Благими намерениями

      По лестнице вверх до сбитого от напряжения дыхания. Разве что не от физического. С её выносливостью, силой тонких мышц второй этаж не помеха. Лишь невроз. Одышка от сдавленных собственным страхом лёгких.       Было неловко, ведь она давно не навещала старого друга. Хотя применима ли такая характеристика к нему? Отчасти это лишь капкан для истощенного разума.       В кабинете всегда сыровато и очень тепло. Справедливо было бы утверждать, что подобный микроклимат мало кому понравится, однако Цири в своих философских рассуждениях порой доходила до смешной мысли, что это простая и нелепая имитация чрева матери, быть может, созданная не специально, а волею южно расположенных больших окон и ошибкой архитектора. Цветы приятно и дико зеленили интерьер, и в этих джунглях накатывало вдруг спокойствие, а мозг словно обращался к чему-то первобытному и сокровенному внутри себя самого. Ещё тогда, давным-давно, Цири принесла сюда в подарок росянку, которую с обыкновенной лёгкостью нашла где-то Йеннифэр. С тех пор уютные тропики Высоготы только разрослись и обрели законченный вид.       Высогота, конечно, уже профессионально ожидал свою пациентку, хотя, судя по рассеянно оставленным в стороне инструментам, он как раз неустанно наводил порядок в своём царстве. И, как уже успела изучить Цири, рад был бы продолжить.       Она улыбалась. Ей следовало поздороваться словесно, но это чересчур официально. Во всяком случае, для неё. А потому в порыве она протянула Высоготе обе руки, и между ладонями легла одна его сухая, морщинистая, добрая, которую Цири с чувством пожала, долго не выпуская.       - Цирилла, ты не перестаёшь радовать меня. Взрослеешь, ярко одеваешься. – Высогота успешно потянул её на вербальный контакт, и она вспоминала.       Вспоминала, как забитым подростком пряталась, дуя губы, в углу кабинета под своей чуть рваной и висящей мешком на тощей фигурке одеждой. Йеннифэр дома буйствовала, почти силой стараясь переодеть. Кажется, именно Высогота однажды запретил ей это.       И вспоминать было вовсе не больно. Да и мать не была виновата в том, что не являлась психологом.       - Теперь я привлекаю излишнее внимание или специально устроила маскарад для вас, - шутливо ответила Цири, усаживаясь супротив наставника. – Как ваше здоровье?       - Благодарю, чудесно. Офирские медицинские методики принесли свои результаты. Я многим нынче рекомендую поездку в Офир, когда побывал там. Цирилла, ты хотела бы отправиться в путешествие?       Её словно ледяной водой окатило. Он всегда бил точно в цель.       Первым порывом было сменить позу, наклониться над бёдрами, упереться локтями в колени и сменить угол обзора, чтобы «легально» не смотреть Высоготе в глаза. Такой контроль и внимание к мелочам в своём сознании Цири обретала лишь здесь, с ним. Сказывался настрой и, видимо, сформировались рефлексы. Но всё же она осталась раскрыта перед психотерапевтом. Помедлить с ответом всегда имела право.       - Если честно, да, было бы хорошо. Но, с другой стороны, эта перспектива меня пугает. - Слова давались рвано.       - Как что-то неизведанное? – глубокий голос утягивал в джунгли.       - Да, наверное, - неопределённо покачала она головой. – Может быть, я не готова.       - Ты всё глубже понимаешь себя, знаешь это?       - Замечаю иногда.       - Что ж, значит, и пришла ты с какой-то определённой проблемой. Хотя я видел, с каким интересом ты отнеслась к теме Офира, - улыбнулся Высогота. – Хочешь послушать?       - Как вы смогли выехать в военное время? – обрадовалась Цири возможности оттянуть неизбежное.       - Война – это политика. Она опасна не для всех.       - Но... - Цири нахмурилась. – Но что, если бы во время этой поездки, на фронте убили вашего сына?       - Гм. Ты смогла меня подловить. Тогда я поправлюсь: опасна не для всего       - Справедливо.       Каждый помолчал о чём-то своём.       - Да, я пришла с проблемой, - с трудом разлепила Цири рот и всё-таки сковала себя, неосознанно обхватив руками.       «Я убила человека»       - Я поссорилась с Мистле.       - Как ты считаешь, есть ли шанс всё вернуть?       События утра после злополучного дня оживились в нестройном порядке. Тогда болела, раскалывалась голова и мучила жажда вперемешку с рвотой. И когда возвращалась память, даже все эти мучения меркли и гасли, обнажая настоящие беды.       - Думаю, есть.       Мистле не злилась. Её состояние было странным, граничащим с отчаянным. Целое утро они миновали друг друга раз за разом, как бы игнорируя. На деле – готовясь. У Мистле тряслись руки. Цири заметила это, оправившись, подойдя к курящей подруге со спины – огонёк магической зажигалки (её, Цири, подарок, красивейшая безделушка) прыгал в конвульсиях.       - Что бы ты могла сделать, чтобы вернуть ваши отношения?       Цири замялась, не решаясь подсесть рядом, приобнять, начать извиняться, понимая, что от неё ужасно пахнет, пускай в своих попойках все они к этому привыкли. Привыкли к отвратительному ощущению грязи, тошноты, перегару, поту. Или привыкала только Цири? Какая пропасть всегда простиралась меж ней и ганзой?       - Не уверена, что хочу.       Под ненакрашенными глазами Мистле залегли мешки. Она не отчитывала, не ругалась, словно не влетала вчера смерчем в фургон. В ней будто перегорела ярость, будто она всю её передумала и уничтожила. Говорила о своих чувствах, о прошлом. Только о прошлом. Будущее закрывалось, как громадная и тяжёлая дверь – медленно, скрипя на крупных и худо смазанных петлях. Мистле не спала всю ночь. Мысль об этом заставила вырубившуюся вчера тревожным похмельным сном Цири устыдиться.       - Ты обижена на неё?       А после Цири поднялась с бетонных ступеней первой, отряхнула зад от пыли и, поглядев ещё немного вдаль, на залитый светом город, пошла к байку. Голова пустела с каждым шагом. Цири старалась думать о Мистле, о том, что они ещё обязательно встретятся и решат ситуацию...       Но там, в «Осетре», на синем-синем кафеле густо была намазана кровь.       - Нет. Дело во мне.       - Что ж, если и так, то стоит ли горевать?       - Порою мне казалось, что у меня нет никого, кроме неё. И я боялась её потерять.       - Помнишь, мы немного говорили о зависимых отношениях? Прости мне такой вопрос, но, Цирилла, ты думала о Мистле в этом ключе?       Цири закрыла глаза и выдохнула.       - Да. Да, признаюсь, я думала.       - Сейчас ты чувствуешь неестественную пустоту? – Высогота уточнял, подобрав со столика блокнот и что-то фиксируя. Цири выдохнула. Терапия гораздо менее удручает, чем разговор по душам.       - Я не знаю, что чувствую, док, - окончательно призналась она.       - Мы проведём небольшое упражнение, как тебе такая идея?       - Мне нравится, - почти искренне ответила Цири. И добавила уже совсем искренне: - Мне всегда нравились ваши лёгкие упражнения, Высогота.       Жизнь вокруг не изменилась с отъездом ганзы. Лето, свободное от обязательных тренировок, Цири забивала поддержанием себя в форме.       Отныне полностью сознавая, насколько она смертоносна.       Внутренне холодея от этого.       Между тем досадно было не увидеть ещё через несколько месяцев младенца Искры одной из первых. На всё были соцсети, ни в какое сравнение не шедшие своими фотографиями с живым яснооким взглядом подруги, которая, правда, трудно переживала долгий переезд. Гиселеру же легко было блюсти образ расчётливого главаря, печатая сообщения или оглашая последние новости по телефону, но Цири от любопытства и затаённого страха хотела твёрдо знать, что чувствует он на самом деле в ожидании первенца. Не бросит ли Искру? Не окажется ли плохим отцом? Искра комментировала это неопределённо. Оставаясь одиночкой, не желая детей, Цири переживала за счастье друзей, поначалу даже удивляясь такой «извращённой» чувствительности. Высогота объяснил, что всё нормально. Его явно как психотерапевта подмывало ассоциировать это с материнским инстинктом, заложенным природой, но, зная радикальный настрой Цириллы, лишь многозначительно улыбался.       С Мистле Цири не связывалась. Попросту не решалась. А потом словно и потеряла потребность, всё равно укоряя себя за то, что так легко рассталась с ней, в своей голове. Иногда, хватая телефон, она даже начинала набирать какой-то текст. Всякий раз слова оказывались бессвязными и глупыми, не сочетающимися с разрушенными отношениями. Цири не понимала, что именно перевернулось в душе, если отныне сердце молчало на призыв к подруге. Горчило волнение, распирал стыд. И только.       Разумеется, Цири прорабатывала свои ощущения, откликаясь на все нотки эмоций и стараясь привести их в гармонию. Нужно было время. Как и всегда. Однако ей хотелось поспешить.       Тем более, что в компетенции Высоготы она не отдала самое главное.       И, подливая масла в огонь, пропадал на работе отец.       Изводясь, Цирилла налегала на тренировочные снаряды. Геральт возвращался домой, как ни в чём не бывало, вместе с дочерью ужинал, коротко и добродушно делился событиями на работе.       А Цири улыбалась, рассказывала о своём и скрывала то, как невидимая удавка перехватывает горло до физически ощутимого спазма.       Ведь из скупых и лишённых деталей реплик отца нельзя было знать, над чем именно он работает. Выслеживает? Готовит казнь?       Пока что покрывает её, свою преступницу-дочь, давным-давно всё выяснив?       Новости молчали, интернет ни сном, ни духом не слыхал о нападении (или убийстве?) в «Золотом осетре», и не ясно было, почему. Об этом Цири лихорадочно соображала ночами перед тем, как глаза сомкнутся уже против воли, не вынося рези под веками. Должно быть, портовый район действительно мало интересовал стражу. В конце концов, контроль властей над СМИ мог быть тотальным. К чему разводить панику у населения в тот час, когда на Юге бушует адище? Ещё одна пьяная драка у портовых складов? Раздутый труп неизвестного, прибившийся к корме рыбацкого судна? Никто не желал таких новостей. Кроме садистов, извращенцев, любителей теории заговора. А они в меньшинстве.       Жизнь вокруг не изменилась. Цветы на клумбах парка, солнечные зайчики на асфальте прыгают в такт качанию ветвей; пропадающая на слётах, съездах, конференциях мать, миролюбивый отец...       Жизнь рушилась внутри Цири.       Затем Цирилла вновь перестала посещать Высоготу, ведь он один мог легко заподозрить, насколько всё сложно и преступно в ней самой. И Цири даже была уверенна, что он прекрасно это видит, понимает. Только молчит. Не имея чётких доказательств, не мог заявить на неё в полицию. Учитывая совершеннолетие, больше не мог поделиться догадками с родителями, храня конфиденциальность их сеансов. Был мудр, чтобы не допрашивать и не вскрывать эту глубокую рану, и так сочащуюся алым...       Безумно алый цвет на едко синем кафеле куда ни глянь. Со стен, с потолка свисают застывшие потёки. Под ногами прилив лижет ботинки. И посреди алого-алого-алого полусидит чёрная фигура, елозя и расплёскивая ногами кровь. Он двулик. То монстр – из-под свисающей со лба косматой чёлки зыркают неоновые глаза. То жертва – корчится в агонии рот, завихрением смазывая лицо в жуткую абстракцию. Цири пытается отпрянуть, и стены рывком смыкаются, сужается пространство, всё медленнее и страшнее стены ползут на неё, и вслед за ними скользит ближе чёрная фигура с изменчивой гримасой. Цири пытается вскрикнуть. Хищная птица раскидывает крылья и тянет когтистые лапы вперёд...       И тогда Цири просыпается, объятая ужасом, в расхристанной постели, но давно уже не кричит. Лишь таращится тупо и долго в потолок. Потом, забывая и про завтрак, и про обед, кое-как натягиваясь на скудный ужин, отбывает в беспамятстве день. Понимает, что вскоре перемену в ней не удастся скрыть ни от кого.       Она знает, так как читала об этом многое, что симптомы её безумия означают шизофреническое расстройство. Её тянет туда, откуда оно началось. Нестерпимо, упрямо. Блестит под краснеющим солнышком потёртая вывеска с огромной рыбиной. Мотор Кэльпи клокочет.       «Убийцы часто возвращаются на место преступления...» Но Цири плевать. Один только встречный ветер силится остановить её на пути в «Золотой осётр».