Тот, кто стоит за спиной

Дым сигарет заполняет легкие, заставляет кашлять, а в уголках глаз собираются еле виднеющиеся слезы. Маленькие пальцы впиваются в плечи мужчины напротив, сжимают, пытаясь оттолкнуть тело от себя, но сила сегодня явно оставила парня. Выпитый ранее коктейль, из-за которого сильно жгло горло, довольно быстро ударил по голове, и теперь Феликс Ли, у которого перед глазами все расплывается, тихо хныкал и всхлипывал, прося мужчину остановиться и перестать трогать его в смущающих местах. У того щетина неприятно кололась в области шеи, где он оставлял мокрые поцелуи, и руки были грубыми, когда так сильно впивались в бедра мальчика. У Феликса разум затуманен, живот скручивает в болезненных спазмах и тошнота к горлу подступает, резкая и острая. Он наклоняется в сторону и дает волю своему организму. Мужчина чертыхается, в сторону отходит, начинает сильно ругаться, но даже и не пытается помочь скрючившемуся на земле парню. С отвращением плюет и уходит, злясь что этот парнишка возбудил и так все отвратительно обломал. А Феликс только рад этому. Рад, что сейчас так больно, что слезы текут, не переставая, и горло пощипывает от остроты и горечи. Придерживает себя за кирпичную стену, дабы ноги не отказали и он не упал, дышит через раз и пытается успокоиться. Клубная музыка, доносящаяся через противоположную стену в паре шагов от него как будто слышится далеко, сигналы машин и людские разговоры — все перестает казаться реальным, настоящим. Словно Феликс застрял в этом пропахшем сигаретным дымом и дешевым алкоголем переулке, остался совсем один, не в силах подняться и пойти домой. Ноги не держат, и он, вытирая губы тыльной стороной ладони, опускается на землю, откидывая голову на холодную стену. Прикрывает глаза и думает. Думает какой же он идиот, что не послушал Чанбин-хена и не остался зубрить домашнюю работу в комнате. Какой же он идиот, что сбежал через окно к своим друзьям в этот сраный дешевый клуб, просто потому что «я не хочу проебать свою жизнь сидя за партой». Теперь-то ты доволен, Ли Феликс? Чанбин-хен хороший, взял на него всю ответственность, воспитывает его, как родного брата, а Ли так по-свински с ним поступает, сбегает вечно, ультиматумы свои ставит, на учёбу забивает, а Чанбин терпит, иногда ругает сильно, но все равно прощает, обнимает крепко и просит лишь быть осторожнее. — Чанбин-хен, — Феликс всхлипывает сильнее, горло болит, и в висках до жути пульсирует. Так хочется сейчас сидеть дома, делать гребаную домашку и жаловаться на работу Чанбина, из-за которой младший подолгу не видит хена. Но вместо этого он здесь, в сыром переулке, сидит грязный и почти изнасилованный пьяным мужчиной, что своими грязными руками оставил красные следы на запястьях мальчика и несколько багровых отметин в области шеи. Все болит и ноет, нет сил встать, нет сил набрать хена по телефону, а слезы все текут, обжигают щеки, оставляя за собой мокрые дорожки, стирают тональный крем, толстым слоем лежащий на лице мальчика и открывают вид на россыпь веснушек. Таких прекрасных, но таких ненавидимых самим Феликсом. А вот Чанбину они нравятся, и он всегда говорит ему перестать замазывать лицо тоналкой и полюбить себя таким, потому что «ты прекрасный, Феликс». — Хен, — Феликс рыдает, громко плачет от боли и вины. Ему так стыдно и так больно. Так хочется сейчас в объятия Чанбина. — Феликс, твою мать, — грубый голос Чанбина эхом отдается в ушах, и знакомые прикосновения рук, удерживающие за плечи, вырывают парня из оцепенения. Он приоткрывает глаза и через пелену слез видит обеспокоенное и одновременно злое лицо старшего, пытающегося привести его в чувства. — Ты меня слышишь, Феликс? Ёнбок! Кивни хоть, малыш, Феликс! — Чанбин напуган. Его хладнокровное спокойствие полицейского, как назло, потерялось где-то глубоко в душе в переживаниях за этого веснушчатого ангела, плачущего сейчас навзрыд. Он трясет за плечи, вытирает слезы и повторяет его имя. — Я…Я слышу, — хрипло выдавливает из себя Ли, наконец поняв, что Чанбин рядом и он вовсе не его пьяный глюк и сейчас он обнимет и заберет его домой, уложит спать, а утром будет долго, со злостью орать на него. — Х…хен. Феликс не успокаивается, только сильнее плачет, впиваясь в футболку Чанбина короткими пальчиками. Со вздыхает, унимает свое бешенное сердце и крепко обнимает малыша, поглаживая по голове. Дает ему время успокоиться. И пока где-то далеко шумит сирена полицейской машины, а за спиной громко орет музыка, Чанбин вдыхает отвратительный воздух наполненный ядом из алкоголя, наркотиков и разврата людской сущности. В нескольких метрах от него, почти у дороги начинается потасовка парней из этого же клуба, пьяная ругань и слабые удары. Недолго думая, Чанбин поднимает еще не успокоившегося мальчика на руки, заставляет его обхватить руками шею, и направляется в сторону машины. Феликс не хочет отпускать хена из объятий, но ему приходится, когда его аккуратно опускают на пассажирское сидение машины, пристегивая ремнем безопасности. Парни, стоявшие рядом, не на шутку начинают драться, и Чанбину, как человеку из правоохранительных органов, положено остановить их и арестовать, но его сейчас больше волнует все еще содрогающийся от плача мальчишка в своей машине. Потому быстро обходит внедорожник, садится за руль и уезжает из этого до боли отвратительного места. Надо бы научить Феликса выбирать хорошие клубы, раз спокойно сидеть на жопе он не может. Но это потом. Ночной Сеул проносится перед глазами быстро, по крайней мере как позволяют ограничения в скорости. Феликс утыкается лбом в стекло, всхлипывает уже редко и сильно сжимает подол своего теплого свитера. Он большой и спадает немного, специально оголяя шею и ключицы, на которых так безобразно красуются чужие следы. От этой мысли всего передергивает, отвращение к себе поступает к горлу, и хочется содрать с себя кожу и больше не вспоминать сегодняшнюю ночь. Чанбин молчал всю дорогу, пока ехал до дома, только по приезде коротко оповестил выходить, помогая Ликсу дойти. Дома приятно пахло мятой. Небольшая рассада в горшке, которую Феликс когда-то заставил Чанбина приобрести просто потому, что она приятно пахнет, обволакивала всю гостиную приятным запахом. Феликсу стало стыдно, что в такой уютный дом он заходит с ужасной вонью алкоголя, блевотины и сигаретного дыма. Но думать об этом долго не стал. Чанбин усадил его на диван, а сам ушел в ванную комнату. Оставшись наедине с самим собой Феликс запаниковал, испугался и молча заплакал. Тихо, чтобы хен не услышал, но так громко и ощутимо больно для самого себя. Я снова его разочаровал. Чанбин возвращается сразу же. В руках у него бумажное полотенце и аптечка. Сердце падает куда-то в пятку от плачущего малыша. Он откладывает вещи на столик и садится рядом, разворачивает к себе и обнимает, нежно поглаживая по спине. — Все хорошо, Ликс. Теперь все хорошо, — успокаивает, хоть и сам на нервах до сих пор. Бьющееся в унисон с чужим сердце буквально готово было вырваться из груди, причиняя боль. Я не уследил за ним. — Прости меня, хен, п..прости… — Феликс буквально захлёбывался собственными слезами, пропитывая ими чужую футболку. Он чувствовал себя таким виноватым, таким грязным и таким слабым. Как он мог так поступить по отношению к Чанбину? К человеку, который заботится о нем, не жалея себя, спрашивает как он и от работы своей важной отпрашивается, дабы побыть с Ликсом немного, помочь со школьными предметами, а младший только и умеет что злиться на все запреты и сильно капризничает, Чанбина потому в школу часто вызывают и ругают. Неужели это твоя благодарность, Ли Феликс? — Прости, хен, прости, — судорожно бормочет, крепко сжимая ткань его футболки на спине. — Я прощаю, Феликс, правда, — тихо говорит, поглаживая по спине. — А теперь давай ты успокоишься и я осмотрю тебя? Ладно? Феликс кивает, чуть отстраняясь и позволяя взгляду хена скользнуть ниже, к шее, там где довольно ярко были выражены фиолетовые засосы и укусы. Чанбин хмурится, пальцами дотрагиваясь до особо заметных, чуть сдавливая, от чего Феликс непроизвольно дергается, зашипев. Как же стыдно. — Кто это сделал, Феликс? — голос низкий, тихий и очень злой. — Ты был не против? — Чанбин буквально вытянул из себя этот вопрос, настолько сильно ему было противно от осознания того, что на нежном теле младшего чужие следы. Ли молчит, вздрагивает только тогда, когда старший пальцами исследует каждый засос, и чувствует себя грязным и использованным, словно вещь. — Феликс, я просто хочу знать, было ли это обоюдно. Твоя чертова прямолинейность это нечто, Со Чанбин. Феликс и так прекрасно знает, что мог быть изнасилованным сегодня, если бы не удачный позыв организма выблеваться, еще твоего давления не хватало! Со пальцами убирает рыжие локоны с лица младшего и смотрит прямо в глаза, нет, прямо в душу, читая ее, как открытую книгу. Так смущает. Ли несмело качает головой в стороны, следя за резкими изменениями в лице Бина. Гнев. Самый настоящий и страшный гнев. Приглядевшись, можно даже заметить нервно подрагивающую жилку на шее. — Описать его внешность сможешь? Феликс снова качает головой, потупив взгляд, боясь смотреть прямо на Чанбина. — Я не помню, — честно признается. — Ты принимал наркотики? Внезапный вопрос заставляет шокировано округлить глаза, яро замотав головой. — Я бы никогда, хен… — Ты пил что-то с чужих рук? Это не допрос, Со Чанбин, будь нежнее. — Кажется да, — задумываясь, через пару секунд молчания отвечает Ликс. — Я не должен был… — Никогда, слышишь, никогда не бери у сомнительных и малознакомых людей выпивку. Понял меня? — Чанбин не ругает, хоть по грубости голоса может показаться и так, он дает совет, чтобы мальчик понял, чего не следует делать в таких местах. — Да, я понял, прости. И Феликс понимает. Он после сегодняшнего вообще больше никогда не ослушается Чанбина и всегда будет придерживаться его мнения. Со зол до потери пульса, гнев сочится из всех возможных действий. Какая-то тварь посмела прикоснуться к Феликсу и оставить свои грязные следы на его теле, заставила его плакать и чувствовать боль. Я найду тебя, где бы ты ни был, ублюдок. И все же, стараясь успокоить себя и не напугать младшего, Бин притягивает к себе рулон бумажных полотенец, отрывает одно и приподнимает лицо Ликса за подбородок, заставляет смотреть прямо в глаза. Лицо мокрое от слез, размазанные тоналка и подводка для глаз — Чанбин старается аккуратно вытереть все это, чуть мочит салфетку водой из бутылки и вновь протирает лицо. А Феликс лишь морщится чутка. В сон начинает клонить. И от прикосновений Чанбина так тепло на душе. — Выпей это. Через пять минут лицо, покрытое милыми веснушками, было чистым, но довольно измученным. Со достал из аптечки небольшой пузырек с успокоительным. Разбавил нужное количество капель в воде, положив чашку рядом с Феликсом. — Я хочу принять душ. — Завтра, Ликс. Отдохни сегодня. — Нет, хен, я… — ему трудно сказать, как отвратительно он чувствует себя с этими засосами на шее. Словно чужие руки все еще блуждают по его телу. — Мне хочется смыть с себя… Все это. — нервно приобнимает себя за плечи, опустив взгляд. Так стыдно. — Хорошо, я понимаю. Но выпей это сначала. Феликс принимает чашку в руки и залпом выпивает содержимое. В ту же секунду встает, чуть пошатываясь, плетется в ванную, так ни разу и не взглянув на хена. Чанбин все понимает, молчит и дает младшему время остыть. Ему всего 17 лет, ходит в старшую школу и смотрит детские мультики по телевизору, но иногда в его маленькую голову прокрадываются маниакально глупые идеи. К примеру, сбежать из дома в непонятный клуб и напиться непонятно чем, предложенным непонятно кем. Такой глупый. Но он такой пугливый, нежный и плаксивый. Тот, кто посмел его тронуть, обязательно получит свое. Уж Чанбин это точно устроит.

***

«Джисон дома в безопасности. Можешь не волноваться;) » На телефон пришло сообщение с незнакомого номера, но Чонин определенно знал кто это. Банчан. Он сидел на качелях на какой-то детской площадке и просто смотрел на экран своего смартфона, чуть покачивая ногами. Домой не хотелось от слова совсем. Еще и этот полицейский из мыслей выходить не хотел. Такой весь приятный, добрый и сильный. Место, где он держал Чонина за руку, словно отдавалось теплом и приятным покалыванием. В первую встречу он и не заметил всю ту красоту мужчины. Называя свое имя пьяному человеку, Чонин совсем не ожидал встретить его на следующий день, и это не только сбило его с поставленной задачи, это выбило его всего из колеи. «Ты хорошо добрался до дома?» Почему он все еще пишет ему? Что ему нужно? Простой интерес и благодарность? Или же полицейский что-то знает? И что Чонину делать дальше? Как быть с рвущимися наружу непонятными чувствами и с ситуацией, в которой он оказался? Простой, но до жути непонятный вопрос буквально красным неоном светился большими буквами в его голове: Что теперь делать? Не идти домой, значит провалиться, прийти, но без Джисона, все равно провалиться. Чонина в любом случае накажут. Ниже шеи, совсем слабо виднелись красные следы пальцев отца, что недавно сжимал сына мёртвой хваткой из-за того, что Ян не успел вовремя нагнать Джисона после пар и предложить прогуляться. По щеке побежала слеза. Парень всхлипывает, вытирая лицо, и обнимает себя за плечи, чувствуя глубокую боль на сердце, режущую изнутри острым лезвием и оставляющую долгие незаживающие раны. Очень больно. И страшно. Страшно за себя, за Джисона. Он ведь ни в чем не виноват. И Чонин тоже. Но почему же тогда так больно, что плакать и выть хочется? И почему Чонин не может просто убежать? Телефон издает мерзкую мелодию, а на экране высвечивается «Отец». Все тело парня вздрагивает, начинает дрожать, словно организм лишь только что заметил пробирающий до костей холод и начал функционировать. Дрожащими пальцами, Чонин подносит телефон к уху, зная, что если не ответит – будет хуже. — Ты снова упустил его? — хриплый и грубый голос отца заставляет сжаться от страха. — Т…там был полицейский, — тихо говорит он. — Он забрал Джисона и увез домой. — Понятно. Они тебя вычислили, Чонин, — буквально плюет в трубку, замолкая на несколько секунд. — В доме наверху были люди. Возвращайся домой и замаскируй мою дверь получше. Наш план на время приостановлен. Звонок обрывается. Чонин вздыхает, думает, что его пронесло, сжимается сильнее и дышит через раз. Сердце в груди гулко бьется, отдаваясь болью в ребрах, и мысли бушуют в голове. Гребаные мысли. С одной стороны отец, долг, обязанность, а с другой Джисон, полицейский и страх. Чонину всего 17, а столько всего свалилось на его хрупкие плечи за этот год. Так сильно давит, не дает дышать спокойно. «Я надеюсь ты в порядке. Отдохни хорошенько.» Сообщение от Банчана приходит через пару минут мысленной тирании в голове Чонина, освещает лицо парня ярким дисплеем на темной площадке, где перегорел фонарь, и заставляет ненадолго замереть. Ян смотрел на сообщение и вспоминал лицо полицейского, такого яркого, с ямочками на щечках и с этими незамысловатыми светлыми кудрями. Такие пушистые на вид, неухоженные, словно мужчина только проснулся и забыл расчесаться. Такой уютный и милый. Заставляет улыбаться и на время забыть обо всем на свете, грея где-то внутри маленький кусочек души. Неужели на свете есть такие приятные люди? Экран выключается, Чонин моргает несколько раз, вновь привыкая к темноте и неожиданно вдруг для самого себя пишет Банчану ответное сообщение. «Спасибо.» И на душе легче становится.