Mit Dir Bin Ich Auch Allein

      — Давай. Пора просыпаться. Тёплая рука медленно покачала его плечо взад-вперёд, всего лишь раз. Это было одним из тех самых приятных ощущений, но Рихард всё ещё не соглашался с этим чувством.       — Отвали, — сказал он в подушку и тут же почувствовал себя плохо. Естественно, он не хотел, чтобы Тилль куда-то сваливал, просто в то же время ему очень не хотелось просыпаться.       — Не будь таким ворчуном. Уже почти полдень.       — Я не такой.       — Ты только что скорчил рожу.       — Ты не можешь видеть моё лицо.       — А мне и не нужно. Рихард застонал от разочарования и повернул голову настолько, что смог моргнуть Тиллю одним глазом. Он был в спортивных штанах и после свежепринятого душа, мокрые волосы свисали ему на лицо. Он стоял с чашкой кофе в руке и смотрел на него с таким ласковым раздражением, которое говорило о досаде, но не слишком сильной, в его глазах мелькало веселье. Эта манера Тилля смотреть на него была для Рихарда самой любимой. Она заставляла хотеть стать лучше, не чувствуя, что он кому-то был обязан это сделать. Ему не хватало этого. Боже, как же ему этого не хватало.       — Моё время или твоё? — Рихард не совсем доверял оценке Тиллем подходящего времени пробуждения.       — Твоё. Рихард полагал, что чем хуже были ожидания на день, тем труднее было вставать. Может быть, всё было наоборот — чем приятнее было в постели, тем труднее было покинуть её уют. У него была очень хорошая ночь. Возможно, самая лучшая. Также, возможно, самая унизительная, потому что он был уверен, что в четырнадцать лет он был более сексуально адаптированным человеком, но, вероятно, с ним что-то не так, потому что прошлая ночь ему всё равно понравилась. Казалось, что он продолжает ощущать руку Тилля на себе, силу его тела, то, как он мог позволить себе упасть, зная, что в итоге его поймают. Это казалось нереальным. Сон, который не мог растянуться на весь день, и всё же здесь были его остатки: запах мускуса на кровати, застенчивость в глазах Тилля, несмотря на всю их привычность.       — Мне жаль? — предложил он, чувствуя вину за то, что вынудил Тилля оттянуть время до того момента, который для него казался ранним днём.       — Нет, тебе не жаль. Садись. Я приготовил кофе. У тебя ужасная кофеварка.       — Это не так, — ответил Рихард, хотя это была абсолютная правда, и заставил себя принять сидячее положение. Тилль сжал кружку в руке и сел на край кровати позади него. Он был очень близко, так близко, что Рихард чувствовал прохладный воздух от испаряющейся воды, исходящий от его распаренной кожи. От него пахло рихардовым сандаловым гелем для душа, и внезапный прилив собственнической тяжести и гордости заставил его тупо усмехнуться, глядя на свой кофе. В нём как раз находилось нужное количество молока. Он с удовольствием откинулся назад, чувствуя, как его спина ударяется о твердую, мускулистую грудь позади, и подавил улыбку, которая стала ещё глупее, когда рука Тилля обвилась вокруг его талии и притянула ближе.       — Это странно для тебя? — пробормотал Тилль. Он звучал обеспокоенно. Рихард замолчал. Ну… да. Было и такое.       — Только когда я думаю об этом, — ворчливо заметил он, раздражённый тем, что его выдернули из минуты бездумного счастья, и начал пить свой кофе. Конечно, это было странно. Когда он думал об этом, чего он всё ещё старался не делать, эмоции Рихарда расходились во все четыре стороны и растягивали его, подвергая его синапсы, казалось, потоку химических веществ, которые грозились утопить его. Странная странность определенно была связана с откровенно непонятным несоответствием между пробуждением с подростковым восторгом от того, что он влюблён в кого-то по уши, натиском затянувшихся ощущений, смущением и волнением от того, что это только что произошло — только с кем-то, кого он знал уже давно и кто был настолько знаком, что он знал, какое лицо делал Рихард, когда не хотел вставать. О Боже, я так надеюсь, что ему понравилось быть со мной вот так, и это было очень странно, когда человек, о котором ты подумал, был тем, с кем ты обменивался пьяными историями о перепихоне в прошлом бесчисленное количество раз. А далее следовала ещё одна странность. Странность, когда он разрывался между чувством полной безопасности и облегчения, которое он в последний раз испытал в ту первую встречу на кушетке Тилля в Берлине, когда он понял, что его истинная сущность не такая уж и нелюбимая, как он думал, и ледяной бездной, в которую он был сброшен, когда Тилль отказался не только от своей привязанности, но и от дружбы, доверия и всего остального, что сопутствовало этому во время тура. Сердце Рихарда не могло определиться между инстинктом прижаться к окружавшему его сейчас убежищу и томительным чувством предательства, как и разум, разрывавшийся между тем, что у Тилля была причина, и тем, что Тилль снова может оставить меня. Он отогнал негатив прочь и сосредоточился на Тилле позади, который теперь прижался щекой к его спине и смотрел в окно с тем, что Рихард обозначил своеобразной позицией мужчины — ожидая, что что-то произойдет, оставляя его в покое ради того, чтобы и правда дать ему время отдохнуть. Рихард сильнее прислонился к нему, решив найти только обещанное утешение и отогнать всё плохое в сторону, и закрыл глаза. Ещё несколько минут. Ещё несколько минут только этого.       — Рихард! Рука Тилля сомкнулась вокруг его кружки, не давая в последнюю секунду пролить её содержимое на мужчину. Смущение подкралось в виде жара к лицу, и Рихард посмотрел через плечо в чужие глаза — меланхоличные и немного забавные, всё ещё сосредоточенные только на нём.       — Почему ты это сделал? — обронил он. Тилль продолжал смотреть на него ещё пару мгновений, веселье постепенно угасало, а затем снова склонил голову, опираясь на спину. Рихард начал думать, что он не собирается отвечать или, возможно, не понял вопроса, и боролся между желанием оставить всё как есть и расстроиться из-за повторного уклона от бесед, когда Тилль заговорил. Его голос был низким и очень, очень мягким.       — Ты знаешь… о вчерашнем дне. О том, как ты заставил меня петь? Или ну… ты не заставил меня, я думаю, ты просто был так убедителен… и в любом случае… дело не в этом. Знаешь, мне кажется, я влюбился в тебя, когда ты это сделал. Я всегда был таким… одиноким. Я думаю. Я никогда не чувствовал, что я принадлежу кому-то. А потом ты пришёл и просто… создал для меня пространство. Рихард почувствовал комок в горле, его сердце вдруг тяжело забилось. Это казалось неправильным.       — Все любили тебя. Ты был душой каждой вечеринки. У тебя хороший голос. Это было естественно. Тилль покачал головой, щетина бороды приятно царапала кожу Рихарда.       — Нет, это не так. Я просто создавал вечеринки для всех остальных. А потом смотрел на всё со стороны. Его руки крепко обхватили талию Рихарда.       — Иногда мне кажется, что без тебя я никто и ничто. Это пугает меня, то, как сильно я нуждаюсь в тебе. Это нечестно по отношению к тебе. Никто не должен так сильно нуждаться в другом человеке. Это… это неправильно. Голос Тилля стал более ровным. Как будто он знал, о чём говорит, был уверен в том, что хочет сказать. Рихард чувствовал себя подавленным. В этом споре присутствовало что-то неестественное, что-то жалкое, но он продолжал пытаться привести в норму то, как дышал. Если бы он мог, он бы, наверное, закричал, что он нуждается в том, чтобы быть нужным больше всего на свете, и что если что и несправедливо, так это то, что от него это скрывают, но пока не смог дойти до этого, эмоции были слишком огромны, чтобы выразить их хотя бы в предложении.       — Нужда в людях — самая нормальная вещь в мире, — сумел сказать он вместо этого.       — Не такая. Рихард понял, что в нём всё вскипает, он готов был сорваться не потому, что злился, а потому, что это просто было слишком.       — Как тогда? — отрывисто спросил он, стараясь сохранить голос спокойным, но не совсем справляясь.       — На самом деле, всё идёт не так каждый раз, когда люди делают вид, что нам не нужен кто-то ещё. Родители, которые ведут себя так, будто их детям будет хорошо без их любви. Или люди, которые притворяются, что им будет хорошо самим по себе и что им не нужна любовь, и они становятся озлобленными и полными ненависти. Посмотри, что делает с людьми то, что они не нуждаются в ком-то. Это неестественно.       — Есть такая вещь, как нуждаться чересчур сильно, Рихард. Нет, не было такой. Во всяком случае, не в том смысле, который имел в виду Тилль.       — Конечно. Однако я не думаю, что это будет проблемой, учитывая, что ты умудрился совершенно не нуждаться во мне пару недель и даже не счёл нужным сказать мне, что я тебе вообще нужен до этого, никогда. Он кусал губы, злясь на себя. Это не должно было прозвучать так жестоко.       — Прости, Тилль, но то, о чём ты говоришь, — это подавление кого-то, кто нуждается в тебе, а ты этого не делаешь, и я знаю, что никогда этого и не сделаешь, что тебе будет хорошо и без меня, но приятно хоть на йоту почувствовать себя в центре чьей-то избыточной нужды хотя бы раз. После этого Тилль надолго замолчал. Рихард на некоторое время сосредоточился на выравнивании дыхания, благодарный за тишину и отсутствие споров, и каким-то образом вернул контроль над своими мечущимися мыслями. Тилль был единственным, кто находился в смятении. Ему нужно было справиться, это был не тот момент, чтобы требовать ответов, которые, как он начал чувствовать, Тилль, возможно, не мог дать. Ему нужно было справиться.       — Ты действительно в это веришь? — спросил наконец Тилль, едва ли не шёпотом. Рихард переплёл их пальцы и повернулся к нему лицом. Тилль по-прежнему смотрел в окно, но казалось, что он не видит города за окном. Его глаза выглядели огромными, влажными и потерянными, и Рихард подумал, что если с ним когда-нибудь что-нибудь случится, он сожжёт весь мир в отместку. Он был похож на оленя в свете фар, застывшего, но желающего убежать. Ему нужен был толчок, чтобы снова начать двигаться.       — Да. Нам всем кто-то нужен. Нам всем нужно быть кому-то нужными. Он отпустил его руку и грубо надавил на плечо мужчины, пытаясь вывести его из этого состояния.       — Пойдём. Давай немного прогуляемся.

***

Рихард взял Тилля на небольшую экскурсию по своему кварталу. Может быть, это было глупо, но он хотел, чтобы Тилль увидел продуктовый магазин, куда он периодически захаживал, место, где он пил кофе, крошечную, но удивительную итальянку на углу и ещё более крошечный, захудалый музыкальный магазин через две улицы, в котором никогда не было того, что ему нужно, но который он считал нужным поддерживать в любом случае. Там работал древний, очаровательный маленький человек без родственников и детей, который заказывал струны только для него и обращался к нему как к молодому мистеру Рихарду, а Тилль мгновенно влюбился, как и предполагал Круспе, и купил стопку пыльных сборников с нотами для классического фортепиано, на котором, как знал Рихард, он всё ещё не умел играть. Они вели себя неловко. Рихард думал, что наскучил Тиллю до смерти, но тот внимательно слушал, чертовски красивые глаза смотрели на него, пока это не становилось смущающим, и не показывал никаких признаков того, что устал от его игры в неграмотного туристического гида. Рихард исчерпал все точки, что можно было ему показать, и, будучи не в меру изобретательным занудой, каким он себя чувствовал сегодня, потащил его в метро, чтобы поехать в центральный парк, потому что именно туда водят туристов в Нью-Йорке, а Тилль был там всего один раз, недолго и, вероятно, в состоянии сильного алкогольного опьянения. В метро было полно народу, и, несмотря на уверения Рихарда, что за все годы пребывания здесь его узнали ровно два раза, Тилль выглядел так, словно ему было неуютно и нервно, прижав руки к телу и вскинув подбородок. Они стояли, Тилль прижался к двери, и Рихарду приходилось иногда хвататься за него для сохранения равновесия, пока Тилль, наконец, не закатил на него глаза и положил руку ему на талию, чтобы как следует укрепить его шаткое положение, спрятав от посторонних глаз между их телами.       — Просто не дёргайся, и тебя перестанет мотать туда-сюда! — ворчал он. Его рука обожгла рубашку Рихарда.

***

Некоторое время спустя они сидели на скамейке на солнце, окружённые зеленью и слабым шумом города на заднем плане. Здесь находилось меньше народу, и Тилль снова выглядел более комфортно, задумчиво глядя на семью, играющую на траве перед ними, бросающую фрисби маленькой чёрной собачонке. Рихард решил, что дал ему достаточно времени.       — Мне нужен ответ, — сказал он настолько мягко, как только мог, хотя хотелось закричать. Сдирание лака с ногтей немного помогло, хотя он знал, что пожалеет об этом минут через двадцать, когда перед ним предстанут уродливые отвалившиеся ногти. — Извини, но это так. Мне он нужен. Тилль неловко сдвинулся с места и немного отвернулся, но кивнул. Рихард ждал. Он начал удивляться тому, как это он вдруг стал таким терпеливым.       — Просто было очень, очень больно, — тихо сказал Тилль. Он положил локти на колени, сложил руки и теперь был полностью отвёрнут от Рихарда. — Я думал… Я думал, что смогу избежать боли, отказав тебе, но всё равно чувствовал сильную боль. Я просто не мог с этим справиться. Я не смог, мне так жаль. Это всё, что я могу сказать. И это не очень хорошая причина, не так ли? Ты заслуживаешь лучшего оправдания, чем то, что я просто эгоист, но это всё, что у меня есть. Мне очень, очень жаль. Он говорил так, будто собирался заплакать, но потом продолжил:       — Я просто… такое чувство, что я просыпаюсь каждый день, и нет ничего, кроме, не знаю, наверное, ещё тридцати пяти лет или около того, которые я должен прожить с этим, и я не знаю, как я смогу это сделать. Не знаю, наверное, если притворяться, что всего этого не существует, то это помогает мне вставать по утрам. Прости. Ты заслуживал лучшего. Боже, Рихард, мне так жаль, но это всё, что у меня есть. Рихард толчком вытолкнул из себя воздух, даже не подозревая, что задержал дыхание. Он думал, что всё в порядке.       — Что заставило тебя остановиться?       — Тебе стало больно. Рихард слегка погладил Тилля по спине, а затем отпустил его, чтобы тот успокоился. Сам откинулся на спинку скамьи и посмотрел на небо, полосатое, скучное, светло-голубое, и почувствовал, что с каждым вдохом дышать становится чуть легче. Это был не он. Это не Тилль вдруг стал думать о нём свысока или отвергать его за то, о чём он даже не подозревал. Тилль не злился на него. Просто Тилль был глупым, молчаливым деревенским мулом, со своей проклятой тактикой избегания и идиотским самоуничижительным бредом. Это заставило его почувствовать себя усталым и беспомощным, одновременно с тем ощущая облегчение и безмерную печаль.       — Я принимал тебя как должное, — это было нелегко сказать. — Я думал, что ты всегда будешь рядом со мной. Я думал, что всегда смогу позвонить тебе, думал, что это просто данность. А потом это оказалось, что это не так. Я всё испортил. Я должен был следить за тобой больше, чем я это делал. Это была и моя вина тоже. Тилль фыркнул и вытер лицо.       — Мы можем ещё немного пройтись?

***

Тилль шёл рядом с ним по тропе, ведущей вглубь парка, по маленьким дорожкам и находящимся вдали от людей, наслаждающихся первыми днями настоящего солнечного света. Их руки сталкивались друг с другом, и когда Рихард в третий раз потерял равновесие, пытаясь срезать угол и упёршись прямо в барьер невыразительного тела мужчины, он прекратил попытки избежать этого и взял его за руку, к чёрту толпу. Тилль не протестовал.       — Ты больше не собираешься меня допрашивать? — спросил наконец Тилль, когда молчание из просто неудобного превратилось в откровенно ужасное.       — Нет.       — Больше никаких вопросов? Рихард остановился. Рука Тилля ощущалась шершавой на его пальцах, а они были здесь одни. Он чувствовал себя больным, словно стоял на краю одного из нью-йоркских небоскребов и смотрел вниз. Может быть, он прыгнет. А может, и нет.       — Тилль, почему ты здесь? — он сказал это на автомате, даже не собираясь ничего говорить. Прыжок состоялся.       — Потому что ты не передумал, не так ли. Ты не думаешь, что у нас может что-то получиться, ты не думаешь, что мы сможем продержаться дольше чего бы то ни было, и ты не поверишь мне, когда я скажу, что хочу этого больше всего на свете. Тилль отпустил его руку и зарылся своей в карман. Он посмотрел на землю, на сосновую шишку под их ногами.       — Я тебе наскучу, Рихард. Ты всегда на два шага впереди меня. Я буду тащить тебя вниз. И, честно говоря, мне бы хотелось, чтобы я был нужен тебе хотя бы в более меньшей степени, чем ты мне, чтобы я не чувствовал себя таким жалким, как сейчас. Но… Рихард повернулся и начал уходить от него.       — Рихард, подожди. Нет. Он не стал ждать. Если Тилль был настолько убеждён во всей этой ерунде, должно быть, он прав, чёрт бы его побрал.       — Рихард, я ещё не закончил. Рихард шёл так быстро, как только мог, не убегая, потому что, как бы ему ни хотелось бежать, он не горел желанием удовлетворять Тилля зрелищем того, как теряет самообладание. Уголком глаза он видел, как тот пытается сохранить темп. Он надеялся, что его проклятые колени в конце концов доберутся до него.       — Рихард, остановись, — Тилль схватил его за руку, и вот так, простым прикосновением, она ускользнула от него. Он обернулся.       — Конечно, ты мне нужен! Ты даже не представляешь, как сильно я нуждаюсь в тебе, и как чертовски ужасно я себя чувствую из-за этого, и какое блядское облегчение, что я нужен кому-то, кто не воспользуется мной. Мне нужно, чтобы ты нуждался во мне, и мне нужно, чтобы ты, блять, тащил меня вниз, потому что если ты этого не сделаешь, то однажды меня просто унесёт куда-нибудь в ебучую стратосферу, и я не найду дорогу домой, я просто улечу и умру там в одиночестве. Чёрт возьми, Тилль, почему ты вообще здесь?! Он довёл самого себя до крика, и широко раскрытые глаза Тилля с шокированным выражением лица разрывали его сердце, но он уже не мог остановиться.       — Я знаю, что следующее, что ты скажешь, это то, что мы рискуем группой, но ты когда-нибудь думал о том, что ты единственный человек в этой группе, который об этом волнуется?       — А потом, — продолжал Рихард, его голос уже охрип и горло горело от крика, — ты вернешься к разговору о расстоянии, который, как мы оба знаем, полная чушь, и, честно говоря, ради всего святого, Тилль, если ты собираешься оправдываться, какого хрена ты вообще здесь делаешь? Он закончил последнюю фразу намного тише, выдохнув скопившийся комок воздуха, надежду и ответы. Он был уверен, что в любую секунду снова начнет плакать, или, может быть, он слишком устал, или, может быть, он уже ничего не знал. Рихард уставился на землю, на очередную шишку у своих ног, и с последней каплей оставшейся энергии пнул её в сторону тяжёлых сапог Тилля. Он чувствовал себя разбитым. Тилль пнул шишку в ответ.       — Потому что я хочу ошибаться. Я хочу, чтобы это сработало. Я хочу сделать тебя счастливым, и если это действительно то, чего ты хочешь, я хочу обеспечить тебе это. Я хочу всего этого. Я буду покупать тебе цветы и устраивать ужины, если ты захочешь, хотя я не думаю, что так оно и будет. Я хочу трансконтинентальных телефонных звонков, хочу, чтобы ты пробирался ночью в мой гостиничный номер и трахал мои мозги, и хочу быть тем, на кого ты можешь положиться, когда тебе нужно почувствовать себя любимым. Я не думаю, что это сработает, потому что это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, если это так, но если есть хоть малейший шанс, что я ошибаюсь, то было бы глупо даже не попробовать, и я уже знаю, что буду несчастен в любом случае, так что я думаю, что лучше быть несчастным после того, как я получу удовольствие от того, что ты на меня накричишь посреди парка, вместо того, чтобы упустить такую возможность. Рихард фыркнул и вытер глаза. Ладно.       — Похоже, мне придётся доказать, что ты ошибаешься.       — Да.       — Ты же знаешь, что я всегда выигрываю. Рихард пнул кедровку обратно в сторону Тилля и осмелился на секунду поднять на него глаза. Тилль улыбался, застенчивой, рассеянной улыбкой, наполовину скрытой за поднятым воротником. Его глаза были слишком затравленными, и он снова избегал их контакта, смущённый и слишком сырой после этой эмоциональной вспышки.       — Ну, тебе лучше выиграть и в этот раз, — сказал Тилль, улыбка слышалась также и в его голосе.       — Теперь мы можем идти домой?       — … Да, можем.