***
Поход в магазин с Бокуто — настоящее испытание, но между тем, вполне весёлое. Устоять на месте он не может, даже если силится это сделать. То неожиданно подбежит потрогать плюшевую игрушку на стенде детского отдела, так заманчиво на него смотрящую, то вдруг заскочит внезапно в косметический бутик, пробуя на себе какую-то непонятную ему, но очень привлекающую внимание блестючку, благо только до туши с эффектом удлинения и ярко-малиновой помады руки не доходят: Акааши едва останавливает его и, со всей возможной ему строгостью, берет ватный диск с полочки близ всего этого косметического ужаса и просит стереть уже нанесённое. Хотя самому скрипачу сдержать от вида Бокуто улыбку было чуть ли не подвигом и он вправе теперь записать это героическое свершение в список сегодняшних побед, не менее грандиозных. Но странновато, наверное, пианисту будет ходить по магазину и дальше с ярко-желтой сверкающей полосой блёсток для век протяжённостью от правого глаза до левой щеки, переливающейся отныне и до самого конца дня сияющими звёздочками и напоминающей о себе, как бы старательно парни её не оттирали. Кейджи ненадолго задумывается о том, зачем он вообще на это всё согласился, ведь ему легче остаться дома и почитать что-нибудь из бесконечных своих запасов, которые, к слову, для Акааши всё равно слишком быстро подходили к концу и вынуждали на постоянной основе искать новые шедевры литературы. Но с другой стороны, с Бокуто ведь тоже весело! Очень весело, но по-другому, с иного ракурса и даже люди, коих в магазине немало, уже не так сильно раздражают, потому что всё внимание от них на себя переключает Котаро. Он много чего говорит, бурно что-то предлагает, и иногда даже единого слова вставить не удастся, но и это Акааши абсолютно не смущает: знали бы вы, как ему комфортно именно с таким раскладом дел. Обходить вместе ряды витрин было уютно, и кажется, ничуть не хуже, чем дома с новой книгой в руках. Даже тогда, когда они забрели в отдел с одеждой, а позже и в продуктовый, случайно. Что они здесь забыли и каким вообще ветром ребят туда занесло, не знают даже они сами, целей по поиску клада или чего поэффектней у них тоже в наличии не было, как и причины прихода в магазин в общем, но разве не в этом вся прелесть таких авантюр? Единственное, кажется, чего сделать за этот день так и не удаётся — покататься в продуктовой тележке, и хоть Кейджи не уверен до конца, что тележка та вынесет весь вес Бокуто, он всё равно обещает непременно успеть это как-нибудь потом, по мере возможности и времени. Акааши в торговом центре ведёт себя скромно и, в отличии от друга, хотя бы прилежно, его ничего не интересует, никуда он со стремлением не рвётся, только внимательно разглядывает витрины и частые манекены, успевая боковым зрением выслеживать местонахождение несносного ребёнка Котаро. Последнего же это слишком спокойное поведение поражает, хоть он и понимает где-то в закоулках своей головы, что Кейджи, проживая в Токио на постоянной основе, на эти сверкающие грандиозностью магазины с немыслимым количеством ассортимента насмотрелся вдоволь, но Бокуто в этот раз не сдерживается и спрашивает, желая только того, чтобы им обоим было весело и комфортно: — Не интересно? Мы можем пойти куда-нибудь ещё, если захочешь, только скажи! — Нет, всё нормально, пожалуй... — библиотеки с любопытными новинками тут не найти, только если манга, которую и так на каждом углу купить можно, нотных магазинов уж и подавно не сыщешь. Акааши только в последний момент зацепляется за ненавязчиво мелькнувшую перед глазами витрину, находящуюся прямо за спиной Бокуто. Тот, заметив интерес оркестранта, оборачивается и через секунду смотрит обратно на Кейджи. Пианист догадывался, что оптике есть место в огромном торгово-развлекательном центре, и почему это привлекло внимание Акааши он тоже понимал, но всё равно малость удивился. — Пожалуй, я могу заглянуть туда. — Так пойдём! — пианисту уж и самому интересно. Энтузиазма ему не занимать.***
— Мои очки стали мне неудобны в последнее время, именно поэтому я давно хотел бы присмотреть новые, — терпеливо объясняет скрипач Бокуто, который теперь топчется рядом и тоже разглядывает все виды оправ, если конечно так можно назвать многократное оббегание рядов с представленными взгляду очками. Что ж, это было вполне в манере Котаро, а потому данный энтузиазм и частые комментарии второго юношу уже не удивляли. Модельки были разные, и пожалуй, каждый бы нашёл здесь что-то себе по вкусу. С металлической тонкой оправой, и наоборот пластиковой, другие круглые, с сероватого цвета дужками, почти невесомые и до того лаконичные, что Бокуто открыто заявляет: слишком скучно! Акааши, которому на самом деле тоже так показалось, кротким кивком соглашается и смотрит дальше, на сияющие экстравагантностью вариации многоугольных оправ. Но и эти идут мимо, слишком уж много внимания они привлекают своим непривычным образом, хоть Котаро даже оценил необычность угловатых моделей. Когда же консультантка представила парням зачастившую везде и довольно популярную оправу под громко-говорящим названием «кошачий глаз», Бокуто еле слышно фыркнул и чуть было не выговорился всем на радость, что даже какое-нибудь «совиный глаз» звучало бы куда убедительнее и то попривлекательнее. Остановил его от излишних комментариев тихий вздох Акааши, который почему-то всегда обладал неким таинственным вразумительным действием, какого не присутствовало даже в нравоучительных речах других людей влиятельнее. Внимание Акааши привлекли не особо чем-то примечательные, но комфортные во всех смыслах очки прямоугольной формы. Котаро выглядывает из-за спины друга и тоже теперь всматривается в чёрную оправу, гладкий мостик и плавные дужки, разглядывая очки из держащих их аккуратно рук Кейджи. — Нравятся? — спрашивает он. Акааши же в ответ разворачивается к нему лицом и осторожно примеряет экземпляр на себе. Очки на скрипаче сидят идеально, сочетаются гармонично с его не менее тёмными волосами и придают ещё большей ухоженности и шарма, которого, вроде, и без этого было очень даже предостаточно. Но что Котаро нравится больше всего сейчас, так это то, как в этой оправе подчеркивается вся природная красота темно-бирюзовых глаз и длинных прямых ресниц Кейджи. — Бокуто-сан, вы там дышите? — не упускает возможность вежливо воззвать он к пианисту, потому что тот, кажется, и правда забыть успел про подобную возможность и физиологическую потребность. От длительного взгляда янтарных глаз могло становиться как-то не по себе, потому что Акааши чувствовал, будто его душа и мысли при этом открыты для взора Котаро и абсолютно легко читаемы, даже через стекла очков. Но неудобнее было тогда, когда пианист начинал молчать, хоть и продолжалось это недолго и мгновенно закончилось благодаря оклику Кейджи. И действительно, сейчас он снова стал вести себя как и раньше, или только пытался вести себя так, живо и бодро, словно и не замирал секунду назад от очаровательного, прекрасного вида Кейджи, или же просто эмоции Бокуто не поддаются объяснению, ничьему. Но даже если он и мог быть странным, то уж точно не отталкивал. Котаро никогда не казался неприятным. — Вау, ты выглядишь бомбезно!.. — искренне и просто. — И стой, подожди-ка! — на риторический по его мнению вопрос скрипача Бокуто так и не отвечает, но зато подходит немного ближе к Акааши и с бережностью, но быстро снимает очки, стараясь не задеть завитки его волос и уши. Тот ничего не спрашивает и не говорит, даже не отшатывается назад, только жмурится, но это выходит у него довольно забавно, поэтому и у Котаро на душе тепло. Пианист рассматривает оправу со всех сторон, после чего надевает очки на себя и широко, от уха до уха улыбается. — Ну как? Мне идёт? — по-детски, но с некоторым чувством собственной крутости красовался он возле небольшого настенного зеркала оптики. — Очень, — честно произнёс Акааши, выбивая из Бокуто всю былую уверенность и почти не оставляя ей места в его голове. И хоть Котаро мог выглядеть глуповато, его простосердечие и чистота явно были причиной именно такого ответа Кейджи. Это был не сарказм чистой воды, и даже не сарказм мутной воды, это вообще, черт возьми, был не сарказм ни разу, и не ненужная никому лесть. Это просто так, потому что Бокуто, кажется, и правда идёт, а скрипачу думается даже, что его приятелю этот аксессуар подходит больше, чем самому Акааши. Он бы хотел ещё сказать, что Котаро так выглядит очень мило, и вообще он милый, но эти лишние по его мнению слова он сглатывает и к мысли об их произношении больше пока возвращаться не планирует. Спустя время в движения и речь Бокуто опять возвращаются сила, мощь и уверенность, но ему всё ещё до того приятно от этого краткого, тихого «очень», что даже соображать получается туго. Кейджи же за это время собирается, успевает подойти к консультантке, осуществить покупку, оформить некоторые документы. Скрупулёзно перепроверять по десять раз собственную подпись и правильность её написания и местонахождения в бумаге ему тоже казалось не очень то и интересным развлечением, потому парни быстро покинули отдел оптики после слов работницы о том, что очки с нужными линзами будут доставлены через неделю и их можно будет благополучно получить с предъявлением чека и прочего. Бокуто опять дуется. Хотелось бы увидеть Акааши в новых очках и полюбоваться, порадоваться как следует, а то что это, через неделю! Изверги! — Как-нибудь потом ещё обязательно увидите, — пожимает плечами скрипач и, чтобы долго не задерживаться на непонятно куда заводящей разговор теме, метает глазами по рябым магазинам и находит, наконец, то, что может развеять друга. — К тому же, тут есть неплохое кафе. Заглянем? Кафе было и правда очень даже неплохим, а Котаро в очередной раз убеждается, что у Акааши во всём вкус замечательный, как и сам юноша. Чарующий характер, тихая, но такая таинственная внешность, волшебная музыкальность. Припишите к этому парню все возможные синонимы к слову «прекрасен», пожалуйста! Он даже разрешает Бокуто взять один счёт за еду и заплатить, после десяти минут отговорок и разубеждений, правда, но всё равно победа в этом раунде оказалась за пианистом. Котаро видит, как в незначительном меню Акааши задерживается на странице с горячими напитками, просматривает её тоже сам и выдаёт: — Дай угадаю, хочешь взять эспрессо? — Как вы поняли? — на лице скрипача читается некоторое непонимание, когда он поднимает глаза от списка в каталоге. — Ты брал этот же кофе, когда я первый раз увидел тебя в консерваторском буфете, и дома у тебя стояла кофе-машина, — напоминает Бокуто как бы просто так. Между тем Кейджи уже и сам не помнил до сего момента, когда он что там брал в буфете, что пил и зачем. А кофе-машина его стоит в самом неприметном углу кухонной столешницы и никогда особенностями внешнего вида, которые бы привлекали внимание, не отличалась. Хотите сказать, что Котаро, который по натуре человек неизменно ветреный, хаотичный и непостоянный нашел для себя способ и причину это запомнить? А главное, действительно запомнил. Акааши теперь лишь хмыкает, но когда подходит официант, скрипач действительно заказывает эспрессо. При этом Бокуто берет обычный коктейль для себя и в конце радостно добавляет что-то про то, что «счёт нужно объединить». Хоть интересно, что кроме стаканчика кофе Кейджи больше ничего брать не захотел. Не осмелился, что ли, или постеснялся, потому что и сам Котаро не заказывал себе многого, но убеждал того, что и вовсе не голоден. Пианисту на этот раз приходится сдаться и отступить. Акааши же и правда не хочет есть, и в голове у него сейчас крутится вопрос посерьезней: это слишком похоже на какое-то свидание. Но мысли эти сами собой разгоняются, когда скрипач понимает, что в том, чтобы провести время с тем, с кем тебе действительно весело и приятно находиться, ничего необычного или страшного нет. — И как же ты пьёшь это? — интересуется с неподдельным любопытством и непониманием Котаро, когда напитки наконец приносят, и Акааши прислоняется губами к чашке, делая небольшой глоток терпкого и горячего кофе. — Кофе вкусный, на самом деле. Хотите попробовать? — спокойно улыбается Кейджи, но пианист эту безобидную шутку явно не оценил и отрицательно замотал головой, тоже теперь хихикая. В тишине сидеть и просто пить купленное не хотелось, и никому не захочется. А Котаро уже и так знает, что все самые интересные и увлекательные беседы по воле случая и удачи происходят у них в буфете. Ну или теперь в кафе, разница то не такая уж и большая. В любом случае, он не понимал как, но Акааши иногда получалось разговорить. Ненадолго, но всё же. — А расскажи о себе! Ну, если хочешь, конечно, — вдруг резко выдаёт Бокуто, между тем уже пожёвывая трубочку от коктейля. Кейджи же, немного оторопев от резкого, неожиданного вопроса, думает и мечется между вариантами рассказа и кроткого отказа, потому что роль тихого слушателя ему нравилась куда больше и вполне до этого момента устраивала. — Зависит от того, что вы хотите услышать, — уклончиво отвечает Акааши. — Зависит от того, что ты хочешь мне рассказать! — парирует между тем Котаро и смеётся, ясно давая понять, что тема разговора ему не так то уж и важна. Кейджи же пытается припомнить, что такого в его жизни происходило, чтобы об этом без стеснения рассказывать. Позже он вспоминает о разглагольствованиях пианиста и понимает, что тот о темах не задумывался вовсе. Будь то описание каждой из сотни фотографий с выставки сов или повествование о том, как их с Куроо чуть не выгнали из школы — весь свой монолог Котаро вёл воодушевленно, словно сам впервые слышит эти обыденные и даже странные истории. И Акааши уверен, что в повседневности толк точно знает. — Ну, я обычно провожу время в консерватории и никуда особо не выхожу... мне и не нужно. Планирую пойти на музыкального критика. — Критика? — не до конца понимает Бокуто, вынуждая приятеля углубиться в повествование ещё больше и войти во вкус. — Да. Знаете, они анализируют музыку, находят ее сюжет, сильные и слабые стороны. Правда, для составления своих трактатов о произведении и гуманитарно-философских трудов нужны и литературные навыки. Именно поэтому я считаю это интересным. Это небольшое откровение о мыслях Кейджи хоть и было коротким и в разы отличалось от говорильни Бокуто правильной формулировкой и грамотностью речи, для пианиста показалось чем-то немыслимо приводящим в восторг. Котаро при этом слушателем был чудесным и даже коктейльную трубочку в кои-то веки в покое оставил, внимая с непоколебимой сосредоточенностью и впитывая как губка каждое слово Акааши из немногих им произнесённых. Его обширность внутреннего и духовного мира поражала, его цели и моральные качества заставляли им восхищаться. Одно слово — невероятен. И ещё несколько тысяч к нему синонимов.***
— Караоке?! — манера речи пианиста уже предельно другая. Бокуто не верит лучшему другу от слова совсем и готов уже лишний раз перепроверить дату в календаре, но к великому его удивлению, день сей оказывается не первым апреля и не апрелем вовсе. Вот не ожидал он, что день объявления конкурсных результатов встретит его подобными новостями. И они уж точно могли побороться за звание одних из самых приятных вестей дня. На самом деле, с прошлого дня Бокуто уже и забывать начал, что Куроо ему что-то должен и когда-то обещал. Конечно, скрипачу по секрету ещё было выложено всё негодование со стороны Котаро о том, какой же Куроо иногда бывает мудак, хоть он чего-то настолько ужасного, вроде, и не совершил, но Акааши лишь убедил его не думать об этом лишний раз и дождаться встречи. Встречи они дождались, как и было запланировано, собравшись вчетвером в концертном зале на одном из рядов и уже спокойно ожидая начала гала-концерта и самого, собственно, награждения. Но тут Тетсуро выуживает друга, шепчет ему что-то из раздела «абсолютно секретно и оглашению не подлежит категорически», а спустя мгновение они уже временно улетучиваются в сторону выхода, сперва попросив любимых своих оркестрантов проследить за опустевшими на время их драгоценными местами в зале. Теперь двое стоят в классе для занятий, который удачно попался под руку и оказался в распоряжении парней, а Котаро теперь на всякий случай опирается рукой о закрытую крышку рояля, чтобы в дальнейшем полученная информация окончательно его не свалила. Он готов признать и отдать должное, Тетсуро удивлять умеет и навыком своим пользуется умело, не жалея. — Караоке, — Тетсуро спокоен как удав, но он налюбоваться не может этой растерянно-восхищённой реакцией товарища. Вот за этим всё же стоило терпеть и ждать столько времени! — Ты не шутишь? — Пф, стал бы я шутить об этом! — будто бы обидевшись на бессмысленный вопрос и подозрения друга, фыркает тот, но в душе наслаждается этой ошарашенностью пианиста, поэтому и истинные эмоции Куроо просачиваются наружу вместе с озорной ухмылкой. — В зоне на четверых? — уточняет теперь Бокуто, перебирая в памяти сказанное минутой ранее брюнетом и пытаясь сложить всё в корректно состроенный логически и хронологически пазл. Выходит у него пока не очень. — Да, это нари-бан с отдельными комнатами, — кивает в согласии Куроо. — Как ты?.. — Договорился со своим приятелем, — просто обрывает тот, догадавшись о сути этого эмоционального всплеска в виде очередного вопроса. — Последнее, можно взять Акааши с собой?? — не верящий в своё счастье тон голоса и загорающееся радостью выражение лица. — Да кого пожелаешь, — разводит руками Куроо, показывая всю свою щедрость и великодушность. — И там можно петь?! — вырывается ещё один «последний» вопрос чисто для подтверждения факта о том, что это действительно караоке в прямом смысле слова. — Блять, да!! — не выдерживает в конец Тетсуро, и Бокуто таки прекращает задавливать того нескончаемыми визгливыми возгласами. Он не мгновенно остывает от неистового восторга, и на лице у него теперь лучезарная улыбка в честь и славу всей стоматологической клинике. — За такие новости я в праве простить тебе большинство прегрешений! А ещё должен отвешивать нескончаемые похвалы и распевать дифирамбы в течении всей недели, — посмеивается он задорно и заразительно. — Благодарю за снисхождение, но сначала скажи, что ты думаешь о джазовых импровизациях с неплохой бандой таких же на голову отбитых дурней? Тетсуро всего лишь уточняет, предполагает и намекает, а глаза Бокуто уже в миг сверкнули азартным безумством, сияя янтарными искрами пуще прежнего и отвечая на этот вопрос за него. Куроо точно знает, на какие слабые места надавить для получения нужных эмоций и слов. Джаз Котаро любил до безумия, хоть на этом и не специализировался, а о компании народа не могло быть и речи — Бокуто найдёт ко всем до единого подход за секунду и сам получит от общения не меньшее удовольствие. — Джазовых?! — Джазовых...