«...ты не бойся,
я не буду если только
не забуду но а если
не успею, без тебя я
не умею...»
Время неумолимо приближалось к ужину и за окнами школы стремительно темнело. Казалось, громоздкое здание черным, грязным бархатом окутывает вечер. Оплетает осторожно, почти нежно, боясь, что неосторожный порыв ветра, принесшего с собой тьму, может взорвать тугой комок эмоций, в который превратилась сегодня Петрова. Казалось, тронь сейчас ее кожу — разорвется, и начнет хлестать из артерий наружу алая злость и праведный гнев. — Петруха? Серьезно? — Милка удивленно вскинула брови, ухмылка предвкушения на ее лице сменилась разочарованной гримасой, — А что, ста-а-ароста ваша не придет? Словно надеясь разглядеть Купер за ее плечом, Ксюха привстала на цыпочки и шутливо заглянула Насте за спину. Прятавшаяся за ней Ася отпрянула с испуганным вздохом. Звуки коридора почти не долетали до тупика перед комнатой девятой группы, и собравшуюся у двери в спальню толпу не было видно ни со стороны лестниц, ни со стороны других дверей. Петрова думала, что это удобное место для разговора, но быстро поняла свою ошибку, когда из дверей спальни показались лица. Постучав в дверь с крупно нацарапанной, до тошноты пафосной надписью «оставь надежду, самоубийца», Петрова не думала о последствиях, не думала о безопасности всех, кто с ней потащился, потому что думала о другом. О жалких зачатках честности и справедливости у людей, посвящавших свои дни избавлению от агрессии, о силе и слабости… о семье. Руки были безумно холодными, ноги тряслись, а в венах бурлил гнев. Потому что Настя была в бешенстве. Осознание пришло внезапно, настигло удушливой волной еще там, у кровати, на которой рыдала Митронина. Они все — ее семья. Её десятая. Жалкая, не всегда дружная, смешная и нелепая, но та, что всегда рядом, та, вместе с которой она узнает жизнь, она выживает. И на ее семью нападали, покушались, пытались истребить по одиночке. Петруха вдруг так сильно поняла Костью и все ее поступки, что извиниться захотелось с удвоенной силой. Ты поэтому без липкой лжи и всегда по первому зову? Они для тебя — это чувство? Я тоже? Придешь для меня так, как я сейчас для Аси? На её уверенный стук, больше похожий на попытку разнести к херам деревянную дверь комнаты, лениво и неспешно вышла почти вся девятая группа. Вышла и будто случайно окружила пришедших в неровное кольцо. Из-за так и оставшейся распахнутой двери в коридор выглядывала заспанная, но любопытная головка блондинистой Барби. Милас загораживала её, повелительно поглядывая на бесновавшихся Костину, Денчика и Матюху. Скалившись, они переглядывались и перемигивались, задерживая дыхание от предчувствия и осознания собственного превосходства. Гора держалась чуть поодаль, напряженно кусая изнутри собственную щеку, делая вид, что не замечает настороженных взглядов своей старосты. За спиной Насти испуганно жалась Ася и почти рычала как обычно беззубая в драках Вера, по правую и левую руки смешными стражниками смотрелись долговязая Алина и низенькая Бунина. Дело было даже не в численном превосходстве, а в том, что перед горсткой воспитанниц десятой собралась половина команды ММА, негласно возглавляемая Милас. Они просто были сильнее, но это не значит, лучше и справедливее. — Я не от имени старосты пришла говорить. За это отвечать кто из твоих будет? — Настя легко качнула головой в сторону прятавшей лицо Митрониной. Кто-то из девятой хмыкнул, но, даже вскинув глаза и пробежав по лицам, Петруха не смогла понять, кто именно. Милка молчала, улыбаясь. И по этой улыбке Настя поняла, что еще немного, и её стошнит. Прямо сейчас. А потом она убьёт каждую из них. Неважно, как. Но убьёт.Щёки пылали, а дыхание сбилось от злости и отвращения. — А че смешного-то? — она еще раз огляделась, вскинув подбородок, — Че смешного, сука? Я вас спрашиваю! Костина и Гора синхронно отвели глаза: слишком хорошо помнят, как Настя учила их в свое время наматывать на ладони бинты и делать подсечки. Стыдно, значит. Она ведь видела, как они учились драться, как пришли к Дмитричу воробушками нахохленными на два года позже их с Милкой. Они ведь одному и тому же учились, ради одного в ММА пришли: выпускать все злое в клетке, не позволять ему вырываться в коридорах. Стычки с новенькими были другими, они были единственным исключением из правила, одновременно инициацией и защитой своей территории. Тем более новенькие часто попадались такими зубастыми, что после них приходилось рваные раны зализывать. Но то новенькие, а это — свои. Тишина коридора стала такой явственной и густой, что, казалось, урони сейчас кто-то на пол булавку, звук ее падения прозвучит гонгом и взорвет помещение к чертям. Ксюха продолжала улыбаться. — Не испытывай мое терпение! С каких пор вы позволяете себе бить тех, кто не способен вам ответить? Что вы за спортсменки такие после этого?! — заорала ей в лицо Настя, не выдержав, и та дернулась, пытаясь отвернуться, зажмуриться. Старосту девятой легко спрятала за плечо Денчик, вдруг широко шагнув к Петрухе. — Ты кто такая, чтоб тут орать, м? Пришла на чужую территорию с разборками, и наивно думаешь, что тебе это с рук сойдет? Ася за спиной судорожно выдохнула, и всем стало понятно, кто автор ее налившейся кровью скулы. Петрова зашипела, мигом потеряв крохотные остатки выдержки. — Я пришла разобраться и услышать извинения перед той, кому ты пыталась лицо разбить, — она сгребла в ладонь ткань футболки на плече Денчика, — И у меня кончается терпение. Я спрашиваю в последний раз: какого черта?! Дианка Субботина ощерилась: — А, эта ваша Митро-о-онина, — девятая несинхронно заулюлюкала, — Как только научится не распускать руки, личико и выздоровеет. Каспер слишком плохо вас дрессирует. Никакого воспитания! Милас засмеялась, позабавленная ее словами. — Вы бы свою Барби для начала воспитали! — визгливо выкрикнула Ася, — Она «нет» и «да» путает! Встретившись с Настей взглядом, Митронина сжала губы, задирая подбородок. Знакомый мятежный огонек. Кажется, отличительная черта десятой. Ее здесь пополам могут сломать быстрее, чем она успеет об этом подумать, а она огрызается. С ума сойти! Ненормальная. Дверь в комнату захлопнулась с оглушительным грохотом старого деревянного косяка. Никто не обернулся на звук, но все поняли, что макушка Анечки Барби исчезла. Лицо Денчика ожесточилось, и она громко щелкнула челюстью, качнувшись корпусом в сторону голоса Аси, как будто хотела напасть: — Закрой рот, шлюха. Видит бог, Петруха пыталась её предупредить, она сильнее сжимала руку на дианкиной футболке, но чертова девчонка не поняла намека: сверлила Асю взглядом, выставляя челюсть вперёд. А в следующий момент отлетела прямо на недовольную Милку, потому что Петруха коротко и без предупреждения ударила. Прямо в перекошенное от напряжения лицо, прямо в стриженный ежиком череп. Денчик схватилась за нос, заскулив, а Петрова процедила: — Теперь мы ждем извинений еще и за это. А потом тупик взорвался визгом Аси и треснутым хрипом Буниной. Ярость пульсировала в висках, заставляя наносить удары один за одним, потому что они накинулись все разом, и Петрухе ничего другого не оставалось. Звуки столкновений вокруг пугали: в суматохе Настя не могла сразу определить, кого рядом с ней бьют и нужна ли там её помощь. Денчик в её руках уже не пыталась говорить, хотя сама снова на нее бросилась. Она тихо скулила что-то, но ее голоса не было слышно. Субботина кашляла. Петруха чувствовала, что ей не хватает дыхания. Она сжала глотку Дианы, которая жмурилась, пытаясь отвернуть лицо. Из сломанного носа хлестала кровь, которую девчонка с достоинством бойцухи покорно глотала вперемешку со слезами в ожидании следующего удара. Петрова знала, как нужно бить сейчас, чтоб избавить её от остатков сознания, но не успела. Слева вдруг раздался слишком знакомый всхлип. Матюха пнула уже лежавшую на полу Настю Бунину в лицо. Перочинный ножик — единственное, что спасало раньше малявку — отлетел к стене. Петруха легко выпустила из рук Диану, тут же рухнувшую на пол грузным мешком, и оскалилась, врезаясь кулаком уже в скулу Матюхи. Снова и снова, пока кожа на костяшках не лопнула. Боли всё равно не было. Просто жжение. Просто горячо. Просто чертовски неправильно видеть, как Бунина на корточках выползает из тупика, пачкая кровью собственные ладони. Краем глаза Настя заметила, как в удушающем захвате Горы бьется Алина, а Вера группируется на полу перед Костиной, прикрывая руками голову. Пронзительный визг Аси резал слух, но из-за судорожных движений кругом Петрова не могла понять, откуда он. Этот звук разрывался с каждым ударом сердца в груди. Сейчас они отключат их всех по одной и нападут на неё разом. Черт! Зубы снова сжались, Петрова выбросила перед собой кулак ещё раз, попадая в челюсть. Воспользовавшись тем, что Матюха согнулась, хватаясь за лицо, Настя вскинула голову, потеряв на секунду бдительность, и тут же потеряла равновесие. Сглупила, ай, как сильно она сглупила! Левая часть лица онемела мгновенно. А потом что-то выстрелило в левый бок. А потом пнули в правый. Голова запрокинулась, и девушка ощутила, как сознание начинает плавать. Она ловила воздух приоткрытым ртом, всем своим существом ища ориентир, чтобы зацепиться за него, не уходить. Никакого обморока. Нельзя. Нельзя. В голове пульсировало. Она съехала по стене, готовясь оттолкнуться от нее, как только в глазах прояснится, и девки столпились вокруг неё. Кто-то схватил за горло. Блядь, если постараются, как умеют, ночевать придется в больничном. Гора будет бить в голову, можно сделать проход в ноги, но для этого надо встать. Вывернуть руку Костиной или лучше ударить в печень, чтоб появилась секунда на передышку?.. Настя прикрыла глаза. Шаги. Она услышала их сквозь шум и звон в ушах — сначала тихие, отдающиеся в коридоре. Затем громче, быстрее. Будто кто-то бежал. Стук стал почти оглушающим — она слышала ясно, четко — и глаза распахнулись, возвращая её плывущее сознание в тупик перед комнатой девятой. — Что происходит?! Ничего не изменилось, только горло сжали сильнее. Среди поднявшегося гама до боли знакомым прозвучал тяжелый вздох и усталое «давай, Настя». Короткий складной нож просвистел где-то слева и, ударившись о бетонную стену, с бряцаньем приземлился на пол. — Вашу, сука, мать, что происходит?! А в следующий момент её отпустили. Практически отпихнули от себя, и Петруха упала, ударившись о ледяной пол копчиком. Будто сложилась гармошкой, как сломанная кукла, прижимая к себе колени, сжавшись, глядя внезапно заслезившимися глазами, как кто-то темноволосый отшвыривает Милку к противоположной стене. — Я спрашиваю, что блядь происходит?! Настя вздрогнула, услышав голос Купер. Она стояла позади окруживших Петруху девчонок, взъерошенная, почему-то мокрая и бледная, но в темных глазах плескалась такая сила и уверенность, что захотелось поежиться. Из-за её спины выглядывала макушка запыхавшейся Буниной. — Отошли от неё. Отойдите от всех моих и пропустите их ко мне. Ничего не произошло, и Костья нетерпеливо топнула ногой, метнув взгляд в сторону потирающей запястья, мрачной Милки. Та махнула рукой: — Отойдите. Живо. В глазах девятой промелькнуло замешательство и удивление. Они переглянулись. — Живо! — Ладно, ладно. Гора подняла ладони в успокаивающем жесте. Матюха закатила глаза и оттолкнула от себя Веру. Та пошатнулась и спешно отбежала назад, оказавшись за спиной Каспер. Староста десятой стояла в уверенно-расслабленной позе, сканируя глазами девчонок, провожая взглядом каждую из помятых, хромающих фигур, стекающихся за ее спину. Алина прошла к своим почти уверенно, не оглядываясь, в отличие от посиневшей Ася, которую, судя по пятнам на шее и цвету лица, кто-то душил ее же собственным чокером. Петруха пошла последней. Она медленно встала и, расталкивая плечами тех, кто стоял на пути, дошла до Костьи, становясь не за спину, а рядом, стараясь не пропустить ни слова. В ушах шумела кровь, и в пальцах покалывало. Челюсть болела от крепкого удара. Она бы справилась. Она бы сама справилась и без помощи старосты. Ей ни капли не нужно было это эффектное появление. Дождавшись, пока девчонки окажутся на безопасном расстоянии, Каспер прокашлялась. — Ну и что за хуйню ты себе позволяешь, Милка? — произнесла она таким глухим и спокойным голосом, что ужас сковал всё существо — даже Настя невольно почувствовала его. Парализующий страх от одной только интонации. Пустой и почти мёртвой. Так она не звучала еще никогда. Петруха даже не подозревала, что их староста умеет так говорить. Милка окинула её оценивающим взглядом исподлобья: — Какие-то проблемы? Я думала, ты свою армию прислала. Они пытались ворваться в комнату, какое-то прощение требовали, провоцировали… — Пиздеж, — не выдержала Петруха. Костья скрипнула зубами, мельком оглянувшись на неё. В ней явно полыхал гнев, который девушка даже не пыталась скрывать, сжимая кулаки добела. — Много на себя берешь, Ксюха. Что-то зачастила в этом году. Уговор забыла? — Не вам одним нарушать правила, — ухмылка вышла кособокой, как будто Милас выбирала между желанием оскалиться и закричать. Судя по выражению скривившегося лица Купер, это был далеко не первый её прозрачный намек на непосвященную новенькую. С садистским удовольствием Милка раз за разом поддевала этим Костью в глаза и за глаза и даже предлагала свою «помощь». Настя слышала об этом, но на негласные собрания старост никого из групп не приводили, поэтому все подозрения оставались на уровне слухов. — Да что вы знаете здесь о правилах? — снова вступилась Петрова, игнорируя предостерегающий жест Каспер, — Своих от чужих отличать перестали, заврались, дышать от понтов нечем! Она ткнула пальцем в стыдливо прятавшую глаза Гору: — Ты, — Анька подняла на неё туманный взгляд, — Ты долго это терпеть будешь? Горохова, тебе бы проход в ноги отрабатывать, чтоб не опозориться снова на соревнованиях… Костина, тебе ничего не жмет? Тебя я учила шею фиксировать! Я! Юродивые, блять, а еще команду из себя строите! Я все Дмитричу расскажу. Слышите?! Все. Лучше уж пусть Малая по клетке скачет, чем вы перед тем как малолеток пиздить тренируетесь. Субботина вообще клетки не достойна с таким поведением! Милка ощетинилась: — С каких пор ты такая правильная стала? — Это ты с каких пор такая мразь?! — Петруха дернулась, ощутив на плече успокаивающе сжатую ладонь Костьи, но замолчать не смогла, — Мне плевать, чего ты добиваешься и из каких побуждений. Терпеть это я больше не буду. Ты меня знаешь, я никого здесь не боюсь. Сопли твоим я тоже вытирать больше не буду. Теперь только честная борьба, усекла? Ксюха помрачнела и перевела взгляд на настороженную и напряженную Костью: — Как тебе это нравится? Им плевать на твои слова и наши уговоры. Вы развязываете мне руки, Каспер. Староста десятой сделала шаг вперед, отодвигая плечом фигуру Насти словно невзначай. Глаза ее сузились. — Нет, это я сейчас тебе руки связываю. Теперь все договоры двусторонние. Думаешь, у меня ничего нет против тебя, а? Как быстро все забылось, Милка… Помнишь ту девочку с челкой? Я ведь подтвердила твою невиновность. А помнишь, я заступилась за Гору?.. Купер притворно грустно улыбнулась и покачала головой. — Ты обещала! — Да? А ты, как и все старосты, обещала поддерживать порядок. И? Думаешь, я не понимаю, чего ты хочешь? Ничье место тебе не занять. Ни моё в кабинете Литвиновой, ни её в команде Дмитрича, — голова Костьи качнулась в сторону Петровой. Петруха подивилась такому спокойствию, но потом заметила заведенный за спину и сжатый в напряжении дрожащий кулак. В мелком треморе татуировки на коже старосты сливались в черную сетку. — Стучать на меня пойдешь? — Ксюха обнажила десна в оскале, — Ручная крыса Грымзе? — Следи за языком, — Каспер повысила голос, — Мне даже не придется напрягаться и произносить что-то вслух. Еще раз хоть пальцем тронешь кого-то из моих — будешь махать кулаками в колонии. Напомнишь, сколько у тебя предупреждений?.. Милас зашипела. — Это всех касается, — проигнорировав недовольство старосты девятой, Купер предупреждающе обвела глазами чужую группу, — Будете продолжать заниматься такой хуйней, миру в Школе придет конец, а я этого не допущу, так что в случае плохого поведения я избавлюсь от вас по одной. Причины найдутся, не сомневайтесь. — Брось, Костик. Мы просто чуточку перегнули. Ты тоже хороша, третий месяц группа ручная, подаешь плохой пример подрастающему поколению… — Не лезь в мои дела! Мы сами решаем, с кем мы ручные, это ясно? — Боже упаси! — Ксюха усмехнулась, — Какая страсть! Может, мы теперь вообще все посвящения запретим? У нас же тут просто клуб пацифисток! — Может и запретим. — Отойдем поговорить? Ты начинаешь бредить, это влияние толпы. — Давай-ка как-нибудь в другой раз. Или, лучше, никогда. — К недотепам своим торопишься? У вас по расписанию на них подрочить или помолиться? Что-то не вижу их рядом. Так выглядит образцовая группа, да? — Пошли. Вон. Купер произнесла это так холодно, как только могла. Сухой голос, сухое презрение, сухая ярость. Девятая неуверенно отступила, прочувствовав чужой настрой. — Да ладно, давай завтра позовем Ярую, Юлька и нормально обсудим, как настоящие старосты, — Милка протянула к ней руку, подаваясь вперед. Ася сзади судорожно вздохнула. — Съёбывай, — прорычала Костья, — Я не буду повторять. Вокруг не отрывающих друг от друга взглядов старост заструился шепот, но они не разрывали напряженных гляделок. Петрова расправила плечи, готовясь к худшему, но ничего, на удивление, не случилось. — Пошли, мои хорошие, — заискивающе улыбающаяся до этого Милка, кивнула девкам, призывая тех следовать за собой, и скрылась за дверьми. Субботина и Матюха разочарованно оглянулись на десятую и поспешили за ней. Гора и Костина вошли не оглядываясь. Костья едва заметно выдохнула и повернулась к группе: — А теперь вы все за мной, мои хорошие. От сквозившего в голосе яда по спине Петрухи пробежали мурашки, но она покорно повернула к выходу из тупика вслед за прихрамывающей группой.***
— Ну и чем вы думали?! Костья металась по спальне взмыленная, раскрасневшаяся. Она начала отчитывать их едва они дошли до комнаты. Кричала громко, не боясь выпускать наружу сдерживаемый перед другой группой гнев, мешанный с беспокойством. Колени еще подрагивали от не до конца утихшего приступа и адреналина после разговора с Милкой. Девчонки прятали глаза, поджимая ноги под панцири кроватей. Прямо смотрела только решительная и непробиваемая Петруха, истуканом застывшая у окна. — Они обидели Асю, — хмуро повторила она. Купер метнулась к сгорбившейся после слов Петрухи девушке и властно, но совсем не твердо обхватила руками её лицо, разглядывая на свет. Митронина зашипела, когда татуированные пальцы прошлись по синеющей скуле. — Кость, — шепнула она неуверенным тоном, — Я… — Ни слова, Ася, — отрезала Купер, отпуская её, — Я сейчас слишком зла. — Зла? На меня? — Ну, конечно же, блядь, на тебя! Вот скажи мне, — она присела перед поникшей Асей на корточки, — Нахера ты полезла к Барби? У неё медкарта толще чем у Горбатой в два раза!! Алина вяло помахала удивленно вскинувшей глаза Мирониной из своего угла. — Её стерегут там как зеницу ока, она буквально не умеет нормально разговаривать, а ты к ней со своими объятьями! Я удивлена, что они тебя вообще на месте за неё не порвали! Ася всхлипнула. Слезы дрожали под склеившимися ресницами, но она держалась, и это было заметно. Костья рассерженно дернула плечами, но пересилила себя и потрепала её по плечу, заставляя посмотреть в глаза. — Очень больно? — и голос невольно мягче, а в нахмуренных бровях — забота. — Уже нет… Ей не нужен был ответ Митрониной. Распознавать такие легкие повреждения умела каждая из них, равно как и каждая знала, какими ощущениями опухшая скула сопровождается. Это был о другом вопрос, и Ася ее поняла. — Значит, жить будешь, — мрачно констатировала староста, заметив ее несмелую улыбку, и отпрянула, поднявшись на ноги. Хватит телячьих нежностей, они провинились, в конце концов! — Мы бы справились. Справились без тебя, — снова хрипло заметила Настя. Купер подумала, что еще минута, и она сможет бегать по потолку от абсурда произошедшего и безрассудства тех, в чьей адекватности староста десятой была до сегодняшнего вечера уверена. Руки снова задрожали. — Да что ты говоришь? — со злой иронией процедила Каспер, сталкиваясь с Петровой глазами, — Это кто из вас там роль великого дипломата отыгрывал? Справиться — не значит разбить чьи-то лица, не ты ли об этом кричала десять минут назад? Петрова открыла рот, чтобы ответить, но не успела. — А что нам было делать? — горестно вздохнула Бунина, молчавшая все это время лишь потому, что была занята пересчитыванием зубов языком. — Мне сообщить!!! Впервые Купер хотелось сделать больно своей группе. По-другому до них не доходит, очевидно. — Ладно эти, — она махнула ладонью в сторону жавшихся друг к другу на одной кровати Асю, Бунину и Веру, — Там всегда слабоумие и отвага в приоритете. Но вы?! Горбатая, ты же умная девка, о чем ты думала, когда блять туда шла?! Алина сосредоточенно разглядывала стертый пол спальни, как будто ничего интереснее облупленных досок в комнате не было. Костья в сердцах хлопнула себя по лбу. — Петруха, — под её взглядом высокая девушка встрепенулась и даже отодвинулась от широкого подоконника, подавшись вперед, но, услышав продолжение, снова поникла, — Ты на какую помощь от них рассчитывала, когда с собой взяла на разборки? Горбатая косит от физры, я напомню. Холера понятно, кайфанула, но ты же должна понимать, чем её кайф может кончиться?! Бунина вообще могла всадить перо кому-то в глаз от испуга! На какой исход ты вообще надеялась?! — Мы вообще-то сами за ней пошли, — осторожно вставила Вера и схватилась за явно ноющие ребра. Каспер вцепилась в свои волосы на затылке и застонала: — Отряд самоубийц!!! В спальне настенные лампы моргали тусклым, но теплым желтым светом и впервые за долгое время чувствовалась какая-то пугливая, непривычная тишина. Не кряхтели под беспокойными ногами половицы, не шелестели карты и учебники, даже подступающий вечер сквозь запотевшее оконное стекло заглядывал осторожно, неуверенно. — Кас… — Молчи, Настя, не сейчас! Петрова спрятала дрожащие в улыбке губы под непослушной от радости ладонью. Каспер назвала ее по имени! Она не злится на нее больше так сильно! Они смогут поговорить… Костья перевела дыхание, оглядывая морщащиеся лица и склоненные виноватые затылки. Отчего-то вспомнилась собственная угловатая детская фигура. Будучи слишком одинокой, агрессивной, закрытой и отделившейся от всех, она много лет назад сознательно обрекала себя на вынужденную самостоятельность. Ей приходилось принимать решения, оступаться, ошибаться, ломаться, но начинать все сначала до тех пор, пока она сначала всю жизнь не начала. Начала, перечеркнув старое имя и вписав вместе с новым еще десяток имен, тоже в какой-то степени ей принадлежащих, в формуляр группы в кабинете директрисы. Она обязана им, обязана новой жизнью, новым именем и даже сейчас, когда староста на них злится до безумия, нельзя об этом забывать. И луковой шелухой отлетает то, что когда-то казалось нужным: дистанция, нелюбовь, подростковый эгоизм. Осознание оказалось таким простым и немного жутким одновременно, как все взрослые осознания: если они не помогут друг другу, не поможет больше никто и никогда. Бунина в повисшем виноватом безмолвии смешно шмыгнула носом. — В нашей группе нет никаких наказаний и повинности, — задумчиво хмыкнула Каспер, ломая затянувшееся молчание, — И плохие, и хорошие поступки остаются на совести совершивших их. Менять это я не планирую. Я вас не осуждаю, хотя злюсь, что вы не обдумали ничего и не позаботились о собственной безопасности. Я надеюсь, что это было в последний раз, и дальше мы продолжим жить во взаимоуважении и мире. Все члены группы это понимают, я права? Девчонки несинхронно смирно закивали, и даже Петруха осторожно наклонила голову. Купер пробежалась по ним оценивающим взглядом и едва заметно вздохнула. — Что по самочувствию? Кости, головы целы? — староста скептически выгнула бровь, когда Бунина бойко выкрикнула звонкое «да» и тут же кончиком языка собрала кровь с нижней губы. Вера все еще держалась за ребра. Каспер устало провела ладонью по лицу, вдруг ощутив разом навалившуюся усталость. Размеренные наставления птицами полетели по ожившей спальне десятой группы: — Петруха, отведи к Мироновне этих двух особо отличившихся. Да, да, Бунина, я о тебе тоже. Алина, нормально? Ася, забери у Буниной обезбол, и там под кроватью есть какая то хрень от ушибов, проследи, чтоб все обработали. Горбатая, найди Проню, проверь, давно её не было видно…. Дверь открылась с тонким скрипом, медленно впустив звуки коридора. Серые косички серьезно болтались на худых плечах непрошенной гостьи, сосредоточенно оглядывающей комнату и ее помятых обитательниц. Внутри Купер что-то екнуло в плохом предчувствии. — Староста? — серьезно осведомилась Лиза, остановив на Костье взгляд, хотя прекрасно знала её в лицо. Каспер хмыкнула: — Ну да. Наигранное равнодушие сжало горло. Сердце-предатель билось о ребра, словно хотело вырваться и снова ощутить голый пол и холод стен комнаты, жесткий матрас и ледяную воду умывальника, но уже с ней. На несколько часов Каспер успела забыть о той, чья нехватка в поле зрения вдруг стала так ярко ощущаться. Староста десятой покачнулась на носках, оглядывая Лизу. Словно Бэллка могла спрятаться за спиной невысокой щуплой девчонки. Мысль о том, что обладательница не по-детски серьезного взгляда принесла записку от Кузнецовой, тревожила и радовала одновременно. Девчонка насуплено молчала, ковыряясь в карманах. На секунду Купер была готова задрожать как псина и застучать по полу мифическим хвостом, только бы мелкая сказала что-то хорошее. — Это тебе. Нагретый детской ладошкой самолетик обжег руку, и Каспер успела представить, что бумага несет запах знакомых волос, что, разумеется, оказалось наваждением. Нацарапанная знакомым изящным почерком строчка возобновила утихшие ненадолго волны гнева и страха: «Малая и Лужа сегодня хотят вскрыть учительскую во время обхода. Торопись» — Отмена, — сквозь зубы процедила Каспер, силясь остановить трясущуюся руку. Текст записки поплыл перед глазами, — Бунина, идешь за мной, остальные ни шагу из комнаты до утра!***
— Прошу! Эта дверь даже не скрипнула, когда распахнулась под приглашающим жестом Лужи. Девчонка потратила на вскрытие замка одну кривую шпильку, позаимствованную у Аси без согласия той, и ровно три минуты напряженного копошения в старом дверном замке. — Тс! — Бэллка прижала указательный палец к губам, — Вообще не до шуток сейчас. Нас все еще могут заметить. Учительская хранила в себе необходимое после сквозняков коридора тепло, будто там только что отключили обогреватель. Приятный аромат сыроватой мебели ударил в нос. Большие окна вдоль всей левой стены, несмотря на близость ночи, делали помещение просторным и даже уютным, что вообще не могло сочетаться с этим зданием. Школа не принадлежала к числу тех мест, где можно чувствовать себя уютно и в безопасности. Все складывалось как нельзя лучше. Они встретили Третьякову, спешащую на обход, по пути сюда и были уверены в собственном успехе. По расчетам Малой, никто кроме Ангеловны не должен был дежурить в Школе этим вечером, а до возвращения Марии Владимировны в учительскую оставалось около сорока минут. Под ногой Кузнецовой хрустнула половица, видимо затопленная раньше благодаря дырявой крыше, но сейчас высушенная и дочиста натертая. Девушка вздрогнула и замерла. — Ну? Чего ты ждешь? Время идет! — Не торопи меня, — громким шепотом огрызнулась Бэллка на нервную Лужу, — Следи лучше за дверью. Лика хмыкнула и, обернувшись, приникла к тонкой щелке в дверном проеме: — Горизонт чист, ни одной живой души в коридоре. Отсюда видно даже кусочек лестницы… Рука Бэллы боязливо столкнулась с выключателем, и погруженный в вечерний полумрак кабинет озарило электрическим светом. Она в свое время вдоволь наскиталась по всевозможным кабинетам и приемным, выслушивая бесконечную череду выговоров, но эта комната не шла с ними ни в какое сравнение. От пола до потолка одной из стен тянулись ряды уставленных книгами и папками полок. Словно местные преподаватели предполагали, что такая груда бумаг позволит всем им почувствовать, что от их действия зависят жизни примерно сотни девчонок. Но будто в насмешку или протест напротив кипы бумаг пристроился уютный диванчик с кофейным столиком и каким-то совсем домашним торшером, так что о том, как здесь проводят время в периоды дежурства, вопросов не возникало. Бэллка аккуратно обошла широкий стол с тремя колченогими стульями разных дизайнов и приблизилась к полкам. Пальцы дрожали от предвкушения и сладкой тревоги, но она была растеряна, потому что совершенно не понимала, где и что ей следует искать. На книги она не обращала внимания: вряд ли Вика Беляева — героиня труда какого-то Макаренко или Выготского. Поиск начала сразу с документов. Широкие корешки тянущихся перед ней папок подписаны были комбинацией цифр, и немало времени ушло на то, чтоб разобраться, что первые четыре цифры — это учебный год, а последующие две — номер группы. Влажными от волнения ладонями Малая судорожно перебирала криво напечатанные черно-белые фотографии и увесистые характеристики. Группы и фамилии заканчивались, а имени «Вика Беляева» все не встречалось. — Ты там умерла? — Не отвлекай меня, я ищу! — Ты ищи, но время-то идет! Тикающие часы над дверью показывали, что на поиски ей осталось не больше десяти минут, а потом им с Ликой стоит снова колдовать над дверным замком и утекать из этого крыла. Бэллка закусила губу. Оно должно быть где-то рядом! Кузнецова чувствовала, как тайна вновь ускользает от нее, будто вся Школа, включая книжные полки, решила скрыть от нее нечто важное. Хотелось зарычать от досады, но она только сдула со лба выбившуюся из худого пучка на затылке прядку и наугад вытащила новую папку. Первая же характеристика оказалась её собственной и девчонка с отвращением ее перелистнула. Папка, посвященная десятой. Может, ей и вправду стоило сделать вид, будто ничего не произошло? Отпустить ситуацию и мучающую воображение личность таинственной девчонки, позволить эху ее шагов затеряться в пустоте, не терзаться больше вопросами о чужой доброте и участи. Но имя ведь из-за любопытства и благодарности уже нитками в мозгу вышито! Бездумно, уже ни на что не надеясь, Бэллка перелистывала страницы, скользя взглядом по знакомым лицам. Все это было глупо и бесполезно, зря она только напрягла Лужанскую. Ладонь замерла над последней фотографией. Костья. Тишина вдруг из тревожной превратилась в убийственную, как будто староста десятой влияла на атмосферу даже глядя с замыленной фотографии. Где-то далеко хлопнула дверь. Можно было расслышать, как легко постукивают в оконное стекло ветки озябших деревьев, как кто-то этажом ниже, в столовой, с грохотом роняет табурет на пол и кричит. Фотография предсказуемо молчала и Малая, воровато оглянувшись на приникшую к дверной щели Лужу, невесомо провела по ней рукой. На секунду она вдруг поняла, что была бы рада услышать от Купер хоть предложение, хоть одно слово, даже самое жёсткое, даже язвительно болезненное, ужасное. Уголок свежего портрета загнулся, и, нахмурившись в удивлении, девчонка заметила, что в этой характеристике два изображения. Аккуратно вытащив снимок двумя пальцами, она развернула бумагу и попыталась разгладить сгибы. На неё смотрела Костья Купер. Такая, какой она её еще не знала. Маленькая, без татуировок на лице и руках, но уже с недетской тоской в глазах и плотными, глубоко в кожу втертыми синяками. — Смешная, — беззвучно проговорила Малая, ткнув пальцем в фотографию, ноготь угодил Костье в переносицу, — И упрямая! — повторила она громче. Ледяная рука соскользнула всего на пару сантиметров, и сиюминутно напряженные пальцы обмякли, когда очутились у чужих тонких, черно-белых губ. У знакомой натянутой, недоброй улыбки. Она знает эти губы, она знает их требовательность и мягкость, их… Волна смущения захлестнула, заставляя тело поёжится, а пальцы сжаться в кулак. — Ну че ты зависла? — громкий голос Лики в самое ухо отрезвил и смутил еще сильнее, как будто она делала что-то противозаконное. Напечатанное на тонкой бумаге фото вылетело из ослабевшей хватки и плавно приземлилось на пол. Бэллка чертыхнулась и дернулась, но Лужа уже резво подняла бумажку, завертев ее в руке: — Пялишься на нашу старосту?.. А, так это она! Интересно… — Чего? — игнорируя вмиг покрасневшие щеки Кузнецова перехватила ее руку и уставилась на отпечатанные на обороте фотографии буквы. «В. Беляева» Ласковые пальцы паники пробежали по затылку, шее, позвоночнику и Бэллке показалось, что это все странный психоделический сон, полный страхов и предрассудков. — Этого не может быть… — Может, — Лужанская дернула на себя папку и ткнула смуглым пальцем в какие-то надписи, — Вот официальная смена имени, даты и старое свидетельство о рождении.. Голос ее доносился до Малой как из толщи воды. Перед глазами всё поплыло, смешалось в общий поток, и вспышками замелькали лица. Вот она лежит на кафеле в туалете в первый день в Школе, а вот уже просыпается в больничном крыле. Рядом… А кто был рядом? Память с завидным постоянством её подводила. Как она смогла забыть такой знакомый голос, такой уже до боли родной запах одежды? Стертые надписи на спинке кровати… Она положила ее на свою кровать… «Не пиши записки мертвым людям»… Она спасала ее. Все это время ее спасала Костья Купер. Под своим или чужим именем, рядом всегда была она. — Бэллка, Бэллка, — тормошившая её за плечо Лужанская уже звучала истерично, — Бэллка, приди в себя, кто-то идет! Пока Кузнецова фокусировала взгляд Лика забегала по небольшому помещению вихрем: выдернула из несопротивляющихся ладоней папку и убрала на место, поправила порядок корешков на полке, щелкнула выключателем. — Надо уходить! — истеричным шепотом повторяла она, но ручка двери уже повернулась, и ей не осталось ничего другого, кроме как толкнуть заступоренную от чего-то Малую под стол и залезть следом.***
Купер летела по коридорам, не разбирая дороги. Мысли в голове бились запертыми в клетке птицами, то и дело ударяясь о прутья и ломая крылья. Набатом уже привычно в глотке стучала мантра «только бы успеть». Неосознанно или специально, но Бэллка опять сделала то, к чему всё давно шло: выпустила её гнев из организма, вспоров кожу необдуманными действиями. Хотелось громить и крушить. Какой редкостной идиоткой надо быть, чтоб так себя подставлять. Она ведь предупреждала ее, предупреждала! Бунина, переваливаясь, как утка, сопела ей в плечо, стараясь не отставать, но сдалась на лестнице: — Кэп, мы на какой пожар спешим? Закрыв рот, Каспер пыталась дышать носом, медленно и с трудом, и у неё это получилось. Осознание, что происходит, и где она находится, приходило постепенно, с каждым вдохом, с каждым биением. Она ничем никому не поможет, если не справится со своим состоянием сейчас. Три коротких вдоха, один длинный выдох. — Мы не на пожар, мы на убийство. Настя затормозила, разнося противный звук скольжения ботинок по помещению: — Мы играем в «я говорю загадочное начало, а оппонент изнывает от любопытства» или что? — раздражённо бросила она. — Нет, мы играем в «найди и обезвредь». — А, — с облегчением выдохнула Бунина, идя теперь в ногу с замедлившейся старостой, — Мстим Лукиной за то, что она не уехала на выходные? — Что?! Настя вытаращилась на остановившуюся девушку, изумленно моргая: — Ну, Лукина не сменилась с Третьяковой сегодня, я видела ее, когда тебя искала… — Твою мать! Купер скептически не верит в бога, но в Кузнецову верит отчаянно. Просто продержись до моего прихода и не натвори глупостей, пожалуйста!***
Под столом было чертовски неудобно и пыльно. Они сидели, боясь шелохнуться, прижатые друг к другу почти вплотную, нелепо подтянув колени к груди. Полумрак в учительской сохранился, кто-то только щелкнул торшером, так что в убежище Малой и Лужи нельзя было разглядеть, кто пришел. Голоса звучали знакомо, но диалог был до того фантастическим, что Кузнецовой пришлось зажать себе рот ладонью, чтоб не вырвалась непрошенное «охуеть». — Ты не закрыла дверь? — нахмуренные брови Грымзы представлялись очень ярко, почти также, как и безмятежное выражение лица Марии. — Возможно, забыла. Трудный день. — Что такое? — неправдоподобно мягкий голос Лукиной сопровождался шелестом ткани. Бэллка рискнула предположить, что она снимала свой черный пиджак. — Назвали Асассина Отсасином и хохотали сорок минут, представляешь? Каждый день — как в клетку… Лужа в темноте стола подмигнула Бэллке: помнишь? Разумеется, это ведь у них сегодня Третьякова вела урок. Веселья Малая не разделяла, отодвинув все возможные эмоции на второй план, она раздумывала, как скоро им удастся выбраться из кабинета незамеченными. Судя по звуку включающегося чайника, преподавательницы собирались основаться здесь надолго. — Знаю, дорогая, знаю. Сделать тебе массаж? Захотелось провалиться сквозь пол. Это явно не то, что они должны были слышать и видеть. Бэллка зажмурилась, собираясь попросить у суки-судьбы возможность побега, но тут Лужанская, надышавшись пыли, громко и звучно чихнула. В следующую секунду шокированные глаза Кузнецовой столкнулись с заглянувшим под стол, перекошенным от гнева лицом Грымзы.***
Не успели. Костья поняла это по долетающим из-за приоткрытой двери звукам и, попросив жестами Бунину быть тише, подкралась ближе, заглядывая внутрь. В центре учительской воинственно смотрели друг на друга Малая и всклоченная, необычно эмоциональная Грымза. Третьякова с Лужей стояли за их спинами верными вассалами. Захотелось сплюнуть от абсурдной двусмысленной картинки. — Да вы отсюда пробкой обе вылетите! — В полете мы успеем рассказать о преподавательницах-лесбиянках всем, кого встретим. Это было не туше, это был поражающий наповал выстрел. Лукина задохнулась заготовленной фразой и поправила очки обманчиво-мягким жестом: — Что ты сказала?! — Хватит! — сжимающая тонкими пальцами виски Мария Владимировна поморщилась, — Я думаю, мы все устали и сейчас наговорим друг другу много лишнего. Девочкам пора отдохнуть, и только их спокойный сон поможет им забыть все, что им померещилось, я права? Женщина густо покраснела и, не найдя больше ни одного аргумента, прекратила разговор так же резко, как начала, прижавшись к Грымзе плечом. Костья в немом восхищении смотрела, как взрослые серьёзные люди оробели перед гонором обычной девчонки. Из-за пикантности темы, которая даже Купер удивила, никому из воспитательниц даже в голову не пришло подумать о том, что Бэллке попросту никто не поверит. Они с Лужей явно стали свидетельницами чего-то сокровенного, и, как бы Лауре не думалось и не хотелось, чтобы все об этом забыли, Малая будет просто законченной идиоткой, если грамотно не использует это в своих целях. Почувствовав, что сила аргумента сейчас хоть и мала, но все же на нужной стороне, Каспер резво три раза ударила кулаком в косяк и шире распахнула дверь. — Добрый вечер! А вот и девочки, я их везде ищу. Мы на ужин опаздываем, — она натянуто улыбнулась Третьяковой и перевела взгляд на растерянную и злую фигуру Грымзы, — Что-то случилось, Лаура Альбертовна? Она метнула на своих осторожный взгляд из-под ресниц. Визуально обе были в порядке, но как-то интуитивно она почувствовала их испуг, слабый, неуловимый страх. Пальцы левой руки дернулись, и староста десятой группы сжала её в кулак, пряча за спину. Хмурые брови и огненные глаза Лукиной сказали всё за неё, но она все же взяла себя в руки: — Костья, что все это значит? Почему твои подопечные шатаются по Школе во время ужина? Что они вообще забыли в этом крыле? Ты думаешь, я спущу это с рук, когда у них такие характеристики? Каспер выдержала твердый взгляд и криво улыбнулась, пытаясь блефовать так откровенно и умело, как ей еще не приходилось ни разу в жизни: — Вы же знаете их, они у меня пока не совсем послушные, но мы над этим работаем. Они непоседливые, но главный их недостаток в том, что они болтливые, понимаете? Мария Владимировна издала полустон-полувсхлип и спрятала лицо в ладонях. Купер стало ее даже жалко, но на войне с Грымзой все средства хороши. — Я все еще могу написать на них докладную за несоблюдение режима. — Они соблюдали режим, — Купер бросила предостерегающий взгляд на кусающую губы Бэллку и нахохлившуюся Лику, — Просто искали Настю. Знаете, Бунина… — Я, кстати, здесь! — дверь в учительскую распахнулась, гулко ударяясь о стену, а на пороге нарисовалась храбрящаяся фигура. Глаза Лукиной закатились почти интуитивно. — Заблудилась, — губа Насти задрожала так натурально, что ей стоя похлопал бы Станиславский, — Потерялась! Заплутала! Ходила и кричала «ау»! Вы мне верите, Мария Владимировна?! Третьякова угукнула и вдруг, сделав два шага назад, рухнула на диван. — Ой… Лицо Грымзы исказила мученическая гримаса: — Все на выход! Вы, — она яростно ткнула пальцем в девчонок, — Живо в комнату! А ты, — мечущий молнии взгляд затормозил на Костье, — Просто за дверь. Через минуту выйду — поговорим.***
Предсказуемо после ужина, на который она не пошла, нужный коридор оказался пуст, даже изредка спешащих спрятаться от сквозняков девчонок не было видно. Шаги гулко отдавались, угрожающе вибрируя в воздухе. Холод больше не становился препятствием и не вызывал привычных мурашек. Тело и легкие пылали, она, стараясь не переходить на бег, шла так быстро, как только могла. Волосы, собранные на затылке в привычный недохвост, растрепались. Свернув за угол, миновав тупик девятой группы, она дошла до лестниц. Ну конечно! Ладонь, сжимавшая перила, дрогнула. Неожиданно для себя самой она очнулась, уже идя размеренным шагом в противоположное крыло Школы. Это место было таким очевидным, что Бэлла просто дура, раз сразу не заглянула туда. Подоконник в конце третьего этажа. Она же сама водила её туда поговорить в сентябре. Стремясь проверить догадку, Малая не выдержала и рванула в конец коридора, оглядываясь по сторонам. Неуловимый сигнал в сердце приказал повернуться влево. Наткнувшись на знакомую фигуру, она замерла, нерешительно остановившись в паре шагов. Костья и вправду сидела на том же подоконнике. Понятное дело, что она будет здесь, но какого-то чёрта это всё равно её будто удивило. Староста уткнулась затылком в стену, закрыв глаза, и в свисающей руке вертела зажигалку. Возможно, это могло показаться чем-то надменным, но несколько недель назад Бэллка заметила за ней привычку вертеть что-то в руках, так что теперь в её сознании она так не выглядела. А Каспер устала. Слишком много произошло за день. Стычка с девятой… Какого хрена вообще? Массовых драк между группами не случалось уже несколько лет. Правило было нарушено. То последнее правило, что еще сдерживало относительный порядок. Школа погрязнет в хаосе, если старшие группы начнут нападать друг на друга. Допустить это значило бы развязать войну. А значит, нужно что-то снова говорить-делать-убеждать. Неизвестно зачем пролезшая в учительскую Малая… Радовала в случае с которой только череда случайностей: непонятно, что этим двум неугомонным там удалось подглядеть-подслушать, но Грымза была ослеплена гневом и смущением одновременно и обещала прекратить всяческие попытки отправить непонравившуюся ей девчонку в детскую колонию в обмен на вечное молчание. Костья ушла от нее час назад почти победительницей, подарив на прощание короткую «иди-пожалуйста-на-хер» улыбку. Лужа… Нахер Лужу, о ней даже думать не хотелось. Она закрыла глаза, и казалось, уже сидела так целую вечность, гоня мысли. Но они замерли, недвижимые. Староста на свой подоконник приползла как облезлая кошка в тихий угол сразу после учительской. Стоило пойти в комнату и проконтролировать десятую, но сил не было совсем. Рука уже жила своей жизнью, и Костья, чтоб усмирить дрожь, вертела пальцами давно неработающую зажигалку. Шаги она услышала издалека, но предпочла сделать вид, что не ощущает чужого присутствия. Она запретила своим выходить сегодня вечером из спальни и есть только один человек, который слушает её в последнюю очередь. — Я знаю, кто такая Вика Беляева. Удивление было пустым и мгновенным, но Купер сдержала себя и не открыла глаза, глубоко вдыхая: — Ага. — Мне все это время помогала только ты. — Ага. Судя по тишине и чужому неровному дыханию, Малая стояла совсем близко и почти не двигалась. Сердце стукнуло и заныло от желания поговорить. Не сейчас. Глупой девчонке пора бы уйти, потому что еще пару минут, и Каспер начнет бесоебить в очередном припадке, а ей этого видеть точно не стоит. — Ты знаешь, что уже почти отбой и пора спать? — Костья сменила тему, но ей и в голову не могло прийти, что же нужно сказать, чтоб Кузнецова самостоятельно, а главное, как можно скорее, ретировалась. — Не злись. Костья открыла глаза: — Не злюсь. — Мы с Ликой пошли туда, чтоб выяснить. Я должна была давно все понять, это же было таким очевидным. Кто, если не ты… Купер выглядела спокойной, и это сбивало Малую с толку. В груди старосты же на деле взревела ярость. Настоящая, просыпающаяся ярость. Не от её последних слов, нет. Вовсе не это. Мы с Ликой. Мы-блять-с-Ликой. Сука. Почему нужно упоминать кого-то другого с такой виной и заботой в голосе, когда они говорят наедине? Зажигалка упала на пол и, отскочив от холодных досок с тихим стуком, улетела куда-то к стене. Бэлла протянула ладонь, переплетая их пальцы, но Каспер выдернула дрожащую руку. — От моего прикосновения, что, птицы дохнут? — Птицы нет, я — да. — Прости. «Прости. Прости. Прости», — витало в воздухе и било её кулаком в нос, в шею, в живот. Это слово такое громкое, тягучее, оно начало убивать её снова и снова, пока она не согнулась пополам. — Заткнись! Заткнись! Заткнись! — трясущимися руками она зажала уши и зажмурилась. Всё вмиг потеряло свою сущность, кругом одни нули и ничего не нужно. Дрожь контролировать больше не получалось, как и не получалось уверить себя в том, что боль в висках не настоящая. Опять оно. Звон в ушах не позволил расслышать больше встревоженного тихого голоса, а перед глазами возникла мутная дымка, сбросить которую не получилось сразу. Костье Купер очень плохо. И как бы банально это не звучало, в эту секунду голос и прикосновения к лицу чужих теплых ладоней — единственное, на чем получилось сосредоточиться. Голос казался до боли знакомым и бормотал что-то успокаивающе, но слов ей не разобрать. Костья силилась сказать-спросить, но трясло её так сильно, что получаются только странные звуки. Мягкие руки баюкали ее голову и гладили плечи. Приручи мою боль, но не приручай меня, если не хочешь рядом видеть… Кузнецова с тревогой смотрела на то, как подернутые слезной пеленой глаза напротив закатываются, а потом прячутся под дрожащими ресницами. Костья могла упасть с подоконника, потому что начала дергаться, и больше ни о чем другом Малая не думала, когда подошла ближе. Положила руки на чужие напряженные плечи, стараясь не смотреть в полное боли и обиды лицо. Татуированные руки в темных волосах вдруг стали дрожать так сильно, что ей на минуту показалось, будто девушку начинает трясти от её касаний. Бэллка прижала её к себе, больше не раздумывая. Раз — и её слезы пропитывают футболку Кузнецовой и мочат шею. Два — и её нос утыкается в плечо, но она почему-то не всхлипывает, а ещё больше напрягается, будто чувствует что-то страшное. Три — и голос её звучит уже по-иному, без волнения и страха, она просто шепчет ей что то бессвязное в волосы, гладя по голове трясущимися руками. Сейчас она беззащитная, настоящая. Купер ощущается в руках до неприличия правильно. Обветренные губы чуть приоткрыты, Бэллке не приходилось считать, сколько раз она касалась их, но теперь ей вспомнился первый поцелуй. Тогда казалось, она умрёт. От стыда, неловкости или чувства безнадеги и безответности. Но не умерла. Или это такой странный ад? Она не знала, сколько простояла у подоконника, привычно прижимая к себе чужую трясущуюся фигуру, пока не привыкла к стуку медленно успокаивающегося сердца. Бэллка не сразу поняла, почему стало тяжело и тепло, лишь когда чужие губы уткнулись в ворот футболки, Кузнецова почувствовала, как Костья прижимается ближе к ней и превращает цепляющиеся в тревоге ладони в нежное объятье. Пальцы ее дрожали, как если бы это доставляло ей дикие ожоги. Впрочем, так оно и было. Так и ощущалось. — Тише. Тише, — повторяла Бэлла снова и снова. К кому это обращение? Она не была уверена, что только к Купер. Ей сейчас это даже нужнее, — Успокойся. Вот так… Я сама нас двоих боюсь, но так хочу тебя защитить. Бэлла знала, что она чертовски устала, и то, что причина усталости в ней самой в том числе, она знала тоже. Но она по-настоящему хотела девушку рядом: не так, в приступе паники, а по-настоящему. Кончик чужого холодного носа проехался по её прикрытым тканью футболки ключицам и замер в ямочке на шее. — Прости меня, Костья. Спасибо тебе за все, что ты делаешь… Я и Лика, мы… — Не зли меня, это плохо кончится. Лучше молчи тогда, — губы шевелились на тонкой коже шеи мягко, но голос был хриплый, почти озлобленный. Бэллка непонимающе нахмурилась, а потом до нее дошло. — Ты что, ревнуешь? — Да. И это простое «да» вдруг выбило почву из-под ног, поселив такую щекотную легкость внутри, что, не обнимай ее сейчас Каспер, коленки бы явно подкосились. Пряча покрасневшее лицо на чужой макушке, Бэлла старалась спрятать и сквозящую улыбку в голосе: — Зря. Лужанская — это просто друг. Она всегда рядом, потому что я не могу её бросить. — А я? Меня можно бросить? Пальцы сами побежали по чужой спине, обводя еще подрагивающие узкие лопатки. От оконного стекла веяло холодом минусовой погоды за окном, но внутри девчонки все горело. Улицу за стенами Школы накрывал снег, а Кузнецову в очередной раз накрывало Костьей Купер. — Ты — больше. Каспер вдруг стала отстраняться, и Бэллка уже мысленно обругала себя за то, что не выразилась точнее, но девушка только сменила положение, чтоб выдать горячим быстрым шепотом прямо в ухо, отвлекая скользящими вниз по телу пальцами: — Скажи, — правая ладонь нырнула под футболку и замерла, прижавшись к покрывшейся мурашками спине, — Скажи это. — Ты самая лучшая. Самая. Ты одна такая, и я никуда от тебя не уйду. Собственный голос прозвучал обезоруживающе и вполне безопасно, так что и Костья даже не растерялась, когда вдруг, подхваченная, оказалась прижатой к стеклу, а пальцы Бэллки сошлись у неё на подбородке, заставляя её смотреть той в лицо. — Скажи еще, — опуская глаза на губы девушки. Кузнецова наклонилась к ней и провела языком по нижней губе, тут же отстраняясь. — Я много сказала сегодня, — пробормотала, наклоняя голову и невесомо касаясь носом щеки Купер. Та шумно выдохнула, когда Бэллка оставила лёгкий поцелуй у неё под ухом, и непроизвольно притянула руками ее за талию чуть ближе. — Хочешь, скажу я? — Мгм, — Кузнецова закрыла глаза. Тепло разлилось по телу и где-то от затылка начали танцевать мурашки. Можно ей задержаться в этом мгновении насовсем? Вот так близко ловить чужое дыхание, целовать еще соленые после истерики щеки и обводить пальцами татуировки. — Бэлла. — М? — она прозвучало лениво, пока губы поднимались выше, к скуле, а потом к выбитой на виске веточке. — Я тебя люблю.