Своим пробуждением Бунина вдохнула в палату жизнь. Вдохнула так от души неумело, что превратила их замкнутое до этого больничное помещение в проходной двор. В течение недели навестить девочку тянулась вся десятая группа.
Бэллка в какофонию звучных приветствий и шуток про «а ты живучая» не вписалась. Ей наконец-то разрешили подниматься с постели, и она торчала у подоконника, сведенными лопатками чувствуя впивающиеся в нее дротиками чужие острые взгляды.
Вид из окна оказался так себе, и Кузнецова даже не расстроилась, что старые белесые решетки за стеклами мешали полностью рассмотреть небо, расчерченное тонкими проводами, и вечный промозглый дождь, ставший за неделю полноправной частью пейзажа.
Окна больничного крыла упирались в трансформаторную будку, жавшуюся к фасаду Школы потрескавшимися боками. Над будкой сурово нависали врезающиеся в небо мокрые ели, будто напоминая, что и будка, и Школа, и все, что внутри – инородное для этого места, чужое, и если б порывистый ветер, бушующий за стеклом, хотел, то давно бы снес в адово пекло обветшалое здание и его беспокойных жителей.
Несмотря на то, что эта мрачная картина внушала легкую тревогу и отдавалась необъяснимой тупой болью в затылке, Бэлла пережидала у широкого подоконника все визиты девчонок к Буниной, всеми силами делая вид, что ей безразличен окружающий мир.
Распорядок дня больных с такой человеческой текучкой и вечно хлопающей дверью молниеносно покатился к черту на горе нянькам и врачихам, которые с завидной регулярностью выставляли Бунинских гостей за дверь.
— У нас здесь режим! Ну что вы зачастили?!
Девчонки упорно являлись по одной. Приходили в разное, ничем необъясняемое время так, чтоб подловить их было трудно.
Пугливой мышкой в палату скреблась почему-то всегда во время обеда полненькая невысокая девушка Ксюша. Она входила, постоянно озираясь, и расслабленно выдыхала только тогда, когда Бунина ободряюще хлопала по застиранным простыням своей постели, предлагая ей сесть.
«Как ты себя чувствуешь? Тебя никогда так долго не держали тут. Все нормально?»
Настя называла девчонку Проня, шутливо щелкала ее по носу, не отвечая на расспросы, много шутила в ее присутствии, но вместо смеха получала в ответ какую-то вымученную, кислую улыбку.
Проня-Ксюша надолго в палате не задерживалась, спешно кивала уже через пятнадцать минут и также боязливо оглядывалась, перед тем как выскользнуть за дверь.
Ее короткие визиты с лихвой компенсировала плоскими затяжными шутками Вера, заявляющаяся всегда с раннего утра.
Та самая некрасивая и не в меру гордая девчонка-провокатор, пытавшаяся заставить ее помыть пол в день приезда в Школу. Пока она сидела на кровати Насти, поджав под себя ногу по-пацански, Бэлла чувствовала себя так, будто от макушки до пят поражена проказой, хотя именно чертову Веру Бунина звала «Холера».
Эта Холера врывалась к ним, ногой открывая дверь, и каждый раз презрительно оглядывала Бэллкину кровать, прежде чем сплюнуть под ноги прямо в палате, как будто она тайно надеялась, что за ночь Кузнецова волшебным образом растает, испарится с продавленного матраса.
Однажды Кузнецова не сдержала облегченного выдоха, когда Вера — ну какое же все-таки тупое имя — спустя три часа непрерывной иронии на грани фола и недовольных взглядов в ее сторону хлопнула дверью со стороны коридора.
— Когда-нибудь мы с ней подеремся, — еле слышно подытожила она тогда.
Бунина покосилась на нее, нахмурившись, но ничего не сказала. А уже на следующий день бесцеремонно выставила девчонку за дверь даже быстрее, чем обычно уходила Ксюша: «Я устала от тебя, Холера, приходи через месяц».
Кузнецова благодарно ей кивнула.
Поначалу щеки обожгло стыдом — девчонка отказалась от развлекающей ее компании, но она быстро отбросила это чувство. Гостей Насте хватало.
«Поправляйся давай, нарколыга! Без тебя тихо»
По вечерам обязательно рисовались молчаливая Алина с ободряющими взглядами и обязательным ударом ладонью на прощанье и манерная, но улыбчивая и какая-то вся легкая на подъем Ася.
На нее смотреть почему-то было мучительно стыдно после стычки в подсобке, и Бэлла резко отворачивалась, едва макушка фигуристой девушки возникала в двери.
Однажды даже пришла Петруха — высокая девушка Настя с длинными немытыми волосами, которая вместе с еще несколькими девчонками подарила Бэллке шрам над бровью и очередной сотряс на прошлой неделе.
Впрочем, она надолго не задержалась: потрепала и без того растрепанную макушку Буниной и ушла.
К видимому огорчению Насти не приходила только староста Купер, к невидимому огорчению Бэллы не объявлялась еще и Наташа.
Как-то Кузнецова набралась решимости и словно невзначай спросила у своей соседки, почему Гончарова не приходит ее навестить.
Бунина только усмехнулась.
— Гончарова, она как кошка — гуляет сама по себе.
Дальше расспрашивать было бессмысленно.
Девчонка могла заболтать кого угодно до смерти, начав беседу с бородатого анекдота, а закончить спорами о Русско-японской войне, но разговорить Настю, если она говорить что-то не хотела, было невозможно.
Бэлла уже столкнулась с этим, когда как-то ночью пристала к разгоряченной шутками Насте с давно волновавшим ее вопросом. Кто такая Беляева?
Настя тогда запнулась на полуслове и охладела ко всему резко, словно кто-то ее ледяной водой облил, хотя до этого они хохотали над только что придуманной ей глупой песенкой о таракане.
— Это неважно. Я не советую тебе выяснять.
— Ну почему? — предприняла последнюю попытку Бэллка, — Скажи хотя бы, из какой она группы? Она ведь спасла меня, когда принесла сюда в первый день!
Бунина удивленно вскинула брови, но быстро справилась с собой, вновь цепляя маску равнодушия.
— Вот и сиди молча радуйся. Не лезь в это, я предупреждаю.
— Настя…
— Малая, разговор окончен.
Кузнецова терялась в догадках. В месте, где от имен давно остались только клички, априори ни у кого искренность по подбородку не стекает, но ведь вопрос не был личным.
Кто эта девушка? Почему Бэллка слышала эту фамилию только однажды? Почему Настя так реагирует на любое упоминание?
Конечно, можно было закрыть глаза и выдохнуть эти мысли вместе с воздухом, но Беляева, кем бы она не была, оказалась единственной, кто сделал для нее что-то по-настоящему хорошее в этих стенах.
Это не давало покоя и дарило слабый огонек надежды на то, что у девчонки здесь может появиться друг.
От тревоги и безделья горка самолетиков из салфеток на прикроватной тумбе росла в геометрической прогрессии на радость Буниной. Настя была несказанно счастлива, когда обнаружила такие запасы, и тут же развернула вокруг своей постели военно-полевую почту.
За подписанными Буниной самолетиками несколько раз в день являлись по очереди три близняшки лет одиннадцати. Бэлла мысленно окрестила их голубями.
Девчонки серьезно кивали в ответ на Бунинские отрывистые фразы «Касперу. В восьмую, старосте. Ярой. Денчику из девятой», прятали в складки одежды исписанные огрызком карандаша кривоватые Бэллкины творения и убегали.
Настя потирала ладони как весенняя муха и просила Бэллку сложить еще.
«Где ты раньше была, Малая? Обычно в больничном без бумаги всю связь с внешним миром теряешь, а тут такая прелесть из салфеток…»
Бэлла осторожно кивала и подрагивающими пальцами подгибала крылья очередному летающему бедолаге.
Ответные аккуратные самолетики сложенные из тетрадных листочков прилетали в палату вместе с совершенно разными девчонками в возрасте не старше пятнадцати.
У Кузнецовой сложилось стойкое впечатление, что Насте пишет вся Школа.
А еще ей безумно хотелось тоже поучаствовать в почтовой переписке. План родился сам собой и до первой минуты осуществления казался Бэллке надежным, как швейцарские часы.
Когда в очередной раз утром у двери замаячила смуглая макушка одной из тройняшек, девушка выскользнула в коридор следом за ней, пока Настя, облизав кончик карандаша для яркости, уже строчила следующее послание.
— Эй, стой!
Невысокая девчушка обернулась и испуганно попятилась, глядя на Бэллу широко распахнутыми глазами. Судя по бегающему взгляду и стиснутым небольшим кулакам, мелкая думала, как бы побыстрее убежать.
Кузнецова различила в тишине больничного коридора еле слышный шорох сминаемой салфетки и замахала руками.
— Нет-нет-нет, ты не поняла! Я не хочу отбирать у тебя записку. Мне нужна твоя помощь.
Девчонка насупилась.
— Помощь?
— Угу, — закивала Бэлла китайским болванчиком, — Мне нужна девочка. Маленькая. Лиза. Может, ты знаешь ее? Такая… с косичками серыми, вот такого примерно роста…
Она жестами попыталась описать свою давнюю маленькую знакомую. Девчонка напротив расплылась в понимающей хитрой улыбке и прищурилась.
— Знаю-знаю. Что передать?
Бэлла почувствовала, как щеки вспыхнули, и тут же разозлилась на саму себя.
Я старше, а это значит — умнее и уверенней! Голос прозвучал почти по-взрослому:
— Попроси, чтоб пришла. Она сказала, что я могу ее звать.
«Тройняшка» перестала улыбаться, вмиг почувствовав перемену тона:
— Ладно. Один раз передам, но больше
меня не проси…
«Да больно ты мне нужна», — подумала Бэлла, наблюдая за исчезающей в длинном коридоре фигуркой.
Не по-детски серьезная головка с косами заглянула к ним в палату после окончания уроков — Бэллка подозревала, что мелкая сучка Буниной специально долго тянула с ее просьбой, но жаловаться было не на что.
Два заранее подписанных самолетика с одной и той же фразой — единственные, над которыми она специально пыхтела все утро — ждали своего часа под подушкой.
Увидев Лизу, Бунина привычно заерзала.
— От кого?
— Ни от кого, а к кому, — уверенно прошагала к Бэллкиной кровати девочка. Настя прищурилась, наблюдая.
— Эм, привет, — Бэлла поднялась на подушках, — Ты сказала, я могу к тебе….
Лиза нетерпеливо протянула к ней руку:
— Давай. И всегда можешь звать меня теперь.
С кровати Насти послышался удивленный свист, а Кузнецова четко поняла, что сейчас случилось что-то серьезное и, возможно, необратимое для кого-то из них.
Самолетики, уже нагретые ее ладонью почти до состояния поплывших по слишком мягким крыльям чернил, исчезли в карманах широких штанов Лизы.
— Спасибо, — почему-то шепотом кивнула ей Бэлла. Девчонка не улыбнулась, только тряхнула кончиками кос и убежала, смешно притопывая.
Бэллка повернулась к присвистывающей Насте.
— Что я теперь ей должна?
Бунина пожала плечами.
— Все и одновременно ничего. Попросит защитить — поможешь. А пока пользуйся.
***
Это утро было последним перед их выпиской.
Неприятная врачиха, сменщица приятной Мироновны, сообщила об этом с таким видом, будто не выписывала их, а хоронила. Но настроение это никому не испортило.
Несмотря на то, что день обещал быть серым, в воздухе витало что-то тревожное, новое.
Дождь, успевший не на шутку разойтись, уже привычно барабанил в окно крупными каплями, будто пытаясь прорваться внутрь.
Бэлла задумчиво жевала оставшуюся от завтрака засохшую корку серого хлеба и водила пальцами по холодным стеклам, кожей чувствуя звонкие удары воды.
Раньше она пережидала бы такую мерзкую погоду в заплеванном подъезде с мигающими лампочками и сомнительными друзьями, остро пахнущими дешевым портвейном, дюшесом и бесшабашной юностью.
А сейчас у нее есть только широкий подоконник, теплые носки и ощущение тотального одиночества.
С появления Лизы минуло два дня, но ни на одну из Бэллкиных записок не пришло ответа, не появлялась и сама девчушка.
Кузнецова вздохнула и облизала покрасневшие от стекольного холода пальцы.
Зачем нужны головокружительные успехи в ее физическом восстановлении, которые так хвалят местные белые халатики, если никому не интересно узнать, как ей спится здесь под оглушающий по ночам стук капель.
— Это в спортзал неси! Петруху знаешь.
Настя с утра была особенно активна и в три раза непоседливее, чем обычно.
Близняшки тащили записки уже по второму кругу, а Бунина все не успокаивалась. Впрочем, ее шумная деятельность вырывала Бэллку из пасмурных мыслей и не давала сосредоточиться на бессмысленном самобичевании.
— Ты там в подоконник глубоко корни пустила?
Кузнецова поболтала ногами в огромных серых носках и пожала плечами.
— Давай соскакивай с жердочки, у нас сегодня праздник. Ща кровати сдвинем.
— Праздник? — заинтересованно завертелась Бэлла, одергивая задравшуюся больничную рубашку.
— День рождения, — отчеканила Бунина, и, немного подумав, добавила, — Юбилей. Мне сорок.
Конопатая девчонка, в этот момент прячущая очередной самолетик за резинку штанов, удивленно выкатила глаза и открыла рот.
Бунина ей подмигнула.
Шутка подпрыгивала в воздухе между ними и могла бы иметь феерично-привычный для Насти успех, когда дверь в палату вдруг отлетела к стене с такой силой, словно ее при открытии пытались снести с петель.
Каспер влетела внутрь гневной молнией и бросилась к подоконнику, отшвырнув по дороге ширму.
— Что ты…
Продолжение Бэллкиной фразы утонуло где-то между ударом затылком о стекло позади и сдавленным: «Пусти меня, идиотка!».
Боль была такой резкой, что на секунду она подумала, что Купер её ударила, но на самом деле староста всего лишь прижала девушку к стеклу, сжав щёки двумя пальцами, заставляя замолчать.
Бунина напряженно гипнотизировала затылок взмыленной старосты.
— Кость, что случилось?
— Не трогай меня! — на Бэллином лице на миг отразилась паника, но потом быстро сменилась на гримасу отвращения. Она стряхнула с себя татуированные руки, но девушка не отошла от нее ни на шаг.
— Ты спрашиваешь меня, что случилось?! — Костья стрельнула в Настю взглядом через плечо, — Какого хуя по Школе бегает мелкая с запиской «для Беляевой»?!
Староста была не просто зла, она была в блядской ярости.
Хотелось исчезнуть не просто с подоконника — из страны, настолько злыми были потемневшие глаза напротив.
А еще они смотрели на Бэллу так, словно не было вокруг Буниной, которая звуком фейспалма после последней фразы могла переполошить половину этажа и разбить собственный лоб, мелкой, которая бочком испуганно пятилась к двери и откровенно была в восторге от разворачивающегося зрелища.
Каспер смотрела на нее, и в этом взгляде Бэлла читала явную угрозу для собственной жизни.
— Что ты творишь?! — отпихивая ее от себя, прорычала Кузнецова. Рубашка из-за возни на подоконнике сбилась на бедрах белесой пеной, и темноволосую полностью одетую старосту от голой кожи Бэллки не отделял и шаг.
— Что творю я?! Это ты мне объясни, нахуя ты лезешь в то, что тебя не касается?!
Бэллка выворачивалась и пыталась вырваться, пнуть, толкнуть в грудь — но Купер была слишком зла, чтобы позволить ей это и выигрывала за счет более выгодного положения.
— Отвали, ясно?! Это не твое дело!
— Нет, мое, и я тебе сломаю шею, если ты еще раз выкинешь подобную хрень!
— Отпусти!
— Малая заткнись, я предупреждала тебя, — вклинилась встревоженная Настя, — Кас, она не знала, я клянусь, она не знала. Это по глупости.
У Бэллы заболел затылок.
Она заглянула в глаза татуированной девушки и просто подавилась ее ненавистью, мхом разрастающейся в зеленых радужках чуть темнее, чем у нее самой.
Костья вцепилась руками в ее плечи. Сильно, крепко, без возможности вырваться и освободиться.
Недавно переставшая болеть голова закружилась. Она сделала еще одну попытку, а потом обессиленно размякла в чужих руках, только продолжила дышать так глубоко, что грудь под безразмерной рубашкой ходила ходуном.
— Костья.
***
Казалось, что впервые прозвучавшее от Бэллки имя старосты отрезвило на секунду всех присутствующих. Каспер вздрогнула, и тряхнула ее, словно пытаясь скинуть последнее слово.
— Заткнись! Если ты не заткнешься, я заткну тебя сама!
— Каким это образом?
Каспер яростно хохотнула, посмотрела по сторонам, задержав на секунду взгляд на замеревшей у двери мелкой конопатой девчонке, а потом сомкнула пальцы на открытой Бэллиной шее, заставляя поднять голову и посмотреть на себя.
— Откуда ты знаешь эту фамилию?
Малая уперто молчала.
У нее был такой взгляд, что Костья не могла понять, чего она хочет больше — вырезать эти глаза и скормить первым попавшимся дворовым псинам чуть позже или заклеймить. Чтобы никто и никогда… Никто, кроме нее. Потому что блядь, ну какой же у нее сильный взгляд... О, черт, это не та мысль!
Она усилила хватку, чувствуя, как хрипло девчонка дышит.
— Все еще сомневаешься во мне?!
Ответом были задрожавшие на кончиках ресниц слезы — не от обиды, а всего лишь от боли. Не те слезы, что она хотела бы увидеть после того, как пробывшая здесь без году неделю девка пыталась раскопать ее прошлое.
Костья скользнула взглядом по ее лицу, по розовым от перченой смеси стыда и злости щекам, по подрагивающему подбородку. Потом случайно посмотрела на ее губы.
Ну и какого черта у нее были такие губы? Красивые, персикового цвета, чуть искусанные, но пухлые и какие-то неправильные.
Пришлось на секунду прикрыть глаза, потому что злиться становилось сложнее, а она не хотела переставать злиться. Блядь…
Малая неожиданно тихо вздохнула, обжигая дыханием ее пальцы, сглотнула, заставляя почувствовать колебания под горящей кожей, и, главное — закусила губу, вероятно, борясь с непрошенными слезами. Надо отдать ей должное — по щекам не прокатилось ни одной дорожки.
Костья грубо выдохнула, стиснула зубы и начала дубасить по стене рядом с окном ладонью — в пяти сантиметрах от ее лица. Один удар, второй, третий, пятый, восьмой, пока кожу не защипало от боли. На каждый удар — обрывочная фраза.
— Это. Не то. Что тебе. Нужно знать. Беляевой не существует. Она умерла. Все. Понятно?!
Потом сжала руку в кулак и снова — саданула по стене так, что свело костяшки. Больно.
— Понятно или нет?!
Бэлла медленно кивнула, не отводя взгляд.
Староста поняла, что последнее время у нее едет крыша, когда отступила на шаг, все еще не разжимая пальцев, стискивающих бледную шею.
Почему-то хотелось и дальше смотреть в глаза. Сильно хотелось, потребностью, скрипом суставов… Костья ожидала, что увидев ее, будет злиться сильнее, но выражение лица девчонки, одновременно сломленное и твердое, почему-то не злило.
Она пришла сюда с целью разнести палату и двух ее обитательниц, потому что перед глазами только красная пелена последний час, потому что карман жжет сложенный из бумажной салфетки самолетик с наивной фразой "давай поговорим", потому что она три года назад похоронила человека с этой чертовой фамилией навсегда и возрождать не собиралась.
Отойти от девчонки без желания стащить ее за собой на пол помог скрип двери, и видит бог, Костья никогда так сильно кому-то из младшей группы не радовалась.
— Что это? — буркнула она, отрываясь от выдохнувшей девчонки.
Посыльная Буниной вылупила на нее свои огромные глазищи и что-то пробормотала.
— Очередные письма для несуществующих людей?
Бунина расслабленно откинулась на подушки, едва Костья сделала пару шагов от подоконника по направлению к мелкой.
Девчонка даже подпрыгнула от неожиданности, когда Каспер вырвала из ее рук бумажку и развернула ее. Тут же приподняла бровь и взглядом приказала девчонке бежать. Мелкая сорвалась, громко хлопнув на прощанье дверью.
— Чего? День рождения? — Костья фыркнула, уставившись на Настю, – Мы в прошлом году его в апреле отмечали.
— И что с того? — огрызнулась Бунина, искоса наблюдая за потирающей шею насупленной Бэллой, — Это мой праздник, когда хочу, тогда и рождаюсь. Сегодня в шесть рисуй всех сюда.
