Рука об руку с дьяволом

      — Это началось несколько месяцев назад…              Гермиона представляла свою историю самым влиятельным людям этой страны, стараясь не упустить ни одной детали. Она стояла у своей схемы с подозреваемыми и пострадавшими, которую по взмаху палочки постоянно переносили с одной поверхности на другую, а сейчас она оказалась на белоснежной магнитной доске, разместившейся в этой комнате. Четыре стены без каких-либо украшений, небольшая белая лампа над столом, свет которой лишь освещал пространство. И хрупкая маленькая Гермиона, посвящающая во все события своих коллег волшебников, разместившихся за круглым столом посреди комнаты.              Она рассказывала и читала на их лицах непонимание, местами злость, непринятие, грусть, ненависть. Но одно было у них у всех. Страх. Как и у неё самой. Потому что никто из тех, кто находился в комнате сейчас, понятия не имел, что делать и как. Они все столкнулись с этой ситуацией впервые и были напуганы как маленькие дети всем ужасом сложившейся ситуации.              Драко тоже был там. Как главный по сотрудничеству с другими странами, он отвечал теперь за то, чтобы эти новости были приняты главами других государств более спокойно, и чтобы Англия не потеряла союзников. Но на самом деле, все знали, что она уже их потеряла. В момент, когда Гермионе было запрещено расследовать дело Алана Мёрфи и Ришар получили соответствующее сообщение.              Несмотря на то, что рассказ был тщательным и подробным, она намеренно вычеркнула из него некоторые детали. Она не сказала, что Драко все ещё носит маску пожирателей, опустила детали своего разговора с Торном, опустила и детали сделки с Министром, которая свела её и Малфоя. Она много чего не сказала, но на деле, это не требовалось для решения нынешней проблемы. В глазах слизеринца, что сидел дальше остальных, мелькнуло понимание, и он едва заметно кивнул ей, когда она закончила со своим докладом, усаживаясь за столом.              Гарри молчал большую часть времени, но, кажется, он понял, почему девушка отказалась говорить ему все в тюрьме. Она не хотела втягивать Поттера в новую войну, это входило в список причин, хотя и не было самой главной.              — Мы не можем просто переждать? Ведь любое шествие рано или поздно прекращается, они ведь не будут стоять у порога Министерства вечно? — это подал голос глава Департамента отделы случайного колдовства, Грегори Пейдж. Волшебник лет 40, который занимал этот пост почти всю свою жизнь. Сколько девушка себя помнила, он руководил этим отделом, видел многое, но сейчас явно не понимал, что требовалось от всего совета.              — Они будут, — Гарри тяжело вздохнул, упираясь лицом в ладони, а потом и зарываясь пальцами в свои тёмные волосы.              — Они могут и напасть в таком случае, — глава больницы святого Мунго в Лондоне Вирджиллия Буллен. Молодая волшебница, около 25 лет, не больше. Прилетевшая из-за границы, она была едва ли не единственным медиком, который мог взять на себя роль главного врача.              — Нет. Это мирные люди. Они высказывают свою позицию, но нападать они не будут, — Гермиона мотнула головой, поворачивая голову назад к доске.              — Это не мирные люди, Гермиона. Это неконтролируемая толпа, которая, так или иначе, может найти повод в том, что мы повернём ручку на главной двери, — Министр заговорил после долгого молчания, но, к сожалению, как бы правдивы не были его слова, решения проблеме они не давали.              — Давайте её не поворачивать.              — Мы не можем уйти. На нас наложены антиаппарационные чары, даже с вашим доступом вы не сможете трансгрессировать. Камины закрыты. Порталы не работают. Мы отрезаны от всего мира. Я напомню, что если в Ладлоу вы могли бы сидеть месяцами, а то и годами, потому что это была настоящая крепость, то здесь мы не протянем и дня, если начнётся штурм, а тем более блокада. Здесь нет даже еды, — Питер Армадо. Их глава по транспортному вопросу, что было очевидно, относительно его речей. Гарри поспешил прервать его, с возмущением поднимая голову.              — Простите, что? Блокада? Штурм? Вы ведёте речь сейчас о том, что будет если начнётся новая война. А мы пытаемся этого как раз не допустить!              — Я вынужден упоминать все варианты, мистер Поттер. Если вы не рассматриваете начало боевых действий прямо за пределами этих стен, то вы просто глупец.              — Довольно. Питер прав. Есть вероятность, что они пойдут в атаку. Сколько людей у нас есть? — Министр обратился к Гарри, но потом перевёл взгляд на Гермиону рядом с ним, ведь отдел мракоборцев также находился под её ведомством.              — Мои люди верны мне все до единого.              — Насколько они на самом деле верны вам, мисс Грейнджер? А действительно ли мы можем быть в них уверены?              — Поверьте, мисс Буллен. Это волчья верность, какой не сможете даже вы похвастаться перед нашим министром. Они пойдут за ней в огонь, в воду и на смерть, если понадобится.              Голос Драко разрезал повисшее напряжение и перенял все недовольство нахальной девицы на себя. Подумать только, а ведь с этой девушкой у них наверняка не такая и большая была разница в возрасте. Гермиона была благодарна тому, что он встал на её защиту. И он, безусловно, был прав. Её люди пойдут за ней на какую угодно войну, вот только она никогда не посмеет попросить их об этом.              — А где гарантия, что мисс Грейнджер не обернётся против правительства?              — Оставьте свои сомнения при себе, Вирджиллия. Гермиона была и останется преданной работницей Министерства Магии, которая также все ещё является героиней войны и членом Ордена Феникса, — Министр приподнял бровь, обращаясь к женщине в тёмной зелёной мантии по ту сторону стола от него, затем перевёл взгляд на Гермиону, пока врач все также не унималась.              — Скажите, мисс Грейнджер, вы чувствуете, что ваши права ущемлены?              Ей стало трудно дышать. В последнее время в любом коллективе все складывается так, что кому-то всегда хочется на неё напасть, обвинить в чем-то, найти изъян, за который она непременно должна будет ответить.              — Нет.              — Значит, вы можете заверить нас на все сто процентов, что вас с заговорщиками ничего не связывает?              Вирджиллия сощурила тёмные, почти чёрные глаза, сделав их похожими на змеиные, сжала губы в тонкую линию, ожидая от девушки ответа. Гермиона медленно повела плечом, скидывая с себя ощущение напряжения, а после, гордо и едва заметно приподняв подбородок, ответила, не отводя взгляда от врача.              — Внизу прямо за дверью стоит разъярённая действиями правительства толпа. В том числе и моими действиями, мисс Буллен. Каждая секунда промедления может потом стоить нам человеческих жизней. Вы правда хотите завести разговор о том, насколько я верна этому государству? Я принесла присягу перед Министром ещё много лет назад, а затем повторила её спустя время, когда получала эту должность. Я верна и королеве Англии, Елизавете 2, я поклялась оберегать эту страну и этих граждан. У вас остались вопросы, или мы можем приступить к обсуждению решения проблемы?              Вирджиллия удивлённо уставилась на Гермиону напротив и, более не выказывая никакого недовольства и сомнений, кивнула.              — Я бы предпочла не тратить время зря.              — Полностью с вами согласна. Гарри, есть какие-то предложения?              Поттер поднялся с места, размещаясь у доски, взмахнул палочкой и раскрыл план, который упал синим листом на стол.              — Согласно планам, у нас есть как минимум 4 хода из здания. Они были сделаны после первой войны для экстренной эвакуации. Мои люди сейчас проверяют их. В Министерстве все ещё остаются как посетители, так и служащие. Все, кто не смогут, в случае чего, участвовать в защите, будут эвакуированы. Если ходы рабочие.              — Кэтрин, — министр обратился к помощнице Гермионы, которая все это время стояла в тени у двери. Она подняла голову, готовая ответить на вопрос или выполнить поручение, — скольких мы потеряли?              — По нашим подсчётам, сэр, в Министерстве остаётся отдел Игр и Спорта частично, Департамент магического правопорядка весь, частично отдел Магических происшествий, а также отдел Магического Сотрудничества в неполном составе. Остальные работники находятся на демонстрации.              — Сколько примерно волшебников выражают… своё недовольство?              — Двадцать четыре тысячи, сэр, в разных частях города. Демонстрация также проходит у Вестминстерского Дворца, люди проходят шествиями по улицам.              Повисло молчание. Подумать только, двадцать четыре тысячи волшебников в Лондоне поднялись на ноги и пошли со своими требованиями относительно власти. Гермиона не понимала, как это прошло мимо неё. Кажется, весь ужас отражался у неё на лице, потому что Драко поймал её взгляд и едва заметно качнул головой в сторону, предостерегая её от всяких глупостей.              — Что, если мы просто арестуем Торна? — вновь Грегори Пейдж с его простыми решениями, которые Гермиона поспешила отвергнуть.              — У нас нет доказательств его какой-либо причастности. Мы не можем быть уверены, что он — лидер. На поиски уйдут часы, если не дни. Посадить его без доказательств почти тоже самое для этих людей, как если мы признаем Воландеморта героем войны.              — И мы не можем его посадить. Он один из двадцати четырёх тысяч. Его арест будет как спичка в озеро бензина. Мы сожжём себя вместе с ними, — Гарри кивнул подруге, снова тяжело вздыхая и обращаясь к схеме глазами. — Мы получим поддержку других стран?              Драко отрицательно мотнул головой, складывая руки на груди.              — Мы сами по себе.              Значит, Франция отказалась помогать. Ирландия уже давно сказала, что в случае военного конфликта, помогать не будет, а Шотландия была слишком мирной страной, чтобы влезать в такие разборки. Больше рядом у них никого и не было. Да. Они сами по себе. Гермиона почувствовала, как её ногти стали впиваться в ладони от той силы, с которой она сжимала пальцы в кулаки.              — Чего они вообще хотят? Какие цели у этого шествия? — Министр все ещё стремился уловить мысль повествования, но у него не слишком-то, очевидно, получалось. Или он просто недостаточно пытался. В какой-то момент, девушка даже решила, что его вопросы — лишь формальность. Она не ошиблась, когда всерьёз задумалась над этой мыслью, внезапно пронзившей голову.              — Привлечь внимание к сохраняющемуся неравенству среди волшебников. А прежде всего сменить правительство, — Драко встал из-за стола, подходя к помощнице Гермионы и забирая из её рук одну из папок с файлами. — Благодарю. Они хотят упразднить ещё несколько статей, казнить Нотта и найти виновных в смерти Мёрфи, и смерти всем оправданным пожирателям.              Кингсли задумался, морщинка сосредоточенности залегла прямо меж его бровей. Он выдержал несколько секунд полного молчания, прежде чем нарушить его своим тихим вздохом.              — Подавляйте силой. У нас нет другого выбора.              Гермиона открыла рот, как рыба, брошенная на сушу, хлопая глазами в шоке. Силой? Всех этих людей? Сейчас идти и силой заставлять их отступить? Это же верная пропасть к новой войне, черт подери.              — Но. МИНИСТР!              — Это не обсуждается, Грейнджер. Ты допустила дестабилизацию обстановки, теперь мне решать твои проблемы. Оставь это тем, кто в этом разбирается. Поттер, вызови Уизли, я хочу, чтобы он был здесь. Буллен, вы возвращаетесь назад в больницу, подготовьтесь к приёму раненных. Армадо, организуйте эвакуацию всех, кто не задействован в разгоне, как только у нас будет возможность. Пейдж, на вас работа с магглами. Малфой, вы разбираетесь с иностранными послами, полагаю, у них будут вопросы. Грейнджер… — он повернулся к девушке, опуская на неё свой тяжёлый взгляд, но почти сразу отвернулся и направился к выходу из кабинета. — Ты выполняешь приказы Поттера, как аврор.              Фигура Кингсли в его фиолетовой мантии скрылась прямо за дверями, затем за ней последовали и остальные, а она так и осталась стоять, смотря в ту точку, где только что стоял Бруствер. Уставившись в неё, как на последний остров среди бескрайнего океана, ожидая своего спасения.              — Разочарована, Грейнджер? — голос Драко послышался из-за спины, когда он сделал к ней шаг и коснулся кончиками пальцев её локтя. Это заставило её обратить на него своё внимание и резко переключиться с такой важной проблемы и переживаний за жизни людей, на лёгкое раздражение его нахальным тоном.              — А ты думал, будет как-то иначе?              Она приподняла бровь, искренне не понимая, почему в его словах звучала такая привычная усмешка. Они только что советом отправили на смерть не один десяток людей, потому что в восстаниях всегда кто-то гибнет. При сопротивлении, одно неловкое движение палочкой, заклинание, произнесённое на автомате, и уже есть смерть хотя бы одного человека.              — Я не удивлён, если ты об этом. Тебе всегда нравилось жалеть людей.              — Прости, это осуждение?              — Пожалуй.              Гермиона удивлённо распахнула глаза, пару раз моргая, и только потом действительно разозлилась, складывая руки на груди.              — И кого мне, по-твоему, стоило бы жалеть? Тебя?              Малфой протянул к ней руки, и хотя она поспешила сделать шаг назад, ей это не помогло. Парень осторожно взял её запястья и отстранил от груди, опуская обе руки вниз.              — Себя, Грейнджер. Когда ты последний раз полноценно спала?              Вся её злость испарилась за мгновения. Гермиона-то думала, что ей придётся сейчас доказывать ему, что он вообще ничем не лучше Торна, на счету которого пара сотен человек. Что не все так просто, он тоже не ангел, но он… в мгновение обернул ситуацию не в свою сторону, переключил внимание не на себя, а на неё.              И снова молчание в ответ. Её мучали кошмары в последнее время снова, ей едва ли удавалось поспать пару часов за ночь. События войны вернулись с новой силой, совсем не планируя её отпускать. Драко кивнул.              — Как раз об этом я и говорю.              — Если бы я могла нормально спать, я бы спала. Толку от того, что я сижу и просто пялюсь в потолок, прокручивая в своей голове сны, никакого.              — Снова кошмары?              Она только коротко кивнула, вытягивая свои запястья из его хватки.              — Не надо делать вид, что тебе не все равно.              — Но мне не все равно, — он звучал почти удивлённым тем, что она правда поставила это под вопрос. Хотя причин у неё было миллион. И все ещё один вопрос: почему? Он звучал так часто, что уже утратил свою настоящую ценность. Но каким бы бессмысленным он не был, одно оставалось прежним — отсутствие ответов. Гермиона даже не видела смысла спрашивать, почему ему не все равно. Чтобы только услышать очередной отказ отвечать? Пустая трата драгоценного времени.              — Тебе не нужно даже открывать рот, чтобы спрашивать, ты в курсе? Вопросы искрятся в твоих глазах.              — Тот факт, что ты знаешь вопрос, даёт мне гарантию, что ты дашь мне ответ?              — Нет. Неужели я когда-то обещал объяснить тебе, почему я здесь?              Она мотнула головой, делая ещё шаг от парня назад и опуская глаза в пол.              — Ты никогда ничего не объясняешь.              Драко усмехнулся, окутывая её невидимой дымкой своего парфюма, когда настоятельно сделал шаг следом и почти прижимая девушку спиной к стене.              — Тогда я пообещаю. Я расскажу тебе в ту же секунду, когда ты ответишь на вопрос, почему ты здесь, Грейнджер. И почему ты позволяешь мне находиться рядом, — он подцепил пальцем тонкую кудряшку у лица Гермионы и оттянул её вниз, наблюдая, как она пружинит.              Они столкнулись взглядами, когда гриффиндорка подняла подбородок, и в ту же секунду его серость тёмных грозовых облаков лишила её возможности дышать. Он был так близко, что тёплое дыхание с каждым словом чувствовалось на её щеке.              — Ты все знаешь. Копания в моей голове тебе недостаточно?              Ещё один шаг, Драко зажал её между стеной и собой, прижимая лопатками к холодной поверхности.       — Знать и слышать от тебя — разные вещи.              — Предпочту остаться в неведении.              Малфой наклонился, осторожно проскальзывая кончиком носа по её щеке, затем ниже, задевая её полуоткрытые губы.              — Уверена?              Гермиона прикрыла глаза, неосознанно подаваясь вперёд под это лёгкое прикосновение. Конечно, нет. Она сделает все, что угодно ради того, чтобы просто знать. Даже если для этого ей придётся пожертвовать своей бесценной гордостью. Ему об этом знать необязательно. Нет, он точно знал. Знал и все ещё был тут, молчал, ждал, пока она скажет это вслух.              — Разве рядом с тобой можно быть уверенной хоть в чем-то, Малфой?              Он усмехнулся, касаясь губ своими, лишь едва проскальзывая по ним, задевая только на мгновение, ей показалось, что это было подобно лепестку розы. Невесомо.              — Мне не все равно, Грейнджер.              — Почему?              Снова, и снова, и снова. Она никогда не перестанет спрашивать, ей было слишком важно услышать, почему он все ещё здесь.              — Потому что ты последний человек в этом ебаном мире, который заставляет меня вспоминать, что такое жизнь, — он прошептал это прямо перед тем, как обрушиться на неё с поцелуем, притягивая обеими руками к себе и отталкиваясь от стены.              Они горели, они падали, они тонули друг в друге, дышали только тем, что было между ними. Они пропадали, таяли, сгорали. Безостановочно. Совершенно полностью отдавая каждую клеточку себя в этот поцелуй.              Гермиона искала опору хоть где-то, пыталась не упасть, но колени предательски подкашивались. Она стремилась к нему каждым сантиметром кожи, лишь бы чувствовать это тепло рядом, только бы быть окутанной его руками, только бы чувствовать, как мурашки бегут по его коже, когда она проводит руками по его ключицам, затем вниз. И он ловит её запястья, когда она достигает груди.              Не позволяет ей прикоснуться к шрамам. Они оба знают, что они там. И Гермиона отпускает свои ладони, обещая ему, что она не станет. Даже если хотела. Неважно. Сейчас её пальцы снова путаются в его мягких волосах, а губы отвечают ему с той же яростью, с какой он зажимает бегунок её платья между пальцами и дёргает его вниз.              — Не сбегай, — его тихое рычание донеслось до неё сквозь пелену, похожую на оглушающее заклинание, когда Драко лишил её прикосновения губ, он соскользнул ими вниз, расстёгивая молнию на спине в это время и освобождая кожу от темно-бордовой ткани, покрывая грубыми, рваными и нетерпеливыми поцелуями ключицы и плечи. — Не вздумай сказать мне, что это неправильно.              — Но это неправильно, — шёпотом успела сказать Гермиона. Малфой схватил её за бедра и устроил на столе, едва не разрывая платье под своими пальцами, затем грубо расставляя её колени в стороны и пристраиваясь между ног. Запуская пальцы в запутанные тёмные локоны, оттягивая голову назад и подставляя нежную шею под поцелуй.              — Нет слов, чтоб описать, как мне плевать на твоё мнение, Грейнджер.              Ей тоже было наплевать на своё собственное мнение, и тем более на любое другое. Единственное, что её правда волновало, как осторожно спускается ткань её платья на бедра, повисает на них, потом как Драко обхватывает её талию одной рукой и стягивает к черту одежду даже с её ног, потому что она была такой лишней, ни на секунду не переставая покрывать каждую родинку на её плечах поцелуями. Его губы были слишком мягкими, это заставляло её разум разлетаться на миллионы кусочков.              Их мир рушился.              А они должны были помогать ему собираться назад, должны были складывать в одну картину каждый разлетевшийся осколок их существования. А вместо этого они молотками добивали витраж их истории, заставляя его хрустеть и рушиться под каждым ударом, попадать кусочкам стекла на их кожу, в их лёгкие, резать их изнутри и снаружи, разрывать сердца и заставлять все внутри истекать кровью.              Тихий стон разнёсся по комнате, когда Драко укусил кожу на её ключицах, оставляя алый след, притянул Гермиону к себе за талию резким движением. Горячие ладони почти прожигали её, ей правда казалось, что он оставит там следы после своих прикосновений. А он лишь подтверждал, крепче смыкая пальцы, причиняя боль, смешанную с удовольствием.              Им следовало бы остановиться, им нужно было, так… было бы правильно. Но они этого не делали. Это походило на какое-то сумасшествие, когда Малфой стянул с себя белоснежную рубашку, открывая её взору свою грудь. Изрезанную шрамами.              И все снова встало на свои места.              Гермиону словно ударили по лицу, так сильно, что щека горела ещё в том месте, где недавно её касались губы Драко. Она подняла к нему глаза и увидела в них целый мир. Он был таким уязвимым сейчас, когда вся карта его жизни была перед её глазами. Когда ей нужно было лишь протянуть руку, чтобы дотронуться, чтобы поцеловать, чтобы сказать, что они… ничего не значат. Но они значили. И она не могла коснуться, не могла игнорировать.              Она и раньше ведь их видела. В ту ночь в Мэноре, но ей тогда все казалось другим, более туманным сквозь дымку алкоголя. Но сейчас…              И Гермиона слезла со стола. Спрыгнула вниз, поворачиваясь спиной и открывая такую же карту на своей коже, только с другой стороны. Витиеватые порезы, резкие прикосновения клинков, которые разрезали её снова и снова, полосы заклинаний, тёмные отметины, так и не сошедшие после проклятий.              — Я такая же…              Драко шагнул вперёд, спрашивая разрешения, потому что оно действительно требовалось. И она позволила, подхватывая копну своих волос и перебрасывая на правое плечо. Он поднял руку, кончиками пальцев задевая один из шрамов, чем заставил её вздрогнуть. И остановился, давая возможность привыкнуть к внезапному теплу на спине. Двинулся дальше, очерчивая линии на её коже, как границы стран на карте. Проводя по каждому, изучая, вглядываясь.              — Ты никогда не будешь похожа на меня, Грейнджер. Твои шрамы от того, сколько хорошего ты сделала. Мои от того, как много боли я причинил. От того, что её было недостаточно, и я поплатился за это.              Гермиона развернулась, поднимая к нему голову и снова, в который раз, теряясь в серой бездне его боли. Да и своей в общем-то тоже.              — Ты — не твои шрамы, Драко.              — Кроме них у меня ничего нет.              Её сердце разбилось. Его стены упали, открывая за ними его всего целиком. Не один кусочек, не жалкий обрывок. Настоящего.              И она потянулась вперёд, утягивая парня в поцелуй.              «Теперь у тебя есть я».              Не так, как хотелось бы. Она наверняка была не тем, что он ждал от жизни. Она была далека от того образа, который был ему нужен. Она неидеальная, она не похожа на Асторию Гринграсс или Пэнси Паркинсон. Она такая, какая есть, и не могла ничего поделать с тем фактом, что её сердце оттаивает в его руках, даже когда он так бесповоротно пытается его уничтожить.              Ему было больно, и она чувствовала это на его губах, ему было одиноко и это чувствовалось в том, как сильно он прижимал её к себе, отвечая на этот порыв. Он был её отражением. А она его. И они ничего не могли с этим поделать.              Потому что их шрамы — все, что у них обоих осталось.              И это не было любовью, это было настоящим сумасшествием, не симпатией, не влюблённостью, лишь ужасной потребностью. Её — любить. Его — быть любимым. Заботиться и получать заботу. Чувствовать и видеть чувства в ответ.              Она без слов натягивала своё платье, сорванное в порыве страсти, теперь одежда казалась ей глупой. Хотелось стянуть её с себя, переодеться во что угодно, только не в это бордовое платье-футляр с длинной золотой молнией на спине. В воздухе висела недосказанность. В воздухе висела боль. Её было так много, что она поглощала их под собой лучше любой тёмной магии. И Гермиона не находила, что сказать. Как и Драко, когда застёгивал последние пуговицы рубашки и отходил в сторону.              — Не позволяй мне, — она сказала это так внезапно, что не успела понять, что это её голос звучит в тускло освещённой комнате, — давать себя использовать. Я не хочу быть игрушкой в твоих руках.              — Как скажешь, Грейнджер.              Он спрятался вновь за границей своего защитного кокона, укрыл себя под защитным одеялом своего холода и безразличия, и будто не было здесь ничего. Будто бы не продолжил таять лёд между ними, согреваемый лишь огнём их сердец и их горячих прикосновений. Гермиона тихо вздохнула, когда он поправил рукава и, развернувшись на каблуках своих туфель, ушёл. Испарился, настолько стремительно он покинул комнату, убегая от неё и её желания его остановить.              Снова.              Их история была похожа на круг, в котором они раз за разом оказывались, приходя в одну точку, чтобы потом начать заново абсолютно все. И казалось, что ничего не менялось от слова совсем.              Она проследила за тем, как его шаги стихают где-то вдали, а затем и сама направилась на выход, спускаясь прямиком в главный вестибюль, где Гарри уже начинал собирать авроров, инструктировать их относительно сегодняшней операции.              — Не применять никаких смертельных заклинаний. Мы не стремимся навредить их здоровью. Максимум в вашем арсенале — оглушение. Повторяю. Максимум! Постарайтесь минимизировать количество жертв. Нам важно разогнать митинг более-менее мирно, чтобы не было последствий нашей жестокости. Следите друг за другом. Наиболее агрессивных арестовывайте, спускайте в камеры в министерстве. Никакого Азкабана, — даже в его серьёзности Гермиона разглядела ужас от происходящего. Все ещё строгий, уверенный с виду, он, кажется, ненавидел эту идею также сильно, как она. Она осталась стоять в стороне, сложив руки на груди и подобно остальным молча выслушивая свои задачи на день. Снова видеть друга на посту руководителя и командующего, как было после смерти Грюма на войне, было странно, необычно и отзывалось болезненным ощущением где-то глубоко в груди.              Они вновь оказались в этой точке, в начале новой, возможно самой жестокой войны за всю историю человечества.              Когда все инструкции закончились и мракоборцы стали расходиться по позициям перед тем, как двери Министерства откроются, и они ворвутся в разъярённую толпу. Гарри спустился с небольшого пьедестала прямо к ней, чуть наклонив голову. Она вздохнула, качнув головой.              — Это путь в никуда, Гарри. Мы не должны этого делать. Это неправильно.              — Как должно быть, по-твоему? — он не звучал зло, он искренне хотел знать, как она видит сейчас эту ситуацию.              — Мы не решим проблему, вкидывая сейчас эту спичку. Это должен быть диалог между правительством и людьми и решения, которые будут не в нашу сторону, но успокоят это движение.              — Ты слышала Малфоя. Они хотят свергнуть большую часть правительства. В первую очередь Кингсли, потому что он слишком помешался на Воландеморте. Диалога не будет, он слишком хорошо держится за свою власть.              Гермиона посмотрела в сторону, в какие аккуратные ряды выстраивались мракоборцы, образуя настоящую армию для атаки, но никак не для защиты. Ей казалось, что все не так, как должно быть. Ей будто наврали, а все, что происходило, — диаметральная противоположность словам Поттера.              Спектакль, где она — единственный зритель.              — Это все ещё неправильно.              — Гермиона. Ответь мне на один вопрос. На чьей ты стороне?              — Мне обязательно выбирать сторону?              — В прошлый раз таких вопросов у тебя не возникало.              Гермиона едва не замахнулась, чтобы влепить Гарри звонкую пощёчину за эти слова. Ей бы хотелось. Ударить его, напомнить ему, чего им стоила победа, как прошли их три года, пока все нормальные дети должны были учиться и развлекаться на тусовках. Что вообще такое — спасать магический мир. Потому что он как будто бы напрочь забывал, что они прошли через это.              — Вот в этом и дело, Гарри. Что я была на стороне тех, кто больше никогда не скажет «прошлый раз». Я была на стороне тех, кто сражался за мирное небо, кто боролся за то, чтобы мы никогда не увидели войны, чтобы наши дети их не увидели, внуки и правнуки. И вот, мы снова здесь.              — Это ничего не меняет, Гермиона.              — Это многое меняет. Чью же сторону я, по-твоему, должна выбрать? Торна, на руках которого убийство человека ради привлечения внимания, смерть 150 людей и нападение на нескольких чистокровных волшебников? Или Министерства, которое вот-вот разожжёт войну своими же руками?              Гарри опустил руки, отводя взгляд, словно ему было стыдно на неё смотреть. Может, ему было. Потому что раньше она не задавала таких вопросов. У неё не было необходимости, все было в разы проще и понятнее. Ведь был Воландеморт, который считал, что все грязнокровки — грязь под ногами. И не было нужды ставить под сомнения свою верность Ордену. А теперь был Торн. Человек, который был такого же происхождения, как и она, который сходился с ней принципами, который шёл к правильной цели. И было Министерство. Которое не хотело идти на контакт, которое не хотело ничего менять. Как выбрать? Куда идти? Остаться там, где она уже была, помогать затыкать людей, помогать делить людей на два лагеря? Или помочь тем, кто поддерживает геноцид теперь уже чистокровных?              — Я могу быть уверен в том, что ты не обернёшь свою палочку против меня?              — Я никогда бы не повернулась к тебе спиной, Гарри. И никогда бы не позволила кому-либо навредить тебе. Или Джинни. Или Рону. Или Полумне. Даже если бы мы были по разные стороны, я никогда бы не направила на тебя свою палочку. Неужели ты думаешь, что я позволила бы себе? После всего, через что мы прошли?              — Я говорю не только про тебя.              — Если Министерство переступит грань… я не могу обещать, что позволю кромсать, пытать, бить и убивать мой народ.              Гарри вытянул ладонь вперёд.              — Я вынужден забрать у тебя палочку на сегодня. Чтобы исключить риск возникновения ситуаций, когда ты попадёшь под суд.              — Ты не… Гарри!              — Это для твоего же блага.              На её глазах навернулись слезы. Ей запретят использовать магию? В самый важный момент, когда она должна быть не где-то, а среди своих сотрудников, среди своих людей, помогать сводить все на нет, не дать кому-то умереть или пострадать. А Поттер предлагает ей наблюдать за этим с балкона? Как с партера в театре?              Гермиона вытащила палочку из внутреннего кармана её мантии, вложила её в руку друга и практически выплюнула ему в лицо.              — Это не для моего же блага. Это, — она кивнула на мракоборцев за её спиной, — для блага Кингсли. — Она больше не могла на это смотреть, закрывая глаза и делая пару глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Поттер же сжал палочку в ладони, убрал её в один из своих карманов и пошёл к аврорам. Её аврорам. Её подчинённым, которые обеспокоенно оглянулись на начальницу, растерянно ища в её глазах хоть какую-то поддержку.              «Пожалуйста, господи, умоляю. Не дай никому погибнуть сегодня. Никому. Прошу»              Было добро и было зло. Была дружба и была ненависть. Было белое и чёрное. А теперь все стало серым. И отсутствовало понимание, что делать с этой жизнью дальше, как им все исправить.              Нельзя отменить то, что было сделано. Нельзя заглушить песню, что уже была спета.              Все было как в тумане, кошмарном сне, не в реальности. Распахнутые двери, ровные частые шаги авроров, которые выходили к толпе. Фиолетовые мантии терялись в общей массе людей, они брали бунтовщиков под локти, тащили назад медленно, аккуратно, как складывают игрушки назад в корзину в детской комнате.              Но она не ошиблась, когда решила, что все это — лишь начало.              Поняла свою ошибку в ту же секунду, когда увидела, как первое заклинание оглушения было послано на волшебника по ту сторону линии.              Все изменилось, когда Гарри Поттер, герой войны и мальчик, победивший Тёмного Лорда оглушил протестующего волшебника…              Он начал то, что нельзя было описать никакими словами.              Это было поле боя, а не площадь города. Заклинания летали друг в друга, мракоборцы атаковали, люди защищались, все вокруг погрузилось в хаос огромной и тяжёлой битвы мнений и принципов. И чем дальше, тем хуже.              Ветер играл в её волосах, пока она стояла у тех же дверей Министерства, чувствуя, как маленькие январские снежинки опускаются на вьющиеся пряди и тают, превращаясь в капельки воды.              Шум оглушал её, превращал все звуки в одну симфонию боли и отчаяния, когда крик женщины из толпы раздался над телом маленького мальчика.              Гермионе стало трудно дышать, она чувствовала вкус пепла на кончике своего языка, окутанная толпой людей, в которой была бессильна. Она не могла ни помочь, ни защитить, ни сделать хоть что-то. Но ей нужно было прекратить эту бойню. Нужно было остановить кровь, скопившуюся в реки и потёкшую по их улицам.              Что она могла?              Девушка скинула каблуки, вставая босиком на ледяной камень площади, выхватила у первого попавшегося ей человека палочку и понеслась вперёд. Сквозь людей, сквозь толпу, сквозь заклинания, молясь, чтобы её не задело. Она бежала босиком, скинув мантию, по холоду, но чувствовала себя словно в пекле Тартара. Что она могла? Она могла напомнить людям, почему они все могут стоять здесь. Почему этот мир остался почти таким же, каким они его знали. Гермиона не думала.              Одна мысль могла уничтожить её, превратить всю её уверенность в себе в простую пыль. И поэтому она бежала так, что её ноги стёрлись в кровь, когда она достигла колонны Нельсона и запрыгнула на пьедестал.              — Морсморде!              И лишь метка Тёмного Лорда, озарившая небо…