозь оголённые ветви, тонкой полоской освещает часть камня, где, среди мерцания звёзд и головной боли, Вики Уокер умудряется прочитать имя Мэри Куинси. «Мэри Куинси. 1968 – 2005». Читает и в ужасе отползает назад. – Фу! Она живо подскакивает на ноги. Земля с чужой могилы хлюпает под подошвами. Она пытается отряхнуться, но бесполезно. Люцифер хмурится, рассматривая хлипкую кучу под своими ногами. Бежевое пальто, кашемировое, которое и без того испорчено непризнанными экспериментами со ступенями, а теперь и извалявшееся в могильной земле. Не столько его волнует пальто, сколько Уокер, беспорядочно трущая себя, хлопающая себя по одежде, смешно сдвинувшая брови и раздувшая ноздри от омерзения – он хмурится и смеётся. – Что смешного? – шипит она. – Ты. – Это смешно, по-твоему? – она застывает в недоумении и возмущении. – Ни за что не поверю, что в пятнадцать ты не шаталась по кладбищу с каким-нибудь патлатым прыщавым уродом. Чьи могилы вы осквернили, Уокер? – Он щурится, поднимается с земли и пытается стряхнуть пылинки с плеч – бесполезное занятие, но ему нельзя подавать вида, что его волнует что-то ещё. Через толщу мрака не рассмотреть – глаза на этом красивом лице готовы гореть пламенем. Пламенем, в котором ему, он готов признаться, до ужаса хочется спалить этого патлатого и прыщавого урода, кем бы тот ни был. – Тринадцать, – она успокаивается, оставляет бесполезные ажитации, тихо и нервно говорит куда-то в сторону. – Что? – Мне было тринадцать. И её звали Карла. – Ты по девочкам? – он смущённо отшагнул, не припоминая за Уокер ничего подобного. – Ты же не по девочкам... – протянул он неуверенно. – Мы следили за муравьями! Ничего такого! – Если бы тебе было десять, я бы поверил. – Ну, может и десять. Я не помню. Что за предрассудки? У муравьев нет срока годности, они в любом возрасте хороши. Где-то здесь Вики уже сомневалась, что ей было тринадцать. И что на кладбище она оказалась из-за муравьёв. И что ту её подружку звали Карла. Вполне вероятно, она добавила одну лишнюю букву в её имя. – Как и у похождениям по кладбищам, – он улыбается, и ей хочется стыдливо ковырять землю носком кроссовка, только она вовремя себя одёргивает – кем бы ни была эта Мэри Куинси, она такого не заслужила. – В любом возрасте хороши. – Ага, – она угрюмо смотрит по сторонам и тяжело вздыхает, – пока тебе не приходится лежать под его землёй. – Бесполезно, – кидает он в пустоту, свернув всю лёгкость и незатейливость разговора. Разговора, слепленного на скорую руку, но лучше, чем отводить друг от друга глаза и топтаться на месте. – Бесполезно что? – Пытаться тебя отвлечь, – говорит он с досадой. – Лучше покажи, где, – отвечает Вики и поднимает голову, смотря прямо на него. – Хочу знать, где её похоронили. Фантасмагория, липкий холод на спине, мутность мира исчезли, и теперь Люцифер точно знает – она готова.***
Если бы кто спросил, откуда в водовороте появилась огромная дыра в пространстве, Люцифер бы пожал плечами и увёл взгляд в сторону. В другое время он бы гордо ударил себя в грудь, выставив на свет всю силу своих способностей. Но не в этот раз. Может, он немного ошибся. Может, намеренно уменьшает суть проблемы и всё порядком хуже, чем можно представить. Всего скорее, он полноценно обосрался. Только всем видом пытается этого не показывать. Это бесполезно, конечно, – Уокер вновь пустила в ход свои кулаки («кулачки» – сказал бы Люцифер, но обозначить их амплитуду незатейливым насмешливым словцом у него никак не получается). Ей плевать, где она это делает – на чужой могиле, посреди надгробий, в воздухе, в водовороте, что сначала хмурой угрюмой темнотой еле пропускает земную ночь, а после тянется серыми мутными облаками Поднебесья, но недолго – их уносит в совсем другое измерение. Вдруг запахло солью. Ударило прямо в нос порывистым ветром. Она было раскрыла крылья, готовясь нападать, не знала зачем и почему, но почему-то только так ей казалось возможным решить этот вопрос. Доисторическим методом – методом крови и силы, методом одного подзатыльника, после которого у Уокер закружится голова, сама она бухнется на землю, оставшись валяться там, обесчещенная, униженная, пропитанная злобой. Хвала небесам, ничего такого не произошло – открытые крылья оказались естественной реакцией на падение. Открыть их, однако, до конца не получилось – отчего-то мгновенно налившиеся тяжестью, они онемели и потянули вниз, прямо в бьющиеся об берег волны. Через пару секунд она поняла – рядом с морем Забвения невозможно не только летать. Дышать тут тоже не получится. Вообще, это нормальная реакция, если ты с рождения не живёшь в воде. А акульи зубы если у кого и были, то точно не у Вики Уокер. У неё пока маленькие резцы, тонкие и полупрозрачные, пару раз стукни – всё развалится, но это уже не тот маленький рот, еле слова выдавливающий и принимающий пищу исключительно через трубочку. Поэтому теперь, не ожидавшая удара об воду, не ожидавшая, что промокшие крылья окажутся такими тяжёлыми, а на волнах совсем невозможно удержаться, она тонет. Тонуть – очень странная вещь. Ты хоть и умеешь плавать, но это совсем не помогает. Ты видишь берег, волна поднимает тебя над ним, и кажется, что до него всего-ничего, но в издевательство она уносит за собой назад, и кажется, что ты никогда не сможешь до него доплыть. На крики совсем нет сил – Вики ещё пытается спокойно дышать, глотать воздух, когда каждая попытка может обернуться не кислородом, а совсем другим – и тогда местечко рядом с Пат ей заказано. Подружка терпеливо ждёт на том свете, убеждая, что так оно и должно быть. В этом у Вики нет никаких сомнений. «Она в Небытии» – так сказал Люцифер, стоя под серебряным светом фонаря на кладбище. «Её души нет в хранилище» – он всё проверил. По нескольку раз. Вики ему не поверила. «Нет уж» – сказал он, когда она попросила открыть портал снова, чтобы убраться подальше с этого чёртова берега. Она отказалась от его помощи – он уверовал, что если ей сидеть в мокрой одежде на холодном песке без сил и энергии, она обязательно замёрзнет. Открывать новый портал не вариант – это противозаконно, это требует много энергии, и если Люциферу выбирать между попыткой открытия портала, которая может обернуться неудачей в одном случае, и нарушением закона в другом, и сохранению энергии, чтобы пережить эту ночь – Люцифер выбирает второе. А потом, рано утром, они перейдут через скалы Вискензии, доберутся до Потвора и преспокойно окажутся в Пандемониуме. Только вот Викторию Уокер совсем не устраивал такой вариант. Не исключено, что она удержит себя в руках, чтобы оставить его глотку в сохранности. Скорее, та недосчитается жизненно-важных элементов. Но делать ей особо нечего. Поэтому она пялится в небо, смотря, как медленно, сверкая чернотой и искрами, затягивается кольцо портала. Когда она пришла в себя, тяжело дыша и слабо соображая, это было первым, что она увидела – уже слишком маленькое, чтобы рвануть до него и пролезть сквозь пространство. Да и долететь до него не получилось бы – крылья всё ещё сводило от морской соли и влаги, спина дрожала, а мокрые до мерзости перья липли к одежде. Она чудом выжила, это вовсе не её заслуга, она знает, но от Дьявола её всё ещё воротит, и отлично, что его здесь нет. В самую пору убежать подальше, пообещав себе, что они больше никогда не увидятся. Может, она заблудится, может, таки доберётся до леса Мавроса, чтобы заблудиться уже там, или сгинет среди пустошей Воланда. Но она не двигается, сидит на песке, потому что знает – до Пандемониума своими силами ей ни за что не добраться. – Если будешь так сидеть, задницу отморозишь, – бросает он, появляясь неподалёку. – Тебе какое дело? – огрызается она. – Не будь идиоткой, Уокер. – Он останавливается в метре от неё, замирает с самодовольной улыбкой, а после насмешливо выдаёт: – Мне не безразлична судьба твоей задницы. Она угрюмо отворачивается, со злостью сжимая кулаки. – Поднимайся. Пойдём в дом. – Он тянет её за рукав. Она не помогает, оседая на землю. Он оставляет попытки её поднять, тяжело вздыхает, уводит взгляд на горизонт, где бушует, волнуется море. Отличный план – осталось только уговорить её, поднять, утащить в дом. Может тогда загладится вина за его косяки, за дерьмовую выходку с Кимейесом и Хаборисом, за невыполненный уговор, за то, что он ублюдок, каких поискать. – Ты вообще искал её душу? – спрашивает Вики, поднимая голову с коленей. – Только честно. – Не переживай, Уокер, спустя эти полтора часа ничего не изменилось. Я искал душу твоей подруги, её не оказалось в хранилище. Она давно в Небытии. – И как давно ты знаешь об этом? – она злится. Непомерно и так явно злится, что уже кажется и разучилась говорить не сквозь зубы. – С той ночи, как она привела тебя к лесу ангелов. – И ты молчал?! – от возмущения она подскакивает на ноги, сцепляет ладони в кулаки и пытается выжечь дыру в его голове. – То есть, днём я прошу достать её душу, а ночью ты уже знаешь, что это невозможно, и молчишь?! Какого… – Ты была нужна мне, – перебивает он её, а потом осекается – очень странная формулировка. – Для чего?.. – спрашивает она, в негодовании сморщив нос. – А… Этот твой дерьмо-план, – вздыхает она, отвернувшись, и без интереса пялится в даль, скрестив руки на груди. Он её бесил. Она могла даже признаться, что ненавидит его. Уже мечтала, как будет безмолвно обходить его в коридорах, как будет игнорировать его присутствие, как заживёт другой жизнью, не оборачиваясь на всю хрень, что с ней произошла. И как по вечерам, засидевшись за учёбой, случайно столкнётся с ним в немноголюдной библиотеке, но вместо интригующего покалывания в груди будет испытывать прожигающий гнев. Тихий гнев, спокойный, как эти волны моря Забвения, кажущиеся такими безобидными, мирными, но стоит только вступить в эту воду – они тебя сожрут, проглотят с потрохами и не подавятся, не оставив и косточки. И тогда-то она ему отомстит. Может, не в глобальном значении этого слова. Просто станет занозой в заднице, вечно снующая рядом, плетущая козни. – Знаешь, – шепчет она тихо, – а я ведь могу раздавить твою голову. Расплющить её, что все мозги наружу полетят. И никто об этом не узнает. Здесь ведь, кроме нас, и нет никого. И тебя никто никогда не найдёт. – Каким образом? – усмехается он в ответ. – Ну, этой своей новой способностью. Телекинез, кажется. Им можно не только швыряться предметами, но и форму изменять. Я уже чуть тебя не убила. Вот сдавлю твой череп силой мысли, и нет больше никакого Люцифера. – У тебя нет никакой способности, – сказал он, поморщившись. Её угрозы смешны, конечно, но вот настрой – дело совсем другое, а им ещё ночевать под одной крышей. – Чего? Не говори глупостей, я её открыла. На обрыве в лесу, – размышляет она беззаботно. – Я чуть не убила тебя, и эти штуки Мими в портфеле… Ими я тоже могла управлять. Я два дара открыла, и физический, и ментальный. Мне это не приснилось, я всё видела и чувствовала, воздух сжимался вокруг, очень необычные ощущения, как будто в вакууме находишься. Хочешь проверить? Давай сожму твою голову силой мысли, и посмотрим, как затрещит твой череп, и всё дерьмо, что у тебя там сидит, выбьет глаза и полетит мне прямо в лицо. Буду называть это брейншот. Как камшот только… – Я понял. – Ну и что? Хочешь попробовать? «Хочешь попробовать мой брейншот?» Фраза для супер-злодейки. А именно ей-то я и планирую стать. – Она смешно сморщила нос и стала подпрыгивать на ступнях. – Не занимайся ерундой, Уокер, – он отвернул голову в сторону, без интереса смотря куда-то вперёд. Она медленно покрутила ладонями, разминая их, отошла на шаг, занося их вверх, и чуть нахмурилась, готовясь выпускать силу из рук. Но ничего не почувствовала. – От этой херни даже песчинку не пошевелишь, – он угрюмо отмахнулся от неё, откинул её руки подальше от себя. – Ничего не получается, потому что у меня нет энергии, – сказала она, не подавая виду. – Подождём пару минут и посмотрим. – Подожди-ка, – опередил её Люцифер, поднимая палец вверх и прикрывая глаза. – Души утопленников подсказывают мне будущее… Шепчут, что… – Души утопленников? – переспросила она. – Да, – отвлёкся он и открыл глаза, – нельзя освободить душу из тела без тела. А если ты утонул, то и… – Тела нет, ага, – закончила она. – Ну и… Что они там шепчут? – Что нихрена не выйдет. Нет у тебя никакой способности. – Да какого чёрта?! Что значит «нет»? А что это было? Мне показалось? Я это придумала? Отлично, мало того, что я неудачница, так ещё и сумасшедшая. Та болтовня Кимейеса по поводу тебя и твоих дерьмовых планов тоже, наверное, выдумка. Извини, что выдумываю тут всякое. Женщины, мы такие, нафантазируем себе глупостей, а потом из-за них обижаемся. Примирительные обнимашки? – Она натянуто улыбнулась и подняла руки, не протянула, а просто подняла, чуть раздвинув в сторону, – никаких лишних приглашений. Люцифер угрюмо выдохнул, покачав головой. Потупил в песок несколько секунд, а потом медленно, задержав дыхание от боли, начал стягивать с себя свитер. – Не-не-не! На такое я не соглашалась. Давай не будем торопить события! Может попозже, нам всё-таки ночевать вме… Офигеть, это что? – она не успела договорить – Люцифер снял свитер – и ей оставалось только открыть широко рот от удивления и замереть на месте. – Ты. – Я? Без дара? Руками? Сейчас, что ли, на Земле? Я же не сильно… – Ты. В лесу. На холеной загорелой коже чернели синяки, растягиваясь багровыми пятнами по всему торсу. Как нефтяные пятна сменяли цвет, то мелькая совсем красными оттенками, то переливаясь в фиолетовый и чёрный, забивая собой каждую пору. – Остаться без энергии – опасно для жизни, да, но накопить её в себе столько, что девать некуда – ещё хуже. Она не подчиняется твоей воле, просится наружу, и уж если вырывается, то вырывается вся. Твоей хватило на пару минут. Десять, может. Мало, но, по несчастью, у тебя за спиной оказался рюкзак, набитый вещами Мими, и энергия нашла, куда себя транслировать. И за эти десять минут ты успела устроить хаос, чуть не убила меня, Адель и не умерла сама. – Адель? – переспросила она неуверенно – вот кому, а ей она точно не хотела навредить. – Не помню, чтобы она там была. – Была. – И… и как она? – В порядке. Наверно. – Люций пожал плечами. – Какой же день дерьмовый, – она расстроено закусила губу и рассеяно посмотрела вокруг. – Сначала экзамен, Ади, ты со своими играми, Пат ещё, и мы в этой дыре застряли. Она замолчала, уставившись в песок. Даже пожелай она разобраться со всем, разложить всё по полочкам, ничего бы не получилось. Ей всё казалось, что вот она – точка её уничтожения. Место, от которого хуже быть не может. Как ищи плюсы, их здесь нет. Тут только серость и пустота. После которой и жить не то чтобы не понимаешь как, не знаешь даже зачем. А она точно не знает. Никаких размалёванных туманной полупрозрачной акварелью картинок будущего, ни солнца, ни света. Всё таким и останется до конца дней. Таким, как здесь. Поблёкшим и тошнотворным. Она подняла голову, посмотрела вперёд, дёрнув плечами от холода. – Ладно. – Она резко ущипнула себя за бедро и встрепенулась – «раскисай, но не здесь, пожалуйста». «И не с ним» – добавил внутренний голос. – Как-то это всё странно. У вас хреновые методы обучения, я уже заметила, но почему об этом не предупредили? Никто из учителей, знали же прекрасно, что я без дара, и что такое может произойти, и что энергию накапливать опасно, что нужно её куда-то выпускать. – Нас в детстве только пугали этим. Никогда не видел раньше. Говорили, что если копить её долго в себе, она будет уничтожать тебя изнутри. Непризнанным должны давать дополнительные задания, если дара нет, и вам дают, между прочим. Предупреждать никто не станет – у вас и так стресс, а это – лишний повод загнать себя в то состояние, из которого тяжело выбираться, постоянно думать, что ты не просто помер, лишился всего, бестолковый, потому что дара нет, но ещё и бомба замедленного действия, и, если не найдёшь предмет для трансляции энергии, то либо навредишь другим, либо навредишь сам себе, а это делу никак не поможет. Поэтому дают задания: научиться управлять амулетом, или что-нибудь такое. Тебе тоже давали, те кулоны, только ты решила всех обмануть, сунуть их мне, чтобы самой не возиться. Умно, Уокер, – он едко усмехнулся и смерил её строгим взглядом, но потом сразу стал мягче. – А у бессмертных нет такой проблемы, без дара мы не останемся – всегда есть врождённый. Если чувствовали перегруз, шли выпускать пар… Сжигали что-нибудь, швырялись друг в друга фаерболами, дразнили огнём легионерских драконов… – Ну и развлечения. – Зато помогает. У меня вообще таких проблем не было. Лишняя провинность, и подарок от отца в виде сломанных рёбер мне обеспечен. Всё на регенерацию уходило. – Оу, не думала, что тебя… – Избивают всю мою жизнь? Брось, отец бывает виртуозен в своих наказаниях, но он занятой демон, и у него не всегда есть время возиться со мной. Наказать физически – самое простое, что можно придумать. – Но эти твои синяки, они не заживают. Ты не… – Я держу энергию для другого, – резко отрезал он и посмотрел на неё. – Пошли в дом. У тебя губы синие. Ветер порывом затрепал подсохшие волосы. Вики двумя пальцами коснулась своих высохших дрожащих губ и вздрогнула – было жутко холодно. – Забавно ты пытаешься сказать что-то заботливое, – прошептала она, улыбнувшись, и быстро посмотрела в его сторону, надеясь, что он ничего не услышал. Люцифер, натягивая свитер, валком шёл по песку с берега в сторону пролеска. Он ничего не услышал.