***
Маленький клочок бумаги, остатки простого карандаша. Убивает себя каждым движением кисти. «В маленькой лодочке по морю из собственных слез плыву в темноте при свете твоих звезд... Тебе хватило всего несколько дней, чтобы я забыла о себе, о своем существовании. Ты стал моим светом. Ты стал всей моей Вселенной. Ты влюбляешь меня в себя каждый раз все с большей и большей силой. Знаешь, что такое настоящее чудо? Это найти созвучие в другом человеке. Принести ему свои сказки, свой ветер — и он его встретит. И вдруг узнать, что все в тебе накопившееся за годы – прекрасно, ценно и наконец-то ко времени. Что все происходящее – важно. И если что-то упустила или не смогла – не страшно. И то, что совсем рядом и вокруг — красиво. Смотришь с замиранием сердца и даже сквозь слезы видишь больше. И ощущаешь, что он всегда рядом, когда падают звезды, есть с кем разделить этот полный надежд воздух, сладкий и свежий от мороза, и чай горячий после, и все истории, все грезы. И все стало так удивительно просто. Но внезапный гром разрушает баланс. Конец. Ветер встретил прекрасный сильный Цветок и влюбился в него. Пока он нежно ласкал Цветок, тот отвечал ему еще большей любовью, выраженной в цвете и аромате. «Если я дам Цветку всю свою мощь и силу, то тот одарит меня чем-то еще большим». Мощное дыхание. Цветок не вынес бурной страсти, сломался, увядание. «Я отдал тебе всю мощь своей любви, а ты сломался! Видно, не было в тебе силы любви ко мне, а значит, ты не любил!» Но Цветок не ответил, умер. Тот, кто любит, должен помнить, что не силой и страстью измеряют Любовь, а нежностью и трепетным отношением. Сначала починил меня, а затем... Затем сломал ровно пополам, оборвав все лепестки.»***
«Я впервые без остатка растворился в человеке. Где заканчиваюсь я, а начинается она? Границы стерты. Ангел мой, жизнь моя, мое хрупкое сокровище, я люблю так, как никогда не любил. Я смотрю на тебя и перестаю дышать, но через мгновение легкие впервые полноценно наполняются кислородом. Каждое мгновение с тобой, как моменты настоящей жизни. Господи, спасибо тебе за нее, за мое маленькое счастье, она — лучшее в моей жизни. Кажется, что я — последний романтик Кишинева, потому что строчки о любви к тебе бегут одна за другой и наконец-то не убивают белые страницы, а продлевают жизнь словам чистой истинной любви, как долго я к этому стремился, я пишу так, как раньше не писал: чувства в каждой букве, каждом знаке, каждом вздохе. ДА, Я САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ПЛАНЕТЕ. Какие слова пустые. Как передать свои чувства? Все в тебе. Ответы в наших сонных глазах, жмурящихся от первых шустрых лучшей солнца. Ответы в трепетных нежных прикосновениях, когда боишься разрушить хрупкий фарфор твоего тела. Ответы в моих слезах сейчас. Представляешь, Дракула плачет? Сам не верю, что я оказался достоин тебя, нежности, тепла и энергии потоки. Я думал, что это любовь — это выдумка наивных романтичных авторов, но сейчас.... Нет меня теперь, в моих глазах есть место только для отражения ее мира. Я тот самый автор, который впервые почувствовал наполнение и уют в душе. Я не могу отпустить твою руку, я не могу. Ты мой ДОМ. Я чувствую. А раньше и мечтать не мог. Я готов отдать все за еще одну секунду с тобой, за твой взгляд, за твое прикосновение. Бессмертная Любовь моя, я не влюблен в тебя, а люблю! До моей последней ноты.»***
Зазвонил телефон девушки. — Алло, Вень, что случилось? — На второй звонок сына Тина все-таки взяла трубку. — В смысле Лиса сломала руку? Как это произошло? Вы где? Вы с Пашей? Я выезжаю. — Тина сбросила звонок. — О, Господи, опять что-то случилось. — Тина сделала максимальный вдох и выдох. — Дан, просто держись от меня подальше. Уже пытались, но ничего не вышло. Не надо трепать друг другу нервы. — Возьми лишь это письмо. — Не надо, Дан. — Тина так и не взяла в руки конверт, только хлопнула входной дверью. — Лиса... Веня тоже писал о какой-то Алисе... — Математика в голове не складывалась. Но так было и легче воспринимать информацию.***
— Вень, ну я не специально. — Алиса сквозь поток слез пыталась объясниться. — Ай, больно как! — Дети, блин, мать нас убьет. Едем в травмпункт. Срочно! — Паша взял девочку на руки из рук Вени и понес в машину. — Вень, звони Тине, пусть едет к нам в травмпункт. В третий. Если что, все произошло дома. Иначе нам придется объяснять: как вообще мы в павильоне очутились. И план насмарку.***
— Здравствуй, Алиса. — Судьи предварительного кастинга приветствовали девочку. — Привет! — А ты смелая! — Владимир в компании Екатерины Шишкиной уже заинтересовались малышкой. — Ага! Ничего не боюсь! Хотя моя мама иногда очень строгая. — А кем работает твоя мама? — Тут Екатерина показала Владимиру на группу поддержки девочки: Пашу и Веню. — Это же Орлов? Пиарщик Кароль? И ее сын? — Тихо, шепотом, Катерина объясняла ситуацию продюсеру. — Она певица. — Значит Кароль — ее мать, а Балан — отец? — Завадюк вслух начал рассуждать и складывать пазл. — Почему ты так думаешь? — Екатерина спросила у Завадюка. — А кто твой папа? — Владимиру стало интересно узнать о девочке больше. Фамилия и имя, указанные в ее свидетельстве о рождения особенно удивили. Он рукой показал на строку анкеты девочки для коллеги. — Не будем об этом. — Уверенно и без капли смущения ответила Алиса. — Вот это у нас будет бомба сюжет, представляешь? — Екатерина просто светилась от счастья. — Балан же семь лет не был в стране. То есть он не знает о девочке? — Можно петь? — Их разговоры между собой прервала Лиса. — Начинай. — Трек номер пять, пожалуйста. — Алиса обратилась к звукорежиссеру. Эксклюзивный самый качественный минус прямиком с звукозаписывающей студии в Лондоне песни, которая ни раз звучала на Голосе, заиграла из колонок. — Как резвятся крылья в новой Луне где-то Так я, как по нотам, брожу по свету... — Вот это да... — Голос девочки заворожил всех присутствующих. — Она поет лучше, чем ее родители. — Определенно так... — Ты такая умница... — Как только девочка закончила петь. — Нет смысла ждать результатов, мы хотим, чтобы ты открывала кастинг нового сезона перед судьями! — Правда? — Девочка запрыгала на месте и посмотрела в сторону своей группы поддержки, которая резко уменьшилась вдвое: Паша ненадолго отошел. — Веняяяяяяя! — Алиса побежала к брату, но неправильная ступенька вдруг поменяла планы: Алиса поскользнулась и полетела на пол. — Блин, Лиса, мама нас убьет... До свидания! — Веня взял сестру на руки и пошел искать Орлова.***
Дождливый город утонул во мраке вечера, отбрасывая мерцающие желтоватые тени фонарного света на дорогу и затягивая уличный пейзаж в один сплошной полуночно-мутный круговорот. ⠀ Она медленно шла по влажной, не успевшей просохнуть после дождя, мостовой. Кремовые туфли, с которыми она не расставалась на протяжении десятков лет, с тех самых пор, как вынесла их однажды тайком из маминой гардеробной, в тусклом электрическом освещении фонаря смотрелись на ее ногах крайне поношенными: заострённые носы были отбиты, задники поцарапаны, к подошве правой туфли с внешней стороны прилип кленовый лист. Надеты эти туфли были на босу ногу, отчего каждый новый шаг причинял ей неимоверную боль: обувь до крови натерла кожу сразу в нескольких местах. Ей казалось, что перейти мост — задача в своём исполнении длиною в вечность. Тонкий каблук то и дело застревал в промежутках между камнями, составлявшими мощённую дорожку мостовой, превращая ее путь в настоящее мучение. ⠀ Она была одна в улице, но ей казалось, что во всей вселенной. Чужой город обволакивал ее своей сыростью с ног до головы, но ей не было дела ни до сырости, ни до унылого городского пейзажа, ни до стёртых ног, ни до своей неровной походки. Раз за разом она прокручивала в голове один и тот же момент, как эпизод из плёночного кино, одну и ту же историю, которая исчерпала себя теперь, но которую ещё так нескоро могла бы она отпустить. Что-то щёлкало в ее груди, скрежетало ржавой и щемящей, поминутно возрастающей болью. ⠀ Каждая клеточка, каждый сантиметр ее лица был сведен и закован отпечатком невыразимо глубокого страдания. Щеки ее были покрыты румянцем, совсем нездоровым, и вся она пылала, дрожала, как осиновый лист, будто бы к ее рукам и ногам привязаны были невидимые ниточки, которые дергались и управляли ею с какой-то устрашающей высоты самым хаотичным образом, словно куклой-марионеткой. ⠀ Она медленно шла по бесконечной мостовой, все более и более обволакиваемая полуночной густотой воздуха, по направлению в пустынную темноту, слепое пятно слабоосвещенной улицы. Жерло ночи готовилось поглотить ее, но ночь опоздала. Изнутри она уже была поглощена леденящей скорбью глубокого и непробудного одиночества.