Тот, кто стоит за спиной

Разговоры с Минхо стали для Джисона чем-то необходимым, как дышать или есть. Это нужно для него, чтобы в груди не ощущалась пустота и мир не казался таким серым и скучным. Такое ведь часто бывает: люди привязываются друг к другу и уже не могут существовать в мире без друг друга, будь то друзья, возлюбленные, родители или просто знакомые, которых видишь три раза в неделю, но без этих трех дней жизнь станет уже не той. Так же и у Джисона. Каждую ночь перед сном он ждет звонка от Минхо, он знает, что вот сейчас он наберет и начнет жаловаться на свою жизнь, рассказывать смешные истории и делиться рецептами вкусной еды и, конечно, обязательно расскажет, как дела у его кошек. Такие обычные и банальные беседы, но до дрожи необходимые и дорогие сердцу Хана стали частью его жизни, большим кусочком полноценной картины. У Хана в глубине души небольшой страх зарождается. Хен не хочет увидеться вживую, не говорит свою фамилию и фотографии не скидывает. Да, он смирился с тем, что ему хватает простых разговоров по телефону, он рад и этому. Страх в том, что скоро это может закончиться. Минхо перестанет звонить ему, и жизнь Джисона потеряет большой значимый кусочек пазла. Минхо ничего не обещал, никогда не говорил о будущем, о дальнейшем продолжении общения, и это так сильно пугает бедного парня. Чувство, что вот скоро это все закончится, давит в груди неприятной колкой болью. Даже думать об этом не хочется. Думать о том, что он больше не услышит ласкающий слух голос Минхо, не посмеется с его шуток, начнет рано ложиться, потому что Минхо больше не позвонит. Его больше не будет в жизни Джисона. Теперь так страшно представлять свою жизнь без него. Мысли так и норовят свести Джисона с ума. Он лежит один в тихой комнате, на часах три дня, а шторы закрыты, не пропускают ни малейшего солнечного света. С Минхо разговор закончился еще час назад, а мысли о нем все еще не ушли. Приятный осадок в груди от долгожданного разговора грел душу, но гребаные страхи что это все временно, душили, не давая спокойно думать. Минхо… Как же приятно было слышать его голос. Он до сих пор слышится в голове, словно приятная узорчатая цветочная мелодия, искусно выгравированная на стенках мозга, проносится раз за разом, вызывая легкую улыбку на губах. Хочется громко визжать и прыгать на кровати, потому что Минхо есть. Он с его сладким голосом существует, и когда-нибудь, может быть, Джисону посчастливится увидеть его и поистине восхититься его красотой. Джисон уверен: Минхо красив. Сам старший не раз делал акцент и комплимент своей внешности, восхвалял себя и шутил. Он определенно невероятно красивый. День незаметно проходит за чашкой расслабляющего чая и просмотрами смешных шоу вместе с мамой, а также потаенными мыслями о Минхо. Хан пытался отвлечься и нервно смеялся вместе с мамой, потому что думал о другом и шутку в телевизоре пропустил, а перед мамой неловко становилось. Он тут с ней должен весело проводить время, а не мыслить о друге, представлять его образ, сидячий рядом вместо родной матери, представлять, как бы он слушал его смех и смеялся вместе с ним с этого дурацкого шоу про айдолов. Джисону стыдно становилось и немного грустно, что чужой человек за такое короткое время стал для него таким родным и важным даже больше, чем родная мать. И это с учетом того, что он его ни разу не видел. — Джисони, я больше не хочу, мне не наливай. — кричит с гостиной мама, вновь вырывая Джисона из очередных мыслей о внешности Минхо. Хан ставит вторую чашку обратно и делает чай только себе. Зеленый с мятой. Он его не особо любит, но, как ни странно, мята действует на него успокаивающе. Она расслабляет все тело, окутывает сладкой пеленой, даря необычайное удовольствие от первых глотков, и Джисон, прикрыв глаза, откидывается на спинку стула и прислушивается. На кухне тихо, лишь с открытой двери доносятся шум телевизора и смех матери, а в голове целый хаос из мыслей, целый шторм, что не дает покоя даже в самую расслабляющую минуту. — Джисони, я собираюсь идти спать, — говорит миссис Хан, тихо заходя на кухню. — Ты тоже долго не засиживайся, тебе ведь на учебу завтра. Джисон кивает, обещает, что скоро пойдет спать. Получает поцелуй от матери и наблюдает, как она уходит. На улице глубокая ночь, а на столе лежит телефон, который вот-вот зазвонит. Джисон ждет, немного боится, вдруг хен не позвонит. Они говорили утром и довольно долго. Не подумает ли Минхо, что за один день этого достаточно и сразу пойдет спать? Вспомнит ли он про Джисона? Думает ли Минхо о Джисоне вообще? Столько мыслей, а телефон все молчит. Хан начинает нервничать, немного сжимает толстовку в руках и ерзает на стуле. Может самому позвонить? А не покажусь ли я навязчивым? Словно две разные личности Джисона, сидящие в такой же желтой толстовке напротив, нервничают, перебирают пальцы и предлагают свои идеи. С одной стороны Джисон, который так сильно хочет услышать голос хена и готовый позвонить ему, а с другой – неуверенный в себе Джисон, который боится услышать долгие гудки вместо голоса Минхо и почувствовать стыд от осознания ненужности. Он бы не звонил мне каждый вечер, если бы я был ему неинтересен. Твердит первый Джисон, но в глазах плещется страх. Все трое боятся. Все трое — это один Джисон, и все трое так сильно хотят услышать один только голос Минхо. Я слишком навязываюсь. Хен, наверно, спит. Как же сложно думать. Джисон ударяется лбом о поверхность стола, тихонько заскулив. Голова начинает кипеть, чувства изнывают от желания, а сердце больно бьётся о стенки рамок, в которых находится по воли парня. Все его нутро кричит и нуждается в том ярком огне, который приносит с собой голос Минхо, все его существо желает поговорить с ним еще немного. Нет, не немного. Очень и очень много. Хочется всю жизнь болтать с Минхо по телефону, спорить, смеяться и даже любить. По-настоящему и вживую… Мысли Джисона уносят его в одно и то же направление. Он в действительности влюбился в парня, которого ни разу не видел. И где-то в глубине души он признал это, но сказать это вслух или самому себе, встав перед зеркалом — не сможет. Это ведь абсурд! Тиранию мыслей прерывает такой долгожданный и любимый трек shinee, что Джисон буквально вскакивает со своего места, судорожно хватая телефон. На дисплее горит «Джинни-красавчик» и Джисон, разочарованно вздыхая, отвечает на звонок друга. — Я сделал это! — радостно кричит Хенджин из телефона. — Я, наконец, закончил писать все, что задал Джинен. И я та-ак устал, ты просто не представляешь. — Чего же ты тогда не ложишься спать? Время видел вообще? — Хан крутит в руках чашку с дымящимся чаем, безжизненно смотря, как зеленая жидкость плещется внутри. Словно сам Джисон в омуте мыслей плавает, не в состоянии вынырнуть. Иронично. — А жаловаться на свою жизнь мне кому? — Хенджин явно уставший, хотя по голосу может и показаться, что он бодр и полон энергии. Он начинает рассказывать другу про свой день, который он буквально провёл за изучением сайтов в интернете, в библиотеке и за питьем многочисленных энергетиков. Рассказывал еще и про Джинена, не упустил возможности пустить на него слюнки. Все как обычно. Обычный разговор с другом, такой же как с Минхо… Тогда почему же с Хенджином не колет в груди и не трепещут бабочки в животе? Почему не хочется прыгать на кровати и почему скулы не болят от улыбки до ушей? Потому что Хенджин не Минхо…

***

— Феликс? Очередной слабый удар в дверь и очередное молчание в ответ. Чанбин тихо вздыхает, опускает взгляд на дисплей своего телефона, где красной точкой горит местоположение Феликса. Он дома, прямо за дверью, но почему-то ощущается не здесь, совсем не рядом. Вчера после душа, он и слова не сказал Чанбину, пошел в комнату и заперся, а сегодня на завтрак не вышел и до 2 часов сидел в комнате. Со не раз стучался, пытался поговорить, но слышал лишь слабый шум и копошение за дверью. Феликс однозначно дома, вряд ли он еще раз подумает сбежать через окно, но чанбиново сердце все равно пронизывает болью и переживаниями за крохотного парня. И теперь снова, стоя перед дверью комнаты Феликса, Чанбин прислушивается в надежде услышать приближающиеся шаги и щелчок двери. Увидеть взлохмаченного Ли в большой футболке с теплой яркой улыбкой и крепко обнять его. Но Со слышит лишь тишину, убивающую изнутри, всепоглощающую и душераздирающую. — Малыш… — попытки продолжаются. Чанбину нужно на работу, но оставлять Феликса одного хочется меньше всего на свете. Феликс слишком раним. У него слабое и хрупкое сердце. Вчерашнее происшествие будет долго его преследовать, все мысли будут только об этом, в конце концов это сведет его с ума. Потому его нельзя оставлять одного. — Феликс, сегодня выходит новая серия твоей любимой дорамы. Я сегодня не поеду на работу, поэтому мы можем посмотреть ее вместе. Закажем лапшу и… — Со замолкает, когда ничего не слышит в ответ. Грустно вздыхает. — Я не могу… понимать, какого тебе сейчас, Ликс… Я лишь могу поддержать и… обнять… — слова поддержки выходили из Чанбина с большим трудом. Говорить — это явно не его. — Давай ты сейчас откроешь дверь и мы поговорим, хорошо? Тишина. — Ёнбок? Все так же тихо. Это начинает злить. — Феликс, я даю тебе три секунды, чтобы открыть дверь, иначе я ее выламываю, — уже звучит угрожающе. В твоем стиле, Со Чанбин. — Один, — тишина. — Два… Три! — дверь с характерным звуком поддается силе полицейского. Замок ломается и падает на пол. — Черт! Вот видишь. Теперь придется ее чинить… Феликс? Чанбин не договаривает, когда видит у стены скрючившийся и тихо всхлипывающий комочек с опущенной головой. Сердце Со пронзает острой иглой, и что-то глубоко внутри ломается на две части от такой картины. На Феликсе его собственная водолазка, которая чуть висит на ребенке и отлично закрывает все тело вплоть до шеи. Ли обнимает себя за колени, чуть дрожит, а плечи содрогаются в немом плаче. Чанбин и сам готов разрыдаться от слез младшего. Видеть его таким убитым — то же самое, что самому умереть. Это невыносимо. — Ликси… — старший тихо зовет его, подходит поближе и присаживается рядом, смотрит прямо на опущенную рыжую макушку. Феликс не подает никаких признаков жизни. Молчит. — Малыш… Чанбину невыносимо сложно и очень больно. Ему так стыдно. Он не смог уберечь Феликса, недосмотрел за ним, позволил влипнуть в неприятности, позволил ему ненавидеть самого себя. И теперь не может ничего сказать, не может успокоить его, не может сделать абсолютно ничего. — Моя старшая сестра 2 года назад умерла от передозировки наркотиков, — очень тяжело. — Какой-то мудила подсыпал ей снотворного в коктейль и увез с собой, — Феликс слушает. — Насиловал её три дня и качал наркотой, пока она не… не умерла у меня на руках. — Чанбин сглатывает тяжелый ком в горле. Воспоминание двухлетней давности так и норовят всплыть в памяти. — Я не смог спасти ее, Феликс, — голос надрывается, Со смотрит вверх, пытаясь остановить ненужные слезы. Сейчас он должен выглядеть сильным в глазах Ли. — И теперь… Вчера то, что с тобой произошло… Я… Не хочу… То есть, я больше не позволю, чтобы с моими близкими случилось такое еще раз. Ликс… — Чанбин берет маленькую ладонь Феликса в свою, переплетает с ним пальцы, нежно поглаживая большим тыльную сторону ладони, пытаясь этим жестом показать всю ту любовь и заботу, которую Со дарит ему. И это получается. Феликс приподнимает голову с колен, громко всхлипывает и смотрит на Чанбина своими большими заплаканными глазами. Лицо его все опухло и покраснело, на щеках засохшие дорожки от слез. Чанбина скрючивает от осознания того, что малыш плакал всю ночь. — Ты ни в чем не виноват, Феликс, — сил сдерживаться больше нет. Полицейский тянет младшего на себя, заключая в самые крепкие и теплые объятия, которые он может подарить ему. Ли хватается за него, обнимая в ответ и, уже не сдерживаясь, громко плачет. — Я больше не оставлю тебя одного, я обещаю, Ликс. Ты меня слышишь? — Д…да… — плача, кивает. — Все хорошо, малыш. Я теперь всегда буду рядом. Чанбин самый лучший. Феликс доказал себе это в тысячный раз. Он красивый и крутой. Местами ранимый и с огромным сердцем. Ведь только добрый человек возьмет к себе домой трудного подростка, сбежавшего из детского приюта и хотевшего украсть у Чанбина кошелек. И старший, и младший отлично помнят тот день. Тогда шел дождь. И Феликс тогда точно так же плакал, и невозможно было понять, дождь ли это на его пухлых щечках или соленые слезы, копившиеся так долго и, наконец, вырвавшиеся наружу. Это было 2 года назад. Что же чувствовал Чанбин тогда? Он потерял сестру, и в то же время на него свалился непутевый вечно сбегающий из дома и приносящий кучу проблем подросток. Теперь Феликсу стыдно еще больше. — Прости меня, хен… — Все хорошо, я не злюсь. На Чанбина нахлынули воспоминания. Да, с Ли было нелегко. Приходилось даже пить успокоительное. Но он был единственным, кто заставлял полицейского жить. Единственный, ради которого Чанбин вставал по утрам и шел искать рыжую бестию по встроенному GPS чипу в новый подаренный Чанбином телефон. Ходил в школу и слушал жалобы учителей на плохую успеваемость и вандализм на школьных стенах. Нервы у Чанбина были не железными, но хлопоты с Феликсом помогали забыться, не думать о сестре и не тонуть в собственном горе за бутылкой алкоголя. Да и милый этот парнишка. Веснушки его на всем лице, словно россыпь звезд на ночном небе, щечки пухлые, которые так и хочется ущипнуть, копна рыжих волос, хоть и окрашенных, но все равно таких мягких и улыбка, такая яркая, греющая душу. Именно ее Чанбин хотел видеть каждый день. Только ради нее он продолжал жить и работать. Феликс стал его смыслом жизни. Только ради него полицейский работает не покладая рук, чтобы заработать достаточно денег для него, для его будущей и хорошей жизни. Ведь и самому Феликсу сложно пришлось в прошлом. Пускай хоть теперь у него все будет хорошо. — Хен… — чуть успокоившись, младший отстраняется, заглядывая в чужие глаза. — Сегодня ведь воскресенье. А дорама выходит по вторникам. Секунду оба молчат, пока Феликс не начинает смеяться, вытирая щеки от слез. — А, да, точно, ты прав… — неловко чешет затылок, опуская взгляд вниз. Ладонь парня все еще крепко сцеплена с его. Маленькие пальчики Ликса крепко переплетены с его пальцами. Ли продолжает смеяться, и на душе становится легче. Рядом с хеном всегда так. — Улыбайся так всегда, Ёнбоки, — вторая рука сама потянулась к чужой пухлой щеке, нежно погладив ее, и теплая кроткая улыбка расцвела на чанбиновом лице. Феликс замер. Он только сейчас заметил, на каком близком расстоянии находится от лица хена и какая горячая у него ладонь. Сердце пропускает сильный удар, а щеки предательски заливаются краской. Слишком близко. — Т…тогда может посмотрим что-нибудь другое? — Феликс смущается, руку выдергивает и отворачивается. Слишком неловко. — Все что захочешь, — улыбается Чанбин, вставала с пола. Ноги затекли. — малыш. — добавляет, ухмыляясь.

***

Вчерашнее навеки отпечатается в памяти Ёнбока, оставит небольшой, но очень глубокий шрам на всю жизнь. Но рядом всегда будет человек, который заставит забыть про этот шрам, который заставит улыбаться и будет долго обнимать. Чанбин обещал быть рядом, с ним Феликс будет в безопасности. Он в этом уверен. — Спасибо, хен. Чанбин вышел из комнаты, но даже так на душе у Феликса стало намного легче, даже без него поблизости, Ли уверен — он рядом и всегда будет. От осознания этого Феликсу хочется улыбаться больше обычного и чувство такое странное появляется — хочется обниматься с хеном побольше и за руки держаться. Так по-необычному приятно, до дрожи и покалывания в сердце. Хочется больше.