can’t pretend

      — Засунь эти извинения себе в задницу!       Соарин, который уже успел пройти пару шагов после столкновения, сейчас в недоумении обернулся и воззрился на предмет его задержки, и обнаружил этим предметом весьма симпатичную девушку его возраста. Она была низкая, ну как, — по сравнению с Соарином, — да, она еле доставала ему до подбородка, конечно, он не мерил, но всё-таки, было видно, что быть полторашкой с жалкими и ничем не помогающими восьми сантиметрами девушке не в кайф. Но первое, что привлекло Нильсена в этой особе были её волосы, ведь, признаться честно, они были очень необычные и даже красивые! Соарин ни разу не видел, чтобы у девушки были радужные волосы: такие приятные яркие оттенки выделяли эту грубую мадам среди остальных, хотя, наверное, девушка просто покрасила их, ведь это сейчас модно: хоть в зелёный перекрасься — тебе и слова не скажут. Локоны девчонки были распущены и находились в таком беспорядочном состоянии, что Соарин мысленно возмутился: кто же так следит за собой?! Ещё у неё были глаза — в смысле, красивые глаза, да: такого же яркого, как и волосы, цвета малинового так или кардинального, — Нильсен не особо знал палетку и названия разных цветов, но это не мешало ему мысленно давать себе описание по поводу этой наглой особы, которая решила вступить с ним в конфликт! На девушке была тёмная лёгкая, видно весенняя, куртка с меховым капюшоном, а чёрного цвета джинсы подчеркивали её подтянутую фигуру и стройные ноги. И впрямь, телосложение было и правда донельзя спортивным и ухоженным, хотя по первому взгляду не скажешь, но Соарин буквально почувствовал, что если у этой девчонки вызвать недовольство, — она без проблем изобьёт тебя, несмотря на то, что выглядит довольно худой и немного болезненной. От неё будто исходила аура «не приближайся или умрёшь», но Нильсен старался эту энергию игнорировать, потому что его мысли, по поводу характера незнакомки могли и впрямь оказаться реальностью! А потом он мысленно усмехается: Боже, думает о какой-то девчонке, в которую врезался! Что за идиотизм!       На самом деле, прошло всего несколько секунд размышлений Соарина, а поэтому он с прищуром уставился на озлобленную красотку.       — Что, простите? — стараясь быть как можно более вежливым, осторожно переспросил Нильсен, суя руки в карманы джинсовки. Девушка злобно оскалилась, будто поведение парня вызывало у неё нестерпимую ярость, хотя Соарин, по факту-то, ничего не делал!       — А ты у нас глухой? — шипя, язвительно поинтересовалась она, складывая руки на груди в крайне обиженный и гневный жест. Нильсен про себя простонал: вот что он сделал? Что? Все в этом мире на него орут, все что-то хотят и что-то требуют! Как же хочется взять билеты на ближайший рейс и улететь куда-нибудь на Мальдивы, отдыхая там и наслаждаясь жизнью, а не вот это вот всё: институт, Тандерлейн, да ещё и эта бешенная девчонка!       — Могу я узнать причину этой злости? — пытаясь говорить как можно с меньшим раздражением спокойно спросил Соарин, удерживая себя от того, чтобы не сорваться, хотя в его положении, очень удивительно, что он вообще ещё держится!       — Отсутствие аккуратности у одного олуха! — скаля зубы, остро ответила девушка.       Нильсен, конечно же, возмутился, эй, вообще-то, его без особо весомых причин обозвали не самым лестным прозвищем! Конечно, он не собирается это терпеть!       — Женщина, если вы не умеете контролировать себя, я знаю одну очень хорошую психушку! — уже не без бешенства воскликнул Соарин, размахивая руками в разные стороны. Чёрт, у него и так стресс вперемешку со злостью, а тут ещё и эта, эта... И как он могут думать, что она привлекательна?! Эта нервированная психичка, тьфу!       Девушка уже развернулась, наверное, вспоминая, что она тут не просто так шатается, а потом гневно, напоследок, крикнула в ответ:       — Идиот!       — Крашеная! — не найдя ничего лучше, не остался в долгу Нильсен, тоже разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.       Но восклицание Соарина вдруг очень задело и ещё больше разозлило её:       — Что-о-о-о?! — сердито переспросила эта неуравновешенная особа, вновь меняя положение своего тела. — Я?! Крашеная?!       — А кто же ещё! — раздраженно гаркнул Нильсен, тоже снова повернувшись к девушке. Лицо ее пылало ярким огнём, казалось, эти яркие малиновые глаза прожгут в нём дырку и не пошевелятся, она громко пыхтела от недовольства, пытаясь хоть как-то держать себя, чтобы не наброситься на этого бесившего её парня.       — Да ты вообще с катушек слетел! — снова переходя на шипение, завопила она, чуть-чуть приглушая свой голос, видно, капельки здравого рассудка в ней ещё присутствовали, ведь она понимала, что находится в больнице. Уже радует! — Придурок, это натуральные волосы! — как бы в доказательство девчонка схватила одну из своих прядей, будто пытаясь убедить в этом Соарина. Естественно, он не верил! Ну кто рождается с радужными волосами?!       — Откуда я знаю?! — гаркнул Нильсен, тряхнув своими растрёпанными мокрыми волосами. — А ты докажи!       — Доказать?! — поражённо ахнула дама, явно удивлённая словами Соарина. Тот тоже мысленно посетовал на себя: ну правда, что за идиот? Что ляпнул? Но с виду он, разумеется, ничего не показал. — Мне что, побриться на лысо, а потом ждать, когда волосы отрастут и в рожу тебе потыкать?! Или подмышки показать?       Тот от недовольства громко цыкнул и раздражённо закатил глаза. Лучше бы он вообще не ходил на этот дурацкий этаж и не встречался с этой девчонкой! Единственное успокаивало Соарина: надеется, что они больше никогда в жизни не пересекутся.       — Всё! — гневно заорал Нильсен, отворачиваясь от всё ещё кипящей от ярости девушки. — Не хочу больше тебя слышать!       И развернувшись, он поспешил быстрым шагом прочь от неё, слыша лишь её недовольные восклицания в его сторону, что были не самыми приличными на свете.       — Идиот, — единственное, что услышал Соарин. Боже, его же не должны волновать слова какой-то взбалмошенной неуравновешенной психички? Нет! Он сам думает о ней совершенно также, обзывая её всеми существующими прозвищами, да и не забывая переборщить капелькой соаринского мата.       — Всё-таки крашеная, — неожиданно снова вырвалось у него, но к великому счастью, девушка совершенно не слышала его.       Дойдя до этого несчастного автомата, который принёс столько недовольных мыслей в голову Соарина, Нильсен невольно разозлился и на него: не мог этот дурацкий аппарат находиться поближе! Есть не особо хотелось, но чтобы чем-то занять себя и успокоить пустоту внутри, он решился купить сникерс, что вполне аппетитно находился в автомате.       Найдя в кармане пару монеток, Соарин по очереди впихнул их в дырку и с нетерпением стал ждать, когда шоколадный батончик упадёт вниз. Чуть двинувшись, он ударился о стекло автомата и тут же остался в той же самой позе. Соарин непонимающе заморгал, глядя на оставшийся на месте батончик. От раздражения и осознания ситуации Нильсен раздражённо стукнул ладонью по стеклу, то издало лишь странный звук, но парень не обращал на это внимание. Что за чёрт! В этом мире происходит полная несправедливость! Соарин подумал, что если он попадёт сегодня домой, то отметит в календаре этот день, как самый худший, и через год он будет сидеть дома, закутавшись в одеяло. Но это будет в следующем году, а сейчас... Сейчас ему просто надо пережить этот долбанный день! Но все шло так наперекосяк, что мысль о том, чтобы просто успокоиться, просто отлетала в сторону. Бедный аппарат почувствовал ещё один удар от Нильсена. Как же он ненавидел этот мир! Несмотря на то, что Соарин чуть не опрокинул махину, батончик вовсе не хотел доставаться или хоть как-то сдвигаться со своего изначального места. Чуть-чуть приведя свои мысли в порядок, Соарин решил, что такими темпами его вовсе выгонят из больницы и узнать вестей о здоровье друга будет крайне проблематично. Хотя, в прочем, если Нильсен чего-то захочет — то обязательно добьётся.       Мать Тандерлейна была оповещена и, скорее всего, бедная тетушка Розальда уже мчится на поезде к своему несчастному сыночку. Миссис Манкузо жила от Тандерлейна в пятистах километрах, но старалась приезжать по каждому зову парня, хотя тот не очень радовался визиту матери: то ли беспокоясь за свою личную жизнь и желая стать самостоятельным и независимым от родительницы, то ли беспокоясь за мать, ведь той давно уже не двадцать пять. Нильсен сейчас не особо хотелось разбираться в чувствах друга к матери, ему сейчас, если честно, вообще не хотелось в чем-либо разбираться.       Оставив наконец несъеденный батончик в автомате, Соарин направился опять к палате Тандерлейна. Больше пока никто не знал о происшествии с ним, кроме него и матери (врачи не в счёт), это объясняет причину разрывавшегося от звонков и сообщений телефона парня. Высунув агрегат из кармана, Соарин чуть болезненно сощурил глаза, будто не спал трое суток, и прочитал все входящие сообщения. Что ж, тридцать пять звонков от мамы и сорок семь сообщений. От отца, конечно же, ничего ожидать и не стоило. Как же Нильсен завидовал Тандерлейну! Ведь тот беспроблемно смог отвязаться от родителей и теперь живет себе в своей личной квартире (правда, умолчим о её состоянии). С Соарином дело было хуже: он родился и вырос в столице, ходил в одну школу и уезжать ему из глуши, из какой-нибудь деревни, как Манкузо, ему не пришлось — все институты и колледжи рядом, словно магазин Пятёрочка через дорогу. Поэтому съехать от родителей Нильсену никак не удавалось, все равно бы пришлось пересекаться, ну или мама бы ходила к нему каждый вечер, принося свои фирменные пирожки с вареньем. Вы не подумайте, Соарин очень любил мать, но хотелось ощутить ту свободу, как все ребята из института, живущие одни в большом городе и без родителей. Ведь в дом нельзя было никого пригласить: миссис Нильсен вечно лезет не в свои дела и все-все выпытывает у того, у кого не надобно.       Соарин быстро напечатал, сильно сжимая зубы, что задержится до утра — может и на больше, но причину объяснять не стал и указывать своё местонахождение тоже. Нильсен вовсе не хотел ночевать в этом противном помещении, которое зовётся больницей, но дождаться тётушку Розальду всё-таки стоило, тем более, что она уже на границах города. Оставлять друга одного в этой палате, где наверняка очень тошно и одиноко Соарин не хотел из принципов и точно верил, что он поступает правильно.       Подойдя к месту, где некоторое время назад он пытался успокоиться, Нильсен приметил ту же медсестру, что сейчас мило воркует с каким-то главным врачом, — он понял это по его бейджику. Соарин плюхнулся на железные стулья с жёсткой подушкой и начал нервно хрустеть пальцами, ибо больше полезного занятия найти ему не удавалось. Самое главное было не заснуть, — такую цель он поставил себе, сидя в этом ужасно белом коридоре. Но после такого насыщенного и противного одновременно дня Соарину очень хотелось заснуть, это было его настолько сильное желание, что он бы заснул даже на полу, — если бы гордость и данное самому себе обещание ему позволили.       Заметив, что медсестра и врач дофлиртовали, и девушка снова принялась за назначенную работу, Нильсен решил поинтересоваться, может ли он войти к другу и вообще, как все проходит. Встав со стульев, все ещё не доставая рук из карманов, Соарин усталыми шагами направился к стойке, где медсестра приветливо улыбалась в никуда и что-то писала в каких-то документах.       — Извините, — вышло довольно сухо, но Нильсен не решил обращать на это внимание. Девушка подняла голову, ожидая последующих слов от Соарина. — Я хотел спросить, скоро Тандерлейна, моего друга, можно будет навестить?       — О, я как раз разговаривала с врачом, который оперировал твоего друга, — её взгляд из привычно доброжелательного перерос в сочувствующий, и парня это, конечно же, насторожило. — Мне очень жаль, но в ближайшие дни ты его вряд-ли увидишь. Посещение только для родственников... У него есть родственники?       — Да, — угрюмо, с ноткой раздражения кивнул Соарин, пытаясь скрыть своё недовольство. — Его мать должна приехать через четверть часа.       — Ох, это отлично! — улыбнулась медсестра, и Нильсен неволей подумал, что ничего тут отличного нет, когда твой друг грохнулся с мотоцикла и сейчас страдает под наркозом.       — Я могу приносить ему еду или вещи, скажем? — сквозь зубы, с обидой пробормотал парень, уже не глядя и не замечая медсестры.       Та с доверием кивнула:       — Конечно можешь! Это будет ему только на пользу, — но теперь её взгляд перерос в по-детски строгий. — Но только, когда он придёт в сознание. И никаких посещений, пока врач не разрешит! Помню, как один парниша полез к своей девушке через окно, чтоб увидеться, ох, сколько шуму было!       Соарин незаинтересованно усмехнулся: ему сейчас было не до историй про романтику и любовь, слова медсестры его очень огорчили и разозлили. Не навещать Тандерлейна? Да бред какой-то, он ведь его лучший друг! Может, миссис Манкузо разрешит ему, все-таки, они знакомы, и мама Тандерлейна должна доверять ему! Ведь как никак, он спас жизнь её сыну! Но об этом сейчас Нильсен не хотел вспоминать.       Вдруг из-за угла послышались громкие шаги, что издавали большой шум в тихой атмосфере, Соарин мгновенно отвернулся, как только увидел обладательницу этих шагов. Это была та самая крашеная, что чуть ли не напала на него в коридоре, из-за того что, видите ли, Нильсен чуть-чуть задел её. Соарин вовсе не хотел ещё раз оказаться под её прицелом издевательств и обзывательств, поэтому поспешил сделаться незаметным и, слава всем Богам, крашеная его не заметила.       Как только её шаги стихли в других многочисленных коридорах больницы, Нильсен резко повернулся к медсестре, которая тоже провожала девушку взглядом и настойчиво спросил:       — Кто это? — когда-нибудь, эта невинная медсестра пошлёт его за излишнюю грубость, но это будет когда-нибудь, а сейчас он будет действовать своевольно.       — А, ты уже знаешь нашу Рейни? — заботливо глядя на то место, куда удалилась вышеупомянутая особа, пролепетала медсестра.       — Кого-кого? — с недоверием нахмурился Соарин. Рейни? Это что за имечко-то такое?! И вовсе оно не подходит этой наглой девчонке, что так бесстыдно оскорбляла его несколько минут назад.       — Рейни, Рейнбоу Дэш, — представила её медсестра, в этот раз уже разглядывая что-то в своих документах. — Она здесь частый гость, — с грустью проговорила она, но тут же захлопнула рот, будто сказанула что-то лишнего. Соарин высоко поднял бровь. Рейнбоу? Эта особа не перестаёт его удивлять! Значит, наверное всё же она не крашеная? Ну нет, а вдруг она специально имя поменяла, чтоб было все как будто по-настоящему? С сомнительным выражением лица Нильсен отвернулся от медсестры, сейчас, наверное, уже приехала тётушка Розали и надо встретить её, но медсестра остановила его. — Правда она милая?       Соарина мысленно вырвало, но он с казалось самой расслабленной миной на лице повернулся к девушке. На самом деле, лицо его обозначало, будто он съел целый лимон или раскусил рыбий жир, но медсестра была настолько добра и невнимательна, что вовсе не смутилась его состояния.       — Милая? — переспросил Соарин, пытаясь не скорчить рожу отвращения.       — Да, милая же?       — Ну да уж, милая, — отвернувшись, Нильсен все-таки успел сотворить задуманное, но его прервала бегущая по коридорам взбесившаяся миссис Манкузо. Это была сорокапятилетняя женщина с большими вечными синяками под глазами, что нельзя было скрыть никакой тоналкой. Волосы у неё были уже почти поседевшими: лишь некоторые тёмные пряди оставшихся некогда красивых чёрных, как смоль волос показывали своё существование. Она была, как всегда, в очень странной религиозной одежде: в длинном зелёном платье с кучей цветочков, с платком на голове, где тоже находилось большое количество растений, и с ботинками, что чем-то отдалённо напоминали лапти. Но смотря на всё это, Соарин только дивился, как это одежда и внешность подходят столь скандальной женщине, хотя не ему судить об этом.       — Рин! Ринни, мальчик, ох, как мой сын?! Как мой бедный Танди? — лепетала миссис Розали, оглядывая Нильсена, будто у него за спиной где-то прячется её сын. Он плотно сжал губы и с капелькой вины посмотрел на мать его друга.       — Он, он в палате, сотрясение... тяжёлой степени, — ком в горле не даёт ему говорить, но парень старается из-за всех сил!       Но под свой контроль разбушевавшуюся женщину, что теперь начала рыдать и убиваться по своему сыну, будто того умертвили, взяла та медсестра, что разговаривала с Соарином. Нильсен удивлённо заметил, как хорошо ей удаётся успокаивать людей:       — Вы не волнуйтесь, ваш сынок в прекрасном состоянии, всего месяц полежит — и будет здоров! — придерживая женщину за локоть, приговаривала девушка, гладя миссис Манкузо по руке. — Хотите чаю? Вы знаете, у нас делают такой великолепный чай! Вы какой больше любите: зелёный или чёрный? Ох вы знаете, чай с ромашкой так помогает от головной боли!       Соарин понял стратегию медсестры: отвести женщину от болезненной темы. В прочем, на миссис Розали стратегия сработает: ох, кто-кто, а она самый главный любитель поболтать! Но Нильсен вовсе не хотел отходить от темы Тандерлейна, что всего в нескольких метрах лежит и страдает! Как же он боролся с желанием не прокрасться к другу! Но даже в порыве безумия Соарин умел хоть как-то сдерживать себя и понимал, что его визит не даст никому ничего полезного: Тандерлейн наверняка под наркозом.       Ему очень не хотелось оставлять здесь друга одного, даже если с матерью. Но глаза настолько слипались, что Соарин больше не мог бороться с сонливостью. Глянув на время, Нильсен громко цыкнул: три и сорок семь ночи.       Непреодолимое желание пойти к кровати и заснуть сделало своё дело и уже через несколько минут, подхватив на его счастье, нужный автобус, Соарин после семи-восьми часов пребывания в больнице, нежился на неудобном кресле автомобиля и дремал. Что ж, он вполне этого заслуживает.