Тот, кто стоит за спиной

Джинён заламывает подростку руки за спину и продолжает целовать неистово, покусывая и даря необычайное наслаждение. У Хёнджина от такого напора ноги подкашиваются и дыхание замирает, стоит Паку спуститься к шее поцелуями. Они целуются уже больше десяти минут в подсобке университета, и, кажется, совсем не собираются останавливаться. Младший уже пару минут чувствует свое возбуждение, чуть неприятно сдавливающиеся в штанах, но не может ничего сделать. Он полностью под контролем мужчины. Вот он прижимает его к стене, одной рукой придерживает за его собственные, а второй гладит по шее, направляет голову и оттягивает волосы на затылке, словно играясь. Играясь так, что Хван не может здраво мыслить, дышать или стоять на ногах. — Джинён, — вздыхает, подставляя шею новым поцелуям. — Не зови меня так, Хёнджин, я всё ещё твой преподаватель, — Пак тянется к губам, сминает их, слегка прикусывает и проникает в рот языком. Парень под ним гортанно стонет и не может удержаться, ноги дрожат, и он повисает на взрослом, тяжело дыша. Голова ложится на плечо, а руки отпускают, и младший крепко обнимает своего учителя, понимая, что на этом всё. — Может, тогда я могу звать Вас «хён»? — хитро улыбается, заглядывая в чужие глаза. Джинён хмыкает. — Нет, не можешь. Хёнджина это не останавливает. Он тянет лукавое «хён» и невесомо тянется к большим губам, чувствуя блаженный запах старых книг, исходящий от мужчины. Джинён отворачивает голову, не давая парню себя коснуться. — Нужно идти. Нет. Не сейчас. — Ещё один поцелуй, — подросток молит глазками, притягивая за шею. — пожалуйста. Пак сдается. Целует один раз, потом ещё раз, не может противиться напору младшего и снова увлекается на несколько минут. Это невозможно. Хёнджин невозможный. Сладкий, неугомонный, такой озорной. Он сидит на паре, грызет карандаш и неотрывно пялится на профессора, а в мыслях буря пошлостей граничит со скромностью. Он страстный, такой открытый и сумасшедший. Его юркий язык, развратно облизывающий собственные губы, выводил Пака из себя всякий раз, как взгляд падал в сторону студента. Именно поэтому после пары он попросил его задержаться и вывел в эту подсобку, нагло припечатав к стене и с вызовом целуя. И это было его ошибкой. Хёнджин ненасытен. Стоило ему почувствовать вкус манящих губ взрослого и ему снесло крышу. Он тянулся сильнее и ближе, касался везде, где только можно и нельзя, моментами брал вверх над Джинёном. Почувствовав нарастающее возбуждение, профессору пришлось схватить неугомонного парня за руки и скрепить их за его спиной, главенствуя в поцелуе. — Достаточно, Хёнджин, — Пак отстраняется, придерживая младшего за плечи. — Тебе пора на следующую пару. — Профессор, Вы ведь сами меня сюда привели, — Хёнджин сверкает глазами и снова облизывается. И как тут держаться? Пак вздыхает и, приблизившись, шепчет возле уха. — У нас сегодня дополнительный урок, если твои конспекты мне понравятся, то мы продолжим то, на чём остановились, — и в доказательство своих слов, притягивает за талию, даря последний поцелуй в щеку. Хёнджин смущается, кивает и выходит из маленькой подсобки вслед за профессором. В коридоре никого, и он спокойно выдыхает, прощается с Джинёном и уходит. Профессор невозмутим. Снова напяливает на себя эту маску безразличия, словно не он только что творил извращенные вещи в подсобке и заставлял сердце подростка прыгать от счастья. А Хёнджин вновь не удовлетворен. Он краснеет от стыда, когда вспоминает вчерашний поход в душ. Фантазии с образом Пака привели его к такой низкой, как он думал, вещи, как мастурбация в душе. Он смущается, сжимая в руках галстук, и вдруг останавливается, замирая. Галстук профессора? Хёнджин стянул его, как только они зашли в подсобку, и держал в руках, как нечто несущественное, являющееся частью тела, потому не заметил. Нужно вернуть. Решает и бежит обратно, стараясь нагнать Пака, что у него быстро получается. Профессор остановился у своего кабинета, стоял спиной к подходящему студенту. — Джинён, я тебя прошу, подумай об этом ещё раз. Хёнджин застывает. Напротив Пака стоит взрослая довольно красивая женщина в бордовом заметном берете и такого же цвета сумочкой. Яркая и относительно скромная. Хван чуть отодвигается к стене, прячась от их глаз, и начинает вслушиваться. Кажется, подслушивать разговоры профессора стало его привычкой. — Я понимаю, что ты не хочешь, но… — Мама, зачем ты приехала? Я очень занят и у меня нет времени на разговоры. Возвращайся домой, пожалуйста, — Джинён как всегда разговаривал учтиво, вежливо и с привычным для себя холодом в голосе. А у Хёнджина глаза на лоб полезли. Эта женщина — мать его преподавателя. — Джинён, — у женщины глаза усталые, убитые, словно вот-вот расплачется. — Пойми нас, пожалуйста, эта свадьба… Снова свадьба? Хёнджин второй раз подслушивает и уже во второй раз слышит про эту свадьбу. Ему не хотелось думать о своих предположениях, ведь Джинён упорно отвергал обеих дам, а, значит, Хван должен быть спокоен. Но что же эта за давящая хрень в груди, которая заставляет думать обо всем плохом и о том, что их связь может скоро закончиться? — Мама, хватит, я прошу. Мне нужно работать. — Сынок… — Иди домой, — на этот раз ещё холоднее, твёрже и серьёзнее. И, не дожидаясь ответа, заходит в аудиторию, закрывая дверь перед лицом матери. Хёнджин прижимается к стене ещё сильнее, начинает импульсивно рассматривать галстук в своей руке и надеяться, что женщина его не заметит. Так и происходит. Она тяжело вздыхает и, разворачиваясь, уходит прочь. Брюнет откидывает голову назад и вспоминает недавние слова той вспыльчивой девушки. Сопоставляет с разговором Джинёна с матерью и думает. Думает и думает. И то, что в конечном итоге высвечивается в голове, колет его горячей иглой в самое сердце. Он вздыхает и решает уйти. Нервно сжав в руке галстук профессора.

***

Джисон выходит из машины, лицо обдает сильным прохладным ветром со стороны моря, и он восторженно кричит, выбегая к берегу. Синее, огромное, с бушующими волнами море предстало перед ним во всей своей красе и могуществе. Оно покачивалось, разъяренно ударяя по пляжу, разгоняя мелкие песчинки по ветру прямо в лицо. Хан вскинул руки, впуская кристаллики соленой воды к себе в объятия, счастливо улыбаясь. Нетерпимо дрожит губа, хочется броситься вперед к огромной поверхности холода, окунуться в неизведанный мир, растворившись в нем. Рядом возникает Минхо. Потягивается, разминая затекшие руки, и глубоко вдыхает чистейший морской воздух, улыбается и смотрит на Хана. — Сюрприз удался? Ответом послужила яркая улыбка и схватившая за локоть рука, потянувшая на себя. Они побежали к морю. Минхо закричал. Маленькая волна окутала их, обмочив до колен и заставив Джисона разразится смехом сильнее, а Минхо заорать от холода. Мокро, но приятно. Рядом с солнечным мальчиком даже неприятно липнущая одежда казалась подарком свыше и пробирающий холод был жарче раскаленной лавы. Ещё одна волна прибивается к ногам. Джисону удается сбежать, бросив старшего одного. Вода сбивает его с ног, и он падает назад на мокрый песок. Хан разрывается. Смеётся громко, радостно, как в первый раз, сумасшедше и пробирающе до костей. Даже кристаллики слез накатывают к глазам от истерики. Он наблюдает за чертыханиями старшего, пытающегося встать, и вновь заливается смехом. Минхо кричит, проклинает его, и, наконец, встает. По пояс мокрый, с испачканным в песке задом и дрожащий от холода, он бежит к Джисону, успевает схватить его за руку прежде, чем тот убежит, и валит на землю. Солнце холодными белыми лучами пробивается сквозь облака, ослепляя двоих дерущихся на пляже парней, уже полностью мокрых, с прилипшими к щекам и волосам песчинками, но очень счастливых, радостных и окрыленных компанией друг друга. Море шумит, плещется внутри своего мира, задевая чужой, даря спокойствие и душевную гармонию. Оно сегодня обеспокоенное, таинственное и как всегда необъятное. Новые волны бьются о пляж с новым порывом ветра, развевая волосы и заставляя дрожать. Парни наконец падают на спину. Джисон продолжает хихикать, чувствуя, как неприятно липнут волосы к лицу и мокрая одежда к телу. Белые, пушистые, словно зефирки, облака медленно проносились по небу. Он вздохнул. — Ты просто ужасен, Хан Джисон, — тяжело дыша, кричит Минхо. Он поворачивает голову к блондину. — Мы оба полностью мокрые и грязные! — Ага, — отвечает, не отрываясь от облаков. Один из них был похож на кошку, сидящую на диване. — Холодно. — А я голоден, — он поднимается. Мурашки пробегают по руке. Он двигается к младшему поближе, замирает. Джисон красивый. Мысль мимолетная, но сильная вдруг заставляет дотронуться до лба Джисона, стряхивая с него крупицы песка. Хан на это действие прикрывает глаза, старается даже не дышать. Так интимно и чувственно. Старший убирает мокрые волосы со лба и чуть наклоняется. Джисон сейчас так близко. Маленькие пухлые губы чуть приоткрыты. Соблазнительно. Опасно. — Вставай, — щелкнув его по носу, встает сам, отгоняя приятные, но ненужные сейчас мысли из головы. — Я замерз, хён, — подросток обнимает себя за плечи, задрожав. — Побежали тогда, — Минхо засмеялся и, схватив Хана за руку, потащил к машине. Крики за спиной только сильнее заставляли бежать, не отпуская чужой руки, и заливаться смехом. В голове картинки и мысли разгоняли вихрь в сердце, желая попробовать, почувствовать, ощутить, каково это — поцеловать его. Разум твердил — нет, не сейчас, а сердце истошно вопило, хотело и просило. Минхо разрывается. Чувства сильнее его самого. С каждой секундой проведенной с Джисоном они становятся сильнее, неконтролируемее и опаснее. Слишком быстро. Пару месяцев назад он думал разобраться с этим делом побыстрее и перестать ходить за Хан Джисоном по пятам, перестать его охранять от непонятной угрозы и защищать. Минхо просто хотел отвязаться, ненамеренно начинал проявлять интерес к парню. Сначала его умиляла эта по-детски бурная реакция и жестикуляция в общении с Хёнджином, после он стал внаглую пялиться на его руки, на красивое лицо и тело. Ли не замечал этого, не осознавал и даже не думал, как сильно он утонул в беличьих глазах и в смешных принтах на толстовках. Этих толстовок у Хана было много. А теперь держался, чтобы не схватить, не притянуть и не впиться в желанные губы мальчика. И, признаться, держался он очень плохо. — Я в душ первый, — быстро говорит и так же быстро исчезает в ванной комнате Джисон. Минутами ранее они приехали в ближайший отель, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть. Минхо закрыл дверь и, скинув с себя всю мокрую одежду, накинул белый махровый халат и завалился на кровать. Думать не хотелось совсем. Плеск воды из душа доносился, казалось, с далека, а шум моря даже через закрытое окно звучал громко, расслаблял и убаюкивал. Минхо чувствует горячее прикосновение на щеке, как легкий поцелуй бабочки, разрастающийся в огромный ожог по всему телу, чуть спускается тонкой нитью до шеи, смешиваясь с дрожью, утопая в тяжелом вздохе. Руки сжимают простынь, а неизвестное дотрагивается до губ, сминает их нежно, мягко и неумело. Раскаленной лавой оставаясь в груди, пробирая холодом и нежным шершавым прикосновением, вдруг уходит. Минхо открывает глаза. — Ты уснул что ли? — небрежный голос Джисона. Сам он стоит над головой в таком же белом халате с мокрыми волосами и вопросительно заглядывает глаза. Что это было? — Не хочешь в душ? У них классный гель, пахнет клубникой, — Хан садится на кровать прямо у головы лежащего Минхо и смотрит на него сверху вниз. На губах необъятное чувство жаркого прикосновения и легкая нить на шее горит пламенем. Минхо смотрит на улыбающегося над головой Джисона, на его губы и вспыхивает красной краской. — У тебя песок в волосах, лучше всё-таки сходить в душ, — говорит и притрагивается к уже высохшим волосам, проводит по ним ладонью. — Блин, а мои жесткие на ощупь, — вздыхает, удивляясь, какие приятные и мягкие были волосы, даже учитывая то, что в них виднелись крупицы песка. Джисон поцеловал меня? То мимолетное чувство во время сна, которое он испытал, не описать словами. Легкое, головокружительное. Что это могло быть, кроме прикосновения Джисона? — Долго я спал? — Ну, я был в душе минут 20. — И что ты так долго там делал? — он ухмыльнулся, не поднимаясь. Джисон склонился над ним и выглядел безумно красиво. Хотелось смотреть на него так всю жизнь. — О тебе думал, — съязвил, щелкнув по лбу. — О, правда? Я польщен, — Старший потянулся рукой к щеке Джисона. — Думал обо мне, пока дрочил, да, извращенец? — Минхо! — крикнул и тут же схватился за подушку, прижав её к лицу старшего. Тот начал дрыгаться, пытаясь вырваться, но Хан держал крепко, не отпуская. Он покраснел. Ничего неприличного он в ванной комнате, конечно же, не творил, но сама мысль об этом заставляла кончики ушей краснеть, а сердце биться в сто раз чаще. — Ну ладно, ладно, сдаюсь, выпусти, дышать нечем! — из под подушки кричал Минхо. — Я каюсь, Хан Джисон! — Я голоден, иди скорее умойся, — он убрал подушку и отвернулся, скрывая свое смущение. Идиот! Минхо покряхтел, драматично вздыхая, и скрылся в ванной, оставив Джисона с бешено бьющимся сердцем и пунцово-красными щеками одного. Я сошел с ума! Джисон никогда не творил таких вещей. Он не был озабоченным или нуждающимся в сексе. Раз в неделю или две, как необходимость, он мастурбировал, выпуская всю скопившуюся тревогу и усталость из тела и расслабляясь. Никогда не гнался за шансом потерять девственность или хоть попробовать с кем-нибудь. Он и целовался то, порядком давно. Но то, что он сделал минутами ранее, как красным светом горело в голове доказательством его испорченности. Он поцеловал Минхо, когда тот спал. Спящий, мирный, спокойный и до безумия красивый хён лежал перед ним, так сладко маня и призывая поцеловать. Ну как он мог сдержаться? Глупые оправдания, Хан Джисон! Ты поцеловал человека, пока тот лежал без сознания. О боже! Осознание приходит сразу и он падает лицом в подушку, закапывая себя в глубокую яму невозврата. Он кусает губы, горящие пламенем, и тихо скулит, вспоминая приятное, такое быстрое и легкое ощущение чужого тепла. Он сделал это очень быстро, еле касаясь, даже не распробовав толком. Но даже так — это безумно ему понравилось. И хотелось сделать это ещё раз. Черт! Я точно извращенец!