Останемся только мы с тобой

— Ты же понимаешь, что это — ненормально? — Блять, Ви. Сколько раз уже этот город просил тебя забыть про слово «нормально», может, ты уже, наконец, прислушаешься? — Я ведь не о себе сейчас думаю, — качает головой наёмник, глубоко, медленно вздыхая. — Я о тебе, мудаке, волнуюсь. Джонни что-то непонятно мычит про себя, отворачиваясь к окну и упрямо пялясь на сияющие огоньки зданий вдали. — Ты не можешь делать это вечно. — Ещё как могу, — упрямо, почти зло цедит сквозь зубы рокер, поворачиваясь обратно к Ви и смотря тому прямо в глаза. Их разговор сейчас кажется таким почти обыденным. Таким, как раньше. Джонни по привычке стоит у окна, пока его приятель сидит на кровати, уперев локти в колени и опустив голову. Вот только раньше Ви так не делал. Он или сразу ложился спать, или разговаривал стоя. Сейчас Ви казался более… сломленным. Смирённым. Словно смертник. Джонни видел таких ещё пятьдесят лет назад, там, на войне. Вероятно, таким он и был, когда Альт забрала его с собой за Чёрный Заслон. Когда он сам уходил, то воспринимал это, вероятно, как и смерть — отделение от тела и уход в неизвестность. Это иногда сильно давало по мозгам, напоминая раз за разом, что его на самом деле уже нет. — Вот именно, Джонни, — снова качает головой парень, виновато улыбаясь. — Меня здесь нет. И тебе следует сломать чип с моей энграммой или выкинуть к херам собачьим, потому что это ненормально. Всё равно, что разговаривать с воображаемым другом. Джонни сильнее сжимает зубы, потому что формулировка звучит до издевательства точно. Друг, которого больше нет. Который больше не существует. Чьи слова теперь всегда будут звучать лишь у тебя в голове. Ну, формально, Ви теперь был ИскИном за пределами досягаемости. Но технически его больше не существовало. Только на этом чипе, ранней версии того, на который была записана энграмма Джонни. Сильверхенд как-то наткнулся на запись из телека о том, как какая-то корпа обсуждала подобные чипы со священником. «Возможность говорить с умершим», говорила баба с пышной тёмной копной волос. «Не вечная жизнь, а вечное страдание», не соглашался на записи падре. Джонни иногда вспоминал эту запись просто чтобы снова попытаться послушать Ви, которого до сих пор воспринимал как свой моральный компас. Это неправильно. Это всё равно, что держать человека в живых против его же воли. Не просто давить или манипулировать, а осознанно не давать права на смерть. Чем он сам тогда лучше корпораций? Но у него всегда были проблемы с тем, чтобы отпускать дорогих ему людей, взять хотя бы Альт. Может, именно из-за того, что случилось с ней и того, что она всё же выжила, став ИскИном, что-то давало рокеру ложную надежду на то, что дорогих людей как-то можно вернуть, словно они в какой-то, блять, игре или программе, в которой можно восстановить удалённые записи? Но нет, дело было не только в этом. Дело было в том, что теперь каждый раз, даже если не включать зеркало, он всё равно, в любой отражающей поверхности видел Ви, смотрящего прямо на него. Пусть и было понятно, что это теперь не его тело и рокер смотрит на себя сам, но была словно какая-то лазейка в этой уверенности, обманка сознания, на которую Джонни намеренно вёлся каждый раз. Знал, что это делает хуже и всё равно вёлся. Хотел быть обманутым, хотел верить, что вот, Ви стоит прямо тут и смотрит на него, а ещё смотрится мега круто в этих очках и рокер готов с ним хоть прямо сейчас бежать и снова рвать жопы опёздолам из Арасаки. Иногда он вынимал чип, когда ложился спать и если в этот момент в башке крутились какие-нибудь навязчиво разрушительные мысли, то без Ви, приводящего его в чувство своими словами, это самобичевание возводилось в абсолют. Он смотрел на собственные руки, лёжа на кровати, смотрел на линии хрома, которые так шли наёмнику и в голове набатом сумасшедших звенело: «Это не ты». Стоило этой мысли ебнуть по мозгам, эти самые руки, слегка подрагивая, тянулись обратно к чипу. Это я, — упрямо мотал головой про себя Джонни. Это не ты. Это я. Не ты. Это. Я. … Кто это, — я? Это тело принадлежит Ви, но самого его здесь уже и нет, он больше не является законным владельцем. А Джонни, чьё сознание единственно верным пазлом теперь подходит к этой тушке, прекрасно понимает, что он сам на себя не похож — менее грубый, почти адекватный. Разве же это — тот самый непокорный рокер из группы Самурай, который в 2023 с ноги вышибал двери Арасаки и сносил там всё до основания? Самым сильным желанием после таких конечных вопросов было вскочить с кровати и разбить себе сдуру голову об стенку. Каждый раз адреналина от зашкаливающего уровня тревоги с таких внутренних монологов было достаточно, чтобы это сделать. Каждый раз было страшно, что он решится. И в следующий раз, когда он посмотрит Ви в глаза, — если посмотрит, — то увидит разочарование и укор. Ви подарил ему возможность прожить новую жизнь, не быть мудаком и не совершать старых ошибок. Никому такого шанса, блять, судьбой больше даровано не было. И на что этот шанс тратит Джонни? На тоску по старым друзьям?.. А ещё его голос. Хоть в голове Сильверхенд все ещё звучал как он сам, голос Ви постоянно накладывался на озвученные вслух мысли и слова и это было как минимум жутко. А ещё пиздец бесило. Хотелось злиться, глупо, по-детски злиться на то, что этот пидор его вот так взял и оставил одного в этом теле, пусть это и было более логичным, выгодным решением для них обоих. Но это казалось слишком эгоистичным. Как и просьба, адресованная Альт, создать чип с энграммой Ви. Он не задумывался об этом слишком сильно, он просто знал, что ему это нужно. Он не сможет сам. По крайней мере не в ближайшее время. Ему казалось, что если он так резко останется полностью один в теле, которое теперь принадлежало ему, но нисколько ему не подходило, то он сойдёт с ума и придётся выпрашивать у той мистической тёлки таблетки от шизы. — Не называй её так, — морщится энграмма, откидываясь назад на кровать. — И прекрати оправдываться. Я ведь всё равно это слышал не раз и не два, Джонни. — Тогда прекрати говорить одно и то же, — раздражённо кидает мужчина, почти рыча и тут же осекается, слыша, каким недовольным становится из-за него голос Ви. Словно тот разговаривает сам с собой. — Я знаю, что… Что не должен этого делать. Но ты же знаешь, я словно… это похоже на сепарационную тревогу, понимаешь, — Джонни нервно вздохнул, проводя рукой по волосам и переминаясь с ноги на ногу, доставая сигареты. — Ты, блять, единственный, кто залез ко мне в голову так глубоко. Кто… дал мне понять, что даже у такого мудака, как я, может получиться стать хорошим другом для кого-то. Мне ведь раньше казалось, что дружба, отношения, это так просто… херня какая-то. И я не знаю... Не знаю, как, не знаю, что мне... что мне делать. Ви закидывает руки за голову, жмурясь и беззаботно улыбаясь. — Не хочешь проебать свой «второй» второй шанс? — фыркает он, намекая на разговор там, на свалке, у кривовато нацарапанных «ДС2023». Рокер вымученно ухмыляется, вдыхая через нос дым. — Не хочу проебать своего единственного лучшего друга, которому однажды спас жизнь. Ви приподнимается на локтях и Джонни знает, что он хочет сказать. Он узнаёт этот извиняющийся, грустный взгляд. «Прости, но ты его уже проебал и в этом нет твоей вины». Он знает это, и готов к этим словам, хоть и понимает, что хлестанут они его сильнее, чем кажется. Но наёмник, словно, — а может, и на самом деле, — читает его мысли и, подлагивая, появляется рядом с подпирающим стенку у окна мужчиной, складывая руки на груди. Рокер снова затягивается и невольно поражается тому, как работают в Арасаке: на энграмме появляются отблески неоновых огней с улицы. Одна из них так ложиться на чужую скулу, что пальцы буквально чешутся потянуться вперёд и дотронуться. Убедиться, что настоящее, живое, тёплое. — Ты с каждым разом думаешь об этом всё чаще, — почти шёпотом вдруг говорит Ви и Джонни хочется врезать ему за то, что тот теперь начинает иногда с таких фраз, по которым невозможно понять тему разговора. — О чём именно? — О том, как было бы охуенно провести рукой по моей спине или погладить пальцами щеку, — щурит глаза наёмник, хитро усмехаясь. Будто бы дразнит, засранец. — Одно дело создавать себе воображаемого друга, — совершенно другое — влюбляться в него. Это уже какой-то отдельный вид психических расстройств, как думаешь? — Угомонись, парень, — фыркает рокер, нагло игнорируя чужие наблюдения. — Мой хер заточен только под девок с сиськами и без болтов в штанах, а у тебя, к сожалению, как выяснилось, яйца есть и хрен имеется. Ви задорно улыбается и Джонни нравится мысль о том, что он всё ещё способен поднять им обоим настроение своими тупыми шутками. Но энграмма, мелькнув, пропадает, и мужчина невольно хмурится, косясь на окно и туша сигарету в пепельнице на подоконнике. — Ну ты мне-то не ври. Я у тебя в голове, долбоёб, — раздаётся прямо над ухом. Рокер оборачивается на голос, но за спиной никого нет. Боковым зрением он замечает, что наёмник снова уселся на кровать, у самой спинки, подмяв под себя одну ногу. Джонни, выдохнув последний дым, бредёт туда же, заваливаясь на край, уставившись в потолок. Ви мирно сидит рядом, смотрит со снисходительной тоской, чуть склонив голову. — Тебе правда нужно меня отпустить, Джонни. Если ты хочешь не топтаться на месте, а жить дальше. Тебе не обязательно забывать обо всём. Просто нужно смириться с тем, что меня больше нет, — шепчет он и Джонни с лёгким презрением к самому себе вспоминает тот сеанс в Облаках. — И как же мне это, блять, сделать? — ворчит рокер, снова проводя рукой по волосам и стараясь смотреть на стены, противоположные взгляду наёмника. — Ты же знаешь, я не гуру терпения или спокойствия. С моим багажом расстройств менталки можно просто уже смело ехать кукухой. — Знаю, Джонни. Но ещё я знаю, что ты сильный. Сильный настолько, что можешь даже признаться себе в том, что тебе просто страшно снова остаться одному, — вздыхает Ви, чувствуя, как их обоих накрывает неизбежная ностальгия по «старым» временам. — Если тебе сложно думать о том, что меня больше нет, то просто думай о хорошем, ладно? — Ты теперь, блять, серьёзно говоришь, словно та кукла из Облаков, — хрипло выдает рокер, потирая глаза. — Ещё, ручку, бля, на щёчку положи, чтобы всю атмосферу передать. Ви хмыкает и Джонни почти уверен, что тот сейчас, скорее, попытается щёлкнуть его по носу, но наёмник действительно, улыбаясь уголками губ, осторожно тянется ладонью к его щеке. Рокер закрывает глаза до того, как чужие пальцы касаются его и теперь можно даже подумать, что он действительно всё ещё здесь. Этот чип не такой, как прототип, на котором была записана энграмма Джонни, поэтому прикосновения на ней ощущаются совсем иначе, более легко и невесомо, но даже они всё равно были довольны схожи с реальностью. Более мягкие, более тёплые, словно тяжёлый пух, если описывать обобщённо. Но даже такому Джонни был рад, если честно. Он потянулся пальцами к ладони Ви, которая лежала у него на щеке, но, опомнившись, положил руку себе на грудь, стараясь просто насладиться моментом и не думать ни о чём. Всё хорошо. Всё в порядке. Ви здесь, рядом с ним, наблюдает за тем, чтобы он уснул и мягко поглаживает пальцами его лицо. Так спокойно. — Скажи ещё что-нибудь, — мысленно просит Джонни, не открывая глаз. Он не может смотреть на Ви сейчас, потому что знает, каким будет его взгляд. И, вероятно, знает, какими примерно будут его следующие слова. Но голос энграммы, записанный на чип, почему-то никогда не бывает злым или недовольным. Он ласковый, безмятежный, тихий. Обречённый. — Тебе нужно оставить это в прошлом, Джонни. Я ведь делаю тебе больно просто одним своим присутствием, — шепчет Винс и кладёт другую руку ему на плечо. — Ты говорил, что я твой самый близкий человек. Ну, открою секрет — ты для меня значишь не меньше. И поэтому я знаю, каково это — чувствовать и терять такую связь с человеком. Понимать, что она буквально создана для того, чтобы заставить страдать нас обоих. Но я отдал тебе тело не затем, чтобы ты думал, что прошлое нуждается в тебе, это не так. Единственное, что нуждается в тебе — это будущее, в котором меня нет и тебе нужно принять это, придурок. Да, сложно, я знаю. Но надо. Джонни сдавленно рассмеялся, понимая, что ещё немного и этот смех перейдёт в истерику. Голова начинала болеть, потому что он настойчиво пытался переключать внимание на что-то постороннее, лишь бы ком в горле не душил так сильно. — Я сейчас реально будто на сеансе у мозгоправа. Моя шиза мне же и психолог, — чуть успокоившись, протянул он, улыбаясь. Конечно, Ви был прав, уже казалось, будто это было чем-то вроде их особого проклятия. Они чаще всего оказываются правы. А их же прогнозы на жизнь чаще всего оказывались далеко не в пределах светлых полос судьбы. — Джонни. Я ведь серьёзно тебе сейчас говорю, старый ты хер, — безнадёжно вздохнув, Ви убрал руку с плеча рокера. — Выбрось это из головы, в самом буквальном, мать его, смысле. Выбрось. Но не забывай. Не забывай, как ты постоянно ворчал среди ночи мне про то, как тебе хочется курить и в одних трусах гонял меня за сигаретами. Рокер невольно улыбнулся, понемногу отходя от истерики и приводя собственное эмоциональное состояние в норму. — Ага. — И как, блять, баловался с настройками в моих сообщениях. Кто тебе разрешил менять имена моих контактов, мудозвон ты эдакий?! Вот это уже было больше похоже на их привычные разговоры. Разница была разве что в том, что теперь Джонни мог уставать за весь день. И устал. Голос Ви, звучавший так близко, успокаивал, наводил дрёму. — И как ты постоянно мне мозги ебал по поводу Арасаки и Микоши. И про то, как постоянно издевался и называл не то «Солнышком», не то «Золотком», не то «Принцессой». И ещё чё-то важное было, сейчас вспомню… — Угу, — промычал рокер, перевернувшись на живот и уткнувшись носом в подушку. Он не хотел доставать чип сейчас. Потому что, каким бы мудаком не был, он всё же и сам понимал, что не позволит себе больше так мучить ни Ви, ни себя. И завтра уже они поговорить не смогут — завтра Джонни планировал оставить от подарка Альт одни хромированные крошки, ведь Ви был прав. Ведь… — Ах да. Ещё я люблю тебя. Джонни резко обернулся через плечо, пытаясь поймать чужое выражение лица, но Ви уже не было. И он совсем не понял, какой была интонация его голоса на последней фразе. Но что-то ему подсказывало, что это была отнюдь не издёвка.