Тот, кто стоит за спиной

Когда Чан входит в комнату, он слышит тихие всхлипы из-под одеяла на своей кровати. Он мрачно думает, что скоро привыкнет к слезам младшего. Эти мысли неприятно давят в груди и он поскорее их отгоняет, тихонько подходя к Чонину и садясь на край. Что он должен чувствовать сейчас? Его мысли кружат вокруг плачущего ребенка, сомнения и терзания в сердце разрывают, наивная вера теплится в руках, которыми он обхватывает лицо Чонина, поднося к своему. Что творилось в душе Чана, когда он привел младшего к себе домой, не зная кто он такой, когда открывал ему двери в собственное сердце, когда молча обнимал, не требуя объяснений всех его слез? То теплое чувство и нынешняя горькая боль несовместимы. Не должны. Но сейчас, обнимая мальчика и успокаивая его, Чан ощущал именно их. — Нам нужно наконец поговорить, Нини, — он вытирает мокрые дорожки слез с его лица, нежно и мягко дотрагиваясь до кожи. — Не закрывай глаза, смотри на меня. Чонин вздрагивает, понемногу отходя от плача. Мужчина рядом с ним хочет ему помочь и делает для этого всё, и всё же Чонин сломлен настолько, что ничего связного из него не выходит. Он трясется в руках старшего и старается дышать. — Всё будет хорошо, расскажи мне, — Чан гладит по спине, по щекам и по голове, пытаясь успокоить. Выходит не особо хорошо. Чонина пробивает на истерику. Он не может взять себя в руки, то и дело содрогаясь и глотая стоны боли. Чан хочет оставить его в покое, крепко обнять и уложить спать, позабыв обо всех переживаниях. Но нельзя. Чан должен выяснить о нём всё. Прямо сейчас. — Хочешь сделаю тебе чай? Или принести воды? — он не хочет давить на него. Хотел бы Чан бросить всё и просто дать парню отдохнуть. — Кивни, если да. Чонин шмыгает носом и качает головой, сильнее сжимая ткань чужой футболки меж пальцев. Хочется сказать «не уходи», «останься со мной», но ком в горле не дает даже вздохнуть. Чан понимающе кивает и снова обнимает его, продолжая гладить везде. Его слезы не прекращаются и Чан уже не надеется ни на какой разговор. Он просто прижимает малыша поближе и шепчет успокаивающе тихо. — Я помогу и обещаю, что больше никто не посмеет тебя обидеть, — слова, что он говорил были чисты и правдивы, но намерения таили ворох вопросов. Им потребовалось несколько долгих минут, чтобы Чонин смог наконец успокоиться и прийти в себя. Полуночный свет падал на его лицо, играясь с тенью на ресницах. Невидящим взглядом, Ян мельтешил ткань чановой футболки и был готов начать разговаривать. Слова застревали в горле. Чан решил немного помочь ему, теснее обхватил его руками и заставил поднять лицо, смотря прямо в глаза. — Помнишь, я говорил что живу один уже очень давно? Чонин неуверенно кивнул. — Я потерял родителей, брата и сестру, когда мне было чуть больше, чем тебе, — Чан сглатывает, но не отрывает взгляда с младшего. — Мне было очень тяжело, потому что я любил свою семью, больше жизни, — он невольно вспоминает их и момент, когда остался один. — Я ходил к психологу. Она не только помогла мне пережить то время, но и стала любимой девушкой. Чонин слушал внимательно, замечая, то с какой сложностью давались слова для старшего. — В моменты когда мне было плохо, она была рядом, — он замолкает на долю секунды, незаметно облизывает пересохшие губы и продолжает. — Я думал, что с ней я по настоящему счастлив и больше не одинок, но год назад мы расстались и я снова чувствую себя плохо, — Чан вдруг поднимает ладонь и проводит ей по голове Яна, нежно и легко перебирая пряди волос. — Это нормально, когда тебе тяжело. Так будет всегда. Просто рядом нужен человек, который поможет и его просто нужно дождаться, Чонин, — пытается улыбнуться. Младший хочет улыбнуться в ответ, но вместо этого непроизвольно начинает плакать, утыкается носом Чану в область ключицы и начинает просить прощения. Не зная точно за что, он извиняется и прерывно всхлипывает. — Если ты хочешь, я буду для тебя этим человеком, — ласково произносит, поглаживая голову. — Только скажи. Чонин кивает головой и твердо решает прекратить плакать. Старший стирает с лица все его слезы. Его горячие ладони проходящие по щекам будоражат Яна и заставляют маленькое сердце биться в разы быстрее. Он наконец замечает то крохотное расстояние между их лицами и смущается, неловко отводя взгляд. — Я хочу, чтобы ты всегда был со мной, Чан, — голос дрожит, но парень не сдается. Выдыхает, содрогается и твердо повторяет. — Ты мне очень нужен. Мужчина смягчается в лице, улыбается нежно, словно всю жизнь ждал этих слов, и не прекращая поглаживать чужую щечку, кивает, прося продолжать. — Я… Я сделал много всего… плохого, — ему тяжело произносить слова. Как бы твердо он не решался, эти слова давили на легкие, отрезая путь воздуху. Ему требовалось открывать рот, чтобы сделать вздох и продолжить говорить. — Мне так жаль, Чан, я… я не хотел… — Всё хорошо. Ничего страшного не случится, если ты расскажешь мне. Я обещаю, что буду с тобой, Нини, — его тихий и нежный голос придает уверенности, но подросток сомневается, останется ли он таким, когда узнает всю правду. — Я виноват… Это я виноват, что Джисон пропал. Чан застывает. Он незаметно сглатывает и просит Чонина объясниться. В груди давит от осознавания всего, что происходило во время расследования, и он не может поверить в услышанное, надеясь, что всё не так, как он думает. Чонин начинает рассказывать. Он дрожит с каждым словом, чувствуя, как слабеют чановы руки вокруг его тела, а улыбка сходит с лица. Он говорит обо всём, что заставлял делать отец, о всех сообщениях и случаях, связанных с Джисоном. Чан слушал молча и совсем не двигался, и именно это страшило Чонина больше всего. Он в нём разочаровался. — Я не знаю, что произошло с Джисоном, потому что был здесь, но я точно знаю где он, ты сможешь его спасти, — младший затихает на мгновение и опускает голову, ожидая хоть каких-нибудь слов от старшего. Проходит, кажется, вечность долгого молчания, гнетущей давящей тишины, убивающей внутри подростка последние крупицы надежды, как мужчина резко прижимает его к себе и крепко обнимает. — Мне так жаль, что тебе пришлось это пережить, Нини. Чонин удивленно распахивает глаза, не веря, что услышит всё тот же нежный и мягкий сострадательный голос полицейского. — Чан… — Ты ни в чем не виноват, малыш, — старший снова ласково проводит ладонью по волосам. — Ты молодец, что рассказал мне. Теперь с Джисоном всё будет хорошо. И с тобой тоже. Чонин не верит. Ему не верится, что Чан всё ещё считает его невиновным и остается на его стороне несмотря ни на что. — Всё будет хорошо, — уверяет он, успокаивая нежными прикосновениями. И они в самом деле успокаивали.

***

— Телефон Джисона отключен, его местонахождение неизвестно, я, чёрт возьми, не знаю, как его найти, Ли Минхо, — Чанбин не выдерживает и повышает голос на своего друга, перекрикивая его взволнованные похождения по комнате. — Ты не поможешь мне своей нервозностью. Минхо останавливается, смерив Чанбина злобным взглядом и схватив рядом лежащий предмет, швыряет его в стену. Ручки, скрепки и степлер разбиваются с громким звуком. Со рефлекторно вздрагивает, отвечая на эту грубость неоднозначным взглядом. — Квартиру осмотрели вдоль и поперек, а Джисона там будто и не было! — выпаливает в сердцах. — Он не мог взять и исчезнуть! — Будто я и сам не знаю, успокойся уже! Чанбину это надоело. Дерганный и нервный Минхо мешал ему думать и работать. Особо никаких зацепок у него не было, но пара мыслей крутились в голове и он решительно клацал по клавиатуре, пытаясь сосредоточиться. Минхо лишь гневно зыркал на друга, в мыслях желая убить или уничтожить всё, что попадется в глаза. Он старался не думать об этом, но несколько картинок всё же вспыхивали в голове яркими образами и сердце останавливалось, холодом пробегаясь по спине. Он так боялся, что с Джисоном могло произойти нечто плохое. Что если его бьют, пытают… Или он вовсе уже мертв… Нет! О таком нельзя думать. — Ли Минхо! Двое полицейских переводят взгляд на вошедшего парня. Минхо непонимающе застывает, когда Хван Хёнджин со слезами на глазах смотрит на него и подходит ближе. — Ты ублюдок! Где Джисон? В след за Хёнджином в кабинет входит заплаканная миссис Хан и её муж. На мужчине нет лица, когда он передает свой смартфон Чанбину, придерживая трясущуюся жену за руку. — Хёнджин, — женщина тянет парня на себя, успокаивая его и себя в объятиях. — Будь тише, — она увела его в сторону, давая мужчинам говорить. — Это пришло час назад, — голос политика Хана дрогнул, его лицо было белее снега, а руки, как бы он не старался себя контролировать, слегка дрожали. Чанбин сжал челюсть, его глаза потемнели, и он медленно передал телефон Минхо. Две секунды потребовалось, чтобы лицо старшего исказилось в гримасе страха, он до боли сжал телефон в руке, мускулы напряглись, и теперь он понял, что не так с семьей Хан и с Хван Хёнджином. — Это бессмысленно, но я всё равно проверю адрес отправки. Голос Чанбина слышен сквозь пелену затмившегося разума, взгляд прикован к фотографии, на которой безжизненное лицо Джисона с посиневшими участками кожи и с заплаканными глазами. Минхо перестает ощущать под ногами землю, воздух в лёгких заканчивается и ладони потеют. Он впервые в жизни почувствовал страх. Страх за человека, которого знал всего несколько месяцев, но который стал для него дорогим и любимым. Он не отдавал значения своим ощущениям, пока они не взяли над ним вверх. В голове шум, а перед глазами вместо напуганного его реакцией Чанбина, корчущиеся в боли агонии лицо Джисона. Чанбин трясет старшего за плечи, хочет привести в чувства, но Минхо сейчас больше похож на безжизненную куклу. Телефон падает из рук и всё, что хочется это разрыдаться, утонув в собственных слезах, задохнувшись в них. Джисон… Его отрезвляет резкая пощечина. Он моргает, слабо различая знакомое лицо, но понемногу приходя в чувства. — Успокойся, — четкий, громкий голос Банчана, как ещё одна пощечина, выбил из Минхо воздух. — Ты должен дышать, — он обхватывает лицо младшего ладонями и гипнотизирует собственным взглядом. Минхо успокаивается. Когда он отступает, то видит перед собой Банчана — своего лучшего друга, почти брата — взволнованных родителей Хана, злого, но продолжающего плакать Хёнджина и хмурого Чанбина. — С Джисоном будет всё в порядке, я знаю где он, — шепчет Чан, зная, что остальные его всё равно услышат. Они все начинает закидывать Бана шквалом вопросов, подходят, просят объясниться, громче всех кричит Хёнджин, а тише миссис Хан. Она верит в слова полицейского, начинает тихо плакать, обнимая себя за плечи и молясь, чтобы с её сыном всё было хорошо. Политик Хан сжимает плечи Бана и просит повториться. — Вы можете не волноваться, — отвечает Чан Хан Минсоку, после обращается к Ли. — Нам нужно ехать, Минхо. Быстрее. Внутри Минхо будто горит раскаленной лавой. Сердце шумит, легкие сдавливает в своеобразный шар, а голова перестаёт работать. Он не разбирает куда несется, кто за рулем машины, чьи вокруг голоса и как они так быстро оказались у дома Ян Чонина. Минхо лишь остро ощущал, как впиваются руки в стальную рукоять пистолета и как ужасно скрипит железная дверь.