***
Ждать результатов долго не пришлось, как и обещал Бокуто, а за беседой с ним время проходило действительно молниеносно. Складывалось ощущение, будто знакомы они гораздо больше, чем несколько скоротечных дней, и действительно, Котаро чувствовал себя в своей стихии, не теряя нить повествования ни на секунду. Он не вызывал чувства отторжения, каковое иногда могло появляться у Акааши при общении с другими людьми, он был каким-то... особенным, что ли? Не то, что бы сильно способным или невероятно умным, но уж точно не таким, как все остальные. Заставляло задуматься. Но не сейчас, мысли и странные догадки не должны вертеться под ногами, только мешаясь на пути, и скрипач в который раз откладывал их на более удобное и такое привычное потом. По правде говоря, Акааши иногда казалось, что Бокуто подобен светлому тёплому солнцу или вездесущей электростанции на максимальной мощности. Он определенно брал от жизни всё, что только был способен взять, и отпечатывался в голове ярким воспоминанием, которое вообще вряд ли уже можно будет забыть бесследно, на что у Кейджи ещё была некая невзрачная надежда в начале их знакомства. Чудаковатый парень, он мог вести себя довольно... странно. Но его громогласный смех невозможно было описать другими словами, кроме как невероятно жизнеутверждающий, а взгляд, в котором за секунду проскакивали огоньки всей палитры эмоций, был самым светлым из тех, каковые вообще Акааши удосужилось за жизнь увидеть. Черт возьми, Кейджи готов был поклясться, что этот пианист своими действиями, манерой игры и речи который день сводит его с обыденной колеи, причём, по-видимому, абсолютно неосознанно! Будто состояние Бокуто напрямую влияет и на его настроение. Акааши почувствовал это ещё явственней, когда Бокуто уже нёсся к нему на всех парах от стенда с вывешенными на нём результатами. Так и не произведённый выдох будто на автомате задержался в груди Кейджи. С замиранием сердца он проследил за Котаро, с неимоверным усилием терпения дождался, пока тот на секунду остановится, чтобы отдышаться, слегка согнувшись и опираясь ладонями о колени. — Прошёл!! — возгласил Бокуто не менее взбудораженно и поднял на Кейджи взгляд, полный чего-то неясного, бурлящего, живого и точно не поддающегося описанию, заставляя Акааши легонько вздрогнуть, будто по нему только что пронёсся секундный электрический разряд. Тут же в голове кипиш мыслей уступил место победной радости. Прошёл-таки... И буквально через мгновение Акааши уже был заключён в крепкие и до невозможного тёплые объятия Бокуто, которого под приливом фантастического восторга уже ничего не волновало. Скрипачу только и оставалось, что чувствовать на себе тяжелые, но аккуратные руки Котаро, тот неизменный аромат его пиджака и ощущать жар, исходящий от него. Дыхание опять, несвойственно для Кейджи, сбивалось и, подождав немного, Акааши всё-таки осмелился подать голос: — Бокуто-сан, — неловко и до ужасного тихо. — Ой! Отпускаю, — и немного отошёл, поднимая руки в шутливом примирительном жесте и посмеиваясь. И всё же, он был очень хорош практически во всём, вплоть до этих комичных движений и нелепых действий. Да, как ребёнок, да, непостоянен, но зато когда он так улыбался... — Эй, Бокуто, — за спиной прозвучал знакомый голос, отличаясь некой интонацией серьёзности, в тот же момент резко заставляя вспомнить о себе и обернуться. — Поздравляю. На лице Куроо светилась едва заметная и в какой-то степени даже зажатая улыбка, явно отличаясь от той, что была раньше, и мимо Акааши это не пролетело уж точно. Он... не перешёл на следующий тур, да? Котаро тоже всё понял, не пытаясь пока говорить или проявлять сочувствие: это было лишним, слишком лишним. Жалость только сильнее била по настрадавшимся за период конкурсных прослушиваний нервам, в данной ситуации звуча как-то не так, как должна бы, как-то даже унизительно. Бокуто молча и в скупой сосредоточенности протянул другу руку для пожатия, параллельно с этим не на шутку удивляя Акааши молниеносными сменами своего настроения, хотя это уже постепенно входило в список привычного. Крепкое рукопожатие, очень уж крепкое, чуть ли не до хруста в костяшках, сдержанно натянутая улыбка, и у обоих студентов она была явным прикрытием невероятной и небывалой до ныне — по крайней мере для несведущего Кейджи, — ответственной тяжести. Они бы стояли так и дальше, глаза в глаза и слегка нахмурив брови, если бы Куроо не подал наконец признаки жизни и не отмер, внезапно ударяя свободной рукой по спине в секунду распрямившегося от этого Бокуто, будто выплеснув в раз все накопившиеся до сего момента эмоции, абсолютно все. — Дерзай!! — ни один мускул на его лице не дрогнул, а голос оставался надежным и бойким, с претензией на победу или хотя бы на гордое и бесстрашное поражение. Куроо выпрямился и отпустил друга из своего захвата. Тот же, не теряя уверенности, отлично понимая все подавленные чувства товарища и не считая сейчас нужным об этом говорить или тем более шутить, за что Тетсуро ему был более, чем благодарен, напористо кивнул, данным жестом обещая — он точно не позволит себе остаться в проигрыше! Куроо, как уже было видно со стороны, хуже Бокуто в музыкальных познаниях и пианистических способностях не был, в некоторых сферах деятельности даже его превосходя и где-то уступая. Но искусство музыки не было точной наукой, нельзя было с уверенностью дать характеристику произведению или исполнению, на которое у каждого найдётся собственное субъективное мнение и личное замечание. Но, по правде сказать, Куроо был рад за Бокуто и действительно гордился им. И не волновало его то, что они соперники и напрямую сражаются за место под солнцем, но в следующий раз, если уж судьба опять милостиво столкнёт их, пощады или послаблений Котаро ждать не придётся, пусть будет уверен. — Может, ко мне сгоняем? — попытки развеять своих слегка поднапрягшихся приятелей возложил на себя, как обычно, Бокуто, сталкиваясь теперь с непонятливым от такого резкого переключения темы взглядом Куроо, слегка нахмурившемся Акааши, и... а Кенма витал где-то в облаках, не слушая не интересующие его речи и утомленно почти повиснув на привыкшем к такому Тетсуро. — К вам в номер? — уточнил серьезно Кейджи, вскидывая брови. И хоть в выражении его лица читалось явное «Бокуто-сан, вы бы лучше программой конкурса позанимались.», Котаро свою затею оставлять не планировал, а как только успел представить, что покажет свои гостиничные ”хоромы” скрипачу, так и вовсе зашёлся в прежнем энтузиазме. Да, если уж он и добивался своих целей, то делал это до конца и основательно, берясь за любую задачу со свойственным ему остервенением, особенно, если Бокуто это действительно нравилось. — Ага. До отеля пешком далековато, но я провожу! — и опять этот невероятно цепляющий взгляд в сторону Акааши, как будто пианиста и вовсе не волновало присутствие до сих пор молчавших Кенмы с Куроо, который, чтобы наконец развеять этот вопрос минимум на счёт собственной персоны, прокашлялся и с непривычной неловкостью начал: — Бро, слушай, я устал чутка, а Кенма вообще с ног валится, ха-ха, — короткий кивок на заторможенного Козуме и какая-то утомленная улыбка. — Без обид, если мы домой пойдём? «Домой? К кому домой?..» — переключая внимание на этот странноватый дуэт, пораздумал Кейджи, но, не найдя в этом чего-то особенно странного, плюсом ко всему учитывая, что то был лучший друг Бокуто, вернулся обратно в мысли о достаточно заманчивом предложении пианиста. — Без проблем, — понимающе согласился Котаро, справедливо оценивая состояние слегка замотавшегося товарища и теперь уже отпуская его побыстрее добраться до квартиры, с чистыми намерениями желал спокойно отдохнуть и набраться сил для дальнейших приключений на голову и нервы, как он сам выразился обо всём, происходящем на конкурсе. — Приду посмотреть на тебя во время третьего тура! — неопределённо махнул запястьем в воздухе Куроо и удалился из коридора к лестнице, зевая и легонько, с какой-то не особо свойственной ему осторожностью подталкивая за собой не растормошенного Козуме. Бокуто, подождав, пока друг исчезнет из вида, теперь уже повернулся к Акааши, вопросительно и очень уж забавно заморгав и уже не давая и возможности отступления. В такие моменты он был довольно комичен и в какой-то мере очарователен, да и сам Акааши обманывать себя лишний раз не решился — ему и правда было интересно, как там заселился пианист, хоть иногда и казалось, что пора бы уже хоть единожды ему отказать, но противостоять этой его фантастической очаровательности сил и желания не находилось. Пусть он развеется хоть на один день, к тому же, впереди ещё два дня перед конкурсом, Бокуто уж точно заслужил немного отдохнуть в компании своего нового приятеля. — Ну, где там ваш отель, показывайте, — вымолвил совсем скоро скрипач, уже ощущая всеми клетками своей души, что только что, кажется, на весь вечер обеспечил прилив хорошего настроения одному странноватому и теперь слишком уж веселому музыканту.***
— А зонт ты, случайно, не брал? Ну, вдруг завалялся где, — с какой-то неловкостью произнёс Котаро и выдавил сдавленный смешок, перебирая пальцами между собой и неотрывно наблюдая за частыми-частыми каплями дождя, колотившими по небольшому навесу консерваторского здания и резко ломавшими ему все планы на оставшееся сегодня. На недавно только безмятежное небо резко наплыли сероватые тучи, люди на улице суетились, в спешке желая спрятаться и выйти сухими из непредвиденной шутки природы, но дышалось на удивление легко, и воздух становился свежим и влажным, разгоняя летнюю жару и заставляя её на время расступиться. — Нет, Бокуто-сан, не завалялся, — ответил на глуповатый и слегка наивный вопрос оркестрант, грустно хмыкнув и так же смотря на летний щедрый ливень, который только что, на глазах вышедших парней разыгрался, и останавливаться, кажется, в ближайшее время точно уж не планировал, изредка сопровождаясь весьма ожидаемыми и довольно эффектными вспышками в небе. — До отеля далеко? — последовал кроткий кивок, и кажется, Бокуто уже и не был так рад, каковым вылетал второпях из здания в явном желании поведать скрипачу о своём временном месте обитания и провести подробную экскурсию с описанием каждой мелочи и истории её у Котаро появления. Акааши задумался. Дойти к себе домой за пять минут быстрого шага и оставить пианиста в одинокой тишине пустеющей консерватории дожидаться окончания дождя — определенно не для Кейджи выход. Всё-таки человечностью Акааши обделён не был и может весьма догадливо понять парня, который явно не так хотел бы отпраздновать свою очередную маленькую победу. Его тихий вздох смешался с шумом проливного дождя и затерялся где-то в воздухе, после чего Акааши преспокойно произнес: — Ну... тогда можно ко мне. Не то, чтобы он сильно хотел принимать кого-то постороннего домой, но Бокуто на совсем уж постороннего человека после всего не особо смахивал. Его если и называть кем-то, то слово "чужой" прийдёт на ум в самую последнюю очередь, если об этом вообще получится вспомнить. Да и нормально развеяться не только Котаро хотелось, как никак, а Кейджи за этот день так же успел настрадаться на славу, по большей части, морально. Скрипач не знал до конца и понять не мог, было ли для бесшабашного пианиста это конкурсное выступление чем-то действительно напрягающим, или же он с некой беспечностью и даже удалью играл безо всякого стресса и о таком слове в помине не знает. Но одно только было понятно — если уж Бокуто и чувствует что-то, то это "что-то" сразу выливается наружу с ребяческой простотой, и проследить за колебаниями его настроения было легче легкого, главное — успевать в нужный момент подловить. Котаро действительно удивлял. То он беззаботно хохотал и без задней мысли произносил буквально всё, что могло находиться в его голове, то отчаивался, совсем теряя былую азартность и в поникшем настроении отрешенно отказываясь что-либо говорить, то вдруг мог как-то странно замяться, как вроде смущаясь, или это аура постоянно серьезного Акааши так на него своим присутствием давила? В любом случае, сейчас в этом было ещё сложнее разобраться запутавшемуся Кейджи, ибо пианист, услышав о своем "утешительном призе" в качестве похода до дома скрипача, взглянул на того с какой-то неистовой радостью, поворачиваясь. То, как быстро у того на лице менялись эмоции, сложно было назвать неподдельными обычному человеку, не знакомому доныне с этим музыкантом. Но то был Бокуто Котаро, и дальнейшие его слова звучали уж точно с подлинными чувствами восторга и почему-то настолько проникновенно, что Акааши в который раз за день ловил себя на мысли — этот парень может вывести все привычные устои человека из строя одним только словом, меняя его мнение о ситуации и жизни в общем как по щелчку пальцев. И чем-то цеплял, словно в его необычности было что-то красивое, интересное и даже непривычное, но от этого не становящееся странным для восприятия. — Правда?! То есть, ты не шутишь? — Кейджи действительно был уверен, что если все слова, сказанные пианистом с момента их знакомства, перенести на печатный вариант, то они безусловно будут изобиловать знаками восклицания или просто станут сплошным нескончаемым капсом. — Правда, Бокуто-сан, правда. Пойдёмте уже, раз так вышло, — посчитал нужным не терять времени Акааши, уже взглядом ненавязчиво указывая к выходу из под консерваторского навеса, который на это время неизбежно для парней стал ни менее, чем спасительным укрытием. Первый под ливень встал Бокуто, зачарованно вглядываясь в облачную пелену неба и бесстрашно принимая на себя все падающие капли. На его лице царила легкая и непринужденная улыбка, свежая, как весь этот дождливый вечер. Кейджи, на пианиста стараясь не засматриваться, тоже уже поспешил в сторону своего дома, следя за тем, чтобы Котаро не отставал. Ни дай бог еще простудится. Но о простуде Бокуто, кажется, совсем не думал, в буквальном смысле теперь наслаждаясь тем малым, что преподнесла ему природа. За те краткие минуты до квартиры Акааши он чего только не успел: пронёсся вихрем по пустующей дороге, рассмеялся, пытаясь сберечь скрипача от "диких" молний, хоть и сам он менее диким в тот момент не казался, но в хорошем смысле. На полпути он воообще скинул с себя пиджак, игнорируя осторожные предупреждения заволновавшегося Кейджи, и этой же одёжкой на ходу — даже на бегу, — укрыл их с Акааши головы, стараясь таким образом сымитировать подобие зонта. — Держи и пошли, — только и сказал он, вручая оркестранту край пиджака и сам берясь за противоположный, на ходу организуя что-то вроде самодельного навеса, более менее еще защищающего от бессовестно словно из ведра ливших капель. "Зонт" главное своё предназначение выполнял, хоть и недолго пребывал в исправном состоянии, с каждым мгновением становясь всё тяжелее и влажнее, но окончательно ребята промокнуть, к счастью, не успели, уже забегая в подъезд неприметного, на первый взгляд, дома. Заходя спешно за Акааши и сразу же захлопывая за собой дверь на улицу, прервав путь ветру, норовившему проникнуть сквозняком в теплое помещение, Бокуто наконец отпустил настрадавшийся за день и вымокший до нитки пиджак, приглушенно, но заметно хихикая. Секунда, и он уже заходится в звонком хохоте, слегка удивляя Кейджи, от неожиданности повернувшегося на звук и даже не успевшего открыть квартиру, так и оставляя в неподвижном положении ключ, поднесенный за недолго до этого к двери. Искреннее недопонимание Акааши столкнулось с фирменным Бокутовским смехом, отчего второй даже спустя время притих, не менее изумленно смотря на скрипача. — Всё хорошо? — скромная улыбка и некая растерянность, будто бы смеяться просто так, беспричинно, а ещё и настолько совершенно очаровательно и шумно, было чем-то абсолютно обыденным. Словно это можно было делать без повода на то, просто от того, что резко захотелось. И как будто это настолько привычно и легко. Хотя, с точностью до тысячных можно было понять, что Котаро считал именно так. — Да, извините, — кивнул Кейджи и побыстрее отвернулся, уже впуская внезапного гостя в квартиру и заходя следом. Бокуто, конечно, часто удивлял, но это уже ни в какие рамки не лезло... Ну, этот пианист никогда и не подчинялся обычным рамкам, честно говоря, этого добиться даже не пытаясь. Он был создан не для того, чтобы следовать скучным правилам, и он был одним из тех, кто с легкостью сломает эту серую систему. Кто, спросите вы, радостно смеётся, попав под колючий дождь, да к тому же еще и промокнув, теперь едва подрагивая от пробирающего, неприятного холода? А вот Бокуто смеётся! Да, смеётся, открыто, громко, счастливо, с оптимистичным равнодушием принимая этот косяк сегодняшнего вечера. А что плохого в дожде? В таком долгожданном среди летней духоты и свежем дожде, который буквально пробуждал всё живое и приносил за собой жизнь. Прямо как сам Бокуто. И сейчас Акааши явно чувствовал, как внутри что-то переворачивается с ног на голову, медленно, но точно меняя его привычное мировоззрение. Господи... Этот парень, он ломает все планы Кейджи и неминуемо образует новые правила жизни. Но нельзя сказать, что скрипачу это совсем не нравилось, хоть на мысли и догадки разносортного содержания это определено и бесповоротно наталкивало. Квартира Акааши не выглядела пышно и обилием разных интересностей и подавно не отличалась, маня только своей абсолютной простотой. Простой кухонный столик, простая гардеробная, наиобычнейший зал, привычное любому взгляду рабочее место и лакированное фортепиано на углу его собственной комнаты. В прочем, явной чертой гарнитура Кейджи была ещё и совершенная, будто музейная чистота, и ничего лишнего, совсем. Выдавал его здесь проживание и книжный шкаф, наполненный сверху донизу абсолютно разными произведениями и поэмами. И сколько бы Бокуто не пытался, ни одной соринки или не вписывающегося в общий характер квартиры «инородного» предмета он не обнаруживал. — Квартира не менее красивая и прекрасная, чем человек, проживающий тут. Балдёж, Акааши! Как ты всё так обустроил, а? — зачарованно выливал всю волну эмоций Котаро, пока замявшись у входа, но уже оттуда с интересом разглядывая всё, до чего только сможет добраться его любопытствующий взгляд. Только мельком глянул в зеркало у входа, взлохмачивая слегка намокшую прическу и легонько смахивая с неё тяжелые капли, становясь теперь похожим на растрёпанную пуще прежнего птицу. Кейджи же, хоть и постарался проигнорировать очевидный в свою сторону комплимент, мимо себя данную фразу пианиста пропустить не осмелился, слегка смутившись, но на общую картину его внешнего настроения это некоим образом не повлияло, конечно. — Как-то так, Бокуто-сан. Проходите, не стойте, — и приглашающим жестом провёл слегка замешкавшегося приятеля в свою комнату, уже спрашивая насчёт чая и желаемого перекуса. Бокуто же особо не вникал, с упоением разглядывая каждую деталь интерьера. Непонятно было, вёл ли он себя так всегда, когда приходил к кому-то в первый раз, но единственное и довольно типичное, однако от этого не менее приятное и успокаивающее, что Кейджи мог посоветовать ему в данной ситуации: — Чувствуйте себя как дома. — Ага, — понятливо согласился тот, параллельно уже подходя к фортепиано и рассматривая его тоже, невесомо проходясь пальцами по крышке инструмента, пюпитру и клавишам. Казалось, в комнате Акааши идеально всё, как, собственно, и в самой квартире в целом. И музыкальный инструмент, поблескивающий на свету приглушённых тёплых ламп, и матовые кремовые обои какого-то цвета слоновой кости, или ближе к молочному оттенку, в коих Бокуто совсем не разбирался, смело распределяя всё под одно наиболее по его мнению подходящее и простое определение — бежевый, но всё равно считая оформление, подобранное скрипачом, неимоверно гармоничным и приятным. Как и сам Кейджи, в принципе. В голове последнее время частенько таилась мысль о том, какой же он всё-таки классный! Вот честно, вы его видели вообще? Акааши всегда спокоен, ровный голос его звучит с неизменным размеренным умиротворением, ясный и, будто без единой непослушной эмоции взгляд, сдержанная и хорошо поставленная речь, никогда за рамки приличия не выходящая и постоянно оркестрантом в самообладании контролируемая, задумчивая внимательность, характер, далекий от чудаковатостей и «заскоков», которыми часто мог грешить сам Котаро. Таким Акааши запечатлелся в первых воспоминаниях о нём, таким он оставался и дальше, и вряд ли, вообще можно было разузнать о юноше что-то более подробное, чем уже давно известная Бокуто информация, но от этого скрипач казался ещё более любопытной и загадочной персоной. А ещё он был симпатичным, определенно. То, как он неспешно перебирал партитуры в портфеле, выискивая нужную, как перелистывал ноты, невозмутимо желал удачи, встречал в коридоре, особенно после выступления пианиста, когда на лице Кейджи проступала лёгкая, едва заметная улыбка... И как сейчас, уже поставив вскипать чайник, открывал скрипичный футляр и доставал оттуда инструмент, по обычаю принимаясь с аккуратностью протирать струны скрипки и смычок от излишков канифоли, проходясь легонько специальной мягкой тряпочкой. Но и тут Бокуто с лёгкостью нашёл, за что зацепиться, острым взглядом с заинтересованной искоркой рассматривая находящийся в руках Акааши инструмент. — Хей, Акааши. Мне кажется, или твоя скрипка выглядит довольно... старой? — слова явно опередили мысли, но судить об этом уже не было никакого смысла, ведь Бокуто явно видел на инструменте потертости и светловатые царапины, сейчас заставляя Кейджи поднять голову и отвлечься от ухода за инструментом. Хоть вопрос и звучал весьма некорректно, а возможно, даже абсолютно бестактно, Акааши на данное из ряда вон выходящее любопытство со всей своей привычной невозмутимостью ответил: — Вы правы, я уж точно не первый её владелец. Но, — Кейджи, прервавшись, раздумчиво и слегка медлительно покрутил скрипку в руках, осматривая. — Главную свою задачу выполняет, важно просто за ней ухаживать. — И почему ты не говорил? — сердце как-то непонятно ныло от догадки о том, что Акааши приходится день ото дня играть на поддержанном инструменте, буквально всеми возможными силами выдавливая из него гладкий звук и естественное вибрато. — Так вы и не спрашивали, — аргумент, сражающий наповал своей простотой, но в это же время самым настоящим коварством, ибо Котаро, не найдя подходящего ответа и между тем молчать не желая абсолютно, выпалил только какое-то победное и первым пришедшее внезапностью в голову: — Тогда я подарю тебе новую хорошую скрипку, — прямой взгляд в глаза напротив. — Бокуто-сан, — обреченный вздох и медленный выдох. — Профессиональная скрипка стоит около пятидесяти тысяч йен, и вы прекрасно это знаете, я не прав? — И пусть! — бойкий тембр голоса который раз выставлял напоказ всю натуру парня, который, как казалось, отступать в жизни не умел от слова совсем, и его это не волновало. Убежденность в собственных силах и возможностях полыхала в его душе неистовым пламенем и ярким огоньком в медовых глазах. О да, этот парень явно и без сомнений был самым настоящим живым воплощением фантастической уверенности. Иногда, правда, своими обещаниями слегка забавлял.***
— Дождь закончился, — прокомментировал положение ситуации за окном Бокуто, в некоторой задумчивости наблюдая за остановившимися на стекле каплями и проследив за беззвучным кивком Акааши. Он поставил кружку в раковину, порываясь даже поначалу помыть, но был остановлен безоговорочным отказом и выдержанным «не волнуйтесь, сам помою». Акааши был до невозможности хорошим собеседником, хоть ни в какое сравнение не шёл с шумной речью Котаро и его размашистой жестикуляцией. Он внимательно слушал, задумывался над услышанным и сказанным, причём с такой глобальностью, что Бокуто вообще удивляло, как у этого тихого оркестранта всё до единой детали удерживается в голове в абсолютной ясности и разборчивости мыслей. — Проводить вас? — с вежливостью было предложено им после, когда оба уже стояли в гардеробе и незаметно поглядывали на настенные часы в нерешительности вымолвить, что время длиной в два с половиной часа пролетело... буквально за минуту. — Не стоит, — с неясной интонацией храбрости отмахнулся тот, упорно делая вид, что отлично запомнил все корявые повороты дороги во время суетливо-дождливого бега за Акааши. Эх, если бы Кейджи ещё можно было так легко обмануть! — Два поворота направо, далее прямо до желтоватой продуктовой вывески, опять направо, и центральная знакомая вам дорога будет уже перед лицом, — в привычной неспешности, но максимально ёмко и кратко пояснил Кейджи, даже не надеясь, что Бокуто попросит о помощи первым. — Понял, — зависнув только в кратковременном ступоре и сразу размораживаясь, щелкнул пальцами Котаро, теперь уж наверняка запомнив свой нелегкий путь, или хотя бы пытаясь. — До завтра! — лучезарная, как обычно, улыбка и задорный взгляд. Дверь квартиры с тяжестью затворилась, и Акааши остался наедине с собой, не нарочно начиная забивать голову важностями завтрашнего дня и попутно отмечая, что в компании несносно-жизнерадостного и шикарного смеющегося Бокуто было заметно комфортней.