***
Гримерная не казалась вычурной или какой-то особенной, собой представляя обычную, но довольно просторную комнатку с потертым столиком у стены, рядом деревянных табуреток и зеркалом. Обычно перед конкурсом там толпилось много студентов, взволнованно готовившихся к выступлению, последний раз глазами пробегающихся по нотам, тихо переговаривающихся осторожным шепотом и прислушивающихся к звукам из зала, прильнув ухом к двери в закулисье. Сейчас же, пока до самих прослушиваний оставалось ещё полтора часа, как минимум, в комнате было практически пустынно и абсолютно спокойно, а напряженной духоты не наблюдалось. Акааши с аккуратностью отворил дверь, мельком заглядывая через образовавшуюся щелку и замечая в поле зрения только одного юношу, быстро протирающего чёрным платочком очки и теперь безынтересно перенаправившего своё внимание на побеспокоившего того скрипача. Ни слова сказано не было, и образовавшееся между ними безмолвие никоим образом не нагнетало и не помешало Кейджи преспокойно войти в гримерку и опуститься на стул, дабы дождаться там Бокуто. Казалось, оба парня, находящиеся в комнате, на беседу настроены не были, но Акааши это не смутило сейчас абсолютно — одного гиперактивного приятеля ему явно хватало. Нет, нельзя сказать, что новое знакомство каким-то образом отягощало его существование, однако Котаро однозначно привносил в привычные дни что-то иное, осветляющее и даже делающее полные рутины будни не такими уж и обыденными, сбивая напрочь распорядок, но своим присутствием только его украшая. Виновника сегодняшних мыслей Кейджи долго ждать не пришлось — дверь была с грохотом распахнута, заставляя поднять глаза и с интересом взглянуть на пришедшего. — Ого, Тсуки! И Акааши, ты тоже тут!! — приветственный возглас влетевшего в гримерную Бокуто сменился приятным удивлением. Он задорно похлопал по плечу поначалу было желавшего увильнуть от данной безысходности блондина, который особой радостью от внезапной встречи не отличался, но пианиста из последних сил терпел, не реагируя на его вольные выходки уже, вероятно, от привычности такой обстановки. Котаро теперь уже, на счастье Тсукишимы быстро переменил интерес, заинтересованно взглянув на слегка задумавшегося Акааши и вероятно, любопытствуя о причине такого скорого его появления. Манера общения Котаро с блондином и с Куроо были настолько разными, что даже удивляло, насколько просто этот парень мог находить подход к любому характеру и человеку, настроен он на разговор или нет. Почему у Бокуто знакомых тут больше, чем у Кейджи, если он даже не учится в этой консерватории? И он ко всем настолько мил и дружелюбен? — Я писал вам накануне, Бокуто-сан. О том, что буду ждать здесь, — тихо озвучил пояснение на еще не прозвучавший вопрос скрипач, пожав плечами. — Ох, прости! По-видимому, я не заметил этого из-за выключенного звука. — скромно улыбнувшись, потер затылок Бокуто, ещё больше разлохмачивая и без того не поддающуюся законам земного тяготения прическу. Эти слова, ни больше ни меньше, а Акааши удивили не на шутку, стоило ему только представить, сколько времени бы он прождал в гримерной без дела, если бы Бокуто не соизволил заявиться чуть раньше нужного. Но понимая, что сам ввязался в эту неистовую авантюру, лишь втянул носом воздух и продолжил беседу в привычной ему манере. На Тсуки они более особого внимания не обращали — по крайней мере, Акааши, — что парня в некотором роде даже успокаивало. — Прорепетируете в зале, пока возможно? До начала прослушиваний еще целый час. — предложил ненавязчиво Кейджи, параллельно взглянув на наручные часы и уточнив время. Бокуто живо кивнул, тут же направляясь к Малому Концертному залу и на ходу небрежно снимая пиджак, который в ходе этого уже непонятно каким образом оказался в руках замешкавшегося на мгновение Акааши. — До скорого, очкарик! — только кинул он блондину на прощание, слегка махнув рукой. Акааши кротко попрощался следом, для приличия, и тоже удалился из гримерки под слегка непонимающий взгляд парня, так там и оставшегося.***
Бокуто прошмыгнул за дверь и уже подходил к роялю, живо настраивая высоту банкетки под свой довольно внушительный рост и невесомо проходясь по клавиатуре рояля пальцами в предвкушении. Но поймав на себе взгляд Кейджи, который явно имел ввиду «у нас не так много времени», парень приступил к разыгрыванию под непосредственным наблюдением скрипача, который в данный момент только внимательно слушал и, не отрывая глаз от сцены, меж этим с аккуратностью и некоторой педантичностью складывал пиджак Котаро, все ещё по неясным причинам остававшийся висеть на его предплечье. Ну и ладно, ему не сложно. От одежды отдавало каким-то резковатым одеколоном и в смеси с этим некой свежестью, как будто ее только постирали или прикрывались ею от мощного летнего дождя. — Так и знал! — из двери появилась хаотичная чёрная шевелюра, а позже и сам Куроо, выглядевший явно довольным, что смог застать обоих своих друзей тут, даже не стараясь их искать. — Бокуто, ты опять телефон не берёшь? Уступай, я тоже буду репетировать, довольно тебе. — быстро сменяя темы, будто в нетерпении, сказал Куроо и уже поднялся на сцену к оторвавшемуся от инструмента пианисту. — И тебе доброе утречко! — хохотнул едва слышно тот и, вставая из-за рояля и скрещивая руки на груди, мельком оглядел пришедшего товарища. — А что это за ужас, летящий на крыльях ночи, объяснить не удосужишься, а, Тетсу? Куроо сегодня выглядел и правда торжественно или, хотя бы, весьма привлекательно: всё чёрное, абсолютно. От лакированных без единой царапинки туфель и тонких носков до слегка поблескивающего ворота его концертной рубахи и фирменного пиджака. И даже если для Бокуто видеть такую нелишнюю официальность было совершенно не впервой, он всё никак не мог удержаться хоть как-то пошутить насчёт цветовых пристрастий лучшего друга. — Имидж! — не растерялся и гордо заявил Куроо, вальяжно и с деловитостью поправляя манжеты рукавов идеально выглаженной блузы. Кейджи это странным не казалось: как никак, а Тетсуро на протяжении всего времени производил впечатление человека очень ухоженного и стильного, и плюсом ко всему этому, абсолютно неглупого и смышленного.***
Тревога постепенно отступала, как ни странно. То ли своим присутствием смог сгладить всё Бокуто, то ли их азартная беседа с Куроо смогла отвлечь от навязчивых эмоций, но одно можно было сказать точно — мысли при этом слегка собирались в систематизированную кучу. Главное — не растерять их через час, когда поддержка, наверняка, потребуется самому Котаро. Кстати, о нём. Этот парень вообще хоть когда-нибудь волновался?! Взгляд его всё еще горел энтузиазмом, движения и жестикуляция были по прежнему живы и размашисты, как будто и вовсе не знакомы с ощущением скованности, голос не понизил своей громкости, а конкурсанта в Бокуто можно было заметить только по парадной одежде и в кои-то веки хоть немного причесанной — но многого это не меняло всё равно, — шевелюре. Тетсуро же выглядел достаточно сосредоточенным, по крайней мере точно серьезней, чем ранее, будто параллельно с активной беседой уже успевал продумывать детали своего будущего выступления, вспоминая темп, характер и перебирая в голове самые главные моменты. Время до начала прослушиваний протекало незаметно, Акааши только и оставалось, что поглядывать на часы каждые пять, как ему думалось, минут и с удивлением осознавать, что прошло целых десять. Отпускать скрипача в зал заранее Котаро не хотел, держась за него, как за последнюю жизненную возможность, и тот, всё еще непонятно отчего чувствуя на себе неясно-сумбурную ответственность, удрученно согласился побыть с ребятами до самого начала конкурса, понимая, как им самим легко возможно манипулировать, оказывается. — Три минуты, — вынес тихий вердикт Кейджи, как бы невзначай оглядываясь на дверь Малого Зала, после чего, уже глядя на Бокуто уверенным в нем взглядом, слегка улыбнулся — Удачи. Пианист в раз просиял пуще прежнего, а лучезарность его поведения сама за себя говорила "Не подведу!". — Ты его будто в последний путь провожаешь! — слегка подтрунил внезапно вмешавшийся Куроо, хохотнув. А ведь и правда, причина жуткого волнения могла быть и в этом угнетающем факте тоже — если Бокуто не пройдет на следующий тур, придется попрощаться, и не только с ним, но и с возможностью хоть когда-нибудь выступить на таком масштабном мероприятии вместе. Кейджи мог отрицать это всеми своими силами, но понимание не оставалось незамеченным. И с каждым моментом, проведенным с этим безумно темпераментным парнем, оно приходило всё больше, явней и отчетливее. Ему действительно хотелось сыграть с Котаро. — Да ладно тебе! — легко отмахнулся Бокуто, думая, как можно в ответную пошутить над другом, но, не откопав в голове, занятой мыслями о подготовке к выступлению варианта лучше, чем просто по-детски нелепое «Зато мне удачи пожелали!», повернулся обратно в сторону, где минуту назад стоял Акааши, не меньше, как казалось, вовлеченный в их разговор. А скрипача уже будто и след простыл. В то же мгновение дверь зала тихо прикрыли и, под глухо доносящиеся до длинного коридора аплодисменты, второй конкурсный тур был провозглашён открытым. Кейджи сказал и сделал всё, что от него в данном случае требовалось, и даже больше. С осторожностью разместившись среди редких слушателей за рядами судейской коллегии, он по обычаю своему достал вечную, но от этого даже не потрепавшуюся тетрадь для заметок и ручку, всё, как и было юноше более, чем привычно. Конечно, вспомни он себя на первом этапе прослушивания, возможно, и удивился бы таким резким в своей жизни изменениям, которые откуда ни возьмись свалились на него по милости случая. Но сейчас мысли его заняты были абсолютно другим, и юноша, слегка поверчивая в ловких пальцах ручку, чтобы отвлечь себя и как-то занять свои руки, уже направил во всем своём внимании взгляд на сцену. Не интересовали сейчас ни другие участники, ни люди, пока ещё как-то неприятно шептавшиеся поблизости, ни даже тот нелюдимый Тсукишима, который, как оказалось, тоже пришёл лицезреть игру участников и сейчас безэмоционально располагался с кем-то ещё, тоже не интересующим, на заднем ряду. Акааши был сосредоточен, и, наверняка, даже не меньше, чем выступающие, сидя в готовности записывать о конкурсантах буквально всё, что только поможет узнать о них и их программе больше и даст возможность Бокуто вырваться в тройку победителей. Раньше он числился максимум в пятерке, верно? Тогда, самое время ему вырасти в своих возможностях.***
Течение времени до выступления Котаро проходило в постоянном метании от медленного к быстрому, не давая нормально расслабиться. Но вот, наконец, долгожданный конкурсант был объявлен, и в мертвенно-зловещей, как тогда мерещилось Акааши, тишине, послышались гулкие шаги, заставляя собраться и в напряжении несильно сжать кулаки на коленях. И хоть походка Бокуто до рояля выглядела уверенной и неспешной, как будто он сам без слов хотел донести этим громогласное «смотрите, я сейчас выложусь на все свои 130 процентов!», и хоть поклон был исполнен гордо и со сдержанной улыбкой, будто он откровенно ловил кайф от подобных выступлений, всё равно для оркестранта, взгляд ни на секунду не отводившего, было ясно, что волнуются все, и в этом правиле почти не было исключений. Но сам оркестрант переживаний своих не выдавал ни единой эмоцией лица, давая поклонившемуся и только что поднявшему на слушательский зал яркие глаза Котаро ясно понять, что вот он, Акааши, он смотрит, абсолютно убеждён в невероятных силах пианиста и позволит почувствовать всю бойкую энергетику его решимости. Главное — настроиться и не загонять самого себя в угол. Бокуто, зная это не хуже других, удобно уселся, неспешно проверил банкетку, глубоко вдохнул-выдохнул, посмотрев перед собой. Вся его ребяческая непосредственность в такие моменты улетучивалась, уступая место темпераменту, взрослой обдуманности и рассудительности. Он будто становился совсем другим человеком, но был парень всё тем же обычным-необычным Бокуто Котаро, не так давно поразившим в раз Акааши и теперь уже по второму кругу поражающим ряды судей, которые точно были наслышаны о непостоянном и не особо стабильном, но очень уж запоминающимся исполнителе с третьего года колледжа неподалёку от Токио. Пианист, чувствуя, как бешено колотится сердце, поднёс руки к клавиатуре и, будто мысленно дав себе настройку, начал играть. Всё, как вчера, в абсолютной идиллии и наслаждении, и только небольшие и абсолютно не значимые изменения в виде зала слушателей не должны были никоим образом влиять на идеальное качество игры, а совсем наоборот, могли только подбадривать. Конечно, каждый тут приехал побеждать и готов задавить любого, кто встанет на пути, но ведь и сам Бокуто не лыком шит! Кейджи же старался лишь не окунаться в характер произведений и следить за деталями исполнения, сам ощущая только временами, как сжатые в кулаки ладони слегка вспотели, располагаясь на ткани педантично сложенного чёрного пиджака, так, оказывается, у него и оставшегося, на что сосредоточенный на других вещах сейчас парень внимание практически не обратил, на удивление. С замиранием сердца слушал он самые сложные пассажи, и даже если и замечал неким седьмым чувством, что Котаро мог начать суетиться, то мысленно успокаивал, надеясь, непонятно зачем, на какую-то ментальную связь. Те двадцать минут его выступления были сравнимы с целым веком и с секундным мгновением одновременно, а определиться между этими понятиями составляло сложности. В конце концов, дело было сделано, и взяв с трепетом последние звуки, пианист на некоторый короткий момент замер, ещё доживая тот образ произведения, и теперь уже преспокойно поднимался с места и, хоть дыхание его было сбивчиво, будто после трехкилометрового марафона, всё так же уверенно поклонился, позволяя Кейджи тоже выдохнуть, отпуская наконец свои нервы. Акааши готов был поспорить, что услышал, как Бокуто и Куроо секунду назад встретились за кулисами, по-дружески обнявшись, и как после этого прозвучало задорное «Ни пуха, ни пера, бро!», на что последовал бойкий и не менее жизнеутверждающий ответ «К черту!». Или же скрипачу это всё просто напросто казалось, но в любом случае, с Котаро сейчас пересечься и всё обсудить хотелось неимоверно. За Тетсуро, как бы странно ни было, так переживать не приходилось, и оркестрант остался послушать и его тоже. Этот парень, хоть и выглядел поначалу, как человек по натуре несносный и слегка бунтарский, к выступлению своему, как и к самой профессии, подходил должным образом, с требующей того внимательностью и ответственностью. И играл не менее технично, со своим темпераментом, кажется, управляясь даже немного лучше взбаламученного собственным азартом друга, но, в любом случае, таких ярких эмоций уже не доставляя. Он был хорош умением управляться со звуком, как и очень многие, прошедшие на этот этап, и как рассудит участников в этот раз состав жюри, было загадкой для всех и тем более для Акааши, метавшегося сейчас в собственных мыслях. Результаты стоило ждать раньше, чем в прошлый раз, благодаря меньшему количеству участников, и это хоть как-то обнадёживало.***
— Акааши! Хей, ты ведь слышал, как я играл, слышал ведь? Как у меня получился тот пассаж, всё, как ты вчера говорил! — веселый нескончаемый, и уже такой привычный говор встретил Кейджи на выходе из зала. Он тут же подошёл и улыбнулся, кивнув и на радостях даже слегка приобняв приятеля. Ему было, почему-то, приятно видеть парня таким: довольным собственной игрой, радостным и шумным. Всё, что некоторое время назад даже отталкивало Акааши, теперь доставляло ему самому удовольствие лицезреть. Или это работает только с Бокуто? Кейджи, честно говоря, не проверял. В любом случае, тот на секунду в удивлении приостановил взбудораженную речь, видимо, совсем не надеясь на какие никакие, а объятия, и скрипач воспользовался моментом, чтобы вернуть наконец владельцу этот поселившийся у него на руках пиджак, который уже, вероятно, был сдан на постоянное хранение забывшим про данную одёжку Котаро. Куроо, на которого на мгновение пало быстрое внимание Акааши, сейчас расслабленно расположился на скамейке поблизости, опять втирая что-то интересное сидевшему рядом Кенме, не особо данной темой интересующемуся, но всё-равно слушающему одним ухом эту степенную речь. — Кстати, дождёшься с нами объявления результатов? Они будут тут же, на стенде, не поздним вечером. — поинтересовался с надеждой Бокуто, заглядывая в глаза и заставляя опять на него обернуться. Хоть у Акааши день оставался дальше свободным, позаниматься своей партией ещё стоило, и теперь он ненадолго замолчал в размышлении, думая, действительно ли ему стоит оставаться. Конечно, уходить у него особых причин не было, да и класс для репетиции до вечера тут можно найти свободный, и теперь, не желая отрицать собственных мыслей, направленных в сторону очевидного решения, юноша уже выдыхал, чтобы сообщить обдуманный ответ. — Но, если ты вдруг занят, не напрягайся, я передам тебе по телефону всю нужную информацию! — будто прочитав мысли и сомнения оркестранта, быстро заверил Котаро, не желая более доставлять неудобств. — Не стоит, Бокуто-сан. — спокойный тихий голос приятным бальзамом лёг на душу, после чего парень легонько мотнул головой в сторону буфета, наблюдая оживленную реакцию ликования пианиста, который понял всё, что ему хотели этим донести. «Он останется! Тетсу, он останется с нами, представляешь?!»